Александр Григорьевич Раков

Александр Григорьевич Раков - известный петербургский журналист, православный писатель. Родился в 1947 г. в семье боевого офицера. В 1980 г. окончил русское отделение филологического факультета Ленинградского Государственного Университета по специальности "Творчество раннего Достоевского. С 1993 г. является гл. редактором всероссийской газеты "Православный Санкт-Петербург", а также газет: "Соборная весть", "Горница", "Правило веры", "Чадушки". Автор 12 православных книг: "В ладошке Божией". Записки редактора (2001), "Страницы души. Записки редактора" (2002), "Заветные узелки. Время странствования. Записки редактора" (2003), "Былинки" (2004), "У раскрытого окна. Былинки" (2006), "На милость дня. Былинки" (2006), "Знаки припомининия. Былинки" (2007), "Повторение пройденного. Былинки" (2008), "Гони, старик, свою лошадку. Былинки" - вышла в ноябре 2009. В конце апреля 2010 года вышла 7-я книга "былинок" - "О жизнь, нечаянная радость", в марте 2011 года вышла из печати 8-я книга серии - "Сундучок воспоминаний", в начале 2012 года вышла девятая книга "былинок" - "Пишу свою судьбу до точки". Автор уникальной поэтической антологии, содержащей почти 2000 стихов “Поэзию любят красивые люди” (2012).

 

Юрий БОНДАРЕВ о творчестве Александра Ракова:

«Я познакомился с творчеством Александра Ракова не так давно. Но не имеет никакого значения, когда и кто кого прочтёт. Важно, чтобы прочли. Я должен сказать, что мне нравится: нравится Ваша безпокойная нота в Вашей короткой прозе, нравится Ваша лаконичность. Вы умело раскрываете в малых словах многое. Я давно понял, что в короткой речи, если она насыщена тем, что у тебя на душе болит, можно выразить очень многое. А у Вас очень много боли. Я не увидел никакого подражания кому бы то ни было. И я очень порадовался, что не только Вы, но уже многие писатели полюбили короткую литературную форму; не хочу обижать романистов, но это форма будущего. И она сложнее, чем написать большой роман, — для меня, например. Потому что в романе тебя движет сюжет, какие-то коллизии, взрыв характеров. А в короткой форме нужны настроение и мысль». 26 мая 2009 года, Москва.  

 

Юрий ПОМПЕЕВ, профессор, доктор культурологии, член Союза писателей России.

 ГИПЕРТЕКСТ АЛЕКСАНДРА РАКОВА
(о книге “Знаки припоминания. Былики”)

Как понимать ключевое слово в заголовке, вошедшее в культурологический обиход с появлением интернетовского пространства? Гипертекст – связка, превращающая произведение во фрагмент универсального информационного поля. Новизна гипертекста состоит в его нелинейности. Он не ограничен одной плоскостью. Напластования текста открывают новые горизонты познания. От одной ссылки можно двигаться к другой, и так далее, без конца. Такое движение даёт возможность читателю, вырабатывающему жизневоззрение, оказаться вдруг в неожиданной для себя точке многомерного сетевого пространства.

Открытие сетевой публицистики в отечественной литературе связывают с «Дневником писателя» Ф.М. Достоевского, в котором (вспомним!) появился изумительный рассказ «Мальчик у Христа на ёлке». Оригинальная форма издания писательского дневника, публицистического и одновременно пронзительно личного, публикация в нём не только своих мыслей, но и обширных откликов читательской аудитории, вольность стиля – едва ли не важнейший атрибут сетевой прозы, – эти и другие формальные открытия Достоевского обогащают практику русского Интернета. Это бесспорно.  Как и то, что Фёдор Михайлович в построении «Дневника писателя» использовал так называемый анфиладный принцип , генетически свойственный древнерусской письменной литературе. Окончание огромных сочинений в ней – от агиографий до хожений – как бы отодвигается, продолжаясь дополнительными записями о новых событиях и размышлениях. Древнерусский гипертекст обширен, как православие. Дневниковые же заметки Достоевского с их спонтанностью, многослойностью и чётко выверенным ассоциативным рядом размышлений действительно предвосхитили гипертекстуальные лабиринты сети Интернет, состоящие из периодически пополняющихся веб-страничек, потенциальной аудиторией которых является весь мир, превратившийся в глобальную деревню .

В этих лабиринтах достойное место уже четырнадцатый год занимают тексты газеты «Православный Санкт-Петербург» и его дочерних изданий «Соборная весть», «Горница», «Правило веры» и «Чадушки», главным редактором и создателем которых является автор представляемой мной книги «Знаки припоминания» Александр Григорьевич Раков. Свои тексты он публикует в газете под рубрикой «Заметки редактора». Публикует не как черновики, а как светоносные, подчас интимные откровения. Они востребованы и формируют читателя, хотя православное писательство Александр Раков определяет как минное поле : «и сам можешь подорваться, и других сделать духовными калеками». Об этой опаске речь впереди. Пока же ради читателей авторы «Православного Санкт-Петербурга», подобно герою пантелеевского рассказа «Честное слово», обязаны стоять насмерть на своих постах: «Пока не придёт разводящий со сменой».

Так понимает и осознаёт своё поприще Александр Раков, усвоивший, видимо, совет Н.В. Гоголя: «Обращаться с словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку». А у писателя и газетчика, как и у духовенства, два законных поприща: исповедь и проповедь.

Что же поддерживает автора на этом минном поле ? Александр Раков отвечает: «Тихая-тихая любовь Бога теплит моё сердце и никогда не покидает его. И когда я погружаюсь в неё, я чувствую, что Господь совсем рядом, только протяни руку». Вслед за гоголевским откровением в «Завещании» он вполне осознанно, не без мучительности сознаёт, что «долг писателя – не одно доставленье приятного занятья уму и вкусу; строго взыщется с него, если от сочинений его не распространится какая-нибудь польза душе и не останется от него ничего в поучение людям». Эти гоголевские слова применительно к своим обширным гипертекстам о судьбах России (типичным из них явился «Архипелаг ГУЛаг», так и не прочитанный в России) любит цитировать Александр Исаевич Солженицын.

Вот на какие, казалось бы, отвлечённые суждения подвигла меня рукопись «Знаков припоминания», стилю которой свойственна правдивость и совестливость – главные писательские достоинства. Достойная прочтения книга в России воспринималась и воспринимается как сакральный предмет, который содержит в себе тайну мира или её отголосок. Особой стороной русской книги, со времён её рукописного бытия, является взыскуемая со страниц нравственная сила и осознанная её создателями ответственность перед читателем и перед Богом. От православного книгописания с древности три блага извлекалось: «первое – от своих трудов питаешься, второе – праздного беса изгоняешь, третье – с Богом беседовать научишься».

«Знаки припоминания», по моему мнению, наилучшее из названий книг Александра Ракова в обретённом им жанре былинок . Представляю, насколько трудно было отстаивать автору этот термин, отсутствующий даже в «Толковом словаре» В.И. Даля. Язык русский словами бывалка, бывальщина, былина, быль охватил «рассказ не вымышленный, а правдивый; вымысел, но сбыточный, несказочный». Слово былинки , выстраданное Александром Раковым, не просто продолжает этот ряд, но обновляет его кардинально. Тема былинок – смысл человеческой жизни, а сюжет – история человеческой души в наши дни. Им свойственен лаконизм повествования, мягкость и зыбкость структуры, отсутствие строго определяемых границ. Повторяющиеся элементы гипертекста – из прочитанных стихотворений, высказываний святых отцов и святителей, из читательских писем – напоминают известное в тысячелетней истории нашей литературы плетение словес – орнамент, близкий к орнаменту рукописных заставок древнерусских книг, так называемой «плетёнке», известной ещё с тех времён, когда Церковь была главным заказчиком и организатором книгопроизводства на Руси. Обилие стихотворений не подавляет читателя: письменное стихотворство появилось у нас сравнительно поздно, только в середине XVII века, и освоено недостаточно. Александр Раков, по собственному признанию, неравнодушен к поэзии , которая по определению есть чистая исповедь души. Как составитель, он тонко разборчив, но его былинки притягивают творения сюжетной поэзии мыслей , более доступные, чем строки поэзии звуков , определяющие творчество как гром в себе (термин В. Сосноры). Первые незавиднее, зато выигрывают своим содержанием и развивают читательский вкус. 

«Мысли православного человека, – свидетельствует одна из читательниц былинок , – напоминают о том, как должно жить. Общение с православным человеком в любом случае располагает к серьёзным размышлениям». Соглашаюсь: былинки Александра Ракова, в которых автор приоткрывает тайники своей души, располагают к серьёзнейшим размышлениям. И вызывают доверие, поскольку автор не призывает, а сам старается жить по законам православной чести, не путая свет и тьму, исповедуя такие жизненно необходимые понятия, как порядочность, благородство, стыд. Дорогого стоят в глазах иных специалистов по православию такое, к примеру, откровение писателя: «долго не понимал высоты подвига новомучеников». Или: «Великий пост провёл плохо, недостойно».

Александру Ракову не просто нравится повседневная русская жизнь, она вызывает его пристальный интерес. Не останутся безответными многие наблюдения, думание автора: «Невский проспект стал чужим», «с футболом перебарщивают», «не строят снеговиков, и горок ледяных самодельных нет больше. И снежных крепостей. А без снеговика какая зима!».

Автор не захлёбывается жизнью, он – в ней: «Редакцию газеты с полным основанием можно назвать «домом печали»: идут и идут люди со своими бедами, шлют письма – исповеди, просят помолиться, передать записочку старцу или прислать денег». От письма безутешного не уклонишься, а у писателя появляется плач одной женщины по двум нерождённым детям. А кого не тронет своей горечью авторский вывод: «Как-то незаметно ушло, выветрилось из повседневья бывшее нормой достойное умение жить по-людски и умирать по-Божьи»?!.

Как жизнь прожить? – всегда мучительный вопрос для России, в которой непрерывно воспроизводятся основные в истории человеческой мысли формулы, концентрирующие в себе целые мировоззренческие миры. «Да будет воля Твоя на земле, как на небе» – это молитва о возможном. «Нужно жить не для себя и не для других, а со всеми и для всех» – правило русского мыслителя Н.Ф. Фёдорова. Для этой цели все должны стать познающими и всё – предметом познания. В том числе, родная история как исследование уходящего вглубь веков родства по предкам, восстановление их жизни и деяний, для начала – в мысли.

Вот к каким параллелям привело меня чтение новой книги былинок Александра Григорьевича Ракова, в которой не забыты ни корни, ни ветви его рода, ни аксиомы православной веры, ни переживания за близких.

Многомерный гипертекст в отечественной литературе, как мы уже уточнили, не новинка. За Достоевским по пути дневниковой исповеди воспоследовал живой В.В. Розанов, выстрадавший «жанр безответственной и откровенной болтовни на любые темы (от поноса у младшей дочки до принципиальной вредности монашества)». Такую нелестную характеристику, подобную оплеухе, русский мыслитель получил в дни своего недавнего юбилея (150 лет со дня рождения!) от критика «Московских новостей». Розанову, конечно же, были свойственны и страстные увлечения, и досада, и гнев, но в своих уединённых исповедях он не мог видеть Россию проигранной, разобщённой, оказавшейся вне истории и православной эстетики: планета сбросила тысячелетнее царство с себя легко, «буквально, Бог плюнул и задул свечку». Розанов виноватил литературу эпохи модерна: «мерзость безстыдства и наглости». Не внушила литература, по Розанову, выучить народ гвоздь выковать, серп исполнить, косу для косьбы сделать, а царь взял и отрёкся от такого подлого народа. Почему Русь слиняла в два дня? Никто вернее Розанова не высветил эту историю. Он считал, что знаменитый мартовский приказ № 1, разрушивший многомиллионную российскую армию, был заготовлен в Берлине. «Берлин вообще очень хорошо изучил русскую литературу. Он ничего не сделал иного, как выжал из неё сок. Он отбросил целебное в ней, чарующее, нежное. От ароматов и благоуханий он отделил ту каплю желчи, которая несомненно содержалась в ней. И в нужную минуту поднёс её России… Россия выпила и умерла».

Столь подробная остановка на текстах В.В. Розанова вызвана тем обстоятельством, что именно в том же литературном русле, но без экзальтации и парадоксов, рождаются в переломное для народа время и книги  Александра Ракова, которые, по оценке Владимира Крупина, «остро необходимы сегодня для ориентации в теперешней обстановке нашествия на Россию чужебесия».

За исповедальной прозой Розанова в манере гипертекста последовал многотомный и весьма осторожный «Дневник» М.М. Пришвина. Позже – «Трава-мурава» Фёдора Абрамова, «Мгновения» Юрия Бондарева, «Камешки на ладони» Владимира Солоухина, «Затеси» Виктора Астафьева, «Крохотки» Александра Солженицына. В этой замечательной плеяде не затеряются и освоят надлежащее пространство в читательском сознании былинки Александра Ракова – чистая исповедь души редкостного человека, освобождающегося от вины и греха чистосердечием и теплотой молитвы. Русская литература в лучших своих образцах по преимуществу – прозрение и молитва.

И, наконец, об опаске подорваться, и других сделать духовными калеками . Драматург Эдвард Радзинский недавно рассказал, что митрополит Антоний Сурожский в Лондоне прочитал ему басню И.А. Крылова «Сочинитель и Разбойник». Герои басни « в жилище мрачное теней / На суд предстали пред судей / В один и тот же час ». Но когда под Разбойником погас костёр, то под Сочинителем, который « не думал быть Разбойника грешней »,  адов огонь не унимался и становился всё злей. Мораль такова: « по лютости своей и злости / Разбойник вреден был, / Пока лишь жил ». Писателю же, который « величал безверье просвещеньем, / В приманчивый, в прелестный вид облёк / И страсти и порок », и посмел хулой вооружиться на богов, гневная Мегера, захлопнув котёл крышкой, указала как бы в сторону России: « И вон опоена твоим ученьем, / Там целая страна / Полна / Убийствами и грабежами, / Раздорами и мятежами / И до погибели доведена тобой! / Терпи ж; здесь по делам тебе и казни мера! ».

Одно ясно: пишущему человеку следует честно обращаться со словом – даром Божиим и приводить в стройность собственную душу. А как же иначе?

Александр Раков этими свойствами наделён. Более того. Одна из заключительных глав-былинок повествует о том, как ему со второй попытки удалось добраться до скромной могилы великого старца на лондонском кладбище: «Мы прочитали заупокойную молитву, приложились к кресту и по длинной липовой аллее отправились в обратный путь. На душе было хорошо. Появилась надежда, что труды митрополита Антония на английской земле не пропадут даром».

Судя по упомянутой и весьма поучительной для сочинителей-постмодернистов басне, митрополит Антоний болел душой за Россию, за нашу духовную участь. Он понимал, что писательство – служение, постриг, а не блуд или бред. Осознаёт это в полной мере и Александр Раков, ратующий за возврат России в лоно православной культуры.  

 

НИКОЛАЙ ЗИНОВЬЕВ, поэт, Краснодарский край

ПОПЫТКА ПРЕДИСЛОВИЯ
(о книге “Пишу свою судьбу до точки. Былинки”)

Так как я не являюсь профессиональным критиком, оценка будет происходить по принципу «нравится или не нравится», что, естественно, несёт в себе некоторую долю субъективности. Но тут же следует себя опровергнуть в том, что главное достоинство книги объективно и заключается в том, что труд написан по-русски, то есть с любовью.
Ещё одно достоинство книги Александра Ракова (это прослеживалось и в предыдущих книгах «былинок») в том, что он вытащил из «мглы забвения» множество имён поэтов забытых или полузабытых. В этом плане книга «Пишу свою судьбу до точки» и восемь предыдущих — своеобразная антология российской поэзии.

Каждая «былинка» не несёт в себе никакой прямой назидательности. Неточно цитируя Лермонтова, скажу, что задача писателя — определить болезнь общества, не давая рецептов излечения. Этот действительно художественный подход к творчеству — ещё один плюс книге.

Использование в каждой «былинке» стихотворений (одного или нескольких) естественно дополняет мысли и чувства автора, обогащает их, придаёт некую творческую соборность, столь необходимую в наше время воинствующего эгоизма. Индивидуальность автора этим только подчёркивается, а не сводится на нет. Хотя в подобном случае легко уйти в сторону, потеряй автор чувство меры. Как говорил ещё Гомер, «талант — это чувство меры». Но автор этого чувства, слава Богу, не теряет…
О языке повествования. Он естественен, как дыхание. Читая, не замечаешь, каким стилем пишет автор, какие литературные приёмы использует. И это хорошо. Это нравится.

Теперь о том, что не нравится. Написал и задумался. Если я начну писать об этом, то непременно скачусь к «выискиванию блох», чем так любят заниматься многие профессиональные критики, а я уже писал, что к оным себя не причисляю.
Прочитав одну «былинку», подсознательно тянешься прочесть и другую, и третью… То есть книга подтверждает известное изречение: «Все жанры хороши, кроме скучного».

И ещё одна мысль, которая мне… приснилась: каждый раздел начинается со слова «точка». Точка, точка, точка… Сознательно или нет, но у автора получилось многоточие, то есть безконечность, а иначе и быть не может: православный человек стремится в жизнь вечную…

Не желая более утомлять читателя и желая ему поскорее окунуться в живительный источник книги, хочу поблагодарить автора за добротную и своевременную работу, ещё раз повторюсь, написанную по-русски, с любовью.

 

Александр РАКОВ

Из книги “ПИШУ СВОЮ СУДЬБУ ДО ТОЧКИ”

НЕТ У БОГА БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИХ

Сегодня 22 июня 2011 года — 70 лет с начала Великой Отечественной войны. Я не хочу расползаться словами, а просто зажгу лампадку на всю ночь в память миллионов советских героев, положивших живот свой за родное Отечество.
Случайно нашёл стихотворение, написанное больше двадцати лет назад. И пусть оно несовершенно, однако вырвалось из глубины моего сорокалетнего сердца:

ПРОПАВШИМ БЕЗ ВЕСТИ
Без суеты и перебранки,
В неполных восемнадцать лет,
Бросались мальчики под танки,
В последний раз сказав: «Привет!»

Повсюду взрывы грохотали,
И рвался крупповский металл,
Но сердце Феди крепче стали —
Он за Отчизну жизнь отдал.

А матери пришлют бумагу:
Мол, без вести пропал солдат.
И от солёной горькой влаги
Насквозь промокнет старый плат.

И как сказать о том невесте,
Что верность и любовь хранит.
Не может сын пропасть без вести,
Не верит мать, что он убит.

А годы мчатся чередою,
Сидит старушка у окна,
Давно уж сделалась седою,
Но ждёт по-прежнему она.

И всё ей чудится ночами
Сквозь шум дождя и ветра вой,
Что наконец вернулся к маме
Её Федюша дорогой.

Александр Раков, 13.02.1987

В зарубежной печати (главным образом в Германии) приводится число советских военнопленных в пределах 5 200 000 — 5 750 000 человек, причем основная их масса приходится на первый период войны — июнь 1941 — ноябрь 1942 г.

В той деревне затерянной, малой,
Что была и темна, и бедна,
Говорили: корова пропала.
Это значит: сдохла она.

И жила там старушка в избушке.
И в углу ей сверчок напевал.
И сказали однажды старушке:
— Сын твой без вести где-то пропал.

— Значит, умер? — всплеснулась старушка, -
И его не воротишь ничем?
И померкла, погасла избушка
После новости этой совсем.

Но один днём и ночью, единый
Ей покоя вопрос не давал:
Ведь не зверь же какой, не скотина,
Почему же не умер — пропал?

В этой дикой нечаянной вести
Ей великий являлся позор.
Ей глубокое снилось безчестье.
Ей жестокий звучал приговор.

Отрывая её от раздумья,
Говорила соседка не раз:
— Но пропал ведь не значит, что умер.
— Это хуже, чем умер, в сто раз.

Это слово, как чёрное горе,
Тяготило, тревожило, жгло.
И когда умерла она вскоре,
Тяжким камнем на сердце легло.

Даже самой немыслимой дали
Отдалённее в мире есть даль.
Даже самой бездонной печали
Есть бездоннее в мире печаль.

Василий Казанцев, р. 1935 (№ 1, 4)

Количественные потери в этой войне точно неизвестны и сейчас: приводятся различные данные, которые постоянно уточняются и проверяются. До сих пор остается скрытым огромное количество пропавших без вести, «неизвестных солдат».
Согласно статистике 1998 года, Генштаб Вооруженных сил России приводит такие сведения о погибших: общие безвозвратные потери Красной (Советской) армии составили 11 944 100 человек, в том числе погибли 6 885 000 человек, пропали без вести, пленены 4 559 000. В общей сложности Советский Союз потерял 26 600 000 граждан.

У ОБЕЛИСКА
Ты всё твердишь, что вечно одинок,
Что жизнь прошла, что песня не сложилась.
Но здесь — ты видишь — почернел венок,
И проволока каркаса обнажилась.
Мы никого с тобою не спасём,
Но по-иному дни свои оценим,
Когда цветы к подножью принесём,
Когда венки увядшие заменим.
Давай с тобой, не отвернув лица,
Опять читать бойцов погибших списки.
Им нет конца.
Им нет и нет конца!
Земля моя!
Поля да обелиски…

Владимир Суворов, †2002 (№ 7, 131)

Всего в боевых действиях в годы войны участвовали 34 476 700 советских военнослужащих. В армию и на флот было призвано 490 000 женщин. По другим сведениям, общие потери могут составлять 29 592 749 человек. Поле битвы плуг истории пропашет, не найдёшь и ржавого осколка… Ну, а если речь о без вести пропавших, знаете, их было сколько? Фосфорной струёй из дотов выжгли в Бресте, Коломые, Перемышле, танками под Ригой растоптали… Без свидетелей они на дно пошли в тот треклятый день, когда оставившие Таллин прорывались и тонули корабли. В рукопашную они бросались честно на границах и на подступах к Москве.
Разве может человек исчезнуть, затеряться, как патрон в траве?
Евгений Долматовский, †1994 (№ 7, 38)
Другими словами, точной или близкой к истине цифры пропавших без вести советских военнослужащих узнать не представляется возможным даже через 70 лет после начала Великой Отечественной войны. Но то, что их миллионы, не вызывает никаких сомнений.

НЕИЗВЕСТНОМУ СОЛДАТУ
Он на горбу войну тащил в пехоте,
И запах крови знал, и горький быт траншей.
Он воевал в стрелковой третьей роте
И от столицы фрицев гнал взашей.

А на крутой дуге Орлово-Курской
С гранатой против «тигра» выходил,
И «тигр» тот средь равнины русской,
Свернувши ствол, в числе других чадил.

Лицом твердея в рукопашной драке,
Он душу тяжко вкладывал в удар…
И телом мял не пахнущие маки,
Когда тащил его с надсадой санитар.

Несли бойца в палатку медсанбата,
Он, зубы стиснув, каменно молчал.
В бреду палящем матом крыл медбрата.
Очнувшись — от безсилия кричал.

И снова — в бой! Немеряные вёрсты
Вели его маршрутом на Берлин,
Но… виден судьбоносный перекрёсток
В осколках разрывающихся мин.

И до Победы не дойдя полшага,
Сражённый у Зееловских высот,
Он не стоял на лестнице Рейхстага,
Закончив многотрудный свой поход.

А встретил смерть в отчаянной атаке
И в рост упал, обняв руками склон…
Сдержите слёз непрошеную накипь.
Всем НЕИЗВЕСТНЫМ — наш земной поклон…

Олег Бучнев, СПб., р. 1959

Раз неизвестны место, обстоятельства и время гибели, а близкие получили официальную бумажку о «без вести пропавшем», то последствия можно называть катастрофическими: в таком случае даже мизерная пенсия не положена, а неизвестность, во-первых, заставляет родных и близких продолжить поиски правды, во-вторых, на них смотрят с долей подозрения: не дезертир ли он, не предатель ли; в-третьих, неизбывное стремление найти могилу без вести пропавшего отца, сына, брата, мужа… Неизвестность буквально вгрызается в душу и сердце, заставляет писать безчисленное количество запросов в госорганы или самостоятельно заниматься поисками. Страшные три слова — «пропал без вести» — укорачивали или вовсе обрывали жизнь близких, отдавших в жерло войны самое дорогое.

НЕПРАВДА ЭТО!
«Без вести пропал…» Неправда это!
Он солдат — его терять нельзя.
Он остался там, на дне кювета,
Где его засыпала земля.

Он сожжён, расстрелян иль повешен,
Танковою гусеницей смят.
Он, как все простые люди, грешен,
Как солдат, он безупречно свят.

Славлю жизнь за Родину отдавших,
Смерть принявших в роковом бою.
Нет у Бога без вести пропавших,
Все они стоят в одном строю!

Николай Рачков, СПб.

И напоследок важный вопрос: почему братские могилы есть, а сестринских — увы… Разве мало женщин воевали на фронте, разве они не погибали наравне с мужчинами? Любопытный, как все наши дети, удивлённый мальчишка спросил: «Много братских могил есть на свете, почему нет сестринских могил?» Взрослых снов мне нисколько не надо, но всё кажется мне до утра — под прямым попаданьем снаряда медицинская гибнет сестра… Михаил Светлов, †1964 (№ 4, 22). Кто ответит мне на этот вопрос?..

 

В ЛАДОШКЕ БОЖИЕЙ

†††
Ощущая под ногами земную твердь, человек чувствует себя хозяином жизни, и лишь очутившись на палубе корабля, вдруг осязает он всю зыбкость своего существования, свою зависимость от стихии и воли Божией. Море — словно ладошка Божия. Наверное, этим отличается паломничество по волнам от иных способов паломничества по святым местам. А сложилось всё таким образом: батюшка наш, о. Иоанн Миронов, 72-летний священник, за долгое служение у Престола Господня так и не удостоился случая посетить святой град Иерусалим. Духовным чадам очень хотелось, чтобы батюшка всё же приложился к святыням. Но время шло, а возможность не открывалась. «Вместе поедем», — как-то произнес батюшка, обращаясь ко мне. Честно говоря, я не придал его словам значения: несмотря на жгучее желание быть рядом с духовным отцом в паломничестве, я сознавал и его нереальность — из-за отсутствия больших денег и высасывающей все силы газетной работы. Но прав оказался батюшка.

†††
— Ты чем пишешь?
— Вечным пером, батюшка.
— А вот раньше гусиным пером писали вечные мысли, а теперь вечным — глупые.

†††
«Заработал» от батюшки 50 поклонов за грубость в разговоре с паломником.

†††
Разговор в трапезной с паломницей:
— Батюшка, а вдруг случится кораблекрушение? Я так боюсь акул…
— Ты не страшилищ морских пугайся, ты беги от акул духовных.

†††
На вопрос, что делать, если просфора от долгого хранения заплесневела или в ней завёлся жучок, батюшка ответил: «Благословляю просфорку скушать».

†††
Жалуюсь батюшке на свою жизнь: «Я так несчастлив, батюшка!» «Разве ты, Александрушка, сильно болен, у тебя нет жилья, достатка, работы? Бог дал тебе здоровье, есть квартира, мама, хорошая жена, и труд газетный не оставляет без куска хлеба. Не встречал ты еще несчастных людей…» И мне стало стыдно.

†††
Батюшка не благословляет называть хлеб чёрным, — только ржаным.  

†††
Целый день исповедовал батюшка желающих причаститься в корабельном храме. Несмотря на сонм священства на судне, их явно недоставало для совершения Таинства… Лишь поздно вечером, когда виднелась лишь вспененная вода вдоль борта, а на небе — непривычно перевернутый ковш Большой Медведицы, выбрался он на палубу подышать целебным морским воздухом.

Не говори, что нет спасенья,
Что ты в печали изнемог:
Чем ночь темней, тем ярче звезды,
Чем глубже скорбь, тем ближе Бог!

Аполлон Майков, †1897

Этими поэтическими строками батюшка любит утешать страждущих.

†††
Порт-Саид оглушает рёвом клаксонов и абсолютной свободой передвижения транспорта и пешеходов. Наняв фаэтон, побывали в двух коптских православных храмах, где приложились к частицам мощей вмч. Георгия Победоносца, апостола Марка. Многие освящали на святынях крестики, иконы, чётки. В храме Положения Ризы Божией Матери, где хранится частица святыни, мы принародно пропели тропарь и величание Пресвятой Богородице. Коптский священник подарил иконки с благовонными частицами, но кто был изображён на иконе в чалме, выяснить не смогли. Запомнились светлые личики арабских мальчиков, когда они подходили под батюшкино благословение. Все православные храмы охраняются вооружёнными солдатами.

†††
Только после полуночи прибыли мы к подножию горы. Пятьсот паломников с корабля отправились в труднейший — без преувеличения — десятикилометровый путь на вершину высотой 2285 метров. Мерцающая цепь светлячков-фонариков растянулась по всему серпантину вокруг Господней горы. Некоторые нанимали верблюдов, но нам не повезло: бедуин оказался обманщиком и высадил о. Иоанна метров через двести. Батюшка безропотно отдал погонщику деньги. Больше иметь дело с кораблями пустыни он не захотел ни за что и стал подниматься пешком. Удушающая вечерняя жара постепенно перешла в прохладу, а ближе к вершине стало совсем холодно. Поддерживаемый за руки, о. Иоанн крепился молитвой, за ним пристраивались начавшие уставать люди. Когда через четыре часа пути мы вышли на вершину горы Хориву, где Моисей получил от Бога скрижали Завета, праздничное богослужение уже началось. Крохотная церковка Пресвятой Троицы вмещала не более 40 человек, поэтому служба проходила снаружи. Теснота, холод и усталость не помешал причаститься всем. Чудом было уже то, что все отправившиеся в путь добрались до цели — и старики, и женщины, и дети. Наградой за трудный подъём послужило неповторимое зрелище восхода солнца из каменных волн библейских Сионских гор.

†††
Во время Божественной литургии у Гроба Господня в День Сошествия Святого Духа многие молящиеся видели вспыхивающие в пространстве храма тёмно-синие всполохи. Так зримо сходила на людей Божия благодать. У батюшки в руке сама зажглась одна из свечей.

†††
О. Иоанн рассказал о новгородской Ольге-страннице, как она умерла в храме во время молитвы. Ольга всегда приходила до начала службы и стояла в уголке, вдали от посторонних взоров. «Во время вечерней службы, после возглашения “Богородицу и Матерь Света в песнях возвеличим”, я пошёл совершать каждение храма. Приблизившись к её уголочку, стал кадить на неё. Удивился, что она не кланяется. Присмотрелся, а она мёртвая — стоит, прислонившись к стене, словно шествуя на небо, в Горний Иерусалим».

†††
Удивительно, что батюшка помнит по именам всех, кого он на корабле хотя бы раз благословлял или исповедовал.

†††
О. Иоанн не расставался с иконкой Святителя Николая и всегда благословлял ею. Когда после тяжелейшего подъёма на гору Господню он вынул икону из кармана подрясника, она была мокрая от пота. «Спаси Господи, святый угодниче, потрудился ты, помогая мне», — поблагодарил батюшка. Потом икона пропала. «Ушёл от меня Св. Николушка другим помогать», — вздохнул батюшка, но видно было, что он жалел о потере и потихоньку продолжал искать эту дешёвую, но дорогую для него икону.

†††
После принятия Таинства Причащения на Синае и у Гроба Господня многие паломники печалились, что не ощутили особых даров благодати. «Хотя мы и потрудились, но не заслужили духовной радости. Много надо приложить ещё трудов, чтобы получить благодать. Очищайте свой сосуд, и когда он будет чист, Господь наполнит его», — объяснил батюшка.

†††
— Батюшка, мне так часто одиноко…
— Ну что ты, Сашенька, с тобой же Спаситель, Божия Матерь, Святитель Николай!
— А мне всё равно бывает одиноко, даже в храме…
— Это потому, что сердце твое ещё не раскрыто для Господа, — объяснил духовник.

†††
Один из духовных чад батюшки привёз ему в дар с греческого острова Эгина масло от мощей святителя Нектария. Расфасованное в аккуратные пластмассовые бутылочки, масло было как масло — ни запаха, ни вкуса. В руках батюшки при помазании оно благоухало непередаваемо.

†††
— Во время пения Херувимской песни, — признался я батюшке, — едва закрою глаза, вижу плавно летающих Ангелов.
— Бесы это, — заключил сразу о. Иоанн. — Ты глаза-то не закрывай, чадо.

†††
Шли мы с батюшкой по греческому городу Фессалоники. Зазевавшись по сторонам, не заметил я стоящего прямо на тротуаре морского якоря. Острие лапы вонзилось в ногу, и — вместе с падением послышалось испуганное батюшкино: «Господи, помилуй». Рана была достаточно глубокая, чтобы оставшиеся дни паломничества провести в каюте корабля. Но, к вящему удивлению, рана быстро затянулась, а ушиб почти не болел, и вскоре я забыл про него. Такова сила молитвы духовника.

†††
Всё покрывал батюшка своей любовью — и наши обиды, и раздражение, и недовольства. Всем находил он ласковые слова, а с лица не сходила добрая всепрощающая улыбка. И его Санюшки, Бореньки, Васечки преображались, становились лучше.

†††
Посетовал батюшке, что не получается, по совету Святых Отцов, перевести Иисусову молитву в верхнюю часть сердца. «Бей воздух! — наставлял батюшка. — Бей воздух, не оставляй молитву! Больше от духовных чад и не требую».

†††
Батюшка не осуждает никого и жалеет всех. «Не судите никого, ибо каким грехом осуждаешь, в то и впадёшь», — поучает он.

†††
И на обратном пути не прекращались в нашей плавучей келье искушения. То пропадёт бутылка кагора, подаренная старцем батюшке, то рассоримся по ничтожному поводу. Трудно батюшке с его мирным духом видеть эти возмущения. «Угомонитесь, безумные, забыли, где вы побывали», — вразумлял он, и постепенно наступал мир.

†††
В Одессе под водительством батюшки переночевали в мужском Свято-Успенском монастыре, где почивают мощи прп. Кукши. О. Иоанн вспоминал, как он перед окончанием Академии попал к старцу в Почаевской Лавре. Старец предрёк молодому пастырю епископское служение. «Хочу быть женатым», — взмолился батюшка. «Ну, тогда послужишь на многих приходах». Так и случилось — окормлял батюшка за свою жизнь 18 церквей.

†††
Каждое путешествие хорошо своим возвращением. Конечно, не только святыньки в сумках составили наше главное богатство. Обретший веру постарается не растерять её в будущем. Я же уразумел важное: великая милость Божия — быть рядом с дорогим для тебя духовным отцом. Но, как змейки погреться на солнце, выползают и гордыня, и самочиние, и язычество, и неразумие… Трудно, ох как трудно, оказывается, быть духовным чадом заботливого отца! «Каковы сами, таковы и сани», — с улыбкой говорит батюшка. Всё-то он понимает.

†††
Батюшка спросил однажды своего духовника в Новгороде, о. Александра Ильина: «Почему, когда я только вступал на стезю Господню, слёзы лились рекой? А теперь, хоть бей, слезы не выбьешь. Редко-редко посещают эти благодатные слезинки». Духовник ответил: «Когда ты приходишь к Господу, Он даёт слёзную благодать безплатно. Потом же нужно очень много трудиться, чтобы приобрести этот величайший Божий дар».

†††
В 1956 году отец Иоанн служил в селе Борисове Новгородской области, что рядом с озером Ильмень. Приходилось служить много молебнов с водоосвящением. Возможно, от воды на руках образовалась экзема. Стал молиться, читать Акафист Божией Матери Боголюбивая, где есть слова: «от язв исцеляющая». Осенял руки иконой вмч. Георгия Победоносца. Через три месяца всё прошло.

†††
Сделал ремонт в комнате, которую решил сдавать. Повесил иконы, лампадку. Осталось комнату освятить.
— Батюшка, ради Бога, освятите мою комнату, — попросил я.
— А кто в ней будет жить и чем заниматься? — поинтересовался духовник.
— Понятия не имею, — ответил я.
— Ну, вот когда у тебя будет понятие, что живут в ней люди православные и дела творят Богу угодные, зови меня — тогда я точно не откажу.

†††
Зимой случилась беда. На метро возвращались домой, и вёз я в «дипломате» почти пять миллионов рублей старыми, чтобы назавтра приобрести долгожданный и столь необходимый редакции компьютер. Что со мной тогда случилось, объяснить не могу до сих пор, но «дипломат» я оставил в салоне и уже на выходе из метро ощутил пустоту в руке. Метание по платформе и обращение в милицию, конечно же, результатов не дали. Но ещё больше расстроили слова батюшки: «Видно, деньги эти кому-то нужнее…» Я не находил себе места. А недели через две в редакцию пришёл человек и пожертвовал — сколько вы думаете? — ровно пять миллионов рублей. И мы купили компьютер. Вот такая была покупка.

†††
Видно, бес подстегнул меня нарушить благословение батюшки. И хотя действовал я с наилучшими намерениями, последствия не заставили себя ждать. Неприятности бумерангом ударили сначала по о. Иоанну, а потом и по мне. Мертвея от стыда, набрал я номер его телефона, ждал заслуженных упрёков за непослушание и глупость. Но в трубке прозвучало его кроткое «прости», хотя я знал, что батюшке было очень плохо. Так я, виновник происшествия, получил урок истинного смирения и любви.

†††
Грубо нарушил дисциплину сотрудник редакции. «Батюшка, накажите его, чтобы неповадно было так поступать», — исчерпав словарный запас, попросил я о. Иоанна. «Пусть он положит три поклона перед иконами», — порешил духовник. «Триста, батюшка, триста! — воскликнул я, не веря своим ушам. «Нет, три», — повторил духовник. Удивительно, но епитимья батюшки подействовала на нарушителя сильнее, чем все мои воспитательные меры, вместе взятые.

†††
— Батюшка, там об одном священнике говорят, что…
— А ты, чадо, на кухню любишь ходить, когда там пищу готовят в чаду и гари? Ты вкушай досыта пищу духовную в храме Божием. А сплетни и есть чад кухонный, неполезный — еда бесовская.

 

ДУХОВНИК

 «О чем будешь меня спрашивать?» — начал разговор батюшка. — «О духовничестве». — «Ой-ой-ой… Я-то худой духовник. Какой я духовник…» — «Батюшка, ну все-таки попробуем, это вопросы не лично о Вас». И повторилась привычная ситуация: журналист задает батюшке «умные вопросы», добиваясь философских обобщений, а живая душа, живой язык о. Иоанна сопротивляется этой отвлечённости. Он говорит только о том, что из жизни, что происходит от опыта, а не из умствований. Для тех, кто не знает, что такое духовничество отца Иоанна, приведем пример: даже направляясь в паломничество в Иерусалим, он взял с собой сумки с тетрадками и листками исповедей своих чад и даже на палубе теплохода продолжал трудиться над разрешением грехов своих пасомых. Попечение о душах человеческих — мы это знаем, видим и чувствуем — батюшка не оставляет никогда: несмотря на старческие немощи и усталость.

— Батюшка, как известно, все люди находятся в разных духовных возрастах. И руководить «младенцами во Христе» и теми, кто находится в подростковом или юношеском духовном возрасте, приходится по-разному?

Иди к униженным, иди к обиженным, по их стопам,
Где тяжко дышится, где горе слышится,
Пастырь, будь первым там!

Пастырь или христианин, можно сказать и так: «христианин, будь первым там!» А где хорошо, там и без нас хорошо. А вот где тяжко дышится… Или, как о преподобном Серафиме сказано: «С плачущим — плакать. Он рад унывающих нежно ободрить, их дух укрепить». Мы должны быть пастырями там, где плачут. А где пиры да компании, там и без нас хорошо.

Приходят и пьяницы, и наркоманы, и стали они мне — самыми близкими. У них бывают такие страшные лица, чёрные даже, как будто и не может быть их перерождения. А смотришь через месяц-два — лицо становится чистым и душа светлеет. Так может человек возрасти перед Господом, что и грех ему становится в тяжесть, он с ужасом смотрит на всё, что творил прежде. Духовное перерождение — великое дело. Для священника это великая радость от Господа — видеть, как люди преображаются.

А для всех «духовных возрастов» справедливо одно: если мы имеем покаяние, то мы приближаемся к Господу. А когда перестаём чувствовать свою греховность, то удаляемся от Бога. Преподобные отцы просили не чудотворений, не видений, а «зрети своя прегрешения и не осуждати брата моего». А когда мы начинаем считать себя величиной, то это первое наше падение.

Да, человек сначала лежит в колыбели, потом начинает ходить, а затем бегать и шалить, шишки себе набивать и плакать. Но если он искренне плачет, то его шишки греховные будут исправляться потихоньку.

Пастырь знает своих детей. И тому, кто постоянно у меня, я уже не могу всё время давать новые и новые лекарства, как врач. К своим должна проявляться и суровость. Ведь когда к человеку без суровости подходят, он начинает думать, что у него всё хорошо. Нужно духовнику иногда и строгость проявить, чтобы показать: «Не всё у тебя гладко, надо исправляться».

Нам дана свободная воля, не все же мы одинаковые. Если хотим быть Божиими, то должны волю свою направлять к воле Божией. Об этом мы просим в славословии: «Господи, научи мя творити волю Твою», а не мою грешную. Помнить надо, что человек — падшее создание. Поэтому мы и молим: «Помилуй, Господи, падшее создание Твоё». Пастырь должен и к себе это относить, всегда смотреть за собственной душой. Стоит только чуть-чуть возгордиться — и всё… Как старец оптинский говорил: «Сатана возгордился и с неба свалился, а мы погордимся — во аде очутимся».

Коротенькие такие молитвы полезно повторять, как Иисусову молитву. Некоторым советую читать: «Господи, прежде даже до конца не погибну, спаси мя».

— Есть ли граница между послушанием и мелочным надоеданием духовнику по пустякам?

— Я даю послушание, но если человеку тяжело его исполнять, то говорю: «Потерпи немножко». Иногда же приходится и очень строго наказывать. Один раб Божий, моё духовное чадо, оступился даже до рукоприкладства. Отлучил его на полгода от Причастия. Человек должен постоянно следить за состоянием своей души. Каждую секунду к духовнику не побежишь, надо постоянно обращаться к Господу: «Господи, благослови».

— Существует ли какое-то правило, что можно решить самостоятельно, а на что нужно обязательно испрашивать благословения?

— Конечно, если человек хочет вступить в брак, духовник должен посмотреть и на жениха, и на невесту. Некоторых проверяю и год, и два-три, а потом только благословляю на венчание. Нужно брать благословение перед дорогой. Другой раз и в паломничество не благословляю ехать. Например, у неё больная мать, а она хочет уезжать, чтобы кто-то другой за ней поухаживал: «Нет, деточка, это твоё дело. А вдруг ты уедешь, а она без тебя отойдёт, что тогда?» Благословение надо брать на переезд или покупку дома, машины. А то можешь так запутаться, что потом трудно и разобраться будет. К врачу, в больницу, на операцию, конечно, надо взять благословение. Если человек и по мелочам что-то не может самостоятельно решить, пастырь должен подсказывать, не надо отгонять человека. Но когда человек одно и то же по многу раз спрашивает, то уже надо остановить: «Деточка, я ведь тебе уже сказал, что надо делать, слушайся». На исповедь к нам собирается по 200—250 человек: если каждому даже по одной минуте уделить — сколько получается? А уже старость и немощь наша сказывается… Поэтому с постоянными духовными чадами я подолгу уже не разговариваю, только в каких-то исключительных случаях. Им говорю: «Мы в самом богослужении всегда должны что-то находить новое. Церковь всегда обновляется, как невеста. Господь нас незримо обновляет». За ручку постоянно водить человека не надо. Исповедь и совет — не одно и то же. Необходимо вникать в суть явлений. Например, приходят родители, жалуются на детей. На то даже, что они из дома убегают. В чем дело? — Родители создают невыносимую обстановку. Чад надо строго воспитывать, но, как апостол Павел говорит, не раздражать их. Постоянными наставлениями можно детей утомить. Во всём нужна мера. Или мы начинаем из ребёнка творить кумира. И вот он вырастает — и приносит родителям одно горе. Не утешение, а горе. Они отдавали ему последний кусок, всё лучшее, жили ради него, он привык к этому и ничего не ценит… Тут мудрость нужна.

— В чем особенность духовного окормления творческих людей — художников, учёных, музыкантов, журналистов?

— Я всегда говорю: «Прикладывайте к своему таланту великий труд. Если ты художник и хотя бы неделю кисть в руках не держал, то рука у тебя уже не набита. Если музыкант не садится за клавиши каждый день, то он потеряет гибкость пальцев. Если певец каждый день не упражняет свой голос, то он его теряет». А тот, кто пишет и говорит, должен исполнять главное правило: защищать святыню. Сейчас журналисты не защищают Россию, а пытаются затоптать её глубже в грязь, расписывая всё так, чтобы выглядело ещё хуже, чем на самом деле. За это придётся отвечать перед Богом. Если ты видишь: падает человек, — то должно поднять его, помочь ему, а не глумиться над ним. Православным же журналистам хорошо бы по поводу каждой статьи спрашивать совета и благословения. Ведь с благословения и пишется легко, и говорится. Но мало кто вполне исполняет это. Бывает, что и вообще не слушаются, идут наперекор духовнику. Приходится за это епитимийку давать, поклончики или ещё что-нибудь. Но я, конечно, не очень-то строгий. Есть очень строгие духовники, у меня так не получается. Отлучил вот человека на полгода от Причастия — и сам из-за этого переживаю.

— Когда надо проявлять терпение, а когда надо постоять за правду?

— Терпение всегда нужно. «В терпении вашем стяжите души ваши», — сказал Господь. Терпение вырабатывает и смирение, и кротость, и подвиг, и умение сказать слово правды, когда надо. Потому что и разъяснять несправедливость человеческую надо терпеливо: «Голубчик, вы не совсем правильно поступаете. Так ли православному надо себя вести?» Сказано: обличи со всяким долготерпением и умением. А то можно так обличить, что и сам потом падёшь в этот грех.

— Как поступать духовным чадам, которые слышат нападки на своего духовного отца?

— Очень просто: «Вы ругаете батюшку, а он в это время молится». Помнишь, как Нафанаил говорил: «Что от Назарета может быть хорошего?» А ему сказали: «Пойди и посмотри». Так и нам надо ответить нападающим: «Сходите и посмотрите на плоды дел его. И сами убедитесь, есть на нём Божие благословение или нет». Но опять же кротко и смиренно это говорить надо.

— А если на самом деле чад что-то смущает в духовнике, в его словах и поведении?

— Тогда надо молиться. Чадам нужно всегда молиться за своего духовного отца. И помнить, какие тяготы грехов человеческих он принимает на свои плечи, не осуждать только.

— В каких случаях можно менять духовника?

— Я, например, благословляю, когда кто-то хочет от меня отойти. Вот недавно была у меня одна раба Божия: «Батюшка, можно я буду ходить к о. Ф.?» — «Пожалуйста, моя сладенькая. Бог благословит». Не прошло и месяца, она со слезами кричит: «Батюшка, прими меня обратно». Конечно, я принял. Запросто уходить от духовника нельзя. Но даже если обстоятельства так сложатся, что человек должен будет уйти, то он обязан всю жизнь молиться за своего первого духовника и вообще стараться не терять совсем связь с ним.

— Как вы относитесь к «младостарцам» и правильно ли вообще это название?

— Конечно, иногда слышишь удивительные вещи: приехал молодой священник в тот приход, где служил старец и где теперь он из-за немощи служить не может, — и вот молодой о старце уже говорит так: «Он — мой прихожанин». А ведь этот мальчишка ещё и на свет не появился, когда батюшка уже стал старцем… Бывает такое, что молодые берут высоту над теми, кто уже много потрудился: сам ещё ничего не знает, а уже хочет учить. Молодым раньше не давалось даже духовничество, на это благословляли только опытных людей. А теперь такая обстановка, что приходится рукополагать совсем молодых людей. Но «младостарчество» — это величайший грех. Хотя, конечно, есть избранники Божии от чрева матери. Мы немало таких примеров знаем из истории. И сейчас Господь не оставляет свой народ, есть избранники Божии. Но главное тут, чтобы в гордость не впал человек. А ведь бывает так: те, кто особенно много на себя берёт, на тех и враг особенно нападает. И бывает так, что завертит, завертит он такого человека и «бросит в бездну без стыда». Надо быть очень осторожным.

 

 

Из книги “ЗНАКИ ПРИПОМИНАНИЯ”

 

Легкой жизни я просил у Бога

Вернулось в память, как в детстве я иногда хотел умереть. Поводов для столь трагического события было много: мама не отпустила гулять с друзьями во двор, я получил двойку – и мне запретили смотреть телевизор, клянчил купить велосипед, но не было лишних денег. И вот я ясно представляю: лежу с печальным лицом в красивом гробу, окруженный благоухающими цветами, рядом стоят безутешные родители, и мама безпрестанно повторяет: «Сашенька, сынок, я так жалею, что не купила тебе велосипед «Орленок»!» Плачут девчонки-одноклассницы, прямо заливается слезами Машка из параллельного класса, которая отвергла мою любовь, а теперь жалеет о безвозвратном. Утирает глаза платочком классный руководитель Людмила Евгеньевна: «Я несправедливо наказала Сашу Ракова, поставив его в угол! Как мы теперь сможем обойтись без нашего любимца?» Плачут, нет, рыдают все. А я лежу себе на белоснежной подушке, слушаю запоздалые причитания и с чувством огромного удовлетворения думаю: «Поняли наконец-то, кого потеряли!» Кто там шепчет с упорством безумца? «Вот умрет, вот умрет моя мать, соберутся глазеть, соберутся – бедный мальчик!.. А мне наплевать». О мечтание детское злое, тусклый отблеск сырого огня! И с чего это, право, такое налетало тогда на меня?..» Юрий Кузнецов.

Но это была не настоящая смерть, это была смерть-сказка, поэтому дальше уже ничего интересного не происходило – к изумлению присутствующих я просыпался, вставал и возвращался в опостылевшую к третьему классу жизнь. Помнишь, как без бухгалтерской сметки тратил ты золотые года, как поверило детство в безсмертье, в синь, которая будет всегда? Или это природа обманом отвести захотела от дум, чтоб до срока печальным туманом не смутился младенческий ум? Николай Дмитриев.

Но однажды в нашей школе по-настоящему умерла девочка. Нас провели попрощаться с ней в спортивный зал школы. Как изменилось ее лицо! Как страшно было смотреть на нее мертвую! Наверное, педагоги не подумали, насколько леденяща для ребенка первая встреча с настоящей смертью. Я заплакал, но не от горя – от ужаса, что и меня вот так положат в красивый гроб и я больше ничего-ничего не узнаю.

В РИТУАЛЬНОМ ЗАЛЕ
На черной двери зеленеют скобы,
За черной дверью мокрые сугробы,
Над серой крышей небо, как известка,
Но и его видна одна полоска.

Здесь холоднее, чем за дверью черной,
Здесь застывает капля на тюльпане,
Здесь холодно играют на органе,
Здесь скорбно от покорности упорной.

Здесь девочка лежит в гробу живая,
Раскинув косы по подушке белой,
Безжизненной улыбкой согревая,
Все, что согреть живою не успела.

К безсмертью из-под старых сводов зала
Она уходит, как письмо в конверте,
Письмо, в котором только лишь начало,
Письмо, в котором ни строки о смерти.

Владимир Кожемякин

Впрочем, в круговерти переполненной открытиями детской жизни я очень быстро забыл о пережитом в зале – детство не верит во всамделишную смерть. И вспомнил только теперь, когда мне вдруг захотелось умереть.

О Господи! Как мне не хочется жить!
Всю жизнь о неправедной каре тужить.
Я в мир себя нес – Ты ведь знаешь какой!
А нынче остался с одною тоской.

С тоскою, которая памяти гнет,
Которая спать по ночам не дает.
Тоска бы исчезла, тогда б я сумел
Спокойно принять небогатый удел,

Решить, что мечты – это призрак и дым,
И думать о том, чтобы выжить любым
Я стал бы спокойней, я стал бы бедней,
И помнить не стал бы наполненных дней.

Но что тогда помнить мне, что мне любить,
Не жизнь ли саму я обязан забыть?
Нет! Лучше не надо, свирепствуй! Пускай! –
Остаток от роскоши, память-тоска.

Мути меня горечью, бей и кружись,
Чтоб я не наладил спокойную жизнь.
Чтоб все я вернул, что теперь позади,
А если не выйдет, - вконец изведи.

Наум Коржавин

Нет-нет, никаких мыслей о самоубийстве; пришло вдруг осознание того, что ничего нового жизнь уже не даст, а грядущая старость несет лишь болезни и немощи. Я даже попросил своего восьмидесятилетнего старца о.Иоанна Миронова: «Батюшка, заберите меня с собой». «Сашенька, да я ведь еще хочу пожить, на солнышко поглядеть, на травку, на цветочки, с людьми наговориться. Ты-то мне сколько лет еще обещал?» – ласково спросил он. «От девяноста и больше», - соврал я только потому, что не представлял себе ни минуты существования без батюшки. «Ладно, когда буду там, попрошу Бога тебя прибрать», - пообещал духовник. И добавил: «Это тебя бес крутит, наводит уныние, мстит и за газетки твои, и за молитву непрестанную». О.Иоанн показал на четки в моей руке. «Помолюсь, помолюсь», - добавил он, хотя я и просить не просил.

Легкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно все кругом.
Бог ответил: подожди немного,
Ты Меня попросишь о другом.

Вот уже кончается дорога,
С каждым годом тоньше жизни нить…
Легкой жизни я просил у Бога,
Легкой смерти надо бы просить…

Неизвестный автор

И вправду, по молитвам батюшки через день-два возникло желание жить дальше, а потом и работать. Умирать как-то расхотелось.

О как мне хочется жить! Даже малым мышонком жил бы я век и слезами кропил свою норку, и разрывал на груди от восторга свою рубашонку, и осторожно жевал прошлогоднюю корку. О как мне хочется жить, даже мелкой букашкой! Может, забытое солнце букашкой зовется? Нет у букашки рубашки, душа нараспашку, солнце горит, и букашка садится на солнце. Пусть не букашкою буду – роди меня мошкой! Как бы мне мошкою вольно в просторе леталось! Дай погулять мне по свету ещё хоть немножко, дай погулять мне по свету хоть самую малость. Пусть и не мошкою даже, а блошкою, тлёю. Белого света хочу я чуть слышно касаться, чтоб никогда не расстаться с родимой землёю, с домом родимым моим никогда не расстаться… Вениамин Блаженных

 

«И сотворил Бог человека по образу Своему»   (Быт.1,27)

За окном зима-не-зима, но по календарю - декабрь. Я не грущу по лету, но вдруг вспомнилось, как пришлось спиливать на участке огромную красавицу березу: она росла на границе с соседом, а тот боялся, как бы ветер не повалил дерево на его дачный дом. Березе было лет тридцать, она крепко вцепилась в землю корнями, а шатер кроны стойко противостоял стихии. Красивой вымахала березка, ничего не скажешь. Но сосед продавал дом, и его опасения можно было понять.

Долго береза не хотела умирать; полная сил, не могла она понять, за что ей досталась такая участь. Но дереву не устоять против электропилы, и, сложив ветви-руки вдоль стройного тела, она легла на теплую, украшенную травкой землю. Мало ли валят деревьев? – успокаивал я себя, а сердце стучало сердито, а душа говорила: «Не дело!» Да чего уж теперь…

Она, как женщина лежала – и не девчонка, и не мать. И красоту свою держала и не желала отпускать. Она, как женщина, лежала в зеленой кофте вырезной и всех прохожих поражала немертвенною белизной. Потом, с каким-то скрытым горем, отчаясь что-нибудь понять, она затихла вдруг на взгорье и молча стала умирать. Я к ней пришел сюда под вечер. Она была уже не той… Она свои нагие плечи прикрыла кроной золотой. Увял шатер ее зеленый. А было ей немного лет. И лишь на ветке отдаленной не гас зеленой жизни свет. Василий Кулемин.

Я гляжу в окно на любимый клен, с которым успел сродниться, и мне страшно представить, что в один несчастный день жэковские пьяницы с перерывами на перекур распилят его на бревна. Но пока по утрам, когда я открываю шторы, он приветливо помахивает ветками, а когда меня долго нет дома, я чувствую, что он скучает. Скучаю и я. Боюсь даже представить вид из моего окна, если на месте крепкого клена будет торчать пень-обрубок. Мало нам на земле несчастий…

Грущу, как по убитому в разведке,
По клену, порешенному пилой.
Раскинул он, как будто руки, ветви,
Охватывая небо над собой.
Как санитары, добрые пичуги
Вокруг него безпомощно снуют.
О, если б ваши чуял он потуги,
Он встал бы в рост, как ратники встают,
Когда сигнал атаки – против воли –
Отчаяньем рождает командир!..
Над лесом месяц бьется на приколе,
Один свидетель зла на целый мир.

Сергей Поликарпов †1988

Из книги “ СУНДУЧОК ВОСПОМИНАНИЙ”

ЖИЗНЬ — ПЕРЕМЕНЧИВОЕ ЧУДО…

Начало старости означает для мужчин очень болезненный момент, которые одни стараются заменить безмятежной рыбалкой, другие — всепогодным ковырянием в дачной земле, третьи — те, которые не в силах смириться с природой, — тратят огромные деньги, чтобы вернуть вспять невозвратно утраченные чувства и ощущения, иными словами — годы. Но пространство вокруг становится двухмерным, яркость красок блёкнет, и за новыми заботами о внуках, борьбой с болезнями и немощью ты постепенно смиряешься с тем, что женщины тебя больше не интересуют. Какая это канитель, что день идёт за днём! Как поезд движется в тоннель, так в старость мы войдём… Вон женщины сидят, склоня причёски. Брошу взгляд. Опустят книги. Сквозь меня куда-то вдаль глядят… Видать, заколдовал колдун: другим каким-то стал. Ведь я-то знаю, что я юн! Им кажется — что стар. Я словно ото сна восстал. Я перешёл межу! — Я стар! Я стар! Я стар! Я стар! — я в ужасе скажу. Евгений Винокуров, +1993
И они своим неимоверным чутьём узнают это при первом знакомстве, и разговор вертится, как правило, вокруг погоды и как надо сажать картофель. И это несмотря на твой цветущий вид, шутливые манеры и фальшивые попытки ухаживать. Но поезд ушёл, а твоя фуражка начальника станции выцвела и обтрепалась на ветрах жизни.

Так долго донимали звери,
хватали за ноги, за грудь…
И вот теперь глазам не верю,
что суждено передохнуть.

Нас без конца в несчастья тянет,
мы сами льнём к такой судьбе,
покуда ищем то, что ранит,
в колючках жизни, — не в себе.

И та же жизнь тепло смеётся,
когда судьбе наперекор
мы выползаем из колодца
своих страстей, обид и шор.

Не плачь в сугробах лжи и блуда,
расти цветы среди зимы.
Жизнь — переменчивое чудо
и нескончаемые мы.

Юрий Ключников, Новосибирск

Зато какая свобода открывается перед тобой, творческим человеком! Наконец-то ты напишешь ту книгу, на которую всю жизнь не хватало времени, а если не напишешь, так прочтёшь застоявшиеся в ожидании длинные ряды любимых писателей. Мне снятся книги неживые, которых я не издавал… В них строчки корчатся кривые, как травы, чуя сеновал. В них мысли мечутся, невнятны, в них знаков хаос и бедлам. В них — лиц расплывчатые пятна, томясь, бледнеют по углам. Но я люблю их, эти книги, как тех неявленных детей, что плотью так и не возникли, но плотью бродят меж людей. Их боль не высказана миру, в них немо всё: восторг, мольбы. И вечно прочь, и вечно мимо влекут их плавные стопы… Глеб Горбовский. Освободившаяся от любовных страстишек душа даст необозримый простор сделать многое: жизнь жительствует!

Песней этой, ну сделай же милость,
Сердце ты не тревожь моего.
Из того, что желалось, сулилось,
Что ждалось, не сбылось ничего.

И вот этой, ну сделай же милость,
Не пронзай мою душу насквозь.
Что сулилось, ждалось, обещалось,
Всё уже, к сожаленью, сбылось.

Ту мне спой, где счастливо таится
То, чего через дни и года
На земле никогда не случится,
Не свершится нигде, никогда.

Василий Казанцев, Подмосковье

Всё понимающая жена простит твои вспышки от невозвратно ушедших лет и чаще станет гладить твою поредевшую шевелюру.

В сердечной книге не желтеть страницам,
Пока в ней дни без страха шелестят.
Мы любим в пятьдесят сильней, чем в тридцать,
А в семьдесят смелей, чем в шестьдесят.

Юрий Ключников, р. 1930, Новосибирск

Да и ты должен наконец познать, кто стоял с тобой рядом в минуты, когда жизнь не в жизнь, а до смерти ещё шагать да шагать. И чувство любви, скрывавшееся от тебя самого, вспыхнет и будет ровно гореть лампадкой до последнего вздоха. Конечно, это ещё не конец! Это начало новой, неизведанной тропинки, которая извивисто приведёт и к новым открытиям, и к чувствам, настолько тонким, что ты о них даже не подозревал… Похоронили меня и тебя. Стали мы глиной. Стали травою после дождя. — Знаю, любимый. Гордость твою и молчанье, и грусть — все разумею. Деревом станешь, а я обернусь тенью твоею. В жадности глупой меня не вини, жили мы трудно. Нет на земле обоюдной любви, смерть обоюдна. О, как едины теперь мы с тобой! Видишь сиянья? Это восходят над нашей землёй наши страданья. Игорь Шкляревский. Теперь мы будем всегда…

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную