Издано в "Российском писателе"

Анна РЕТЕЮМ

ДЫХАНИЕ

(Из новой книги)

* * *
Мы летим по каким-то орбитам,
совпадая на миг, на года –
по дорогам вселенским, открытым,
но упрямо твердим: навсегда!..
Наши эллипсы чертят излуки –
и звезду, и таинственный крест,
и никто не сумел без разлуки
погрузиться в космический квест.
Говорим почему-то: до встречи! –
и потом уж со свистом летит
каждый, хоть на орбите и вечен,
но для встреч предусмотрен лимит…
Есть загадка в орнаментах звёздных,
как умею, храню её, длю:
слишком рано мы встретились, поздно –
я тебя, пролетая, люблю.

* * *
Ты видишь, как нежна и беззащитна
душа моя глядит издалека,
и вспыхивают звёзды первобытно,
и прорастают горы в облака, 
и слышно, как ревут слепые воды,
и будущее льётся через край,
и жизней наших яростные всходы
опять шумят. Но ты не забывай,
прошу тебя, не забывай вовеки
земного угасающего дня,
когда небес божественные веки
сомкнутся – ты не забывай меня!

* * *
Трепет листьев – сияюще-тихий –
неподвластное мысли раденье,
твои взмахи люблю, твои вспыхи,
свет насквозь и насквозь дуновенье.
Cколько вёсен уже постигаю
тайну жизни, игру светотени –
зачарованная, воспеваю
беззащитное пламя растений...
Это вещего духа убранство,
но сама я стою без ответа –
о вселенское нежное братство,
сколько тени во мне, сколько света?!

* * *
Бывает же такое захолустье,
где тишина в своей бездонной грусти
тревожит лес и шелестит дождём,
и комкает дремучий окоём.
Ты будто бы на прииске промыт,
в песчинки золотистые разбит –
втекаешь в глубину ночного устья:
в ничто, в озноб немого захолустья.

* * *
Ещё не ясно ничего,
ещё мерцанье ты, движенье –
то словно неба естество,
то словно ада отраженье.
Ещё ты кутаешься в тлен,
ещё цепляешься за воздух
и врёшь авторитетно всем,
кто ты – без сведений серьёзных.
Пока среди земных низин
с трагедией ты этой бьёшься,
есть шанс – хотя бы к ста один,
что всё же светом обернёшься.

* * *
Люди должны жить на воле,
плавать в спокойных волнах
ветра, и леса, и поля,
в гимнах цветущих и снах.
Чтоб, не стесняя друг друга,
свет велеокий вобрать,
чистые помыслы луга,
тихой реки благодать...
Есть у нас птичье призванье –
ввериться нотам извне,
тонким флюидам, дыханью,
неба высокой волне.

* * *
Да, это всё моё: и суховей, и лес,
и млечные стада распахнутых небес,
зелёные холмы, бегущая тропа,
полынные дымы, и над рекой – скопа.

Да, это всё моё и только лишь моё:
дыхание цветов и острое жнивьё,
студёное вино ночей – моё, пока
сливаются в одно жизнь, речка, облака...

* * *
Мальчик сбегает по склону
в дымке цветов луговых,
донник, сурепка огромны –
вот дорасти бы до них!
Мальчик отважный – по склону,
ветер по злакам скользит,
гонит зелёные волны,
дымкой медовой сквозит.
Нежные щебеты, звоны,
солнце, как клевер, у ног,
в травах небесных по склону –
мальчик бегущий, сынок.

* * *
Не забыты и не брошены,
просто пасмурно, дружок,
сапогами да галошами
месим месиво дорог.
Словно цапли осторожные,
мы шагаем в эту грязь,
эх, утробушка дорожная,
как разбухла, раздалась.
Не печалься растревоженно,
и в глуши не пропадём,
ведь дорога наша сложена
где-то выше – над дождём.

* * *
Сердце в этом мире чужестранно,
будто бы апостол в шумном Риме,
об одном вещает неустанно
пылкими словами и простыми.
И не понимает чёрной брани,
и не понимает подлой лести –
и сухими нищими губами
о любви твердит на лобном месте.
Посули динариев несметно,
власти посули, рабов проворных –
но продолжит проповедь бессмертно,
не приемля ничего из оных.
В суете лукавой не согреться,
не найти заветного порога –
лишь язык любви понятен сердцу,
краткая чудесная дорога…

* * *
Останется лишь голос, тёплый голос,
и в ледяном сиянии миров
он выпорхнет вслепую, словно голубь,
когда поманит вечность-птицелов…

И обнажённый голос, словно голод,
подхвачен будет горькою волной – 
скитаться будет он, но трубный Голос
откроет, наконец, простор иной…

Я отзвук Твой, я Твой летучий атом
и на земле чудесно побывал – 
прими, насыть и отогрей меня Ты,
великий Голос – Логос – что воззвал…

МОЙ ВЕТЕР
С этим ветром ничто не сравнится,
он горячий и шквальный – он мой,
дайте ж песней его насладиться
в колыбели казачьей, степной.
Дух его никогда не остынет,
принимая в ладони, любя,
и меня как тростинку обнимет
моих предков далёких судьба.
Здесь они, на земле этой чистой,
хлеб растили и малых детей,
и в порывистых гулах и свистах
пили силу – из Божьих горстей.

* * *
Шёл дождь по лесу предосеннему,
а ветер впереди бежал,
шум приближался, и растения
прекрасный ужас обвевал.
Звучал он будто механически,
махина ливня, колесо,
и захотелось нам панически
взглянуть идущему в лицо.
Как поезд скорый по-над кронами
летел незримо и крутил
клубами синими, огромными…
А мы стояли на пути.

* * *
Набрать бы мне кристальной тишины –
хопёрской этой августовской манны,
все звуки внутрь себя погружены,
зачаточны и снова безымянны.
Лишь иногда вздыхает на лету
сухой листок, и камыши-сиротки
звенят легко, и где-то за версту
выкатывает гром моторной лодки...

* * *
Волчья даль немигающе долго
смотрит, и разрываются в клочья
облака – там, где логово волка
или сумерек жёлтые очи.
Тянет влагой с низин, и печали
громоздятся, как лес, чёрный с виду,
силуэты во тьме одичали, –
впору песни из Книги Давида.


Анна Ретеюм. Дыхание. Стихотворения. – М.: Редакционно-издательский дом «Российский писатель», 2020.  –  116  с.

В новую книгу Анны Ретеюм вошли стихотворения, написанные в последние годы.

* * *
Природа подползает по-пластунски –
дорожки заросли и ткутся спуски,
и дикий плющ петляет там и тут.

Твой взгляд уж не ласкают ивы эти,
огромные, но безразлично ветер,
как память детства, у реки метут.

Нет сил у человека на сраженье
с неведомою кротостью сближенья –
и тянут руки травы и кусты:

тебя мы успокоим, успокоим,
недолго слыть тебе царём, героем,
ковыль твои наследует черты…

ТРИО-СОНАТА И. С. БАХА 4
Небесно-гулкий ми минор,
мелодии ступени –
спокойный, строгий разговор
и жизни откровенье;
за мною ходит по пятам
четвертая соната –
как тёплый дождь, как фимиам,
хоть незамысловата.
И будто видится с холма,
в дыхании органа,
старинных улиц кутерьма,
что ноты Иоганна,
и черепица, и фахверк,
и жалкие лавчонки,
и маета который век –
той, рыженькой, девчонки...

* * *
По заулочкам студёным –
к девяти так к девяти,
в состоянии пронзённом
ты привыкла уж – почти.
Утра сизая иголка
эфемерна и груба.
Подморозило. И колко
нижет каждый вздох 
судьба.

* * *
Дни угрюмы, словно бедуины,
и бредут, верблюдиц оседлав,
в те края, где финики и дыни
сладостней эмировых забав,
где в зелёном блеске веют пальмы
и медвян акаций свежий вздох –
пышную траву примять стопами
и молить, чтоб кладезь не иссох…
В бедные джеллабы тихо прянув,
по следам и звёздам – там и тут –
бедуины дней моих упрямых
к вечному Оазису бредут.
* * *
Не шатко как-то 
не валко,
не ровно как-то 
не гладко…
То ли дело – галька 
морская,
где прибой сияет, 
плеская.

* * *
В мокрой гальке ищу я стекло –
разноцветные нежные слёзки,
словно нужно собрать мне кило
доказательств каких-то неброских.

По прибою хожу, что кулик
тонконогий, а камни-то колки,
всё ищу – не агат, сердолик –
округлённые морем осколки.

В перевёрнутой шляпе, в горсти
принесу, ведь сомненья блефуют…
Можно, можно осколкам цвести,
если боль, омывая, шлифует.

* * *
Я море, понимаешь, море я,
прохладное сапфирное дыханье, 
и не найти начала и края,
не подобрать тому именованья:

читала я запоем синеву,
и шум прибоя стал сердцебиеньем,
и вот теперь – во сне ли, наяву –
ревущее, глухое шелестенье,

и вот теперь – соленые уста,
бриз в волосах и бесконечность взгляда.
Я море, понимаешь, я чиста,
сама себе защита и осада.

Ты к уху приложи мою ладонь,
как раковину – слышишь моря пенье?
Не вещество – вода, земля, огонь – 
а тайна и другое измеренье.

* * *
Руины осени, античность,
упадок гениальный, тлен,
и высота, и поэтичность
необратимых перемен.

Обломки солнечного клёна –
коринфский, видимо, акант,
и на плече стены белёной –
пурпурной тогой виноград.

Руины осени огромны,
черны замшелые колонны,
листвы горчащий аромат
меж отгоревших колоннад…

ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ
В светлой комнате горы игрушек,
ярких книг и тетрадей копна...
Как же сделать, чтоб был не разрушен
твой мирок чёрной бездной окна?

Я сама до сих пор не умею
полюбить темноту декабря:
распахнувши глаза, столбенею,
о Малевиче вслух говоря...

Знаю! Чёрный квадрат огоньками
мы завесим, разгоним гипноз.
Эти звёздочки ждать будут с нами
ночь, когда народится Христос!

* * *
Какое счастье – прошлое прошло,
я это осознала только-только,
как ни кипело, как оно ни жгло – 
захлопнулось и до глубин прогоркло.

Какое счастье – вылететь суметь
легко-легко, всё то превозмогая,
что путаница, кокон или смерть –
беспамятством, как бабочка – живая.

* * *
Человек – это тайна, ты не знаешь меня…
Тело зримо, хрустально, ну а дух – из огня – 
он летает, где хочет, притяженьем томим,
где таёжные ночи и зари терпкий дым,
изумрудные горы, золотые снега – 
он не чует опоры, позабыл берега…
И звенит сердце-якорь, и прозрачна волна,
звездочёт ли ты, знахарь – ты не знаешь меня.

* * *
Снится белая обитель
за метелью, за межой,
как сердечное наитье,
как предел мне нечужой –
под далёким стылым небом
снится много лет подряд,
не дотянешься и недо-
мыслишь, разве – наугад.

Всё зовёт она, и манит,
и звонит в колокола,
в снежном коконе-тумане
белой пасхою бела;
но куда ж мне – дети, дело,
а бураны всё поют,
что в обители той белой
есть мне келья и приют.

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную