Я познакомился с Валентином Распутиным в Иркутском университете более полувека назад. Мы жили в одном студенческом общежитии, а один год, когда он был на третьем курсе, а я на втором, - даже в одной комнате.

В годы, когда Распутин переехал из Иркутска в Красноярск и работал там в молодежной газете, а я в Бурятии, мы встречались в Новосибирске, где вместе с такими же бойкими журналистами готовили объединенный номер комсомольских газет Сибири. Позже, уже став членами Союза писателей, виделись на писательских съездах. Приезжал Распутин и в Улан-Удэ, где мы тепло общались. В восьмидесятых годах он возглавил Байкальское движение – сообщество литераторов многих стран, поднявших свой голос против загрязнения озер и рек планеты. Мы были вместе в Армении, на озере Севан, где проходила встреча писателей Европы, Азии, США и Канады, затем отправились в Алма-Ату и на озеро Балхаш, участь которого оказалась не менее плачевной.  И, наконец, в девяностых и двухтысячных годах уже в Иркутске, где мне волею судьбы было определено несколько лет руководить писательской организацией, общение с Валентином Григорьевичем было постоянным. Без его авторитета и помощи не были бы возможны ни государственное финансирование творческого Союза, ни крупные культурные и литературные акции.

В конце девяностых годов одно французское издательство опубликовало две антологии – поэзии и прозы Восточной Сибири. Украшением второй книги были, конечно, рассказы Валентина Григорьевича. По приглашению издательства  мы  отправились во Францию и Швейцарию представлять эти сборники читателям. Десятидневная поездка и выступления в таких городах, как французский Гренобль, в университете которого есть факультет русского языка и литературы, или швейцарская Лозанна, библиотеки которой имеют приличный фонд русских книг, открыли  полней характер Распутина.

Была ещё одна общая работа – занятия с иркутскими студентами-заочниками  в двух творческих семинарах Литературного института. Беседы Валентина Григорьевича с ребятами в семинаре прозы всегда ожидались ими с нетерпением. И думаю, уроки мастера запомнились студентам на всю жизнь.

Что сказать о личности В.Распутина после полувекового общения с ним? Хочу спросить читателей: какими вы представляете наших великих писателей?  Чехова – мягким, интеллигентным, Толстого – мудрым, Достоевского – великим знатоком души, Тургенева и Гоголя – возвышенными, лирическими авторами? Для меня Распутин стоит в этом ряду – понимающий другого человека, спокойный, очень надежный, свято придерживающийся правды и в творчестве, и в жизни, хорошо чувствующий красоту и поэзию. Как выдающийся русский писатель он, несомненно, похож на своих предшественников чудесными национальными чертами и прежде всего главной: Распутин всегда сохранял в  особой чистоте и святости свою душу.

Не раз приходилось присутствовать на многолюдных  сборах людей умных, знающих жизнь основательно, понимающих искусство и давно служащих ему. Такое собрание не удивишь; имя очередного оратора, часто знаменитого, оно воспринимает спокойно, без видимого проявления чувств. Но стоит объявить Распутина, стоит ему, устраиваясь за кафедрой, только-только произнести первое слово – публика уже натянулась, как струна; все замерли, насторожились, приготовились не слушать, а внимать, ибо произнесено будет что-то особенное, важное, чуть ли не пророческое.

У меня хранится одна любопытная страничка. Как-то мы, писатели-иркутяне, пригласили из всех районов области литературно одаренных детей. Помню, дня три (а у ребят были каникулы) мы разбирали стихи, сказки, крохотные рассказики юных «писателей», давали им советы. В последний день определили триумфаторов творческого конкурса и подарили каждому из них стопочку книг с автографами. Во все стопочки я, тогда руководитель писательской организации, вложил новый сборник В.Распутина «Россия: дни и времена», предварительно попросив его написать ребятам свои пожелания. Я предполагал, что он напишет что-нибудь традиционное. Но заглянув под обложку первой книги, прочитал такие строки, которые остановили бы внимание всякого любопытствующего. Такие слова не пишут, отбывая повинность. Такое говорят человеку близкому – о сокровенном, на сто раз передуманном, тяжко выношенном. Это не могло кануть с Лету. Торопясь и волнуясь, я отыскал ручку и переписал пять коротких пожеланий – не безвестным школьникам, нет, а родным  наследникам.

Автографы такие.

 «Если бы в литературу приходили только нравственные люди и писались только нравственные книги - разве таким был бы сегодня мир? Как бы хотелось, чтобы об этом помнили вы, приходящие..."

«Кто-то из великих сказал, что человек, берущийся за литературное перо, приводит в движение миры. И это так. Но: хорошо быть повелителем, однако, нужно быть добрым повелителем. Желаю таковым тебе и стать".

«Много профессий в жизни, но, быть может, самая трудная и израбатывающая человека, но и самая-самая, приносящая утешение, - та, в которой ты пробуешь силы. Успехов тебе!"

«Дорогой юный коллега! Эта книга из трудных времен России - хотелось бы, чтобы в будущем с твоим участием была написана другая, о временах более счастливых, книга".

«Надеюсь на встречу на страницах общей книги. И как знать! - может быть, скоро. Удачи тебе!"

Для меня В. Распутин стоит первым среди писателей-современников, которые восстановили в  литературе второй половины двадцатого века классические традиции. Они через временную пропасть взяли из рук классиков волшебное перо и начали писать,  как писали русские классики. Они отбросили тогдашние идеологические постулаты, обязательные требования о партийности литературы, о положительном герое, о борьбе старого и нового и продолжили традиции Пушкина, Толстого, Достоевского, Горького и Шолохова – писать о глубинной народной жизни, о ее трагедиях, изломах и ее немеркнущей красоте, рисовать характеры не кукольные, а живые, противоречивые, с обвалами в грязь и мрак, но зато и с постоянным, может быть, судорожным, смертным желанием вырваться наверх, к свету и вере.

Распутинская проза началась с рассказов «Встреча» (1965 г.), «Рудольфио» (1965 г.), «Василий и Василиса» (1966 г.) и с повести «Деньги для Марии» (1967 г.). Вспомните рассказ «Василий и Василиса», в основу которого, по признанию писателя, он положил историю бабушки и дедушки. Два человека всю жизнь любили друг друга, во всяком случае и детей нарожали, и всегда оставались друг подле друга. Но неуправляемые характеры трагически разводили их, и только под конец жизни, после изломов, душевных ран, после странного для родных и соседей обитания в одном дворе, обитания враждебного и в то же время неразрывного, они простили друг друга и опять обрели родство, определенное им Богом.  Разве этот рассказ вписывался в тогдашнюю литературу? Избитые клише принадлежали идеологии, а рассказ молодого Распутина жил по своим художественным законам, их на века определила классика.

Конечно, каждый крупный писатель не вырастает на голом месте, без почвы, которая подготовлена не только дальними предшественниками, но и мастерами слова -  современниками. И в тематике, и, отчасти, в художественном своем методе Валентин Распутин использовал опыт современных писателей. Но мало кто из них так обостренно, художественно убедительно, выстрадано показал, что нравственная, духовная жизнь народа оскудевает, подрубаются вековые корни, которые питали национальную Россию. Трагическое движение народной жизни к распаду – от пятидесятых годов прошлого века до нынешних дней – никто не передал так полно и художественно мощно, как прозаик из Сибири. Для каждого отрезка нашей национальной истории, когда родная почва все явственней и явственней уходила у нас из-под ног, писатель нашел емкое определение. Ведь повести и рассказы Распутина можно назвать художественными метафорами русского двадцатого века. И «Последний срок», и «Прощание с Матерой», и «Пожар», и «Дочь Ивана, мать Ивана» - все это метафоры-предупреждения, которые не мог не услышать современник автора, они отложились в русском сердце, как великие письмена на особых скрижалях памяти. Только над такими произведениями повторяешь мысли Ивана Шмелева о том, что значит для русского писателя - найти родину и выразить ее в правдивых образах: «Прежде всего: душу ее почувствовать… Надо ее познать, живую! Не землю только, не символ, не флаг, не строй. Чуют ее пророки – ее поэты: по ней томятся, за нее отдают себя. Отдают себя за ее лик, за душу; ими вяжет она с собою… Поэты называют ее Женой, Невестой; народ – Матерью, и все – Родиной. Что же родное в ней? Все, что заставляет трепетать сердце, что перехлестнулось в душу, как через один взгляд неожиданный вдруг перельется из родных глаз бездонное, не называемое… без чего – нельзя жить».

Когда-то Валентин Григорьевич написал чудесную новеллу «Наташа». Там есть такие строки:

«Помолчав, она говорит:

– Я буду приходить…

Я смотрю ей вслед и такую чувствую в себе и в ней тревогу, загадочным выбором соединившую нас, но относящуюся ко всему, ко всему вокруг, такую я чувствую тоску и печаль, словно только теперь, полетав и посмотрев с высоты на землю, я узнал наконец истинную меру и тревоги, и печали, и тоски.

Она уходит, и быстро сгущающиеся сумерки скрывают её.

Но она сказала: я буду приходить».

Полвека он приходил к нам, своим современникам, – писатель мудрый и чуткий к тайным движениям души. Самое глубинное, сокровенное о жизни и человеке постигаем мы, склонившись над страницами его книг, и, подняв голову, сознаём, что это главные слова о сущем – о  добре и вере. И новые читатели с той же благодарностью, что и мы,  станут внимать его Слову. А он,  как и героиня новеллы, скажет им: «Я буду приходить».

Вечная память тебе, любимый человек и писатель Валентин Григорьевич Распутин!