Нелли СААКЯН, поэт, публицист, эссеист, переводчик

Русскоязычие - это великоязычие

Вот мы (все человечество) и оказались в пассионарной яме. Техноэпоха отучила нас думать, выражать мысли, заниматься самоуглублением. Зачем, когда можно просто нажимать на кнопки. Повсеместная интернетизация с повсеместной же замусоризацией. Планета забита дешевкой по всем мыслимым и немыслимым каналам. Люди потеряны в информации. В школах впору ввести предмет — степень косноязычия. Повсюду сухая офисная жизнь, а дома по вечерам — телемыло и все тот же интернет, в котором только чудаки могут вызвать тексты Платона или Платонова... “Нормальные” же люди заняты развлекухой, порнухой, словом, отрываются по полной. Их эсемески и переписка в блогах максимально приближена к косматым временам человечества. Таков же и язык сегодняшней рекламы. Вот тут и усомнишься, а существовали ли у человечества великие литературы? Что отличает нас от любой собаки? Неужели только мобилка?..

К каким пустырям культуры (в том числе и культуры общения) увели нас технологии? Старшее поколение с тоской и душевной болью вспоминает, что вроде когда-то на планете была жизнь духа, что слово подчинялось какому-то канону, а глаза собеседника имели такое же первостепенное значение, какое сегодня придается слову “успешный”. Что во всех государствах мира когда-то было высшее общество и даже, представьте, элита, а не один только слой гламура. Что (вы не поверите!) люди когда-то читали...

Неужели все это было? Это не фэнтези? Не воспаленное воображение? Не грезы сумерек?

Но возвратимся в реал... 1991-й год. Вроде бы должен был раздаться безумный грохот, ведь обрушилось не что-нибудь, а тело громадной державы, империи. Но нет, СССР обвалился как-то тихо, просел в одночасье, как башни-близнецы. Ужас во взглядах людей, а звука не было. Это, действительно какая-то новая реальность

Что потом?

Потом был суррогат вместо жизни. Он пал на наши головы вместе с так называемым переходным периодом, который по сей день никак ни во что не перейдет. При этом снижение культуры, на мой взгляд, —самое страшное. Это и есть непоправимое. И, дай, как говорится, Бог, чтобы речь шла только о снижении, а не о полном нуле. А ведь мы приближаемся к этой опасной отметке. Разрушение русскоязычного культурного поля по всему СНГ идет уже стремительно, новое же культурное поле не наращивается. Да если и начнет когда-нибудь наращиваться, то на это уйдут годы и годы, если не десятилетия. Перейти же из русскоязычного культурного поля в англоязычное, конечно, можно (хотя зачем? “Сменив, не заменили вас”), но пока торчит лишь голая идея перехода, а трагические поломки уже начались. Да что там начались: уже идут полным ходом. Обойтись же вообще без одного из этих полей невозможно: все наработанное этими обширными богатейшими культурными полями уложить только в армяноязычие трудно, задача невыполнимая при наших издательских, переводческих и исследовательских мощностях. Да и зачем ставить интеллигенцию древнего пытливого и культурного народа в зависимость лишь от горстки переводчиков (большей частью далеко не варпетов своего дела, да и как они справятся со всем тем. что передумано и перечувствовано всем человечеством), куда лучше освоить второй язык и тем самым подключиться к мировому достоянию всех культур, а в этом русскоязычная и англоязычная традиции не знают себе равных (только китайско- и германоязычная равны им). Так зачем же перерезать пуповину, через которую перетекает к нам, скажем, древняя китайская мысль или богатая нива староиндийских учений, мусульманский Восток или русскоязычные культурологические исследования незапамятных ближневосточных цивилизаций? Зачем обрывать сук, на котором сидишь и с которого видишь далеко? Как можно было спутать неприятие всего советского с неприятием всего русского и ничтоже сумняшеся порушить все, образовав озонную дыру культуры? Как должна жить интеллигенция мудрого старого народа? Спутав русскоязычные школы с притоком через русский язык общемировых идей, мы ведь и родную культуру не спасаем, обрубая канал, через который притекают к нам эти общемировые идеи. Как учиться личности? Как совершенствоваться человеку знания? Разве может выдержать перевод только на армянский язык половодье этих идей? Сколько выходило и выходит в Москве одних только популярных и научных журналов, не говоря уже о великолепных сериях, таких как “Литературные памятники”, “Литературное наследство”, БВЛ (Библиотека всемирной литературы), философская литература и т.д. Все это хлеб высокого духа и все это на отменнейшем уровне. Всего этого в таком объеме малому народу не создать. А литературные журналы, а мощности издательства “Наука” (в частности, Восточное отделение издательства). А медицина, а религия, а мировоззренческие издания! Словом! Разве заменит все это трескотня политизированных изданий, эротическая и оккультная чепуха, а также всевозможный однодневный глянец.

Невольное культурное обнищание — вот что ждет нас. И что уже при дверях. Книгоиздательское дело сегодня отдано графоманам. Страна завалена книжным хламом. Пресеклось и то немногое, что струилось в прежние десятилетия даже посреди всяческих советских цензурных запретов. Небольшая рыбка все же ловилась. Сегодня не ловится ничего. И облучение озонной пустотой и зиянием вместо живительных лучей культуры растет. Дичание уже не прячется застенчиво, а как всякий сорняк, прорастает смело, нахально, повсеместно. Благородный же злак погибает. Тот, который мог бы питать традицию. Но что питать, когда все порушено и вокруг одни только могильники культуры, в том числе и армянской, которая всегда плескалась на ветру живительных влияний, всегда была разомкнута. Которая никогда не боялась ни эллинизма с его засильем греческого,ни средневековой латинизации, ни сирийских (византийских) письмен, ни в новейшие времена — французской культуры. А уж о двухвековом русском влиянии я и не говорю. Все шло в горнило, в топку духа, все перерабатывалось и давало могучий толчок мысли. Слом эпох, уходящие, гаснущие звезды, порушенное великое поле культуры...

Когда-нибудь очнемся, конечно...

Не опоздать бы с этим когда-нибудь... Ибо семян для нового роста может к тому времени уже не остаться, ведь умирают и семена. Те, которые вовремя не брошены в почву. Даже если схоронишь их, потом можно недосчитаться и самой почвы... Вот почему мне бы хотелось поговорить о русской духовности более развернуто, о самой специфике этой духовности.

 

Политические причины, приведшие нас к России более двух столетий назад, привели к нам и русскую культуру. С тех пор сам строй русской духовности оказывал огромное влияние на культуру Восточной Армении. И оказывает по сию пору. Надеюсь, и в будущем эта благодатная связь не прервется. И если за этот длительный исторический срок было много споров о политических поворотах в отношении России к нам, то уж о русской духовности и влиянии русской культуры спор не возникал ни разу: благо оно и есть благо. И как всякое благо оно многосторонне: мы впитывали не только русскую, но и западную духовность. Запад частично тоже шел к нам через Россию, в русской интерпретации, через русский язык и русское восприятие. А учитывая особый характер бессмертной русской литературы и высочайший уровень научной мысли, это восприятие тоже было выдающимся.

Ясное дело, что таковое влияние русская духовность оказывала не только на восточных армян, но и на массу других народов, оказавшихся с Россией в политической связке. И при всех перекосах, неизбежных в неоднозначных политических союзах (сказавшихся, в частности, в угнетении родного языка), нельзя было не сознавать, какие мощные мыслительные токи шли из России в сопредельные культуры. Шли питая, восхищая, вдохновляя. Выросшим на русской культуре людям нет числа. Русская классическая традиция широко и вольно входила в сердца не одного поколения, и если бы, повторяю, не ущемление родного и кровного (за что Россия ответственности не несет, а только и только неумное русское чиновничество преимущественно советского периода), аллилуйя была бы полной. Но даже и при всех издержках благодарность за впитанное свята и глубока. Возросшие на русском слове возрастали на высоком слове. На том, о котором сказано: “Слово было Бог”. Вот почему русскоязычие — это великоязычие.

Я, как и многие, выросла на русской культуре. И благодарно кланяясь и благословляя полученный дар (гигантский дар), я хочу немного поразмышлять об этом даре, тем более что кое-что со стороны виднее, чем из глубины явления. Благодарность знающего цену кровному, генетическому (свидетельством чему все мои писания об Армянском нагорье), и оценивающего другую культуру, полагаю, представляет кое-какой интерес.

 

При всем том, что культура каждого народа уникальна и значима (а иных культур и иных народов на земле нет) в мире существует несколько обширных культурных полей, к самому строю и к питательной мощи которых стягиваются и культуры малых народов — сопредельные малые этносы и этносы, сходные по духовному строю. В современном мире это китайское, английское, русское, немецкое и испанское обширные культурные поля. В средневековье славилось обширное арабское культурное поле, а ранее — эллинизм. Более глубокая древность знала египетское, арийское (греческое, зороастрийское, индийское и т.д. — были ответвлениями от общего арийского ствола) культурные поля.

Немецкое культурное поле за последние несколько веков — глубочайшее, обширнейшее, с тягой к систематизации и исследовательскому духу, к умственной дисциплине. Ученейшее. Помните: “Он из Германии туманной привез учености плоды” (“Евгений Онегин”). Учености плоды из туманной Германии (имеются в виду философские отвлеченные туманности) привез не только Ленский, но также, как известно, и Гамлет, учившийся в Германии в Виттенберге: в те годы Англия сравниться ученостью с Германией еще не могла.

Конечно, в области пластических искусств и музыки раньше всех и ярче всех блистала Италия, поставщица талантов во все монаршие дворы Европы. Возрождение в Италии было не просто высоким (Высокое Возрождение), но, может быть, высочайшим в Европе. Не говоря уже о том, что самым ранним.

И все-таки германоязычное культурное поле было когда-то в Европе самым мощным. Немцы есть немцы. Страна философских систем и глубоких исследований, щепетильных немецких переводов (скрупулезный народ). Классификационный, упорядоченный немецкий гений. Общее следствие строгой дисциплины духа. Великое культурное поле немцы объяли со всеми присущими им систематичностью и возвышенностью. Но колумбовы открытия дали импульс широкому развитию уже общемирового англоязычного культурного поля, и с этим ничего не поделаешь. Само же (еще европейского масштаба) английское культурное поле вскорости (еще при позднем Ренессансе) нагнало немецкое и стало столь же образцово-блистательным по умственной дисциплине, а по понятийной сжатости (особенности языка англосаксов) даже превзошло его. Да, Англия припозднилась с Возрождением, пришла к нему последней в Европе. Но припозднилась так, что, как говорится, всем бы так припоздниться: тут-то и явился Шекспир. Право, странно как-то получается: утеснения русской действительности породили великую русскую литературу, а Британия, опоздавшая к столу общеевропейского Ренессанса, взяла и породила Барда, перекрыв все столы и все Ренессансы, в том числе и Высокие.

Но, конечно, самое богатое и обширнейшее из культурных полей мира — китайское (особенно древнее и средневековое). Очень значимое и эталонное для всей Юго-Восточной Азии. Культура Китая не только одна из самых древних в мире (если не самая древняя), но и одна из самых богатейших и тончайших. Лишь древние египтяне, останься они живы, могли бы поспорить с китайцами по числу духовных вершин. Литература древнего и средневекового Китая, конечно, самая великая литература мира. Имена одних только гениев — это длиннейший ряд, не говоря уже о других видах искусства и науки. “И-цзин” (“Книга Перемен”) — самая древняя книга мира. К тому же эта книга еще и гадательная (а это знак золотого сечения), чего не скажешь о многих выдающихся европейских книгах. Сколько лет “И-цзину”, не знает никто. Чтобы дать представление о ее незапамятной древности, скажу только, что в V веке до н.э. ее редактировал Конфуций. Редактировал! Двадцать пять веков назад! То есть уже тогда совершенствовал архаичное. И редактура эта живет по сей день, формулировки сверкают как новехонькие (и какие формулировки!). Оно, конечно, шлифовал-то гений... Подправляя, осовременивая другого гения (или гениев). Снимая налет патины с бессмертных форм. Перекличка, скажу я вам... Через бездну времени в энное число тысячелетий. Уже в V веке до н.э. эта книга была такой архаичной, что требовалось редактирование, да еще таким пером, как конфуциево. И он отредактировал эту выдающуюся книгу так, что и сегодня, спустя двадцать пять веков, перередактирования не требуется.

И чтобы покончить с коротеньким пробегом по обширнейшему китайскому культурному полю и дать о нем хоть беглое представление, скажу, что в первом веке нашей эры у китайцев уже был этимологический словарь. В первом веке! Вспомните, что в то время не только что толковых словарей, не только что целых литератур, но даже и просто зачатков кое-какой завалящей цивилизации у многих народов на земле и в помине не было. Да и некоторых народов еще не было. А тут уже такая упорядоченность, такие сливки с множественных пенок, как словарь. К слову сказать, прославленная древнегреческая цивилизация сошла с исторической арены подобного словаря не создав, до такого обобщения не поднявшись. И то сказать: если в V веке до н.э. в Китае жил такой “редактор”, как Конфуций, то в первом веке уже новой эры должен был потребоваться толковый словарь (у китайцев, надо полагать, особенно толковый). Одни еще не умеют членораздельно говорить, а другие уже осмысливают корни слов, то есть создают толковый словарь. Одни еще на четвереньках, а у других уже редактируют ветхую книгу. У иных же народов таких словарей нет и по сей день.

Испаноязычное культурное поле тоже обширно (хотя бы уже из-за числа испаноговорящих народов Южной Америки), но и слегка уступает немецкому и английскому по значимости. Великие латиноамериканские писатели ХХ века придали новое дыхание испанскому культурному полю. Что же до русского культурного поля, то оно не просто обширно (по числу подпадающих под его влияние этносов), но очень отлично и от западноевропейского, и от китайского культурных полей. Русская духовность избрала свой особый путь. Если Китаю свойственна безграничная символика, множество смыслов в немногом (принцип иероглифа), то Запад избрал эстетический принцип, отделив эстетику от философии, науки и этики, то есть вычленив именно “белль летрс” (“красивое слово”), иначе говоря, развел художественные тексты с текстами, несущими знание (правовое, религиозное, философское, техническое и т.д.). Чего, к слову сказать, Восток никогда не делал: то, что мы сегодня называем “эссе”, есть древнейший восточный жанр размышляющей лапидарной прозы, где писатель и мыслитель (человек знания) неразделимы как сиамские близнецы. Говорить — на Востоке означало: говорить мысль. А иначе и рот раскрывать не следует, считал Восток.

Европа отделила красоту слова от перегрузки мудрости, породив жанры литературы, в которых благословенная “заумь” священных текстов и не ночевала. В литературе взошел рассказчик, виртуоз-новеллист. Роман разделился на бульварный, полицейский, любовный, даже политический и т.д. Россия же избрала евангельский путь — путь конечных вопросов бытия, а не одну только эстетику в литературе. Евангельский, то есть отчасти и восточный... Говорят, не от хорошей жизни она этот путь выбрала... Не от хорошей гражданской жизни (то есть отчасти опять же узнаваем Восток: имеются в виду восточные деспотии). Вот они протестные корни всего великого. Запад же с его демократиями, то есть нормированностью гражданской жизни и готовностью его граждан и верхов соблюдать законы — просто перенес эту упорядоченность и в сферу искусства, проведя четкую линию между развлекательными и учеными жанрами, ибо похлебка как общая свалка компонентов европейскому строго дисциплинированному мышлению ни к чему, хотя бы она и звалась синтетическими жанрами.

Сплав, который избрала Россия, получился блестящим (философия, этика, право, эстетика, ритмика прозы, красота звучания слова, религиозные исследования — все в одной связке). Иронически говоря, всем можно было бы порекомендовать гражданские напряженности и утеснительство ради такого результата... Вот вам и вред излишней регламентации. По словам нашего соотечественника, литературоведа Карена Степаняна, ни в одной стране мира нет такого явления, как русская классика, которая является промежуточным звеном между светской жизнью и религиозной литературой.

Жизнь души — вот что в первую очередь интересовало русскую литературу. Поиски художественными средствами облегчения доли человеков. Россия шла по пути четырех авторов евангелий, плоть писаний которых пережила уже два тысячелетия. Крошечные евангелия — это гигантские памятники, равные пирамидам Египта. Все передуманное и перечувствованное человечеством, прежде всего о жизни души, духа, тела, о жизни вообще, о жизни, поднятой до бытия, — вот что такое Евангелие. Можно ли считать пытливость узконаправленной, если исследуется такая цена зла, как слеза ребеночка и почти совершенно не исследуется мысль, есть ли жизнь на Марсе? Кстати, тот же Конфуций считал, что знание есть знание людей. Все остальное считал он несколько досужим знанием. И был трижды прав. А Будда, когда ему задавали вопросы о вечности, сразу замолкал: его интересовали только поиски преодоления человеческих страданий. Кто не узнает всего этого в великих книгах Пушкина, Гоголя, Грибоедова, Лермонтова, Тургенева, Толстого, Достоевского, Тютчева, Чехова, Блока, Розанова, Маяковского, Булгакова, Есенина, Шолохова, Платонова, Цветаевой, Зощенко, Солженицына и т.д. Конечные вопросы, последние вопросы, слеза ребеночка, про и контра, лиро-эпический вихрь, спазм музыкальных концовок, благородная простота слога, циклопическая кладка романа, неведомого Западу, щемящая нота сразу же вослед за дьявольской иронией, и всюду — любовь, любовь, любовь к родной земле, к России, к ее неоглядным далям. Любовь как главный посыл души. “Россия отвергает все безлюбое”.

И Серебряный век русской литературы шел по тому же пути, доведя совершенство слова уже до чрезмерности (правда, утеряв часть золотовековой мощи и последнести поднятых вопросов). Серебряный век, где второстепенны такие великолепные первостепенные поэты, как, скажем, Саша Черный. То есть богатство, богатство, богатство — изобильное, переливающееся через край, не умещающееся даже в такой огромности, как равнины России.

“Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, широта...” (Н.Бердяев). Живое пространство русского мира. Оно, я бы сказала, какое-то особенно живое. Что сделало его таким? Говоря русский мир, я имею в виду не недавно созданный фонд “Русский мир”, а специфическую русскую духовность. Слишком высокая планка была взята в XIX веке, слишком высоки были духовные искания русской литературы. Да и почему только литературы? Литературы, конечно, в первую очередь, но ведь и русские музыка, живопись, философия, научная мысль (да и просто мысль) — все божественно глубоко. Уникальные, беспримерные подходы во всем. Свойство русской почвы, что ли? Я бы сказала так — свойство русской духовной атмосферы.

 

Любая беспримерность не возникает просто так. Имеет свою причину и специфика русской духовности. И не одну причину, а, пожалуй, причины. Я не могу объять их все (да и не все из них мне ведомы), но некоторые обозначить могу. Естественно, это мой и только мой взгляд на вещи, не более того.

Органически не прививается на русской почве идея потребительства. А искусству, как известно, требуется некий идеал. Бессребреность русского духа счастливо соединяется с бессребреностью почвы, с ментальностью целого народа — отсюда разительные результаты. Отсюда же специфическое русское явление — интеллигенция. Это нечто, связанное с совестью, поэтому западные высшие слои, элита, белые воротнички, люди с тремя дипломами, даже родовая аристократия — всегда были и будут уже этого понятия. Восток тоже ценил в человеке святость (отсюда множественные пророки), и только потом ценил в человеке мастера, то есть талант, умелость, способности. Социальная и ментальная среда России выделила в человеке совесть. Слово “блаженный” никогда не было в России бранным словом. Иначе говоря, русский человек всегда делал акцент в этом слове не на оттенке “блажь”, а на оттенке “благо”. Носитель Бога — больной человек (сумасшедший)? Во всяком случае — не толстокожий, сытый и глухой к страданиям. И в писателе тоже выделяли прежде всего то, что он был властителем дум. Именно дум, а не одних только эстетических услаждений. Хотя, ясное дело, и слог русских писателей был не без дивной красоты. Но духовные поиски стояли на первом месте, прежде всех дивностей.

Россия — особая цивилизация, больше чем цивилизация. Это открытый мировой организм. Русский дух — религиозно созидательный. Духоискательство, звезда правды — вот звезда России. Россия — это больше, чем географическое понятие. Шире. Русский народ в массе своей очень терпеливый, не гордый, смиренный. А ведь известно, что “Гордым бог противится, а смиренным дает благодать”.

Могучая талантами Россия. Могучая талантами за святое нестяжание свое.

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа,

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа!

Не поймет и не заметит

Гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит

В наготе твоей смиренной.

(Ф.Тютчев)

Если на свете есть страна, которая не знает себе цены, то это Россия. “Русский человек виноват даже перед собакой” (А.Чехов). “Россия — душа мира”. Да, Россия — один из самых высоких проектов Бога. Ее великая литература вступилась за совесть и приворожила читателей тем, что сказала это бессмертным слогом. Причина, по которой России дано было взрастить великую литературу (и вообще культуру), та же, благодаря которой она взрастила и великую интеллигенцию. Если так можно выразиться, духовность льнет к русскому духу. Русский писатель сам по себе, как личность, всегда больше, чем его книги. В свою очередь огромный разрыв между интеллигенцией и народом (в России особенно огромный) всегда порождал покаяние русской интеллигенции. Вот еще откуда великая литература (потребность выговориться).

Мета русского интеллигента — пронзенность совестью. Если бы человек состоял только из того, о чем говорит Фрейд, на свете не было бы русской литературы, и она не была бы великой, ее не отличало бы стремление к высоким идеалам. “Русские всегда хотят действовать во имя некоторого абсолюта или подняться на уровень абсолюта” (философ Л.Карсавин).

Не забудем и ту роль, какую сыграла в умножении русской духовности русская эмиграция первой волны. “Такой творческой эмиграции, как русская, я не знаю. Полтора-два миллиона человек. Франция не помогала, но и не мешала, что тоже помощь” (Никита Струве).

К причинам, которые породили особую русскую духовность и великую культуру, я бы отнесла и то, что империя помогает собиранию, стягиванию талантов. Гении окраинных малых народов всегда стремились в русские столицы. Вот так невольно и позавидуешь империам. Правда, русский язык сознательно не стремился играть роль собирателя культур, он просто собирал эти культуры своим авторитетом — вот и все. Всем бы так. Конечно, мы вправе вспомнить и имперскость, государственный, чиновничий гнет, полное пренебрежение к человеку, особенно к маленькому человеку. Но именно гнету, всесилию чиновников обязана русская литература своей пронзительной темой “маленького человека”, “бедных людей”, “униженных и оскорбленных”.

Маленький человек русской литературы! Потому, видимо, особенно маленький, что империя очень большая: как дойдут руки до произвола чиновников при таких разлетах пространства!

Кстати, интересом к маленькому человеку славится и Евангелие.

Имперскость (стягивание умов в культурный центр с огромными возможностями. Скажем, что могло бы ждать Гоголя в Нежине?) способствовала и тому, что русское дореволюционное образование было лучшим в мире. Советская эпоха учла это: не надо было изобретать ничего нового, надо было просто не потерять старого. И советское образование тоже был весьма и весьма неплохим. После развала СССР стали перенимать западные стандарты и потеряли все. Если это сделано от дурной головы, это прискорбно.

 

Если же это сделано целенаправленно, чтобы свести великую культуру России к примитиву манной кашки тестов и узкой специализации, то это тем более прискорбно. Узкий специалист не может создать чего-либо духоподъемного. Отчего было не перенять на Западе лучшее, отчего и Западу было не перенять беспрецедентной дореволюционной русской модели образования, в том числе и атмосферы, в которой родится что-то великое? Ведь без этой атмосферы поразительные тексты Пушкина, Гоголя, Чехова провисают, кажутся избыточными. Изумительный заряд не доходит до человеческой души, которой он адресован.

Когда-то в России были не только великие писатели, но и великие читатели. “Слово резонирует в отзывчивой среде”, — кажется, так сказал Петр Чаадаев. Вот еще почему возникла не имеющая аналогов литература. Сегодня книга как интимная вещь гибнет. А без книги никнет работа духа.

Много размышлял о русской специфике Василий Розанов. Да и кто не размышлял на эту тему. А уж после комплиментов, сделанных Европой русской литературе, эти размышления повалили валом. Василий Розанов высказался в том смысле, что (привожу слова по памяти, а не дословно), дескать, в России долги ноченьки, отсюда — литература. То есть длинная зима, короткое лето, холодный климат — есть время писать и осмысливать. Ему хочется возразить: долги ноченьки не только в России, а такой литературы нет как нет... Ибо, русская литература — это молитва.

Дмитрий Мережковский не без развенчания, но, правда, и не без горечи писал о разнице “между величием нашего созерцания и ничтожеством нашего действия. Кажется иногда, что русская литература истощила до конца русскую действительность: как исполинский единственный цветок Victoria Regia, русская действительность дала русскую литературу и ничего уже больше дать не может. Во сне мы были как боги, а наяву людьми еще не стали. ...Созерцание без действия, великая литература без великой истории...” К счастью, не прав оказался и Мережковский: дух есть то же действие. Внутреннее (побудительное) движение своими незаметными средствами преображает внешнюю среду порой разительней всех видимых внешних рычагов. Кстати сказать, великая русская литература преобразила не только русскую действительность, но и в чем-то мировую духовную среду. Русская музыка — тоже.

 

К одной из причин специфики русской духовности я бы отнесла еще и многоэтнический состав страны, и то, что в России всегда находили приют инородцы. Спасибо ей за это. Находили приют, и большинство из них благодарно служило своему новому отечеству, благоговейно любило страну, приютившую их отцов и дедов. Инородческий ген внес много новых красок в общую канву русской духовности. И, внеся, становился обрусевшим. В добрый, как говорится, час! Есть ведь еще и благодарность отдачи.

Назову всего лишь несколько таких имен: Гоголь, Барклай де Толли, Даль, Фет, Лорис-Меликов, Циолковский, Левитан, Хачатурян, Рихтер, Окуджава... Малороссы, немцы, поляки, татары, евреи, армяне, грузины, киргизы, чехи (Глинка), датчане (Даль), осетины (Газданов) и т.д. А уж о полукровках я и не говорю: Герцен, Блок, Куприн, Цветаева и т.д. И как же мы, армяне, рады делить с Россией такие имена (и какие имена!) полуармян-полурусских — Суворова, Евгения Вахтангова, Павла Флоренского, Владимира Немировича-Данченко, маршала Ивана Исакова, Нину Берберову...

Культура России мягко вбирала все это генное богатство. Не просто использовала его, а придавала ему масштаб собственной духовности, заражала собственными необозримыми горизонтами, поднимала голос представителей малых народов до мира. Отсвет исполинства ложился и на них. Согласитесь, Айвазовский, Чингиз Айтматов или Фазиль Искандер как представители России “слышнее”, чем если бы они были представителями Армении, Киргизии и Абхазии. Не забудем в этом ряду и музыкальный талант цыган, которым великая русская литература посвятила много бессмертных страниц, и по праву.

Неповторимый воздух русской духовности — это дорогого стоит. Как кристальнейшая вода из чистого источника, в которую ты вошел. К чести инакого духа надо сказать, что он всегда дорожил полученным даром, равно как и полученным правом возрастать в этой атмосфере и нести миру этот свет. В том числе и правом приобщения к масштабу, неведомому малым этносам.

Этот масштаб, этот размах, эта, я бы сказала, удаль великого русского духа, стал еще яснее сегодня, когда многие страны СНГ, сменив культурное поле, бросились в объятия американизации. Бросились, не ощупав ногами дно. Свершился переход от могучего к убогому. Взошла звезда технологической цивилизации. Американский дух завладел духом более древним. И тут-то все смекнули, что англоязычное культурное поле британского розлива — это одно, а американское — совсем другое. Казалось бы, один и тот же язык... Казалось бы... Увы, одна только видимость без наполнения. Как живой человек отличается от робота или силиконовой куклы, так разнятся и эти две цивилизации. Высокий дух старой доброй Англии в США даже не ночевал. Пластиковая, гидропоническая цивилизация богатой страны (за счет чего?) с фантастическими техническими возможностями (всего лишь техническими!), введшая понятие — “развитые страны” (в чем они развиты?), забрызгавшая весь мир конвейерными фильмами, в которых один только мордобой, секс, разные виды агрессии и одномерные диалоги героев. На уме только бизнес и счет в банке — вот и весь человек. Какая-то коммерческая цивилизация, цивилизация упаковочных блестков. Страна, способная все превратить в шоу, даже интернет сделать модной игрушкой (чем обогатили мир миллионы убогих душ, нажимающих кнопки компьютеров? Душ, словарный запас которых отдает пещерой...). Самонадеянная цивилизация с интернетным психозом, с культом всяких виртуалок и фанатами, сидящими перед этими виртуалками (масса не совсем здоровых людей бежит от действительности). Цивилизация подростков, страна, у которой свободы тоже какие-то подростковые, ибо свобода в любых руках, это уже не свобода... Кто-то запустил выражение, которое повторяют все: “Кто владеет информацией, тот владеет миром”. Пустое! Да ничем он не владеет. Кто из нас владеет истинной информацией? Она есть только у спецслужб, да и то односторонняя. Настоящей информацией владеет Бог и только Бог. Сказано же: “Слово было у Бога и Слово было Бог”. Будет нужно Богу, он всю вашу всемирную паутину (интернет) превратит во всемирную пыль. Да и разрушить Вавилонскую башню ему ничего не стоит. “Америке не хватает культуры, но у нее безошибочный инстинкт дикаря” (Сальвадор Дали). Что же касается таких имен, как Грета Гарбо или Милош Форман, то это ведь все равно Европа.

Безнациональность, отсутствие корней, мощной питательной корневой системы (человек, повисающий в воздухе), восприятие культуры как досуга, как времяпрепровождения — вот символ Америки. Восприятие культуры как духовной работы (“душа обязана трудиться”) — вот традиция России. Так одумаемся ли, возвратимся ли к истинным ориентирам, встанем ли снова на ноги?

Причина сегодняшнего положения на всем постсоветском пространстве — слепое следование так называемым западным ценностям. Сразу пересели на лошадку, мало подходящую седоку, и понеслись вскачь. Запад (какой Запад, кстати говоря?) порой сам стонет от своих не слишком совершенных ценностей, а мы все копируем вслепую. Почему мы в СНГ при наших запасах духовности оказались столь уязвимы и открыты для западной культуры потребления? Успех же лежит в направлении, сообразующемся с менталитетом каждого народа. Вспомним немку Екатерину Великую, не свои немецкие ценности перенесшую в Россию, а ставшую русской душой, всем сердцем полюбившую русскую ментальность, считавшуюся с ней.

Зрелый подход не тот, который все рушит и внедряет заимствованное, а тот, который осторожно и мягко совершенствует то, что подправить необходимо, но не затрагивая здорового ядра, базисной сердцевины.

Не могу не затронуть и вот какого вопроса. Меня всегда смущали определения “русский” и “российский”. В этом есть некая несправедливость по отношению именно к русским. Получается, что малые народы в своих республиках или автономиях могли и могут делать упор на этничность, а русские — нет. Что-то размытое есть в этом “россиянин”, а не “русский”. Только-только выбрались из столь же размытого “советский народ” (такого народа нет на свете), и вот на тебе — новая надуманность — “россияне”. Жители России — было бы правильнее. Жители России — русские, калмыки, башкиры, ненцы, карелы, якуты, татары и т.д. А не общий слив народов, которого в природе нет — россияне. Каждый раз, когда я слышу это среднеарифметическое (или, как сейчас бы сказали, политкорректное) — россияне, мне становится обидно за русских людей.

О нашей (армян) любви к России могут сказать: зависите, вот и вынуждены любить. О нет! Благодарны, вот и любим — ответим мы. Умеем разобраться в истинных ценностях (старый народ). Любим и приемлем, рады географическому стяжению, близости благородного народа, нашего северного соседа. И всегда будем рады. Любим поверх всех временных политических нестыковок, поверх всех операций “Кольцо”, 1918-1920-х годов и сталинской деспотической воли, нелегитимной передачи Карабаха Азербайджану (за одну ночь!), поверх всех этих “лиц кавказской национальности” и т.д. и т.п. Любая несправедливость России по отношению к нам (о политика! политика!) воспринимается нами весьма болезненно. Столь же болезненно, со сжатым сердцем воспринимаем мы все сегодняшние беды самой России. Удачи, добра и стабильности тебе, родная. Мы хотим видеть тебя сильной и процветающей. Процветающей уже хотя бы потому, что на поддержание твоей беспримерной культуры нужны средства

В последнее время в рекламе армянских работодателей, слава Богу, появилась строка — “Знание русского языка обязательно”. Я бы добавила, более чем обязательно. И не только как источника информации и стимулятора личностного, профессионального и творческого роста.

Россия — единственная на свете страна, к которой мы, армяне, не можем не испытывать безмерной и абсолютно добровольной любви и благодатным духом которой питаемся. С великой благодарностью. И с тем большей благодарностью, что многие лучшие представители русской литературы, посещая Армению, понимали, с чем имеют здесь дело. Веточка протоиндоевропейской великой цивилизации — этим все сказано. Кстати, протоиндоевропейские цивилизации Юго-Западной Азии оттого множественны и дробны в сравнении с древнеегипетской и древнекитайской цивилизациями, что у них не было возможности такой изоляции (читай: великого сосредоточения духа), как у древних Египта и Китая. Так что и там, в древности, все те же геополитические причины. Все та же неспокойная ойкумена, все та же агрессия инакого духа... Инакого для шумеров, хеттов, индусов, мидийцев, митаннийцев, армян, персов, греков, фригийцев, палайцев, таджиков, афганцев, сирийцев (византийцев) и т.д.

Тут уместно будет сказать вот о чем. А могла бы я знать все это, углубляться во все это, если бы не оригинальные сочинения и высокопрофессиональные русские переводы (Европа тоже шла к нам через Россию), если бы не русская гуманитарная наука, аналога которой на земле, пожалуй, и не сыскать? Могла бы я так всеохватно мыслить, если бы не русская традиция, питающая благородную тягу к мировоззренческой широте?

“Всеотзывчивость русского гения”?

Истинно так.

Всеотзывчивость во всех сферах духовной деятельности и прежде всего в области художественного слова. Слава тебе, литература, способная стать светом спасения, путеводной звездой, лучом света в темном царстве (по правде сказать, никакое темное царство не страшно, если в нем есть такой луч). Слава тебе, народ (или народы), способный породить такие души и такие перья! “Святая русская литература” — сказал Томас Манн, имея в виду число все тех же конечных вопросов, поднятых русской литературой, и ее неуклонный интерес к ним. Святая, богатейшая, прямая и чистая. Одно из самых прямых слов в человечестве. И одно из самых музыкальных. А чем дальше словесное искусство писателя от музыки, тем, как правило, беднее и сама высказываемая мысль. И это касается не только поэзии.

Безошибочно узнавала я щемящую, прозрачную, почти нематериальную, долго резонирующую ноту Чехова и полную запредельного таинства ноту Гоголя (больше, чем литература). Судорожную, безмерно глубоко погрузившуюся (темное солнце) ноту Достоевского, которой безошибочный инстинкт все же противится, обращая взор к изыскательной, деятельной, полной начального геологического здоровья ноте Льва Толстого. Как сказал бы Ле Корбюзье: “Какая стойкость на нормальном пути!” Узнавала я и короткий удар изумительной силы, обрывающий сам себя (бездна, много видевшая и много истин сокрывшая, говорить не хочет) — Грибоедова. Тревожную и чеканную, ясную последней ясностью горечи, ноту Лермонтова и странную музыку той речи, которая как бы в насмешку говорит с нами словами нашего языка, на самом же деле сотворяет собственный строй, который тем необычнее, что пользуется привычным материалом, — ту музыку, о которой даже слово “божественная” бессильно что-либо передать, — Пушкина...

“Белль летрс” (франц.) — “красивое слово”.

Русская же литература прекрасна.

 

Увы, сегодня русская литература больше не книгоцентрична, не литературоцентрична. Сегодня и на этом пространстве некогда великой цивилизации плоские stori и тексты. Характерно, что нынешнюю продукцию иначе чем текстами не назовешь. Так же, как посетителей интернета называют “пользователями”. Пришло бы вам в голову назвать серьезного читателя пользователем книги? Нам объяснили — вот электронный носитель, а вот бумажный носитель. Какое убожество! Бумажный носитель! И это о том, о чем Поль Валери: “Высшей вещью мира и оправданием его бытия была и не могла не быть книга”.

Сегодня повсеместный постмодернизм. Постмодернизм? Модерна-то в дягилевском, свежем, ароматном смысле и нет. Один “пост”. Белль летрс, беллетристика, узкая тропка stori, от которой отсечены глыбы размышлений о смысле жизни, предначертании человека, о нравственном законе, о смерти, наконец. Если бы по этой узкой, убогой тропке устремились когда-то Евангелия, могли бы они стать Священным Писанием?

Мне нравится выражение — русская словесность. Не литература, а именно словесность, что подчеркивает примат слова над всего лишь литерой (буквой). Я считаю, что гения видно уже по одному тому, что он умеет выбрать тему для разговора. Умела ли выбрать тему для разговора русская литература Золотого века? Еще как. Всем бы так. Своей великой словесностью Россия как бы говорила миру: перестаньте говорить и писать ерунду. Ничтожной и увечной душе за перо браться не след. “Опасно шутить писателю со словом. Слово гнило да не исходит из уст ваших” (Н.Гоголь).

А что сегодня? Повсеместно крен в сторону масскультуры, поверхностности, игры, развлечения. В интернете то и дело мелькает святое слово “поиск”. Но это меньше всего поиск души, духа. Пользователю интернета меньше всего нужен сам аромат языка. А ведь состояние языка — это показатель витальности (жизненности) этноса. Язык выдыхает писателя. Русский язык к концу XVIII века настолько окреп, созрел и оформился, что сам уже искал Пушкина. И нашел, дождался. Причем произошло это почти внезапно, рывком. Пушкин — это рывок. Рост могущества Российской империи, мощное пробуждение национального духа после Петра I и Екатерины Великой, а также после Отечественной войны 1812 года привели к всплеску, расцвету изящных искусств. Сегодняшнее же состояние русского языка выдохнуть вершинных гениев уже не может. И речь не только о России, а и обо всей планете. Выберемся ли когда-нибудь из этой, повторяю, пассионарной ямы? А ведь “слово — это высший подарок Бога человеку” (Н.Гоголь). Литература — самое универсальное выражение духа, даже более безграничное, чем музыка (все-таки множество смыслов). Вот почему “Вначале было Слово”, а не звук. Идея, момент озарения словоцентричны, смыслоцентричны.

Но сколько правильных слов ни говори, эпоха книги у человечества заканчивается. Да и долго ли она царствовала? Всего 500 лет. Огромный исторический срок человечество прожило без книги. Теперь оно снова остается без нее, правда, уже добровольно. Но эта новая безкнижная эпоха будет совсем не похожа на докнижную. Тогда слово раздавалось среди тишины, было слышнее на таком тихом фоне — слово ли у костра, слово ли рассказчика, слово ли в личном общении. Тогда люди слышали друг друга. Сегодня мир полон электронными шумами, мельканием слов в интернете, не говоря уже о грохоте ритмов настырной агрессивной музыки, от которой некуда скрыться. Люди почти не слышат друг друга, даже в семье. Мобилка делает бессмысленными глаза, картинка на ТВ сразу выключает аналитическую работу мозга, “мышья беготня” интернета оставляет впечатление имитации деятельности. Ушаты грязной воды информации льются на людей. Большинство уже и не занято поисками смысла. Интересы низового человека захватили все поле жизни, оттеснив высокую духовность в резервацию.

Так что же — конец мировой истории? Или все-таки выкарабкаемся?

А ведь все началось очень и очень давно, задолго до компьютера, телевидения и интернета. В века, последовавшие после великого европейского Ренессанса, когда самомнительный человек, потеряв богобоязненность, возвеличил себя, возомнил о себе, придал себе большее значение на земле, чем следовало, чем ему было уготовано природой. Гордыня, как и во времена Евы, отведавшей запретный плод, опять привела человека к изгнанию из рая. Человек преступил, переступил ту черту, которая отведена ему. Людям сказали — “плодитесь и размножайтесь”. Разве это плохо и разве этого мало? Ведь в раю... Но человек решил ослушаться Бога, “сам себя сделать”, не задумываясь о том, что таких сверхресурсов ему не дали. (Ева тоже решила “сама себя сделать”, пренебрегши божьими запретами.) Гордыня все и обвалила. Не сразу, но уже в ХХ веке стало очевидно, куда все идет... Великий сербский богослов ХХ века преподобный Иустин, причисленный к лику святых, писал: “Если бы мы захотели узнать диагноз человечества нового времени, то этот диагноз уже установлен. Его поставил Достоевский самым точным и смелым образом, как никто до него этого не сделал. Диагноз следующий: вера человека в самого себя — это самая опасная болезнь, которой смертельно болеет европейское общество”.

Теперь еще пожаловала и глобализация. Глобализация — это антибожественность. Бог как раз не любит унификации, стандартов, иначе он не наделил бы каждого из нас индивидуальной судьбой. Бог любит разнообразие, различия, сложность, множественность систем (целое соцветие народов, бесчисленные биологические виды и т.д.). Примитивные системы или одна система не жизненны. Но технологичный человек упорно настаивает на этой нежизненности. Прямо-таки духовный иммунодефицит. Человечество становится нежизнеспособным организмом.

Так кто виноват и что делать (сакраментальные русские вопросы)?

Что делать?

Читать русскую литературу. И читать очень внимательно.

Древнеегипетская цивилизация, Шумер, древние и средневековые цивилизации Китая и Ирана, древняя Греция, Галилея Иисуса, инки, племена ацтеков и майя, Византия, несравненный европейский Ренессанс и три последующих века европейской культуры, великая русская литература XIX века...

Сколько же у человечества духовных “Титаников”! Но ведь и какие взмывы!

Время безжалостно. “Мы были когда-то Пергамом”.

Река времен в своем стремленье
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.

(Г.Державин)

Уносит все дела людей... Унесенное не вернется. Но поскольку время — это именно река, то ее вечное течение намоет еще много золотого песка, пусть и у совсем других берегов... Вечность как бы говорит: я не давала слова намывать все в одном и том же месте. Дух, который дышит, где хочет, когда-нибудь даст толчок новому созиданию.

Не говори с тоской — их нет,
Но с благодарностию — были.


Комментариев:

Вернуться на главную