Художественный мир Василия Ивановича Белова поистине огромный, как великий океан, его не окинешь взглядом и не вычерпаешь. И он, этот «беловский мир», вместил в себя наиболее значимые общественные явления, выпавшие на долю русскому народу в ХХ веке.
Не будем забывать, что внутренний мир любого из нас составляют большие или малые события повседневности. Одно из таких, особо важных, событий произошло 28 августа 1992 года - в праздник Успения Пресвятой Богородицы и для Василия Белова.
В тот день состоялось освящение Сохотского Никольского храма, восстановленного руками писателя и не его средства.

1

- Приезжай, будет интересно, - предложил он. - Погода стоит хорошая. Я встречу на подъезде к деревне.

- Ты ведь у меня не был? - уточнил писатель.

- Не был, Василий Иванович, - ответил я.

- Надо побывать, тем более и повод есть, - продолжал Белов.

Я сразу подумал: все дела в Вологде никогда не переделаешь, надо отложить их в сторону и съездить, наконец, в знаменитую деревню.

Я пообещал приехать, договорились, что в определенный час буду в Тимонихе.

Ещё раньше возникли какие-то неполадки в моей машине, отправляться на ней в неблизкий путь было рискованно. Поэтому я связался с моим коллегой, журналистом Е. Соловьёвым, собкором «Известий». Он тоже выразил желание побывать у Белова. Его редакционный «Уазик» был в порядке, и рано утром мы выехали из города.

На исходе лета природа уже обретала первые осенние краски, ярко сияло солнце. Под ровное гудение мотора хорошо мечталось о предстоящей встрече. Поскольку мы ехали к известному мастеру слова, то и мысли вращались вокруг того, в чём же состоит назначение писателя.

«Зеркало!» - подумал я.

Конечно, зеркало.

Взгляни в него - увидишь себя и ещё многое чего вокруг, что составляет суть многотрудной жизни человеческой. Так и литература, помимо нашего желания или нежелания, была и остаётся зеркалом всего, что происходит в обществе.

И писатель - то же зеркало сам по себе.

В современном разномастном потоке словесности, поднявшем на поверхность не только светлое и возвышенное, но и тёмное, потаённое, порой даже бесовское, голос ведущих русских писателей стал, кажется, совсем приглушённым.

Ели вдуматься, впечатление это - о приглушённости голосов русских писателей - скорее обманчивое. Нет, голоса их продолжают звучать. Только уже не на всю страну, как было в Советском Союзе, а, так сказать, в масштабах «местной аудитории», локально. Да, вне сомнения, русским писателям трудно: и в бытовом - житейском смысле, и в творческом. Но они, поддерживая великие литературные традиции, не ушли в затвор на «вынужденное молчание», а продолжают служить своему призванию, своему народу.

Это подтвердил и Василий Белов, когда недавно выступал на полувековом юбилее Вологодского отделения Союза писателей. «Где исток нашей организации? - обратился он к литераторам. - Я думаю, он берёт начало от молений Даниила Заточника, стихов Константина Батюшкова, пророчеств Николая Клюева, пронзительной лирики Николая Рубцова. Служение России, Слову было и будет главным смыслом жизни писателя на этой многострадальной земле».

Пожалуй, лучше и не скажешь!

Стояние в Слове - в этом и весь Василий Белов.

… Мы уже свернули с автострады на Архангельск и теперь катили по владениям лесного царя Берендея, они казались безкрайними. Вдоль песчаной грунтовки, над ней столбом стояла пыль, тянулись убогие северные деревеньки, свидетельствуя о страшно ненормальном отношении к земле-кормилице нынешних людей. Лишь немногие села сохранили настоящий крестьянский уклад. Дорога начинала утомлять однообразием.

Но вот, наконец, вдали возникла маковка церкви и крест на ней - их хорошо было видно с холма. Они всё приближались и приближались. Кажется, мы приехали. Да, далековато от «цивилизации» затерялась родная деревенька писателя - Тимониха.

Навстречу нам по колее, разрезавшей поле, катила красная «Нива», за рулёи я сразу узнал Василия Ивановича.

Мы притормозили, вышли на улицу.

- Встречайте гостей! - протянул я руку Василию Ивановича.

Он крепко пожал ладонь, скупо улыбнулся.

- Припозднились вы что-то, - слегка укорил писатель. - Служба почти закончилась. Но отец Георгий ещё в храме и народу там полно.

Василий Иванович отозвал меня в сторону.

- Это кто с тобой? - спросил он, показывая на моего коллегу.

Я ответил, объяснил, что вынужден был вопользоваться машиной собкора.

- Нет, - запротестовал Белов, - с «Известиями» не хочу разговаривать, это такое русофобское издание…

Я почувствовал себя неловко. Что делать? Не назад же ехать моему коллеге! Всё-таки Василий Иванович, ещё раз выслушав меня, внял объяснениям, махнул рукой - мол, ладно. Мы сели к нему в «Ниву» и поехали на берег Сохотского озера, где только что освятили храм и состоялся торжественный молебен. Вокруг, действительно, было много народу. Все радовались необычному событию - возрващению Храма к его изначальному назначению.

Будто невеста в подвенечном уборе, стояла церковь Николая Чудотворца на Сохте - такая красивая, откуда ни посмотри! Задержишь на ней взгляд, и душу наполнял дивный покой, её охватывало умиротворение.

Эта церковь упоминалась в окладной книге Вологодского уезда в 1691 году. Видимо, тогда она была деревянной, а оделась в камень позже - в 1842 году. Главными святынями в ней были икона Божьей матери «Казанская» и икона Успения Пресвятой Богородицы.

И вот, как раз в праздник Успения, произошло освящение храма после его ремонта, сделанного писателем Беловым.

Такое удивительное совпадение!

Мы вступили в Храм, Василий Иванович начал показывать и рассказывать, что он делал. Тут подошёл священник, отец Георгий из Вологды, и поделился своими впечатлениями о событии.

- Многие люди, которые будут соприкасаться с этим храмом, - сказал он, - начнут спасать свои души, возрождать наше Отечество - Святую Русь. Слава Богу, прошло сегодня всё очень хорошо. Мы очень довольны.

Как всё замечательно организовано Василием Ивановичем, и люди пришли, хотя храм на отшибе.

Прекрасно так!

Главное - такое единение духовное, восторг, радость!

85 человек приняли Святое Крещение в этом храме вчера и сегодня - это же прекрасно!

Люди тянутся к Вере, люди ищут её. Видимо, это необходимо, Слава Богу!

Великое дело!».

Ещё священник Георгий вспомнил, что он участвовал в освящении Храма Андрея Первозванного в Вологде. А здесь, на Сохте, он впервые самостоятельно освящал церковь.

- Так что это моё «боевое крещение», - добавил он.

2

Моё внимание снова вернулось к Василию Ивановичу. Я попросил его рассказать в деталях, как проходило восстановление Храма. Накануне я уточнил по историческим источникам, что в 1920-е годы церковь в честь Николая Чудотворца закрыли - зимнюю часть, колокольню разрушили, а в летней части - устроили школу. Знал я также и о том, что Белову помогали его друзья - кинооператор Анатолий Заболоцкий из Москвы и известный художник, академик живописи Валерий Страхов из Вологды.

Мне удалось сохранить запись рассказа Белова.

Для читателя я воспроизвожу его таким, каким он был, без какой-либо правки.

Говорит Василий БЕЛОВ:

- Третье лето я строю церковь. Когда я увидел, что её растаскивают, мне стало жаль её.

Тогда ещё лес и кирпич были не очень дорогими. Я на полученный гонорар купил всё и привёз сюда в Сохту.

Начали мы с того, что выгребли из церкви всякий хлам, удобрения. Но всё равно запах такой - всё пропиталось удобрениями.

Потом начали вести кирпичную кладку - кирпич, цемент.

Это всё - новая кладка, видите!

Всё было выломано - вон до того места, видите, почти до сводов.

А с той стороны тоже дыра была.

Освещал церковь отец Георгий из Вологды. Он быстро приехал. И спасибо ему. Народу на освещении было много.

- Василий Иванович, а для проведения постоянных богослужений будет ли здесь священник?

- Не знаю. Это уж пусть решают прихожане. Как они решат - не знаю. Вот сегодня собирали деньги, много денег. Дом надо священнику. Может, будут приглашать, но приглашать им не выгодно.

- Василий Иванович, а православный приход будет на сколько деревень?

- Да во всем районе нет ни одной церкви, всё разрушено. Только в самом Харовске какая-то деревянная церковь одна есть. Раньше в каждой деревне часовни были и приходы были. В Ильинском приходе - восемь километров отсюда - прекрасная была церковь.

В это время из храма вынесли младенца, который плакал на руках у молодой мамы.

- Вот уже и покрестили - видите, - сказал Белов. - Испугался чего-то!

Василий Иванович засмеялся.

Василий БЕЛОВ продолжал:

- У меня прадед и отец были очень религиозными. А дядя почему-то не любил священников. Я боюсь, что он был неверующим - он Гарибальди читал, Реннако читал какого-то. Вобще, как я думаю, народ неглубоко воспринял христианство, иначе бы и революции не было бы, а так сохранилось язычество - бей, круши, бунтуй. Но хозяйственником Иван Михайлович был отменным - вводил севообороты, горох начал сеять и вообще мастеровой был. Но священников не любил. А вот один из прадедов был верующим. И все бабки и пробабки были, конечно, верующими.

Я в этом здании, - Василий Иванович показал рукой на стены храма, - в школе учился. Школа здесь была. Первый и второй класс кончал я тут. «Интернационал» нас заставляли петь здесь в храме. Ещё до войны я пошёл в первый класс, я с 1932 года.

Василий Иванович, а иконы в церкви откуда? Я вижу тут большие красивые иконы!

- Две иконы - «Тайная Вечеря» и другая - мои, я отдал сюда в храм. Икона «Богоматерь» у меня над кроватью виселав моём доме в Тимонихе. Обычная Богоматерь. А икону «Спасителя» вот Валерий Страхов купил и сам отреставрировал и подарил нашему храму, а одну икону принесли вон из той деревни, вон хозяин.

Белов показал на хозяина иконы. В это время мы уже вышли из Храма и стояли на улице.

Это был Громов Леонид Александрович из деревни Алферовская. Громов подошёл у нам, мы с ним познакомились. Он коротко рассказал, как хранил эту икону.

Я снова беседовал с Василием Ивановичем.

- А когда закрыли церковь? спросил я писателя.

- Одновременно всё происходило, колхозы начинались и церкви разрушались, - продолжал Василий Иванович.

Подошла какая-то женщина, знакомая Василия Ивановича, из окрестной деревни, вступила в наш разговор, добавила:

- Ломали её! Отец Николай, священник, был арестован ещё до начала колхозов.

Леонид Громов тоже вступил в разговор:

- Уже всё было заготовлено, чтобы крышу на церкви спихнуть.

Василий Иванович продолжал:

- Да, деревни, знаете, какие большие были? В нашей Тимонихе было 26 домов, а сейчас 4 осталось. Вот! И вся Россия так же, учти, братец (это Белов так обратился ко мне), северо-западная я имею в виду. На юге, может, получше было.

Сорок шесть человек у нас было в первом классе, когда я учился. И почти все погибли. Один или два осталось. И всё. Но погибли не на войне. После войны. Наш год на войну не попал. Моложе меня уже лежат на кладбище. И все почти смерти связаны с вином. Я об этом уже писал статью. Второй раз повторяться не охота.

- Везде дворов понастроили, а домов не строили, - недовольно сказал Василий Иванович.

Это он по поводу того, что внизу от церкви, под склоном отлогого берега, ближе к озеру, стоит полуразвалившаяся ферма - бывший скотный двор. И сейчас вот тут построили летнюю дойку так называемую, вон там за кладбищем.

- В Тимонихе пять домов вместе с моим. Пенсионеры живут и один холостяк. Не может жениться, девчонки не остаются. Мужчин всех убили на войне. Потом Хрущев начал зорить, когда объединял колхозы. А были прекрасные колхозы, даже во время войны они не бедствовали. Работников было много. А как объединили, от Лукина и туда дальше - сорок километров. Это был способ уничтожить остатки сельского хозяйства. Да! Так что погубили деревню централизованным порядком, государственными мерами.

С улицы мы опять вошли в храм.

- Росписи, Василий Иванович, это что остатки?

- Их соскребали когда-то лопатами. Замазывали. Восстановить их можно, но очень дорого. Пусть смотрят, что сделано.

Мы вышли из храма и немного прошли к озеру.

- Озеро Сохотское, - показал рукой вперед Белов. - Речка Сохта. Она сейчас маленькая стала, на моем веку прекратила существование. Леса вырубили. Там озеро в лесу есть, из озера вытекает эта речка Сохта. Впадает в Уфтюгу, а она в Кубенское озеро.

- Василий Иванович, а вы делали всю эту работу в храме как, на чём?

- Да вот верстак у меня до сих пор в амбаре стоит. Хороший верстак. Как раз дядюшкино наследство. Он винты вёз аж со Шпицбергена. Ну, свет когда провели, у меня есть дрель, пила электрическая - облегчила немножко. Московский гость привёз рубанок шведский электрический, а то ручным строгать тяжело было.

СОЛОВЬЕВ (собкор Известий) обратился к Белову:

- Ну, а дальше-то что тут, Василий Иванович? Тут ещё, ой-ёй, сколько работы?

БЕЛОВ: - Дальше пусть прихожане действуют, надо пристраивать паперть, многое чего надо. Пусть приход сам решает.

К Белову подошёл какой-то молодой парень, обратился:

- Мой отец говорил, что Белов был озорником в школе, на гармошке играл.

БЕЛОВ: - Чего? Я могу тебе хоть сейчас, давай гармонь - дык и сыграю.

ПАРЕНЬ: - Гармонь-то у меня дома есть.

БЕЛОВ: - Есть! А ты чего не играешь?

ПАРЕНЬ: - Слуха нет, медведь на ухо наступил.

Мы дружно рассмеялись.

Василий Иванович продолжал рассказывать про округу:

- Деревни рядом стояли - это Заозерье, дальше Алферовская, там - моя Тимониха, дальше там Чичериха, Печиха, там ещё за рекой были деревни; все они в куче были; и на эти деревни был здесь приход в Никольском. Об особенностях говора деревень: даже артикуляция разная была. А сейчас. Сейчас даже в Нью-Йорк приедешь, то же одно говорят.

- Василий Иванович, а высота здесь большая какая, когда вы крест водружали?

- Не знаю, - ответил он. - Довольно высоко!(засмеялся). Качалось всё - вот так! Оттуда видно всю округу далеко.

- А как вы туда забирались-то?

-Там леса, по лесам, леса я сам строил. Крыша на куполе - железо, 130 лет, сохранилось железо. Но всё простреленное - дробью, картечью, пулями. Палили по галкам или просто так. Мне пришлось тампоны делать.

А крест сам как, по веревке поднимали?

- Крест-то сам дубовый, он не тяжелый, - ответил писатель. - Просто по лесам шёл, на себе нёс, поднимал - и всё.

Перед алтарём в храме я обратил внимание на два дорогих подсвечника, спросил про них у писателя.

- Их подарили нашей Никольской церкви русские эмигранты из Америки, - пояснил Василий Иванович. - Это Михаил Юрьевич и Петр Юрьевич Хлебниковы. Один из них гостил у меня летом - Михаил, он живет в Нью-Йорке, и брат его там, он работает в газете «МЫ».

Моё любопытство, в основном, было удовлетворено. Я выключил диктофон, а коллега воспользовался этой паузой и приступил к Василию Ивановичу со своими вопросами.

- А вы могли бы по совместительству быть в Никольской общине? - спросил он писателя.

- Мне некогда! - отрезал Белов. - У меня своё дело стоит.

Между ними завязывалась беседа. А я, чтобы немного развеяться, стал спускаться к Сохотскому озеру - хотелось полюбоваться его окрестностями.

Когда я возвратился к храму, то увидел картину, которая меня, честно говоря, удивила. Василий Иванович и Соловьев сидели чуть ли не в обнимку на лавке у могилы Анфисы Ивановны, матери Белова, и о чём-то горячо говорили.

- А как я искал могилу отца, погибшего под Смоленском? - вопросил писатель. - В трёх братских могилах искал его. Только в одной братской могиле в списке было одиннадцать Беловых…

- Да! - сочувственно воскликнул коллега.

Ещё несколько часов назад, когда я упомянул название газеты - «Известия», писатель как бы с большим недоверием отнесся к незнакомцу. Теперь же, похоже, проникся к нему доверием, посвящал в какие-то свои сокровенные чувства.

Русский характер - ни дать, ни взять!

Я и Соловьев засобирались домой в Вологду

-Надо же вам хотя бы чаю попить! - заволновался Василий Иванович. - Как же так уехать?

-Ты же не был у меня в доме? - спросил меня Белов.

- Нет, Василий Иванович, не был, - сказал я.

- Тогда я вас не отпущу, - решительно происнёс писатель. - Поехали в Тимониху, тут рядом.

Мы опять сели в «Ниву» к Василию Ивановичу, а собкоровский «Уазик» покатил следом.

3

Проехав поле, мы оказались в деревне Тимониха, и Василий Иванович пригласил нас в свой дом.

Про дом Белова, с виду обычный, в северном стиле, можно говорить долго. Здесь столько любопытного! От закостеневших в смоле сосновых брёвен в обхват, из которых срублены венцы и крыльцо, до уютной мансарды под крышей, где писатель любил поработать творчески за столом на ранней зорьке. На стенах висят картины-пейзажи, исполныне рукой самого писателя. Показывая мансарду, Василий Иванович достал откуда-то из потайного места большой чёрный портфель.

- Вот в нём то, что пока никто не напечатает, - сказал писатель. - Но когда уйду из жизни, возможно, что-то и пойдёт в печать.

Что это были за произведения, мы, конечно, постеснялись спросить.

На просторной кухне - настоящие деревенские широкие лавки, на которых сидеть гораздо удобнее, чем на городских стульях или креслах. Мы уселись на этих самых лавках, кстати, сделанных Василием Ивановичем. Сестра писателя Александра и с нею ещё какая-то женщина собирали на стол. Задымила свежесваренная картошка, рядом появилась зелень с грядок. В центр стола хозяйка поставила злодейку с наклейкой, кстати, зелёной наклейкой, похоже, припасёна бутылка была ещё с советских времён. Хотя сам Василий Иванович давным-давно забросил это дело, но нам он предложим отметить событие.

- Постойте, я совсем забыл, - встал я и пошёл к портфелю. - Я же привёз вам из Вологды письмо.

Я передал конверт Василию Ивановичу.

- От Бондарева, - сказал писатель, взглянув на адрес.

Юрий Бондарев, с ним Белова связывали дружеские отношения, сообщал в письме, что Василию Ивановичу присуждена литературная премия имени Льва Толстого.

Мы дружно поздравили Василия Ивановича с наградой.

Какой всё же удивительный был этот день - праздник Успения Богородицы,

освящени храма, новость о премии!

Столько событий!

Наверное, на радостях, Василий Иванович взял гармонь, сел рядом на лавке и стал играть.

Играл он, конечно, бесподобно!

Играл часто, зазывно, ноги сами просились в пляс.

Потом он менял настроение и заводил какую-нибудь лирическую мелодию.

Это надо было слышать видеть!

Мы пели разные песни - и русские старинные, и задушевные советские.

И тут отворилась дверь, к столу заглянул ивестный в округе плотник Осип Самсонов. Сразу подумалось: не прообраз ли это какого-нибудь героя из «Плотницких рассказов»? Осип Александрович, высокий, широкоплечий, решил тряхнуть стариной - пустился в пляс, выдавал коленца, да ещё спел пару-тройку частушек, от которых невозможно было не рассмеяться.

Я слушал негромкий говорок Белова, прибаутки плотника Самсонова, и понимал, что герои писателя рождались здесь, на этой грешной и любимой им земле.

Тимониха - Вологда,
1992-2017 гг.

Вверх

Комментариев: