В баньку, на берегу речки, тетя Дуня с дочерью Анютой шли лугом, источавшим предвечерние ароматы. Не цветы собирала в букет Евдокия Ивановна, а стебельки, росшие на обочине.

- Как их зовут? - спросила дочка.

- В народе говорят кукушкины слезы, - ответила мать. - Мои любимые!

Вошли в предбанник. Евдокия Ивановна поставила букет в баночку на подоконник и, как бы невзначай, обронила:

- Сколько бабьих слез на Руси пролито! Со всех полей все метелочки собери, сосчитай - и то мало будет...

Анюту, смуглолицую, крепкую душой и телом, пронзили слова матери. Чуть не всхлипнула из жалости к себе, к своей, как она думала, неудавшейся жизни.

Сдержалась, прогнала минутную слабость. Вскоре и совсем забыла о ней: благотворно влияла банька, июльская теплынь, темно-бронзовый медленный закат над деревней.

Парилка и купание в речке как бы обновляли душу и тело, и привычные заботы уже не казались обременительными. Евдокия Ивановна жила в деревне, где стояла банька, а Анюта - в рабочем поселке, километра полтора отсюда. Дочь проводила мать до избы, посмотрела ребят, которые гостили у бабушки, и пошла к себе.

С тропинки, что вела вдоль пруда,Анют заметила свет в своих окнах. “Юра в дрейфе!”- подумала она, как обычно думала в такие минуты.

“Дрейфовал” муж с дружком Мишкой, теперь закадычным. Он приходил из дальней деревни Обухово. Засиживаясь в гостях у Сидоровых, нередко оставался ночевать. Уходил Мишка спать в сарайку, где когда-то хозяева держали кроликов.

Бабка Маня, блюститель нравов и«первый чекист» в деревне, уже пеняла Анюте: «Гони ты его в шею, гони. Не знаешь, чо про тя люди-то говорят? Говорят, ты живешь с ним - вот чо! А дыма без огня не бывает...»

Густая краска прилила к щекам Анюты. Но она нашлась: «Плевать мне с высокой колокольни, что твои люди говорят, бабка Марья!»

И пошла прочь от бабки. В глазах - слёзы, даже дороги не видела. И осадок в душе. Люди!? Она всякий день делала им добро, приносила в дома хлеб, соль, сахар, крупу - работала от социального отдела в городе. И вот, получай от людей благодарность - судят! Да ещё как судят! Наровят запачкать в душе то, что всякий считает самым сокровенным.

- С легким паром! Контрольный стопарик нужно выпить опосля баньки, - закричал Мишка, торопливо налил водку и поднес Анюте.

Юра, похоже, не возражал: улыбался, сидя в углу, кивал головой, уже накаченный спиртным.

- Я не пью! - отвела Анюта руку Мишки. - Когда вы, наконец,угомонитесь-то? Уходила - сидели, пришла - сидят. Когда кончится ваша бесконечная гулянка? Щас метлу возьму, да метлой вас отсюдова...

- Дай, Анюта, нам красиво пожить, как в Аргентине! - не мог остановиться заведённый Мишка.

И, в который раз, хвастал, как он, приехав город, на тыщу накупил цветов и дарил продавщицам из коммерческих киосков. «Красивые девки! - оправдывал свой поступокМишка. - А я не могу устоять перед красотой…»

Ну, а про то, что деньги были отложены для покупки обнов дочке к школе, Мишка помалкивал.

- Ладно, ты, со своей Аргентиной! - цыкнула на него Анюта. – Помолчи уж! Расскажу Марии, как проматываешь деньги на девок, сразу получишь от неё по башке.

С Марией, женой Мишки, Анюта училась в школе и считала её своей подругой.

Мужики принялись петь, вернее - горло драть. Терпение Анюты лопнуло. Она кое-как выталкала Мишку за дверь. Юра сидел за столом, казалось, заснул. «С ним разберусь быстро», - подумала Анюта.

Неожиданно муж проснулся, покрутил головой, потребовал от Анюты водки. Конечно же, в последний раз! Муж знал, что она держала зелье про запас. «Хватит на сегодня! - закричала Анюта. - Выпил уже в тройном размере…»

Вдруг Юра вскочил, ударом в висок сбил её, и, лежащую на полу, начал пинать ногами. «Хорошо, дети не видят!» - мелькнуло в мыслях у Анюты.

Какой-то зверь, проснувшейся в Юре,в секунды завладел и Анютой. Изловчившись, она встала, глаза лихорадочно искали нож. Она потянулась к ящику, где хранились ножи, но рука машинальноупала на ручку сковороды. И со всего размахаона обрушила сковороду на голову Юрия.

Он свалился, как подкошенный сноп. В кухне стало тихо-тихо. Слышно было, как на пруду квакали лягушки, пела иволга на лугу, по которому она ( или не она?) час назад шла с матерью в баньку.

…Наутро, идя по воду на родник, я встретил Анюту. Лицо ее, обычно радостное, выдавало плохое настроение. Под челкой, на виске, темнел синяк.

- А если бы я его убила? - испуганно спросила она, рассказав обо всем. - Тюрьму припаяли бы. Какой-то злой дух внутри у меня поднялся, себя не помню. У меня старшая сестра монашкой живет в Толгском монастыре, на Волге, за Ярославлем. Представьте, чтобы она тогда подумала про меня? Какой стыд, какой позор!

Слезинки, одна за другой,упали из темно-голубых глаз в утреннюю пыль дороги. Ах, анютины глазки!

Мне стало жалко Анюту, незаслуженно обиженную пьяными, но на трезвую голову вроде бы добрыми мужиками. Я взял у неё канистры с родниковой влагой и решил проводить до развилки.

- Что ты так переживаешь, - успокаивал я её. - Не убила ведь его? Жив Юрий?

- Чего ему, мерину, сделается! Только шишка на голове. С утра плакал, на коленях просил прощения. Обещал больше не пить.

Мы шли молча.

- Всякие беды от этой пьянки! - тяжело вздохнула Анюта. - Вон и Сережа Новиков на тот свет из-за неё угодил. Вы не слышали?

- Нет, не слышал, - ответил я. - Я всего три дня назад приехал на Родину, мне ещё не рассказали такую новость.

Сергея я хорошо знал, и от неожиданного известия даже остановился на дороге.

- Не может быть! - вырвалось у меня.

Анюта охотно поведала мне историю, приключившуюся в соседней деревне. Тетю Шуру, мать Сергея, любила детвора. Работала она в школьном буфете. На большой перемене только и было слышно: “Тетя Шура мне пряники, тетя Шура мне пирожок, тетя Шура мне чай...” К ней тянулись, как к заботливой матери.

А тетя Шура была ещё молода и привлекательна.

Её муж, огромного роста мужик, по прозвищу Кабан, сидел в тюрьме. Он приревновал тетю Шуру к учителю географии, по пьяной лавочке завязал с ним драку и убил насмерть.

Она осталась с сыном и дочкой, растила их одна, безропотно снося невзгоды. Домой Кабан вернулся больным и, немного пожив на свободе, умер. Дочь, выучившись, уехала на Дальний Восток, вышла там замуж. Всё у неё было ладно. Сын, получив профессию инженера, жил в областном центре, женился, родили девочку. Радовалась тетя Шура, что у детей всё идет путем...

Как-то ранней весной, среди недели, Сергей приехал в деревню. Взял отпуск за свой счет. «Буду рубить новую избу, - объяснил он матери. - Хватит жить в старой. Что я не мужик - дом не поставлю? Отец ставил, и я поставлю!».

Александре Павловне решительность сына понравилось.

Сергей выписал лес, навозил бревен, рубил венцы. Однажды под вечер к нему заглянул Мишка из Обухова, да, тот самый, что иногда квартировал у Юры с Анютой. Сергей и Мишка учились когда-то в одном классе сельской школы. Мишка окончил профессиональное училище, был отличным трактористом. Когда лучший в округе колхоз развалили, и никакая техника не выходила за ворота колхозной базы, Мишка подался на свободные хлеба, плотничал по деревням, сшибал большую деньгу и, расписывая прелести вольной жизни, сманил Сергея на шабашку к себе в бригаду.

Пошли ремонтировать детский садик на центральной усадьбе бывшего колхоза. Заплатили им хорошо. После Мишка сорганизовал Сергея на вторую шабашку, потом на третью... И пошло-поехало.

Сруб избы Сергей так и не закончил. Мужики иногда подкалывали его за долгострой. Он ссылался на нехватку денег. Хотя зарабатывал раз в несколько раз больше, чем получала пенсию тетя Шура. А жили они именно на её пенсию. Доходы Сергей тратил, в основном, на выпивку-гулянку. Редко бывало, когда он отвозил выручку жене и дочке.

- Я стыдила его нераз, - вспомнила Анюта. - Говорила: «Ты умный! Ну, чего присосался к Мишке? Жена у тебя - красавица! Поезжай к ней, живите по-божески…» Он, когда был трезвый, кивал, обещал: «Завяжу, Анюта!»

Обычно Сергей начинал день с поиска «горючего», тем же и заканчивал. Чем слаще была чаша, из которой он пил, тем горше и безотраднеестановилась чаша Александры Павловны, а порой и выносимой. Иногда на хмельную голову онугрожал матери расправой. Тетя Шура шла ночевать к соседям. Ум Сергея помутился, он не понимал, что творит. И часто засыпал на кухне за столом с дымящейся во рту сигаретой.

В тот раз сигарета выпала прямо на газету. Бумага загорелась, от нее обои, и вся кухня занялась огнем. Сергей ничего не видел и не слышал. На пожар сбежались соседи, люди из окрестных деревень, приехали пожарные из города. Спасти от огня избу и стоящий рядом с нею неоконченный сруб не удалось, а Сергея - тем более.

Нелепая смерть Сергея мало кого удивила, рассуждали, что он её заслужил. С пепелища добыли только его останки. Так же, как обуглился он, обуглилось и сердце матери: тетя Шура даже не стала хоронить родного сына. Уехала в дальнюю деревню к родственнице.

- А тянет, тянет родное пепелище, - продолжала Анюта. - Вот тетя Шура вернулась, а никто не пустил её на свой порог. Помните Нину Семеновну? Так она ей сказала: «Деревня тебя прокляла за то, что ты не похоронила сына. Мы - христиане! Разве можно не отдать последний долг?»

Мы остановились у развилки.

- Чего они, с ума сошли? Христиане! Обидеть добрейшую тетю Шуру? - спросил я Анюту.

- Да, в следующий раз, когда опять приехала, тетя Шура пошла на кладбище, поплакала на могиле, - ответила Анюта. - А когда вернулась, в деревне её оставили ночевать.

Я пожелал доброго пути Анюте, и она пошла в поселок.

От родника я взошел на холмистый овин, откуда окрестность была, как на ладони. Вдали, за лесом, светились вновь покрытые оцинкованныым железом купола храма Казанской иконы Божьей в соседнем селе. Там после ремонта уже шли службы. И одновременно продолжали восстанавливать разрушенную безбожниками церковь. Чудилось, что оттуда долетал стук мастерков, визг бензопилы…

Через поле шла к храму Анюта с бидоном в руке - несла молоко многодетной семье священника.

Добрая душа!

Жалко, Сергей никогда уже не войдет в храм. Не затащишь туда даже на аркане Мишку с Юрой, которые устроят ещё не одни посиделки на кухне у Анюты.

Я вернулся в избу.

На столе лежала раскрытая книга, я взял её в руки и наугад прочел:«Изсякновение правды и любви есть корень всякого нестроения, как в обществе, так и в каждом человеке. Само же оно происходит от преобладания самолюбия и эгоизма…»

Вологда, сентябрь 2017

Вверх

Комментариев: