Ирина СЕМЁНОВА, (Орёл)
Икона

Поэма-предание

«Величаем тя, Пресвятая Дева, и чтим образ Твой честный,
им же показала Еси, преславное знамение»

Величание к принесению иконы Божией Матери
«Знамение» Курская-Коренная в пределы Отечества.

***
За прялкой девица с косой,
По свету витязя скитанья,
Лугами пахнут и росой,
Русь древняя, твои преданья.
Там ленты радуг в небесах,
Там терема полны прохлады,
Где в домонгольских образах
Божницы смотрят сквозь лампады.
Там ели зимние в лесах
Напоминают старцев схимных,
Что оживают в чудесах
Обителей странноприимных.
Там войско движется в поход,
Темнеет в крепости бойница,
Войди и вечностью дохнет
В соборе ветхая гробница.
Пусть говорят: - Преданье – ложь!
Веретено кругами ходит.
За нить потянешь и поймешь
Откуда правда происходит.

 

ЧАСТЬ I

Церквей не слышен перезвон
Окрест и пустошь бездыханна,
Давно удельный Курск сожжен
Батыем, внуком Чингисхана.
На стогны лес пошел стеной,
Маня то ягодой, то дичью,
Чтоб сокол зоркий и ручной
Искал хозяину добычу,
Чтоб трелью сыпал свиристель
И расторопные соседи,
Добрыни местные отсель
Мечтали выманить медведя.
Чтоб сыч, летя в чащобный мрак,
Узнал куда, среди молчанья,
Идет за неводом рыбак,
По звуку всплеска и журчанья.
О, Русь! Так часто в невода
Ты царской рыбой попадалась,
Когда зеленая звезда
В речных темнинах отражалась.
Ее неверный, хищный глаз
Мигал, хитрил, искрился ало,
Но рвался невод всякий раз,
Когда ты биться начинала.
Погибель принося челну,
Ты рыбаря свергала в воду
И уходила в глубину,
В сраженье выиграв свободу.

***
Охотник – рыльский старожил,
Стрелок не лучший, но хороший,
Однажды по лесу кружил
И вышел к Тускари заросшей.
Вдруг, вместо белок и лисиц,
Он, медленно сходя по склону,
Узрел поверженную ниц,
У корня дерева икону.
Средь списков «Знаменья», весьма
Была находка интересной,
Стиль новгородского письма
Схватил изограф неизвестный.
Но, лишь зашелестел тростник,
На месте поднятой иконы,
Из-под земли забил родник
Прозрачный, быстрый и студеный.
Из недр пробившись на глазах,
Он дальше устремился смело
И что-то в хмурых небесах
Затрепетало, зашумело.
То кроны, с ветром говоря,
Сопровождали бурь напевы,
Восьмое славя сентября1
День Рождества Пречистой Девы.

***
Лесной часовенки приют,
Родник в благоуханье мятном,
Уже давно окрестный люд
Толпился в месте благодатном.
Где бедным помощи искать?
Сурова жизнь, а время грозно
И помогала Божья Мать
Тому, кто маливался слезно.
В сожженном ворогом краю,
Скорбя и видя разрушенья,
Икону дивную свою
Она явила в утешенье.
Склонясь пред Матерью честной,
Дух исцелял народ покорный,
Прозвав икону Коренной
За то, что найдена у корня.

***
Недуг молитвами лечить?
Он мало верил им,
                           однако,
Решил себе заполучить
Икону рыльский князь Шемяка.
Несут, встречают – вот она!
Толпу, обозревая свыше,
Князь видел образ из окна,
Но сам встречать его не вышел.
А позже Прокл с корзиной реп,
На двор явился к Агафону:
- Слыхал? Шемяка-то ослеп,
Лишь сверху глянул на икону!
Сосед, ступая на порог,
Казалось, уха слушал краем
И, вдруг, изрек, вернувшись:
                                           - Бог,
Брат, не бывает поругаем!

***
Служилых отсылая прочь,
Средь обступающего мрака,
Перед иконой день и ночь
Лежал, раскаявшись, Шемяка.
Он дал Владычице обет,
Построить храм с торцом узорным
И, наконец, увидел свет,
Прозрев пред ликом чудотворным.
На месте, вздыбленном едва,
Где жгли кустарник прошлогодний,
Встал храм во имя Рождества
Пречистой Матери Господней.
В нем, чтоб устроить Божью Мать,
Надели сень поверх киота,
Но здесь икона пребывать
Не захотела отчего-то.
Для вора ставили силки,
Засов сковали из металла,
И, все ж, в часовню у реки
Икона словно улетала!
Не раз, не два…
                 Смутился князь:
- Церква ли вышла не такою?
И образ, кары убоясь,
Так и оставили в покое.

***
Касаясь алых стихарей,
Разносят ангельские рати
Из растворенных алтарей
По свету чаши благодати.
Великий звон, пасхальный час!
Окончен путь страстной и крестный,
Храм озарив, иконостас
Нас пропускает в мир небесный.
И ты, попав на небеса,
Не знаешь отчего, при этом,
Пространство, лица, образа
Внезапным озарило светом.
Не так ли древний житель, вдруг,
Покинув мрачную пещеру,
Ликуя, ощущал вокруг
Светящуюся атмосферу?
Всяк держит свечечку свою,
А за спиной с восторгом кто-то
Подружке шепчет: - Я в раю!
Идти отсюда неохота!

***
Тиара, звезды по плечам,
Пусть нас пути не слышит млечность,
Икона пристальным очам –
Окно, раскрывшееся в вечность.
Не фон с голубизною льда,
Не красок выдержанных возраст,
Икона истинна, когда
В ней скрыт и дышит Первообраз.
Пусть высек искры о кремень,
В портрете гений эпохальный,
Его отодвигает в тень
Иконы древней свет пасхальный.
Нет, не извне озарена,
Взлетев над образом античным,
Лучом написана она,
А не пыльцой с желтком яичным.
Приди и на колени встань!
Не зря мазком неповторимым,
Иконописец тронул грань
Между невидимым и зримым.
Предвечным ликом потрясен,
В часы пророческой работы,
Вместил он истину в канон
Пчелою, мед вместившей в соты.
Теперь она благая весть
И взору явленное слово.
Есть Бог над нами, если есть
На свете «Троица» Рублева.

***
«Как в городе, да во Муроме
Злы татарове дуван дуванили»

         Русская народная песня времен монголо-татарского ига

Ночами, если наблюдать,
Среди небесного узора,
Звезда зеленая опять
Глядится в темные озера.
Россия, что за племена
Над нами вздумали смеяться?
Я сплю – мне снятся времена,
Виденья душат и теснятся.
Тумен2 в подземный бубен бьет,
Лавиной, хлынувшей из ада,
Стремится полчище вперед,
Рождая грохот камнепада.
Взялись откуда, кто они?
По югу нанося удары,
Огнем начищенной брони,
Сверкают крымские татары.
Знакомы варварством своим,
Ордынских шлемов не снимая,
Завоевав эвксинский3 Крым,
Они отпали от Мамая.
Они, кочевники вчера,
Стрелки и гении коварства,
Лишь века через полтора
Создать сумеют государство.
Но это будет не орда!
И за орех Тавриды грецкий,
Придет и хану череда
Ложиться под башмак турецкий.
А ныне, огибая лес,
Они в селенья входят с тыла,
Клубами пыли до небес,
Затмив полдневное светило.

***
К часовне присоседив сруб,
Отшельник и пустынножитель,
Священник рыльский Боголюб,
Здесь предначертывал обитель.
Он сберегал, по мере сил,
Часовню, скит, родник целебный,
Где водосвятные любил
Служить Владычице молебны.
В селеньях варварская речь
Резней кончалась и пожаром,
А здесь, в лесу, часовню жечь,
Казалось, незачем татарам.
Но только ль земли поделить
Они тянулись из пустыни,
Когда монгол испепелить
Задумал русские святыни?
Сквозь брань, с дикарским торжеством,
Еще язычники в исламе,
Они кричали: - Колдовством,
Гяур4, ты укрощаешь пламя!
Под самой гривой скакуна,
Воздев к ним образа препону,
Страж возопил: - Не я, она!
Но меч уже рассек икону.

***
Зловещий гул возник в скиту,
В пути иконы половину,
Кочевник бросил за версту,
Толкнув молитвенника в спину.
Так, плеть, изведав не одну,
Пася стада во вражьем стане,
Стал исповедником в плену,
Бесправный раб в священном сане.
Но, в степь, слетевшись, как орлы,
(Дипломатически сугубо),
Царя наехали послы
И выкупили Боголюба.

***
В цветах природы неземной,
Благоуханья их во власти,
Иконы старец Коренной,
Нашел расколотые части.
Сложив их вместе, замер он!
Ему неведомая сила,
Иконы створы с двух сторон
Свела и намертво скрепила.
Разлома блекла полоса,
Доска твердела и срасталась
И влага лишь «аки роса»
На месте трещины осталась.

***
О, Тускарь, к нам издалека,
Несешь волной воспоминаний,
Ты, словно времени река,
Челны доподлинных сказаний.
Зачем, самой тебе видней,
Твой свет в тысячелетье пролит,
Где всходит солнце древних дней
И глубь забвения глаголет.

***
Бродя ватагой озорной,
На ловлю птиц сооблазнитель,
С дружками к пустыньке лесной
Пришел Малюта – рыльский житель.
Сложив костер, весельчаки
Не знали, что с петлей аркана,
Их догоняют крымчаки,
Чтоб сделать пленниками хана.
Заслышав ржание вдали,
Хоть склоны Тускари и круты,
Спасаясь ноги унесли,
Внезапно спутники Малюты.
Умен Малюта или глуп,
Но он отстал и, спохватившись,
Залез в отчаянье на дуб,
За ветви дерева схватившись.
Изранив сучьями плечо,
Под кроной спрятавшись ветвистой,
В тот миг взмолился горячо
Он Богородице Пречистой.
Сильна молитва в миг беды!
Поворошив хлыстами в пепле,
В раздумье глядя на следы,
Татары будто бы ослепли.
И, на коней вскочив, опять
Поехали по косогорам,
Так, вняв молитве Божья Мать
Малюту скрыла омофором.

***
На Тускарь? Значит по рукам!
Малютиным при виде чуда,
Вступило в голову дружкам
Икону вывезти оттуда.
Старинный Рыльск невдалеке,
И не в таких бывали ходках!
Они к часовне по реке
На двух пришли смоленых лодках.
Со древа, где вились птенцы,
И ястреба кружились, рея,
Тайком икону сняв, гребцы
На весла налегли скорее.
Ватага, человек на семь,
Летела вдаль, бровей не хмуря,
Но перед Рыльском тихий Сейм
Нежданно возмутила буря.
Из исторических томов
Известно, что средь флоры пышной,
На Сейме не было штормов
С тех пор, как создал мир Всевышний.
А тут, со злобой и тоской
Дрожит и рвется ветер крепкий,
И буря, став почти морской,
Челны разбить грозится в щепки.
Когда в речной летели зев
Их лодки, с легкостью скорлупок,
Узрели в этом Божий гнев
Друзья за дерзкий свой поступок.
Что оставалось в тот момент
Пловцам, не гибнущим едва ли?
Пришлось им образ, дать обет,
Туда вернуть, откуда взяли.
Но только промысловики
С обетом помолились Богу,
И возмущение реки
Сошло и стихло понемногу.

***
Способный к выдумке любой,
Сооружая сруб дубовый,
Народ к часовенке, с резьбой,
Уже карниз пристроил новый.
И, вдруг, пришли оповестить:
- Не отлагая, с Крестным ходом
В собор святыню поместить!
Тем, положив конец невзгодам.
Весь город высыпал встречать!
Но, оставаясь непреклонной,
В часовню, к Тускари, опять
Стремилась Курская икона.
Так, излучая мир и свет,
Она, сокрытая лесами,
Там пребывала двести лет,
Мир удивляя чудесами.

 

ЧАСТЬ II

«Лжедмитрий был лишь испечен в польской
печке, а заквашен в Москве».

В.О. Ключевский

Осенней ночью, по лесам,
Легко ли, напрягая зренье,
Трястись, чтоб где-то к двум часам,
В другое въехать измеренье?
Автобус встал, а нам пора!
Сродни возвышенностям Рима,
К вершине тянется гора
С рекой толпы необозримой.
Нам в хвост – он где-то за углом,
Поют акафист у дороги.
Тут не полезешь напролом,
Зато вникаешь в диалоги:
- Секи, накрылся телефон,
А марки, вроде бы элитной!
- Я говорю тебе, закон
Здесь аномалии магнитной!
Ты не спросил, какой маршрут?
(Обманом, видимо, о, Боже,
Нас привезли на Страшный Суд,
А сами сгинули, похоже).
- Ты понял, если все сложить,
На километр потянет горка!
- Салага, надо заслужить, -
Авиарейсом из Нью-Йорка…

***
Летела Матушка в свой град,
Многострадальный Курск удельный,
Где, семь веков тому назад,
Ей ловчий выстроил молельню.
Сменялись вехи бытия,
Враги и способы гонений
И горный склон – эпитимья,
За грех безбожных поколений.
Но, Матерь в слякоти любой,
Теснясь на щебне с кирпичами,
За миг свидания с тобой,
Народ готов стоять ночами.
Ведь вновь бесчувственная высь
Твой лик исхитит новгородский,
Останься, Матушка, вернись,
Призри горы приют сиротский!

***
Равнина, пашня, мирный плуг,
Ржаная, грубая коврига,
Сознанье русское не вдруг
Освобождается от ига.
Нищ богомаз, а потому
В нем есть фантазия, свобода,
Затеи свойственны ему,
Как человеку из народа.
Чтоб вышло ярче и живей,
Узором, годным для гарема,
Совьет орнамент из ветвей,
Создатель русского Эдема.
Одеждам красочность придав,
Заставит он пестреть игриво
Плоды, переплетенья трав,
Лучей сверкающее диво.
Не осуждайте свысока
Узор и склонность к разнотравью5 ,
В изломе каждого листка
Любовь народа к Православью.
Из веры в чудное возник
На нас, из каждого жилища,
Живой и Сущий смотрит лик,
Что встал над русским пепелищем.
Пророк с сумою на верви
К нам жертвенной взывает Чашей,
Народность храмом на крови
Стоит в иконописи нашей.

***
Не зря Аринушка была
Сестрой Бориса Годунова.
Царь Федор, чтоб услать посла,
Указ подписывал готовый.
При нем, во избежанье бед,
Незащищенном, безобидном,
Опекунов большой совет
Отцом был создан дальновидным.
Посмеивались: - А к чему
Руси боярской царь смиренный?
Да царствованье-то ему
Василий предсказал Блаженный!
Но управления основ
Царь не коснулся, и, по сути,
Страною правил Годунов,
Торя тропу грядущей смуте.
Второй ли Грозный Иоанн?
Не князь, не так религиозен,
Стяжав убийством царский сан,
«Безродный царь», он был не грозен!
Но трон, иль келья в образах?
Ведь власть у ног, ведь волчья хватка!
Одни ли «мальчики в глазах»?
А царь Феодор?
                   Вот загадка!

***
Ночами с Богом говоря
Все плачет Федор сокрушенный,
Но, по велению царя,
Уже отстроен Курск сожженный.
Не так уж мало для страны
Еще воюющей, отсталой,
А Годунов? Опекуны?
Они задумались, пожалуй:
- Кто нянек выдумал? Отец!
Дак должно правила держаться!
(Ведь опекунству-то конец,
Коль царь начнет распоряжаться)!
Меж тем, в палаты, стороной,
Из Курска пребывают лица,
Узнав от них о Коренной,
Ей царь желает поклониться.
Он здесь настойчивый монарх!
Кремлевскому внимая звону,
Сам Иов – первый патриарх
Встречает Курскую икону.
Молебен!
               Челядь в сапогах
Вослед владыке поспешает.
Богатой ризой, в жемчугах
Ирина образ украшает.
Красна атласом пелена,
Камней цветных искрится гамма,
У мастеров завершена
И кипарисовая рама.
Уже оценен всей Москвой
Резьбы искусной стиль высокий -
Бог Саваоф над головой,
Вокруг со свитками пророки.
Средь царских празднично палат,
Лишь царь настаивает снова:
- Еще серебряный оклад
Позолотим, тогда готово!

***
Царь больше, чем благочестив!
Ведь, Православия ревнитель,
С почетом образ возвратив,
Он должен выстроить обитель.
По всей Руси летит молва,
Мелькают в роскоши морозной,
Над склоном церковь Рождества,
Под ней «Источник Живоносный».
Царь щедро жертвует казной,
Его ли волеизъявленьем,
Назвали пустынь Коренной,
Что лишь ему в глуши лесной,
Обязана возникновеньем?

***
Тяжел, богат преданий ларь!
Кто там предательствовал встарь?
Отрепьев Юшка? Польский паныч?
Не каждый украшал алтарь,
Отечества,
               как русский царь –
Блаженный Федор Иоанныч!

***
О, Кромы, Кромы, помню вас!
Собор и домиков сутулость,
Здесь войско, разодрав указ,
К Лжедмитрию переметнулось.
Здесь, в чарах власти и вина
Болотников, за новобранца,
Любого брал под знамена
Очередного самозванца.
Горящий страстью конский глаз,
Папаха, сабля, чуб, уздечка,
О, Кромы, не забудешь вас –
Предательское ведь местечко!

***
Россия, смуты времена!
Враги в столице, справа, слева,
Могучей дланью взнесена,
Кипя, дымится чаша гнева.
Необъяснимая страна!
Монарший грех, а бунт крестьянский,
Когда «холопская война»,
Войной становится гражданской.
Ликуют Польша и Литва -
Есть самозванец подходящий,
В тебе «заквашенный», Москва,
«Царевич», вербумы6 твердящий.
«Монарх» под папским каблуком,
Беглец, расстрига неумытый,
Северо-Запад целиком
Сулит он Речи Посполитой!
Он Православья выкрал щит,
Латинский меч торчит из ножен,
Он с обещаньем не спешит,
Чтоб уцелеть, он осторожен.
В церквях немало, может быть,
И «Знамений» и «Одигитрий»,
Но, чтобы набожным прослыть,
Желает Курскую Лжедмитрий.
Во времена великих смут
На трон предательство стремится,
И вот в Путивль ее везут,
Потом в престольную столицу.
Но потемнел резной киот,
Где гневен контур в каждом крине7,
И паныч кару понесет
За оскорбление святыни.
Уже не вывернется он,
Пушкарь – венец его победы,
Пускай ползут со всех сторон
Татары, ляхи, турки, шведы.
Жаль, что ползут по временам
Цари, что имениты ложью,
А что икона?
                  Лучше нам
На волю положиться Божью.

***
Уже поляки прорвались
К Смоленску,
              свеям8 лишь забава!
Союзники не удались
И трон готов для Владислава.
А Шуйский?
             Он уже чернец!
Лишь озаряя Гермогена,
Горит страдальческий венец -
Семибоярщина, измена!
Еще не завтра на панов,
Рязань тяжелую подымет
Вожак Прокопий Ляпунов
И от навета смерть приимет.
Еще противно естеству
Чужих канонов изученье,
Но тучей двинув, на Москву
Пойдет второе ополченье.
И с войском, чтоб не опоздать,
Из плена римского закона,
Своих сестер высвобождать
Придет Казанская икона.

***
Валдай! На карте лишь кружок,
Напор монгола встретив дикий,
Отважный, маленький Торжок,
Ты спас нам Новгород великий!
Не только храм, иконостас,
На бастионы пав без чувства,
Ты, вместе с Новгородом, спас
Все домонгольское искусство.
Когда бы не свернул с пути
Батый, в сожженной им России,
Уже бы не было почти
Традиций строгой Византии.
Но спорен строгости вопрос –
Пусть не пестра Айя-София,
Чарует красками Хиос,
Наивностью Каппадокия.
Давно считается, что в них
Есть сходство с росписью в Помпеях.
Пусть варвар Бога не постиг,
Застыв в античных пропилеях,
Пусть он построил Коллизей,
Со шлейфом голубей и чаек,
Плывет Венеция – музей,
Константинопольских мозаик.
Но, в пепле антики дымясь,
Нас не спасает Геркуланум,
Лишь зоркий взгляд заметит связь
С ближайшей Азией, Ираном.
Владимирская Божья Мать –
Иконы эталон древнейший,
России данный, чтоб объять
Рамеев опыт богатейший.

***
С гравюрных видятся страниц,
Нам в новгородской панораме,
Глаза встревоженных бойниц,
Резные церкви с теремами.
Ладьи над ильменской волной,
Ряды палат на стогнах долинных…
Я об иконе Коренной
И о корнях ее глубинных.

***
В народных будучи устах,
Предметом грозных предсказаний,
Прорезал степь ногайский шлях,
От нижней Волги до Рязани.
Широк, постами укреплен,
Ползущий с Ахтубы сарайской,
Давно служил набегам он
На русский юг орды ногайской.
С тем и Тамбов произошел,
Где волчьи шкуры мял кожевник;
В степном бою хитер монгол,
А вот в осаде слаб кочевник.
И, все ж, воинственно легки,
Бесшумно пролетая мили,
Ногайцы, как и крымчаки,
На земли Курские ходили.
Кочевья знавшие одни,
Они пришли к нежданной цели –
Востоку северной Чечни,
Где в долах Терека осели.

***
Шестьсот одиннадцатый год!
Бичом несправедливой кары,
Настырно тянутся вперед
Послеордынские татары.
Следами стойбищ их полна
Русь южная, лесостепная,
Давно лежит осквернена,
В руинах пустынь Коренная.
В селенья слишком глубоко
Враг забирается упорный,
Расстриге отданный легко,
В столице образ чудотворный.
Лучи, не уставая, льет
Звезда лукавая во мраке,
На Курск, с осадой, через год
Идут кварцяные9 поляки.
Не может быть, чтоб столько бед!
В едином жители поклоне,
Возносят новую обет,
Обитель выстроить иконе.
И вот, лишь скроется луна,
Светясь над осажденным градом,
По стенам движется Жена
И два монаха с нею рядом.
Чтоб курской воинство земли,
Превосходя в числе и силе,
От стен поляки отошли
И вновь на запад отступили.

***
Окончен двух династий срок
И Рюрика и Годунова,
А может смута лишь предлог
Святой Руси подняться снова?
Соборный в трепете ключарь –
Венчается, под звон кампанов10,
На царство новый государь –
Михайло Федорыч Романов!
Царю всего шестнадцать лет,
Но, если что, на путь наставит
Его родитель Филарет,
Как только польский плен оставит.
Ведь не седьми бояр совет,
Не враг Мстиславский Русью правит!

***
Собора нового фасад
Затмил церквушку в старом стиле,
Вернуть им Курскую назад
Царя куряне упросили.
Овес коню, дорожный скарб,
Головок сахарных,
                     вприкуску
Диакон любит!
                     - Поликарп!
Икону понесешь до Курска!
Красуйся Курская земля,
Ликуй и радуйся с народом,
От стен Московского Кремля
Несут икону Крестным ходом.
В соборы Тулы и Орла,
Текут народа вереницы,
Взлетев от звона, купола
В испуге покидают птицы,
Конек, с повозкой, ломовой,
Совсем устал, застряв на склоне,
Но Курск, в церквях, сторожевой,
Горит червонцем на ладони.
Нарядный, праздничный народ,
Потоком, хоть пруди запруду,
От городских спешит ворот,
В ход Крестный встраиваясь всюду.
Ребята, бросив коновязь,
Догнав процессию, все чаще
На землю падают, крестясь
Вослед иконе уходящей.
В тиши, с жужжанием шмеля,
Полней, пространственней минуты,
Быть может, русская земля
Так отдыхает после смуты?
- Я Поликарп, не проберусь
В алтарь, а просит благочинный,
Сподобил Бог увидеть Русь
Одной церковною общиной!
- Там, отче, принесло дьячка
Из пустыни, с сумой порожней,
Не скрал бы образ!
                - Впрямь, Лука,
Собор заприте понадежней!

 

ЧАСТЬ III

«Я на горку шла…»
Русская народная песня

Рассвет, чуть пасмурно с утра,
Ночь, уходя, нам смотрит в спину,
Чудесным образом, гора
Внизу уже наполовину.
Мы, бледной порослью опят,
Средь населенного квартала,
Стоим, от пояса до пят,
Завернутые в одеяла.
Но телефонные звонки,
Бренча из-под зонтов и шалей,
Всех донимают, вопреки
Игре магнитных аномалий.
Чем выше, тем пространней вид!
В столпотворении, украдкой,
Нас ищет наш бесценный гид
И машет узенькой перчаткой.
Тут спор: - Вот вы насчет икон
Все знаете, а позабыли,
Что нашу Курскую на Дон,
В казачьи армии носили!
- Мужчина, это же потом!
Вам объяснять – себе дороже!
- Нет, раньше, в семьдясят шестом!
И мы читать умеем тоже…
А эти булочки почем?
- Домашние, хотите чаю?
Их две старушки за плечом
Беседуют, не замечая.
- Ей, серб рассказывал, солдат…
Белградцы думали – маневры,
А тут воистину бомбят,
Во время Пасхи, в сорок первом…
Спасала Матушка!
                     В дома,
Где клир с иконой пребывали,
Хоть бомб и сбрасывалась тьма,
Снаряды их не попадали!
Ну, а немного отлегло,
Пускай в соборе место свято,
Икону в горное село
Свезли подальше от греха-то!
Народ, понятно, зачастил,
Да, вдруг, лишь город разбомбили,
Богач оттуда прикатил,
На дорогом автомобиле.
- Я – говорит им свысока,
Мол, защитил проект дипломный,
Дак разве с красками доска
Поможет вам?
               Народ вы темный!
За руль и в горы!
                Смотрит вниз,
Но, видно волею небесной,
Автомобиль его завис,
Застыв над пропастью отвесной.
Тут, мать моя, не просто страх!
Что пережить он мог, не знаю,
А только чувствует – в глазах
Стоит икона Коренная!
А ведь не выбраться, не встать
Смекнув, что стал неверья жертвой,
Взмолился бедный: - Божья Мать!
Спаси меня, помилосердствуй!
И тут незримая рука,
Ему явившись на подмогу,
Машину сдвинула слегка
И выкатила на дорогу.
Ряд обернулся: - А финал?
- Что-что?
             Какое окончанье?
- Дак все! Вернулся и упал
Перед иконой в покаянье!
Внутри небесного шатра
Неслышно облетают клены
И сверху видится гора
Уже не римской, а поклонной.
- Там просят, чтоб вернули зонт!
- Нет, шарфик, в общем, элегантный…
- Здесь проходил центральный фронт,
А в Коренной был пункт командный!
Фашист почуял, что капут –
Ватутин, Конев, Рокоссовский
И Жуков сам – все были тут!
Влупили Клюге в тыл Орловский!
На Прохоровке монумент
Не повидали?
             - Не случилось.
- Жаль! Там, в решающий момент,
Мать Божья на небе явилась!
Восток алеет и уже
На все ложится отблеск рыжий.
Рассвет бывает и в душе,
А небеса намного ближе.
Сырой рассеивая мрак,
Встает светило, пламенея,
А на горе совсем не так –
Суд Божий, кажется, страшнее.

***
Такая жаркая весна,
Что пойма высохла речная,
Зато уже обновлена
Под Курском Пустынь Коренная.
К тому ж, раскинута с умом,
Расположилась над сугором.
Обитель в городе самом
С массивным Знаменским собором.
Здесь вновь с хоругвями народ,
То Коренную, вероятно,
Уносит в пустынь Крестный ход,
Чтоб в сентябре вернуть обратно.
И пусть в округе рыщет зверь,
Грязна дорога и бугриста,
Такой порядок здесь теперь
Установился лет на триста.
В ночи дозорные с огнем,
В лесу устроена засека.
Осады нет
            И мы вздохнем
До восемнадцатого века.

***
Чины соборные икон,
Канвы светящаяся слитность,
Царьградом заданный канон
Не в силах спрятать самобытность.
Нам Византия тяжела!
Царьградской кары неизбежность,
В рублевских образах зажгла
И сострадание и нежность.
Легка Фаворская гора,
Где не упавшего с откоса,
Мы зрим смятенного Петра,
А лишь восторг великоросса.
Вся в ликовании цветном,
Вне мрака или напряженья,
Икона, словно песнь о том,
Что празднично Преображенье.
Великий образ не одно
Художественное творенье.
Мир неба гению дано
Открыть нам через лицезренье.
Парит звенигородский Спас!
В нем прозорливо, ясно, смело,
Воплощено все то, что в нас
Недовершилось, недозрело.
Объятьем, что не сотвори,
Он сыну блудному ответит,
Лампадой словно изнутри
Он всепрощенья мощью светит.

***
Лучи на створах алтаря,
Курится дым благоуханный.
А за стеной монастыря
Петрушка плачет балаганный.
Чтоб свой процент брала казна,
Капитализм укореняя,
Здесь ярмарка учреждена
Была властями Коренная,
Воронеж, Белгород, Елец…
Мог местный, по торговым мерам,
Вполне соперничать купец
С нижегородским старовером.
Вся в каруселях и коврах,
Ковала ярмарка, лудила,
Макарьевскую, на горах,
Давно она превосходила.
Сколь в пустынь прибыли текло,
Столь дел произошло чудесных!
Жаль время ярмарок ушло
С лихой порой дорог железных.

***
Пришлось однажды из Ельца,
На трех подводах, с битюгами,
Везти на торжище купца,
С неизлечимыми ногами.
Конечно, слезы пролились:
- У печки, лежа по неделе,
Куда вы, тятя, собрались?
Семейство б лучше пожалели!
Подумав кто, на этот раз,
Сукно продаст, пеньку, посуду,
Купец ответствовал: - За нас
Молить Заступницу я буду!
С трудом творя поклон земной,
Монахом, узнанный при встрече,
Купец иконе Коренной
Теперь молился каждый вечер.
Смотрел с обрыва на простор,
Смотрел на Тускарь, сев на лавку,
Пил воду и пошел с тех пор,
Возрадовавшись, на поправку.
На пустынь жертвуя, купец
Сапожки приобрел поуже,
Его торговля, наконец,
На лад с тех пор пошла к тому же.

***
Был в пустынь приведен слепец,
Случайным спутником однажды,
Не видя образ, под конец,
В мольбе он изнемог от жажды.
Достигнув из последних сил
Источника, в преддверье ночи,
Он жажду утолив, омыл
Свои невидящие очи.
В тот самый миг слепец прозрел!
И пораженный смыслом чуда,
Уйти уже не захотел,
Став скромным иноком, отсюда.

***
Мануфактуры новизна
На ярмарках сверкает русских.
Вдова, купчиха Мошнина,
Собор достраивая в Курске,
Умела Господа молить,
И, Божья Мать в виденье тонком,
Ей обещала исцелить
Десятилетнего ребенка.
Раскаты грома, с неба льет,
Промокший конь прикрыт попоной,
- Никак на двор к нам Крестный ход,
Агафья Фотьевна, с иконой!
- Проси их в горницу, Кузьма!
В тревоге девушка сенная,
К чему бы это, в дом Сама
Идет икона Коренная!
С крыльца вплывает иерей,
Сияет ризами икона,
- Ведите Прошу поскорей!
Благослови, отец Иона!
К иконе, влажной от дождя,
С усильем приклонив колена,
Болящий отрок, подойдя,
Припал покорно и смиренно.
Кто может знать, что он постиг
В минуту соприкосновенья,
Но, вероятно, в этот миг
И совершилось исцеленье.
Преданье сказочно почти,
Ведь Божья Мать с особым тщаньем,
Весь Крестный ход свернув с пути,
Свое сдержала обещанье.
Как Ей на светоч не взглянуть
Земли и Курской и Тамбовской,
Ведь мальчик-то не кто-нибудь,
А юный Серафим Саровский.

***
Старинной вязи словеса
Узорны, бережно хранимы,
Иконы Курской чудеса
За семь веков неисчислимы!
И мной подслушан был за час
До Питера, не без волненья,
В пути виновника рассказ
Необъяснимого явленья.
Не тем рассказчик поражал,
Что в детстве он, в конце недели,
Из интерната убежал,
В час поднимавшейся метели.
Не тем, что выбравшись на склон,
Средь мглы, разбросанной клоками,
В буране заблудился он,
Не видя хаток с огоньками
И с бытием теряя связь,
Средь поля, в лютую погоду,
К столбу спиною прислонясь,
Присел и стал впадать в дремоту.
Нет, здесь, в экспрессе, у окна,
Он утверждал на самом деле,
Что Светозарная Жена
Ему явилась из метели.
Что разглядеть Ее черты
Не мог он, в силу их свеченья,
Но летний день, луга, цветы
Сопровождали миг явленья.
Что ветром отвернуло край
Струящегося покрывала:
- Ну, мальчик, что же ты, вставай!
Склонившись чуть, Она сказала.
- Иди за мной, иди за мной,
Пора..,
         что, повинуясь странно,
Вслед побежал он за Женой
И, вдруг, очнулся средь бурана!
Еще мело, но огоньки
Селенья четким полукругом
Мерцали около реки
И шар луны мелькал над лугом.
- Как очутиться здесь я мог?
Подумал мальчик: - Что за чудо?
Но у дверей свалился с ног,
Уже охваченный простудой.

***
Что может нынешний прогресс,
Анализ выстроив детальный.
Знать о вторжении небес
В мир грубый и материальный?
Обдумать заданный вопрос,
В контексте данном интересно,
Попутчик мой под Курском рос,
Где точно, правда, неизвестно.

***
В тот век, что вздыбил шпиль прямой,
А церковь, с плачем восскорбела,
Внутри обители самой,
Неплохо складывалось дело.
В броне резного серебра
Был тонкий список прислан в дар ей,
От Иоанна и Петра –
Деливших скипетр государей.
Голицын здесь наверняка
И был творцом распоряжений,
Чтоб им благословлять войска
В часы тяжелые сражений.
С полками, в буднях ратных дней,
Сражалась взбранная икона,
Кутузов маливался ей,
Чтоб наказать Наполеона.
А здесь, в обители, без драм,
Шатром Рождественский, пространный,
Соборный выстроили храм
На месте церкви деревянной.
Над ярью крашеной главой,
С двумя цепями, променистый11 ,
Парил над зеленью живой
Крест в легкой дымке серебристой.
Монах возвел его простой,
Но дворянин и муж ученый
На память братии святой
От Боголепа Сухочева.
Шел век – возвысили врата
Собою храм Преображенья,
Видений Страшного Суда
Покрыли их изображенья.
Потом, при спуске на родник,
Церквушку ветхую заметив,
Монахам новую воздвиг
Граф и фельдмаршал Шереметев.
Из камня, к небу взнесена,
Царевной глядя златоглавой,
Она была посвящена
Победе русских под Полтавой.
Но, водрузив колокола,
Обитель, вспоминая графа,
Все ж покровительством цвела
Святителя Иоасафа.
Южнее сдвинут в те года
Был центр епархии исконный
И в Белгороде иногда
Гостила Курская икона.
Накладезный любили храм,
К Петровой славе приобщенный
И антиминс12 хранили там
Иоасафом освященный.

***
Что будет с пустынью потом?
Согбенной временем черницей,
Сама история перстом
В обитель здешнюю стучится.
Ведь широка ее стезя,
Зачем же, схимника волнуя,
Ей нужно, посохом грозя,
Пройти сквозь пустынь Коренную?
Но тише! Вот она вошла,
Чтоб рядом с облаком гнетущим,
Тяжелые колокола
С ней говорили о грядущем.

***
В грядущем сложится собор,
В монастыре по планам Тона,
Чтоб летом слушать стройный хор
Могла, задумавшись, икона.
Венчают не для мишуры
В нем, чтоб в ансамбль вписалось зданье,
Барокко русского шатры
Классическое основанье.
Ведь есть в чертах единый нерв
И строгих и витиеватых,
Однако храмовый шедевр
Взорвут безжалостно в двадцатых.

***
Спешат столетия,
                        добра
Не жди от хрипа инфлюэнций,
Пришла открытая пора
Демократических тенденций.
Дрожит порядок вековой!
По якобинскому либретто
К весне в столице над Невой
Взорвется царская карета.
От пребываний затяжных
В италиях мутится зренье,
На выставках передвижных
Смешало стили, направленья.
Там, где был колокол – тамтам!
И место ль здесь, не разумею,
Святым видениям, скитам
И отроку Варфоломею?

***
В искусствоведенье у нас
Блистал «Арест пропагандиста»,
Но актуальней был «Отказ
От исповеди» атеиста.
Всех взял чугуевский гигант,
В курсисток розовых влюбленный,
Объемно мыслящий талант,
Но лживый и непросветленный.
В «шедевре», пробудившем дрожь,
С натурализмом скрупулезным,
Он историческую ложь
Изрек об Иоанне Грозном.
Совсем не детская мазня!
Нельзя не понимать, что Грозный,
Бояр-изменников казня,
Был государственник серьезный.
Но Третьяков и не хотел
Унылой мощи «реалиста»,
Лишь отвертеться не посмел
От ловкого авантюриста.
Все либеральничал и вот
Попался на его уловку,
Хотите видеть «Крестный ход»?
Тогда ступайте в Третьяковку!
Чтоб занимать музейный зал,
В аспекте ложно-социальном,
Его нам Репин показал
На полотне монументальном.

***
Встает жестокая звезда
Из глубины монгольской были,
Уже тревожат города
Клаксонами автомобили.
Оплатят золотом «Варяг»,
Верфь и Атлантику в тумане,
Днесь век двадцатый, при дверях,
С метаморфозами в кармане.
Страна!
           Общественность ее
Умна и революционна,
Реформа сделала свое,
Поместья сбыв с аукциона.
В собор средь Курска, например,
Ни от кого не прячась даже,
Пришел революционер,
С тяжелой бомбой в саквояже.
«Не ждали?» - репинский вопрос!
Дробя церковную твердыню,
Взялись подпольщики всерьез
За всенародную святыню.
Они решили Божью Мать,
Питая ненависть к приходу,
Во время всенощной взорвать,
Тем больше погубив народу.
На пальцы нечисть поднялась,
Чтоб видеть бедствие воочью,
Однако бомба взорвалась
Без прихожан, глубокой ночью.
Уже легли подобьем гор
Завалы утвари, и, в страхе,
Бежали в Знаменский собор,
Толкая сторожа, монахи:
- Скорей, икона, что она?
Когда б лишь стекла – дело хуже…
Пробила дверь из чугуна13
Большую трещину снаружи.
Ведь снова в мартовскую ночь
Свершилась вражия работа!
Ступени мраморные прочь
Удар отбросил от киота.
Сень, словно ветром, снесена,
Внутри средь копоти и дыма
Икона, Матушка!
                        Она
Была цела и невредима.
Храня приход, на час ночной
Икона взрыв переместила
Так чудно, в раз очередной,
Ее подействовала сила.
А я пока в рулон сверну,
С разбитой начатую сени,
Картину вздыбивших страну
И грандиозных потрясений.

intermezzo14
О рифме думая, не спишь
И, вдруг, с утра!
                 Вам интересно?
В квартире появилась мышь,
Взялась откуда – неизвестно.
Пустяк? Желаю вам весьма
Не знать подобного кошмара,
Быть может, я ее сама
С картошкой принесла с базара?
Грызуньей заворожена,
За веник взявшись аккуратно,
Я притаилась, но она
Вела себя не адекватно.
В момент запрыгнув на кровать,
Рассыпав рукописей груду,
Минут, пожалуй, через пять
Она уже мелькала всюду,
На полке,
В мусорном ведре,
Чтоб о мышах расширить знанье,
Я отыскала в словаре
Ее латинское названье.
Мышь забиралась на пальто,
Под коврик пряталась у входа,
- Вот, выясняется, ты кто!
Ты muris? Mus мужского рода!
- Окно подвальное? Не я!
Сантехник, дрели виноваты!
- Матвевна, слышишь, на девятом
Двенадцать особей – семья!
Изгрызли все – кроссовки, книжки,
Из уголка на выходной,
Ежа доставили детишки,
Всех уничтожил, до одной!
- Коты? А те, что из детсада?
Мы дыр не трогали пока…
- Матвевна, ежика им надо!
- Отколь?
           С живого уголка!
Пока, метаясь, мышь сверкала,
Ее определяя вид,
Я поняла, что мне звонит
Сергей Иванович Котькало.
В понятье долг несокрушим,
Он, подвизаясь не по Брему,
Спросил с участием большим:
- Ну, ты закончила поэму?
Сказать про мышь? Помилуй Бог!
В аспекте бытовой культуры,
Что обо мне подумать мог
Столичный цвет литературы?
- Чего им?
            - Не пойму сама!
В подвале мышь прогрызла дыры,
Хозяйка и сойди с ума!
Чтоб освятить, насчет квартиры…
Так, батюшка, четвертый час!
Ведь служба, времени-то мало…
- В подвале холодно у вас,
Погреться мышка забежала!
За бьющийся держась, висок,
Вбежав, достала я поспешно
Иконы Курской образок
И зарыдала безутешно:
- Царица, Матушка, услышь!
Решенья нет моей проблеме,
Молю, сгони отсюда мышь –
Я чудо опишу в поэме!
До ночи длилась кутерьма,
Но, вывернувшись наизнанку,
Мы, все ж смогли,
                 нет, мышь сама
В стеклянную вбежала банку!
Мириады звезд, ночная тишь –
Банальность, но в природном лоне,
В траву я выпустила мышь
И мы расстались на газоне.
Но, Матушка-Царица, свет
Твоих чудес не пресечется!
Я лишь исполнила обет,
А тот, кто хочет, пусть смеется.

ЧАСТЬ IV

«Нравится ли мне здесь, за границей?
Нет, совсем не нравится. Все тут не то и не так»

Ирина Одоевцева «На берегах Сены»

Люблю чужие города,
Иные зданья и дороги,
Внизу остались навсегда
Гора и склон ее пологий.
По ней, в созвездии Весов,
То прямо, то склоняясь долу,
Я шла четырнадцать часов,
Почти что к Божьему Престолу.
Огромной площади простор,
Дневной, осенний, лучезарный,
Ковром ложится под собор,
Обетованный, легендарный.
Где в небе дюжина колонн,
Где странно видеть после склонов,
Внутри, со вставками икон,
Ряды бесчисленных пилонов,
Лампад багровые края,
Огонь, цепочку кружевную,
Подходит очередь моя
Узреть икону Коренную.
Я вижу блики лепестков,
С цветов спадающих, уставших,
Я вижу семь ее веков
Над нимбом радугой восставших.
И нужен взгляд на древний лик;
Чтоб сжалось жизни быстротечность
В один, безмолвья полный миг
Души, почувствовавшей вечность.
Чтоб там, где мысли не нужны,
Заговорив небесной речью,
Тебе из древней глубины
Метнулась искорка навстречу.
И, потрясая тишиной,
Душе по времени гонимой,
Искрясь реальностью иной,
Отрылся мир необъяснимый.
О, Коренная Божья Мать!
Тебе о собственном страданье,
Мечтая многое сказать,
Я вспомнить слов не в состоянье.
Но главное – епитимья
За то, что ты была разъята,
Как церковь и страна моя,
За русский дол Иосафата,
Икона, Матушка, и, я
За весь народ свой виновата!

***
Закон символик цветовых
Менять рамеям непривычно,
И наша «Троица» для них
Была бы только еретична.
От мрака освобождена,
Путем сомнений и бессонниц,
Уже не может быть она
Одной из византийских «Троиц».
В ней лишь покой и тишина,
Здесь ангелы меланхоличны,
Ее неброские тона
В тени Царьграда фосфоричны.
В ней не момент, а бытие,
Одежд и воздуха мерцанье,
Рамей не понял бы ее
Божественного созерцанья.
В незримый круг заключена,
Вместив деревья, горы, зданья,
Из тканей неба создана,
Она прообраз мирозданья.
У Византии две стези –
Есть небо, есть юдоль земная,
Ей неизвестно, что Руси
Явилась «Троица» иная.

***
Событья века на виду,
А вот о том известно мало,
Что в восемнадцатом году
Икона Курская пропала.
Был вражий замысел не прост!
Икону выкрали в апреле,
Когда стоял Великий пост,
Точней, среда шестой недели.
Представьте грусть пасхальных дней
Томительных и незабвенных.
Исчез и список вместе с ней
И обе в ризах драгоценных.
Чудотворения икон
Порой свершаются над нами,
А Курск церковный испокон,
Святыми славен именами.
Не только в детской люльке спал,
В медовом запахе амброзий, –
Но и колодец ископал
Печерский в Курске Феодосий.
Святой узрел пожар свечей
И, для молящегося люда,
В день светлой памяти своей,
Свершил нечаемое чудо.
Шла белошвейка налегке
И, древний обогнув колодец,
Здесь обнаружила в мешке
Иконы Курских Богородиц.
Шум, радость, Крестный ход,
                             с тех пор,
Счастливей не было обрядов,
Хоть образа внесли в собор
Уже без риз и без окладов!

***
Кутепов к нам!
                 Но минул год
И чрезвычайка опустела,
Лишь снят запрет на Крестный ход,
Открыто следствие по делу.
- Дрожайший отче, знайте впредь,
Что жаловаться им впустую,
Дарохранительницу ведь
С Престола сняли золотую!
Нашли на мусорке ЧК,
Чехлы, что золотом расшиты,
Но фронт ползет издалека
Для битвы с «контрой недобитой».
День, два, и явятся опять…
Гудит войны гражданской пламя:
- Полковник, будем отступать!
А вам, Владыка, лучше с нами.

***
Октябрьский лунный небосвод,
- И вам не спится? Это нервы…
Году, скажу вам, в восемьсот,
Не ошибиться, тридцать первом!
Какой масштаб – не передам,
Но тенью весть мелькнула серой,
По всем окрестным городам,
О том, что вспыхнула холера.
В те дни, дивизион почти,
Охраны подрядился конной
Помочь священству обнести
Границы города иконой.
В день причащалось лиц по сто,
Лампадное вкушали масло,
Молва усилилась,
                             зато,
Вдруг, эпидемия угасла.

***
Пора, грядет левиафан!
Из берегов выходит карта.
- В Стамбул, владыка Феофан,
Суда пойдут в начале марта.
Но, если с толком воевать,
То, без особенной тревоги,
Мы сможем перезимовать
В Ростове или Таганроге…
Россия, сколько лет спустя
В умах созреет плод исхода?
Какую радость жить, гостя,
Дает от Родины свобода?
Пожалуй, беженцы весьма
Похожи на канатоходцев,
Прощаясь с Родиной, в дома
Икона входит белгородцев.
Зачем Ей море в серебре,
Где брезжит призрак пироскафа?
Ей хорошо в монастыре,
Вблизи мощей Иоасафа.
И, все ж, задержка – это риск!
Добраться лучше, не стреляя,
Все ближе порт Новороссийск
И борт «Святого Николая».
Сминая трапы, длится бег,
Россия, чьи они отныне,
Все эти люди, что навек
Увозят русскую святыню?
О, Приснодева, оглянись!
Шуршит новороссийский тополь:
- Икона, Матушка, вернись!
Зачем тебе Константинополь?
Но, бегством скрученные в жгут,
Нас эти люди не спросили,
Они святыню сберегут,
А кто сберег Ее в России?

***
Опустошенный Божий дом,
Казармы, воинские части,
Что будет с пустынью потом?
Вопрос уже к Советской власти.
Лишь новизне ее идей,
Не отвертеться от шаблона –
Держали в храмах лошадей
Еще войска Наполеона.
А здесь изъяли шесть пудов
Церковных риз и украшений.
Меняют лица городов
Следы внезапных разрушений.
Казнят священство, прихожан.
Сакральных рак сдвигают плиты,
Нерон и Диоклетиан,
Деянья ваши не забыты!
Казнят чтецов и звонарей,
Гремит кощунственность глаголов
Средь оскверненных алтарей
И опрокинутых престолов.
Поспешно выкопаны рвы,
Живут от взрыва до расстрела.
В таком раскладе ждете вы,
Чтобы обитель уцелела?

***
Слова юродивого – вздор!
Поговорят, потом забудут,
Ведь он про тоновский собор
Сказал: - А здесь медведи будут!
И что ж! В тридцатые года,
К спортсменам подселив соседей,
Поставят, все-таки, сюда,
На клумбу гипсовых медведей.

***
Вонзая в дерево топор,
Закрыли пустынь в двадцать третьем,
Взорвали царственный собор,
Что продержался полстолетья.
Над входом звонницу снесли,
Обзорный пункт образовали,
Чтоб видеть зрители могли
Пустоты грустной пасторали.
Ведь храм надкладезный исчез,
Пропали редкостные сходы,
Пансионат, взамен чудес,
Глядит на мир из недр природы.
- Поверить в Бога? Ерунда!
Да что такое благолепно?
Совсем не святостью вода,
А минералами целебна!
Чтоб не болел рабочий класс,
Среди зеленых территорий,
Есть оборудовать приказ
Туберкулезный санаторий!
Небезуспешно с Коренной
Сражались молотом Советы,
Лишь Сталин подписью стальной
Отменит Ленина декреты.

***
Во времена безверья, вдруг,
Сквозь беспросветность панорамы,
Казалось многим, что вокруг,
Стоят низвергнутые храмы.
Быть может, наземь сбитый крест
Невольно оставался в силе,
Иль стойко с освященных мест,
Их ангелы не уходили?
Жаль многим не пришлось узнать,
Что их обитель не погибнет,
Что Коренная Божья Мать
Удел свой избранный воздвигнет.

***
За что б ни взялся, все не в масть!
Но церковь потопил в бесправье,
Хрущев и приходил во власть,
Чтоб уничтожить Православье.
Держа вертушку на кону,
Он методично, по закону,
Крушил и церковь и страну –
Аграрный комплекс, оборону.
Взрывали храмы, средь высот –
Шкала статистики скакала,
Но шел к источнику народ
И вера в нем не иссякала.
Хрущев рычал, в бутылку лез,
С различных подбирался точек,
Успел же генеральный бес
Зацементировать источник!
А в пустынь вновь шагнет прогресс –
Там ПТУ поселят в зданья.
Что церковь? Нужно позарез
Стране профтехобразованье!

***
Стамбул мечетями богат,
Где был Царьград, почти что Мекка.
Через Солоники в Белград,
Теперь уже на четверть века.
Краль сербский щедр и не упрям
И ценит русские таланты,
Подняв Белград, построят храм
Своей иконе эмигранты.
Пусть где-то елями шумит
Россия зимняя, медвежья,
Иконе главной предстоит
Сиять святыней Зарубежья.
Но славны битвами века!
Огнем, прокладывая тропы
Придут советские войска
Освобождать поля Европы.
И, Одигитрия уйдет,
Ей суть грядущего открыта –
Шинели белый отворот
Срисует с Геринга Броз Тито!
Теперь, вдохнув дунайский хмель,
На Мюнхен сразу после Вены,
Чтоб с Альбиона плыть в Брюссель,
От Альп стремиться к водам Сены.
За паствой вслед спешит Синод,
Ползут к причалу пароходы,
Где с грозным факелом из вод,
Выходит Статуя Свободы.

***
Красив ли Магопак 15?
                     Бог весть!
Там крест над куполом сверкает
И Коренная пустынь есть,
Но Тускарь там не протекает…
- Нью-Йорк? По мне тяжеловат,
Угар, дома до небосвода…
- Где ж наша Матушка-то, брат?
- В соборе здания Синода.
- Ты видел?
            - Спрашивал чтеца,
Так Зарубежье почитает,
Что не застанешь!
                    - Без конца
По свету Матушка летает!

***
В каких икона поясах
Теперь – в Австралии иль в Польше?
Жаль о заморских чудесах
Сама я знаю, вас не больше.
Но, в жизни ангел неземной,
Спеша в Сиэтл с иконой райской,
Дух предал перед Коренной
Епископ Иоанн Шанхайский.
Он Православье воплощал
В стране могучих богдыханов
И наводненье укрощал,
Меняя курсы ураганов.
Голландцев, галлов, мусульман
Спасал от гибельных утопий
Святой, блаженный Иоанн,
Босым бродивший по Европе.

***
Она вернется?
           - Может быть!
Икона за морем, в киоте,
Но оборвать преданья нить
Я не хочу на грустной ноте.
Скажу о радости одной,
Жаль очень сбивчиво и мало –
В кроватке девочки больной
Икона переночевала.
Ну что сказать?
                       Исцелена
Была младенец Иустина.
Кто знает, может быть, она
Уже воспитывает сына!

***
Царьградских16 фресок эталон
Разрушен – слишком непреклонны,
От гнева греческих икон
Уходят праведные жены.
Поморкам северным сродни,
Уверенные в упованьях,
В рай, уготованный они
Идут в славянских одеяньях.
Спокойны, цельны и чисты,
Монументальны и графичны,
Их лиц славянские черты
Величественно-гармоничны.
Для каждой ангельский венец
Стяжали подвиги земные
И драма сдвинута в конец,
К стопам Египетской Марии.
На своды храма взнесены,
Как не сильны Палеологи,
Они история страны
И лучший памятник эпохе.
Ведь это ли не Крестный ход,
Пусть и похожий на восстанье?
Я повторюсь, но вспомню взлет
Народного самосознанья.
Характер нации!
                   Лишь с ним
Нашла гармонию Россия,
Что грозным гением своим
Искала тщетно Византия!

ЭПИЛОГ
В ночном окне мелькнула весь,
Светлеет купол небосвода,
Направо Курск – я снова здесь,
Спустя уже четыре года.
Я не спала, в глазах рябит,
От перелеска тянет гарью.
Мне говорят, наш прежний гид
Сегодня матушка Макарья.
Покрылась листьями лоза!
Заметны были в ней и прежде
Иконописные глаза
И стиль монашеский в одежде.
Однако пустынь!
                     От ворот
Цветами выстлана дорога,
Приезжий движется народ,
Охраны цепь застыла строго,
Непросто в несколько минут
В собор прорваться сквозь кордоны,
Кто, если голову сорвут,
Допишет летопись иконы?
Ведь в пустынь, в раз очередной,
Взглянуть на кряжи побережья,
С иконой прибыл Коренной
Владыка Марк из Зарубежья.
Пусть местность публикой бурлит,
Сам Герман, словно воин в шлеме,
Архиерей-митрополит,
Здесь возвышается над всеми.
- Который наш?
               Не подойдешь!
Подвинься, батя!
                     - Тот, подале,
На Рокоссовского похож!
Ему бы форму и медали…
Владыка мантию простер
И, в историческом сраженье,
Лазурный тоновский собор,
Отвоевал у тьмы забвенья.
Его хрустальный монолит,
Звезда и украшенье края,
Опять над пустынью парит,
Безбожья время попирая.
Здесь нынче все слепит глаза –
Храм над водой, часовни, сходы,
Скит, колокольня, корпуса,
Восстав за считанные годы.
- А что здесь было?
                     - Был развал…
На месте, не пустом едва ли,
Восстановленье начинал
Митрополит Иувеналий.

***
Но, чу, все смолкло, тишина…
Блеснула рыба золотая,
Под звоны Китежа со дна,
Сама всплывает Русь святая!
Из бездны прошлого на свет,
Пронзая толщу водяную,
Выносит, изогнув хребет,
Она икону Коренную.
Еще рывок и вот плывет
В осеннем, сумеречном свете,
Священный курский Крестный ход,
Длиной почти в тысячелетье!
За крестоходцами стремясь,
Селянки местные, все чаще,
На землю падают, крестясь,
Вослед иконе уходящей.
Бегут из церкви вдоль канав,
Где звон приветствует идущих,
Переменить народный нрав
Не в силах воля дней грядущих.
Здесь курский выступ – гвоздь войны,
Места атак и отражений,
Где в миражах сохранены
Картины танковых сражений.
Тут с поля воинство встает
И шагом медленным и плавным,
Вливаясь в древний Крестный ход,
Идет по землям достославным.
А позади святых полков,
С хоругвями, подобьем фронта,
Все те, что шли тут семь веков,
Выходят из-за горизонта.
О, Богоматерь, оглянись
На реки русских поколений,
Что, отражая свет и высь,
Не устают от песнопений.
Внемли звучанию времен,
То гимн Твоей иконе льется,
Его могучий антифон,
В концах вселенной отдается.
А, может, впрямь на Страшный Суд,
Освобождая нас от гнева,
Они по вечности несут,
Тебя, Честная Приснодева?

Окончена 7 февраля 2014 года

________________
1 8 сентября – праздник Рождества Пресвятой Богородицы по старому стилю.
2Тумен – тысячник в монголо-татарской армии
3Эвксинский (греч.) – негостеприимный
4 Гяур – для мусульман любой, не исповедующий ислам
5 Сказанное, в основном, относится к старообрядческим иконам – романовским, выговским и т.д.
6Вербум (лат.) – слово
7Крин (церк.-слав.) – лилия
8Свеи (ст.-русск.) – шведы
9Кварцяно войско (от лат. quattuor – четыре) – военное подразделение, разделенное на группы, состоящие из сорока человек. Характерно для войска польского XVII века.
10Кампаны - название колоколов, встречающееся в церковном уставе. Происходит от названия местности в Италии - Кампани, где впервые начали изготовлять колокола (в начале VII в.).
11 Променистый – с сиянием
12Актиминс (др.-греч. ???? — вместо и лат. mensa — стол) — в православии четырёхугольный, из шёлковой или льняной материи плат со вшитой в него частицей мощей какого-либо православного мученика, лежащий в алтаре на престоле; является необходимой принадлежностью для совершения полной литургии.
13 1 марта 1881 года была взорвана карета с Александром II на Екатерининском канале в Санкт-Петербурге.
14Intermezzo (ит.) – перерыв, небольшая музыкальная пьеса между частями трагедии.
15 Магопак - город в США, местоположение Новой Коренной пустыни
16 Имеются в виду фрески Успенского собора во Владимире

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную