Виталий Серков, (Сочи)

«И прошла земная ось через сердце это»
Субъективные размышления о книге стихотворений Надежды Мирошниченко «О любви». Сыктывкар, 2008

Прочесть книгу Надежды Мирошниченко «О любви», в которой больше четырехсот страниц — всё равно что пройти на катамаране в одиночку от истока до устья по горной, бурной и порожистой реке, с её водопадами и водоворотами. Пускаясь в такое путешествие и надеясь на то, что готов к нему, я не раз и не два испытал на себе всё коварство и непредсказуемость стихии. Не раз и не два катамаран моего любопытства погружал меня с головой в ледяную воду, не раз и не два переворачивался, ударяясь о подводные камни по бокам водоворотов, но всегда выносил на редкие равнинные участки поэтической стихии с тем, чтобы я мог отдышаться и оценить пройденный Поэтом путь. Но я-то, попав в круговорот, мог цепляться за расставленную по обеим сторонам круговоротов страховочную верёвку, сплетённую Надеждой Мирошниченко из поэтических строк. Не единожды пришлось задуматься: а каково же было поэту-первопроходцу пускаться в такое путешествие?

Когда-то, прочитав в журнале «Наш современник» стихи Надежды Мирошниченко впервые, я понял, что автор их — человек мужественный и неординарный, но и представить себе не мог, что таится в душе этой хрупкой на вид женщины. Вроде бы, и сам я прошёл уже не маленький отрезок жизни, и понял кое-что о ней, и смог убедиться не раз в том, что душа женщины — загадка, что даже близкого тебе человека, с которым бок о бок живёшь тридцать лет, узнать до конца невозможно, но Надежда Мирошниченко смогла перевернуть все мои прежние представления о женщине. И восхитила множество раз своей поэзией, напоминая сильному полу о мужестве и верности, о чести и совести.

Надежда Мирошниченко с 6-тилетнего возраста живёт в Республике Коми. Окончила Коми пединститут. По сути, вся жизнь поэта связана с Севером. Видимо, не сразу суровый северный край стал для Надежды Мирошниченко родным и не сразу её приняли за свою. Ведь провинциальная жизнь имеет свои особенности, свои приоритеты, свои законы, никем не писаные, а в северной провинции — особенно. И люди там живут не простые, повидавшие на своём веку если не всё, то почти всё. Их на мякине не проведёшь. Ложь и лицемерие они видят не хуже рентгеновского аппарата. Помогли Надежде Мирошниченко стать «своей», как мне кажется, открытость, правдивость и честность. А ещё — незаносчивость, которую в провинции на дух не переносят. В стихотворении «Вечер поэзии» Надежда Мирошниченко об этом, со свойственною ей искренностью, и поведала:

Она такая — из крестьянской поросли.
В руках её надёжных вся семья.
И мы приходим к ней на вечер порознь.
И тяжела ей ветреность моя.

Джинсовая, залётная, кудрявая,
Господь, в невестки эту не пошли!
Как горячо крестьянке не по нраву я.
А мы ведь с ней ровесницы почти.

Не тороплюсь к любви её, не сетую,
Что ни к селу на этом берегу.
И с Дарьей Николаевной беседую,
И ей ни в чём, как матери, не лгу.

Мне с ними хорошо и неприкаянно.
А кто-то шепчет: «Надо же, своя!»
И хлопает мне Дарья Николаевна,
Великая соперница моя.

Провинция — это не только простые люди, рядом с которыми живёшь, для которых стала своей и которые понимают и любят твою поэзию, не только коллеги по литературному цеху, но ещё и чиновники, от которых зачастую зависит: выйдет или не выйдет книга поэта, дать или не дать имярек ту или иную литературную премию, а по сути — судьба поэта. Только самые сильные и целеустремлённые люди могут, презрев равнодушие, непонимание, а иногда необразованность и хамство местных чиновником, выйти на всероссийскую поэтическую орбиту и заявить о себе так, что не замечать их и не считаться с ними в родной провинции уже не могут:

Провинция любит потом.
Сначала глядит и не видит.
Ей кажется: в люди не выйдет
Из провинциалов никто...

...Неправда, что легче в селе,
Ну, разве что, навеселе.
Провинция любит потом,
Когда на щите золотом.

Хотя и это не всегда является достаточным аргументом для некоторых чиновников. Попробуй тогда обратись к ним за помощью в издании книги. Попробуй-ка запишись на приём к мэру города. Перед тобой встанет непреодолимая стена из мелких чиновников с бесцветными глазами, просеивающих через сито равнодушия и непонимания посетителей. Можешь услышать и такое: «Это ваше личное дело. Хотите — пишите, хотите — не пишите. А мы-то причём?» Конечно же, они не причём. У них задачи глобальные. Таким хоть кол на голове теши. Это я привёл пример из личного провинциального опыта поэта, живущего в «курортной столице России» и в «столице будущей олимпиады 2014 года». И порадовался за Надежду Мирошниченко и чиновников Республики Коми, зная, что книга, о которой я здесь веду речь, издана на средства администрации к юбилею поэта.

Наверняка, и у Надежды Мирошниченко не всегда и не всё складывалось гладко. Наверняка, и ей приходилось раз за разом преодолевать «сопротивление материала», иначе откуда могли произрасти такие признания: «...И я, как все, окрепнув от забот, // Себе назначу новые пределы. // И, сетуя, что дел невпроворот, // Хвататься буду за любое дело». Но в том-то и дело, что чем сильнее сопротивление материала, чем дальше и выше пределы, за которые поэту удалось заглянуть, тем скорее приходит откровением, что: «Но вымажутся зеленью дворы. // И с вологодским кружевом проталин // Я вспомню вновь: до тех мы пор мудры, // Пока на нежность нас не испытали».

Поэзия Надежды Мирошниченко — олицетворение загадочности — русской, противоречивости — женской души и необузданности чувств:

Ах, какое это право —
Огороды городить!
Говорить: пойду направо,
А направо не ходить.
Говорить: прошу участья,
А участьем отогреть.
Говорить: умру от счастья.
И от счастья умереть.

И ярче всего это проявляется в любовной лирике:

Свяжите, а то я ударю его.
Заприте, а то я к нему убегу.
И лучшего я не хочу никого.
И худшего тоже. А с ним — не могу.

Пусть всё умирает: и слово, и жест.
Уйдите, чужие, - у нас разговор.
А разве меня ты не любишь уже?
А разве тебя я люблю до сих пор?

Как видишь, всему наступает предел.
Мы думали — в шутку, а жили всерьёз.
Когда ж ты, единственный мой, поседел
От строчек моих, от бессонниц, от слёз?!

Такие строки вряд ли могут быть переведены на чужой язык, а такие чувства вряд ли могут быть понятны людям нерусским. Запад — слишком рационален, а восток — закрыт в чувствах. И только русская душа жива изо дня в день, из года в год искренностью и открытостью, сокрушаясь при этом: «Если бы ложь не умела прикинуться Золушкой, // Если бы истина сразу вступала в права...». В том-то и штука, что и в окружении лжи и лицемерия, в условиях, когда и до истины докопаться становится всё трудней и трудней, потому что она — одна, а правда у каждого — своя, поэт Надежда Мирошниченко знает (что бы о русских ни говорили, в каких бы грехах их ни обвиняли, какие бы небылицы о них ни плели): «Главное в нас, что мы всё ещё верим в хорошее...». И только истинно русский поэт может признаться: «Небо пустое, прости мне безбожную исповедь: // Самое лучшее — знать ничего или всё. // Мне хорошо, я опять попадаюсь на искренность. // Чувство опасное, а всё равно хорошо». Потому, видимо, и хорошо, что не таила правду, не являла в стихах полуправду и ложь, которые, как ржавчина, разъедают душу. И вовсе не случайно написалось, как выдохнулось:

Горжусь, что не завидовала счастью
Чужому. Что чужого не брала.
Что радовалась людям настоящим.
И воду родниковую пила.

Горжусь, что боль и страх превозмогая,
Училась правде. И теперь не лгу.
Горжусь, что понимаю негодяя,
А жить, как он, на счастье, не могу.

Горжусь, что ты со мною не расстался,
Хотя пытался. Что душа чиста.
Что голос мой окреп и не сорвался.
Как сложен мир. Как истина проста.

А ещё в стихах Надежды Мирошниченко чувствуется максимализм: если знать, то или всё, или ничего, если любить, то так, что и от нежности твоей близкие люди могут получить ожог. И в отношениях с родными, и в любых других проявлениях жизни чувства оголены и раскалены до опасного предела:

Ничего не получается без раны.
Если нежность — обжигаю до костей.
Если память — угрызенья да изъяны.
Если карты — драматических мастей.
А хотела, чтобы рядышком да вместе,
Чтобы всем достался поровну калач.
Если праздник, чтобы искренность и песни.
Если похороны — искренность и плач.
То ли меченая, то ли чумовая,
Одного на этом свете не пойму:
Ведь не ада я желала им, а рая.
Почему они сгорели? Почему?

Потому, видимо, и сгорели, что не были рассчитаны на такой накал страстей, на такую энергетику поэта. Иногда читаешь её стихи и думаешь, что Надежда Мирошниченко, как смерч, готова втянуть в свою энергетическую воронку любого, находящегося рядом, и далеко не всем по силам выбраться из этой воронки. Да и энергия её поэзии далеко не однополюсная. Для друзей — с одним знаком, для врагов и недругов — с другим. И, чтобы не погибнуть, не быть раздавленным, есть только два пути: или вырваться из энергетического плена её, или набраться от неё энергии до таких размеров, когда существование внутри её энергетического конуса станет если не комфортным, то, хотя бы, безопасным.

В таком энергетическом накале жить непросто и самому поэту. И не только потому, что волны её энергии не всегда безболезненно задевают родных и близких, людей, которые по-настоящему дороги, но страдают порою от случайных ожогов. Происходит непроизвольный перерасход энергии, доходящий до почти полной разрядки. И тогда поэт заявляет: «Мне надоел высокий слог. // Мне надоел учёный друг. // Меня сманил высокий стог, // Сосновый бор, зелёный луг...// ...Свободу празднует душа // Сама с собой наедине. // Стрекозы, крыльями шурша, // Перебираются ко мне. // Тоскует лодка на мели. // А я любуюсь и молчу. // И столько силы от земли, // Что даже в небо не хочу». Это только в момент ощущения силы земли поэт не хочет в небо, потому что подзарядка ещё только началась. А после всё повторится. И другую причину, по которой поэту непросто жить, я нашёл в одном из лучших, на мой взгляд, стихотворений Надежды Мирошниченко:

И хаос, и гармония равны.
Солдатский ранец, розы балерины.
Соперничество мира и войны
Из века в век — две равных половины.
Ужель она бессмертна — власть молвы?
За что и кем все истины избиты?
Неужто свет не тяжелее мглы —
Тогда зачем две чаши у Фемиды?
Зерно в земле и музыка в миру —
Одни и те же ценности. Проверьте.
Он догадался: «Весь я не умру»,
Поскольку никогда не верил смерти.
На «вы» с детьми, со взрослыми на «ты» —
Гармония сеченья золотого.
Мне трудно жить: я чувствую пласты
И времени, и совести, и слова.

Не чувствование ли пластов и времени, и совести, и слова заставило Надежду Мирошниченко в роковые девяностые и последовавшие за ними годы первого десятилетия этого века в полный голос заявить со страниц столичных журналов о необходимости спасения России и русского народа? Мне уже приходилось писать об этом в статье о женской поэзии и не хочу повторяться. Скажу лишь, что ощущение пластов и времени, и совести, и слова и заставляет поэта являть в своей лирике гражданскую позицию:

...Нам не понять, за что, хоть всё оплачено
Парною кровью, мёртвой головой,
Опять Россия бесом раскулачена
По новой по цене, по мировой.

Нам этого бесчестия не вынести.
Ещё чуть-чуть — и разорвёт страну
Очередной непоправимый вымысел,
Оправленный в гражданскую войну.

Нас всё равно ни галльские, ни шведские
Подачки не сумеют устеречь.
Неукротимы души наши детские.
И неподвластна плену наша речь.

Уже не знаешь, что за чем последует.
Как муравьи, политики снуют.
Мне говорят: на Родину не сетуют.
Но Родину ведь и не продают.

Вряд ли эти строки прочтут, а если прочтут, то вряд ли правильно поймут «снующие, как муравьи, политики», но русские люди эти строки должны знать. Да и среди политиков, я уверен, есть ещё русские люди, которым судьба России и русского народа не безразличны. По крайней мере, в это хочется верить. Ведь русские — государствообразующий народ. И появлению слова «россияне» мы, видимо, обязаны тем, кому слово «русский» мешает торговать русской землёй, за собирание и сбережение которой заплачено на протяжении веков неисчислимой русской кровью. А раз «россияне», то нечего, вроде бы, и горевать за русскую землю. И Надежда Мирошниченко это хорошо понимает, заявляя:

Нет, не россияне мы, а русские.
Россияне — те, что без креста.
Те, что не справляясь с перегрузками,
Страх пережидают по кустам.

Те, что ищут тёплого да сладкого.
Кто не знает: горе — не беда.
Русские — мы славились ухваткою,
Верностью России навсегда.

Русские и, значит, православные.
Русские пришли из старины.
Русские сегодня обесславлены,
Но зато и не побеждены.

Родина! Твою я слышу музыку.
Родина! Твою люблю я речь.
Трижды повторяя слово «русские»,
Небу оборачиваюсь встречь.

К сожалению, в России нынче, как во внешней, так и во внутренней политике процветает беззубость, граничащая с предательством национальных интересов. И больнее всего она бьёт по русским. И любая попытка русских заявить о своих правах, возмутиться несправедливостью в отношении их заканчивается тем, что они и оказываются виноватыми. Так было после известных событий в Кондопоге, такие тенденции просматриваются и после недавних событий в Москве. Замолчать эти события не удалось, ибо слишком велик резонанс, но опять и опять все СМИ, а следом за ними и правители России акцент ставят на русском «фашизме», на разжигании межнациональной розни. Трудно даже представить себе, что представители русского народа однажды заявили бы о своих правах в любой из республик Кавказа, да ещё способом, связанным с уголовщиной. А в России — всё можно. Можно даже ездить по столице в джипах, размахивая флагами своих республик и стреляя из огнестрельного автоматического оружия. Боюсь, что и такие события и факты не заставят некоторых политиков сойти с выбранного предательского пути. Это о таких вот, с позволения сказать, соотечественниках и написаны стихи Надежды Мирошниченко:

Как они к предательству торопятся,
Паутину шёлковую ткут!
А в деревне те же печки топятся.
Те же реки по земле текут.
А в душе, как в храме, солнце прячется,
От того, что краше нет земли.
От того, что присказки дурачатся,
А метели сказок намели.

Сберегу тебя, моё сокровище,
Ото всех печалей и невзгод.
Ты не бойся сглаза и чудовища,
Потому что завтра — Новый год.
Что нам их наветы и пророчества.
Русь для них — чужая сторона.
Только жаль, что наши носят отчества,
А позорят наши имена.

И какой бы энергоёмкой ни была душа поэта, но и она устаёт от постоянной борьбы, от понимания, что почти ничего сделать невозможно, от глухоты политиков и бесполезности протестов. И неудивительно, что среди энергетических смерчей, которыми полна книга «О любви», вдруг натыкаешься на полную опустошённость и усталость поэта: «Всё надоело. Люди на сходки // Мчатся, а мне, паршивке, // Всё надоело. Краткие сводки // С митингов, как фальшивки.// Всё надоело: тропы и трассы. // Вижу, как в очерёдный // Раз оболванят родные массы // Ненависти народной».

Готовясь к написанию этой статьи, я заглянул в «Лексикон» Вячеслава Огрызко (Русские писатели. Современная эпоха. Эскиз будущей энциклопедии. Москва. Литературная Россия. 2004 год) и прочитал о Надежде Мирошниченко следующее: «В последние годы в своих стихах постоянно использует слова «Русь», «Россия» и «русский», из-за чего их высокое значение читателями порой уже не воспринимается». Думаю, что В. Огрызко не прав. Для русских читающих и думающих людей эти слова от частого употребления стереться или девальвировать не могут. Не спорю, может показаться кому-то, что поэт намеренно педалирует эти понятия. Но ведь вряд ли это возможно, если речь идёт о настоящей поэзии, если боль при чтении стихов воспринимается почти физически, когда начинает покалывать сердце и ощущается нехватка воздуха. Образцы педалирования понятиями мне знакомы, я их даже высмеивал в своих стихах и пародиях. Здесь, как мне кажется, совсем иной случай. Надежда Мирошниченко раз за разом, вскрывая болевые точки, не боится самоидентификации, не боится назваться русской, не боится сказать нелицеприятное в адрес нынешних правителей и тех, кого мы называем пятой колонной, а проще — предателей. Как же можно обойтись без понятий «Россия», «Русь», «русские», если речь идёт в стихах именно о их судьбе, о их горестях и проблемах? Ведь всё, о чём пишет Надежда Мирошниченко, употребляя слова «Русь», «Россия», «русские», на устах у простых русских людей, эти проблемы обсуждаются. А Надежда Мирошниченко стала лишь рупором народа, чутко уловив чаянья людей и чувствуя «пласты и времени, и совести, и слова».

Более того, я считаю Надежду Мирошниченко русским национальным поэтом. И вовсе не важно, что она живёт в Республике Коми. Ведь в республиках Северного Кавказа, к примеру, присваивают звание «Народный поэт». Поскольку русский народ является государствообразующим, но не имеет своей государственности, то и назвать невозможно кого бы то ни было из русских поэтов народным. Но русским национальным поэтом мы имеем право называть достойных представителей своего народа. Вряд ли это кого-то из представителей других народов и народностей обидит. Меня ведь не обижает то, что Расул Гамзатов назван народным поэтом Дагестана, а ныне и другие поэты национальных республик носят это высокое звание.

Если рассматривать книгу «О любви», о которой я и веду речь, то не так уж и много в ней наберётся стихотворений, в которых имеются слова «Русь», «Россия» и «русские». И употребляются они всегда кстати, не выпирают из текста и никаких умозаключений не педалируют. Не побоюсь привести для примера стихотворение, посвящённое Станиславу Куняеву:

Не зря вовеки мы не торопились
Принять чужое ближе, чем своё.
Не зря над Русью вороги глумились,
А не сгубили таинства её.

Не зря нас покупала заграница,
Где каждая былинка — напоказ.
Но, обернувшись девицей, жар-птица
С ума сводила молодца у нас.

Но рвань и пьянь, что вяла под забором
С единой мыслью: поутру напьюсь, -
Вдруг поднималась в страшный час позора
И умирала праведно за Русь.

И вот теперь, устойчивая к слову,
К его безумью и его мольбе,
Я понимаю: это всё не ново,
Что начертали, Родина, тебе.

Зато нас помнят и Царьград, и Плевна.
Да стоит ли об этом говорить!
О, Русь моя! О, Спящая Царевна!
Мне горевать, что снадобье варить.

О, Русь моя! Единственное имя,
Которому служить не разучусь!
Болею всеми болями твоими.
Но всей твоею радостью свечусь.

Вот я и воспринимаю стихи Надежды Мирошниченко, особенно те, что кровоточат ранами и вопиют болями за Русь, за Россию, за русский народ, как снадобье, помогающее выжить. Ведь никому и в голову не придёт акцентировать внимание на том, что у всех поэтов Северного Кавказа в качестве основных поэтических образов-символов выступают слова «Кавказ», «Эльбрус», «орёл» и подобные им.
Надежда Мирошниченко — человек дела. Не случайно она в начале 1990-х годов организовала в Сыктывкаре «Русский дом». И, как сказано всё в том же «Лексиконе», «с 1996 года участвует во всех предвыборных компаниях как федерального, так и местного уровня, страстно агитируя за ту или иную политическую партию». И это не случайно. О причинах такой активности не надо гадать, о них лучше всего скажут стихи поэта:

В пору, когда все молчали, и все пустословили,
Хоть и злословили тайно, мол, всё не к добру,
Все пригодились: и те, кто с трибун славословили,
И остальные. Лишь я не пришлась ко двору.
В пору, когда всё и вся на земле опорочили,
Словно чума налегке по народу прошлась.
Все пригодились: и те, кто свободу пророчили.
И остальные. Лишь я ко двору не пришлась.

С лицами постными ищут у Бога пристанища.
С лицами сытыми кинулись за рубежи.
Вот я и думаю, Родина, с кем ты останешься?
С кем ты восстанешь из хлада и пепла? Скажи.

Только за то, что нигде не скрываю, что русская,
Что никого, ничего я с тобой не боюсь,
Песню мою повязали тропинкою узкою,
Как повязали неправдой тебя, моя Русь.
Но никогда никому и ни в чём не завидуя,
Только одно через жизнь я навек пронесу:
Если — никто, и одна в поле чистое выйду я,
Если — никто, и одна я Россию спасу.

Это не риторика, а жизненная позиция, которую Надежда Мирошниченко отстаивает не только словом, но и делом. И вот о чём подумалось: если бы господа демократы не убрали из паспорта графу «национальность», если бы нынче в школах не преподавали детям историю по учебникам Сороса, в которых и во второй мировой войне Советскому Союзу отводится второстепенная, вспомогательная роль, если бы за последние два десятилетия не подвергались нападкам со всех сторон Россия, русский народ, российская армия, если бы не вызрело возмущение во многих и многих русских сердцах от этой несправедливости, то не пришлось бы русским поэтам писать кровоточащие стихи, в которых они раз за разом пытались достучаться до сердец своих соотечественников, в том числе и употребляя слова «Русь», «Россия», «русский». А если вспомнить, что русская культура загнана на задворки поп-культуры, что ни по радио, ни с экрана телевизора не услышишь нынче ни русских песен, ни чистой русской речи, что памятники воинам-освободителям в республиках бывшего Союза и за пределами его сносятся, что героями объявляются бывшие нацисты и их пособники, а русских героев, которые освободили Европу от коричневой чумы и доживают свой век за пределами России, таскают по судам, как оккупантов, то и удивляться не приходится, когда поэт поднимает раз за разом эти проблемы в своих стихах:

И что удивительно: только России не велено
Любить свои песни, свою первозданную речь.
Потом упрекают: мол, сколько святого потеряно!
Меня поражает, что столько сумели сберечь.

И что удивительно: только России положено
Страдать за других, умирать за других и скорбеть.
Посмотришь на глобус — где наших людей не положено.
А что поражает: мол, надо, чтоб также и впредь.

И что удивительно: недруг в предчувствии мается.
Мол, Русь поднимается. Объединяется Русь!
Меня поражает, но Русь моя впрямь поднимается,
А с нею, бессмертной, неужто я не поднимусь?!

Дело ведь не в педалировании понятий, а в цели, о достижении которой поэт Надежда Мирошниченко и сказала в четырёх строках:

Я столько раз тропой ходила узкою,
А вот дождалась часа своего.
Я столько раз сказала слово р у с с к и е,
Что наконец услышали его.

Услышали, видимо, пока что не все, кому были адресованы поэтические посылы, но неравнодушные к судьбе России и русского народа люди услышали.

Накануне Нового 2011 года в Сочи трое гастербайтеров, приехавших из Средней Азии на заработки, изнасиловали и зарезали двадцатишестилетнюю русскую девушку. Все трое задержаны, идёт следствие. Но надеяться на то, что дело это получит широкую огласку, не приходится. Наверняка, местные власти этот факт захотят утаить от широкой общественности, а зря. Это необходимо хотя бы для того, чтобы девушки были разборчивей в знакомствах, чтобы приехавшие на заработки гастербайтеры знали, что любое нарушение законности с их стороны будет караться. И мне вовсе не кажется, что такие стихи Надежды Мирошниченко, как «Русский манифест», посвящённые Валентину Распутину, оставят равнодушными русских людей, а высокое понятие «Русь» читателями не будет воспринято так, как того ожидает поэт:

Не столицами только ты славишься Русь, а деревнями.
Там и тайна характера нашего и ремесла.
Почему-то мы можем представить лягушек — царевнами.
Да и где бы сестрица козлёночка-братца спасла?

Почему-то нам жаль целый мир, а себя не пожалуем.
И последней рубахой воистину не дорожим.
И по Млечному запросто ходим, как будто по палубе.
И над златом, кому посчастливится вдруг, не дрожим.

Он, конечно, не выгоден этот характер невиданный
Прежде всех самому, да такой уж случился народ.
Ну, а я расцветаю, как будто девица на выданье,
То ли песню услышу, то ль в русский войду хоровод.

Пропадёт моя Русь, так никто на земле и не выстоит.
Нету русским начала, и, видно, не будет конца.
И какой басурманишка в белую лебедь не выстрелит,
Всё вернётся стрела и убьёт самого же стрельца.

Что вы, чёрные вороны, по полю чёрному рыщете?
Что вы, чёрные вороги, наши считаете дни?
Нет, другого такого народа на свете не сыщете.
Мы не лучше, не хуже. Мы просто такие одни.

О достоинствах стихотворений чисто технического характера и говорить нет смысла. Поэт искусно владеет полным набором инструментария. В книге мне не встретилось ни одного никчемного стихотворения, вся поэзия высшей пробы. Даже в стихах-посвящениях Надежда Мирошниченко поэтическую планку не опускает, что часто бывает с иными поэтами. Читая же стихи, адресованные Анатолию Федулову, мужу поэта, удивляешься обнажённости чувств, запредельной искренности и широте души автора и понимаешь, что этому человеку вряд ли приходилось скучать, находясь в союзе с такой неординарной личностью, как Надежда Мирошниченко. И вообще в книге так щедро разлита любовь, адресованная мужу ли, детям ли, друзьям ли, товарищам ли по литературному цеху, России ли и русскому народу, что и разделить её невозможно. Одно перетекает в другое, усиливая третье. Диапазон тем в книге настолько широк, что только всепобеждающее чувство любви и могло разноплановые стихи, написанные в разные годы, объединить так, что книга получилась цельная, не занудная.

Поэзия Надежды Мирошниченко давно уже шагнула за пределы северной провинции и стала близкой и понятной в самых отдалённых уголках России не только русским людям, а всем, кому не безразлична судьба страны, всем, кто не мыслит своего существования вне влияния русской культуры и русской литературы, как неотъемлемой её составной.
Не исключено, что я, не являясь ни критиком, ни литературоведом, не показал в статье всей красоты образов поэзии Надежды Мирошниченко, не стал выискивать их истоков, не выявил все тонкости её мастерства, но сместил невольно некоторые акценты, попав в энергетическое поле замечательной книги и идя на поводу своего мировоззрения и своих же устоявшихся предпочтений. Но я не жалею.

Справка.
Виталий Геннадьевич Серков родился в 1956 году на Вологодчине. Окончил в 1979 году Ленинградское военное училище железнодорожных войск и военных сообщений. В 1995 году исполнял обязанности коменданта железнодорожной станции Червлёная в Чечне. Автор поэтических сборников "Свет памяти", "Соборные звоны", "На кресте" и "Звёзды и листья". В 2007 году вышла самая полная на сегодняшний день книга "Душа моя скорбит" (г. Таганрог). Живет в Сочи.

Вернуться на главную