Через крошечную дырочку в суконном одеяле, которым было изнутри завешано небольшое окно саманного дома, в прохладную комнату пробивается солнечный луч. В кромешной темноте, развалившись на корпешке, постеленном на кошме и стараясь удержать журнал в пучке света, Орынбай читал «Крокодил», свое любимое издание. Сон одолевает его, и журнал, то и дело, чуть не выпадая из рук, то зависает над кошмой, то падает на подушку.

Орынбай испуганно вздрагивает, трет кулаками слипающиеся глаза и, из последних сил, снова принимается за чтение.

Неприятно скрипнув, тихо отворяется дверь комнаты.

«Пришли! – сжимается сердце Орынбая. – Покоя не дают, только и ждут, караулят, покуда уйдешь!»

Закрыв склад, он пораньше ушел домой. Все равно начальство за ним особо не следит – доверяет, да и время уже, буквально через какой-то час-полтора, будет обед, а на улице – жара за тридцать, да и не хочется сидеть одному в полупустом, пусть и прохладном складе.

«Наверное, снова строители приехали с объектов, получать стройматериалы, – подумал он, но не пошевельнулся, продолжая гадать лежа и неподвижно. – Или жена пришла с работы, сейчас она начнет готовить обед».

Орынбай уже несколько лет успешно заведовал складом в совхозном строительном участке. Был в меру приветлив, в меру увертлив, в меру хитер, как и все завсклады. Словом, был не дурак и на своем месте. В общении с простыми людьми был немного высокомерен, заносчив, видимо, сказывались издержки производства, и в свои сорок лет должность завсклада считал великим достижением.

Прислушавшись, Орынбай лениво перевернулся и, отложив в сторону журнал, посмотрел на дверь.

Робко переступая, в комнату тихо вошла бабка Дарига и, в нерешительности, остановилась. Попав с улицы в темноту, она ничего не разбирала и не могла разглядеть.

Орынбай, с облегчением вздохнул и, не двигаясь, продолжал лежать. Также и бабка не подавала никаких признаков своего присутствия, но и уходить не собиралась. Подозрительно неприятная и продолжительная тишина насторожила Орынбая.

«Пришла, что-то просить», – сразу догадался он и, бесшумно отвернувшись к стене, сделал вид, что не слышит.

Однако и бабка Дарига по простоте своей не думала сдаваться. Немного привыкнув к темноте, она робко прокашлялась.

– Есть кто в доме?

Когда надо было просить что-то, бабка, всегда заходила так, тихо, крадучись, как кошка, словно хотела что-то выследить или кого-то подкараулить. Этого Орынбай боялся и за данную причуду на дух терпеть не мог соседку. Если же, она приходила просто так, без какого либо дела – с ходу кричала с порога, по-простецки шумела на весь дом.

Иногда, Орынбаю казалось, что бабка Дарига видит его нутро насквозь и, из-за этого, он еще сильнее недолюбливал свою соседку.

– Есть, – сонно и недовольно, будто только проснулся, пробурчал Орынбай, все также не двигаясь. – Кто это?

Он понял, что дальше притворяться спящим бесполезно, бабка все равно его достанет.

– Здравствуй, Орынбай-жан, – обрадовалась бабка. – Случайно не помешала?

– Случайно нет, – Орынбай начал злиться, что она попала в точку, но, подумав, решил разрядить обстановку, поздороваться: – А, это Вы? Извините…

Вытянувшись и разминувшись, он сел на корпешку.

– Зашел вот, прилечь на минутку, – устало сказал Орынбай, с видом человека, свернувшего горы. – Так намучаешься, устанешь за день, как черт…

– Не говори, и так понятно, – сочувственно соглашается бабка Дарига и вздыхает: – Я то знаю, ответственность-то, какая лежит на тебе. Не каждый справится…

Орынбаю становится немного приятно от лестных слов соседки, но все равно, не может расслабиться и в напряжении выжидает, о чем и что попросит бабка Дарига.

– Замучилась совсем, – жалуется соседка. – Не знаю, где его и найти. Как его? Фу, ты! Забыла, старая…

Орынбай чувствует, что бабка хитрит. Тут, как говорится, чья возьмет. Он лихорадочно начинает соображать, что же она у него хочет выпросить...

– А-а! Вспомнила, – обрадовалась она.

Бабка Дарига озабоченно глядит по сторонам, стараясь зацепиться за что-то, припомнить.

Орынбай перестает дышать.

– Сорняк такой, акроп называется, – вспомнила она. – Трава такая, растет как веник, для соления нужна…

«Уф-ф, – отлегло на сердце у Орынбая. – Укроп еще ничего. Хорошо, что не краски или стройматериалы».

– Посмотрим, – повеселел он, неуклюже переворачиваясь на корпешках и, отбросив в сторону журнал, тяжело поднимается с места. – Пойдем бабушка, сейчас, поищем.

Орынбай выходит во двор и нехотя, проходит в огород. Ни на шаг, не отставая от него, семенит следом в калошах бабка Дарига.

Сильно слепило августовское полуденное солнце. На заросших и неухоженных грядках, уже сморщившись, перезревали помидоры, желтея, лопались пузатые огурцы. Орынбай заметил, что уже начала прорастать бурьяном дорожка, делящая огород на две половинки и выходящая на зады, к сараям.

– Запустила! – тихо, незлобно ругнулся Орынбай, пробираясь через высокую, пыльную траву. – Мне, с моей нелегкой работой, пропади она пропадом, некогда смотреть за двором, а она – палец о палец не хочет ударить. Сколько, добра, зазря пропадает!..

Бабка Дарига понимающе молчит и, стараясь не рассердить его, послушно следует за ним. Она прекрасно знает возможности своей соседку, которая разрывается между детьми, фермой с двухразовой дойкой и домашним хозяйством.

Орынбай, невольно перепачкав в пыли свои брюки, подводит ее к небольшой кучке выгоревшего и осыпающегося укропа. Подумав, он делает широкий жест:

– Вот. Наберите сколько надо.

– Ба-а! – восклицает бабка Дарига. – Так он же весь выгорел! Неужели, у вас больше нигде его нет?

– Нет, – хмуро отвечает Орынбай. – Вроде б кончился… Жена, кажись, тоже собиралась солить.

– И весь уже вышел? – хитро удивляется соседка.

– Да, вышел, – по привычке, срывается у него с языка.

И тут же, он спохватывается, пожалев, что поторопился с ответом. Орынбай знал, что на другом конце его огромного огорода остались целые заросли укропа, половина из которых все равно осыплется и пропадет. Вначале ему было лень идти туда по жаре, а потом просто расхотелось показывать весь огород соседке, так как частенько ей изменяло чувство меры.

«Ладно, перебьется бабка, – успокоил он себя. – Все равно уже сказал, что нет укропа. Надоела. Просит и просит. То краску ей давай, то замазку, то укроп…»

Бабка Дарига с изумлением смотрит на Орынбая и совсем не торопится уходить.

– Ты, наверное, забыл, Орынбай-жан, – будто прочитав его нехорошие мысли, говорит соседка. – Ты занятой человек, можешь и не знать, что у тебя растет во дворе…

Он раздраженно ждет, когда закончит говорить бабка. Соседка, нервируя и пугая Орынбая, хитро заглядывает ему в лицо.

– Ведь прежде, чем зайти к тебе в дом, – вкрадчиво рассказывает она, – я обошла весь твой огород. И вон там, на краю, – бабка Дарига показывает рукой. – Полно растет этой заразы-то – и чисто по-русски выговаривает – укропа-то. А то может, и человека-то не стоило беспокоить, если нет…

Соседка, довольная, что проучила прижимистого Орынбая, притворно заискивающе смеется.

Орынбай растерянно глядит на бабку Даригу.

– Да, ладно уж, берите, что хотите, – конфузится он, уразумев, бабка ловко провела его. – Смотрите сами. Я не знаю, где, что? Этим жена занимается. Мне работать надо!

Пристыженный бабкой, он какое-то время обескуражено стоит во дворе, затем тихо направляется в дом.

– Ничего, ничего, спасибо. Я много не возьму, – щебечет бабка Дарига, довольная собой и, собирая в охапку укроп, громко удивляясь, продолжала: – Ба, ты погляди, тут у вас и хрен растет, и перец, и чесночок…

– Да вы берите, сколько вам надо. Все равно пропадет, – остановившись, уже на крыльце, кричит ей Орынбай. – Соберите и перца, и чеснока. Если жена не соберет, все равно все пропадет…

Бабка Дарига уже не слушает его.

– Ты только погляди, – тараторит она и, не разгибаясь, ловко забрасывает к себе в подол все то, что попадалось ей под руки. – И укропчик, и перец, и чесночок. Все у тебя есть, для добрых людей. Спасибо, милый, что в пользу людям, то не пропадет…

Зайдя в дом, Орынбай начинает нервно ждать жену. «Где она ходит?» – злится он и смотрит на настенные часы. До обеда оставалось еще полчаса. Орынбай садится за стол и начинает разглядывать рисунки на скатерти, затем берет в руки районную газету.

«Вот тебе, бабушка и «акроп»! – изумляется он про себя. Ни читать, ни спать ему уже не хотелось. Он снова представляет себе бабку Даригу, бойко рыскающую по огороду и все подряд закидывающую в свой подол. – Придумала же, как меня провести...»

Орынбай качает головой, поражаясь старушечьей хитрости. Он долго думает о чем-то и, кисло, усмехнувшись, говорит себе вслух:

– Тебе, бабушка, «акроп», а мне, недотепе – порка!

Орынбай сокрушенно думает о нелепости своего положения, в которое попал только благодаря своей часто излишней и неуместной скупости. На деле получилось так, что бойкая и смышленая бабка, не думая, будто специально выдумала для него что-то вроде моральной порки и прочистки мозгов от излишней жадности и хитрости!

Он потрясен метким значением случайного слова, получаемого от обратного чтения слова «акроп» – порка! И ему уже кажется, что хитрющая бабка неспроста придумала и употребила это слово.

«Вот задала мне бабка порку! Моральную! И поделом! – Не перестает удивляться Орынбай. – Чтоб не зазнавался больше, паразит и не хитрил, и не жадничал по мелочам…»

1981 г.