ЛЕТЯТ МОИ САНИ…
Под небом морозным и чистым
Катушка полна детворы.
Летят мои сани со свистом
От самой макушки горы.

Крутя поводком, как вожжами,
«Раздайся!» – кричу я гурьбе,
И смотрит мне вслед с обожаньем
Девчонка из пятого «Б».

Полозья подкованы сталью,
Поют на январском снегу.
То лягу, то сяду, то встану –
Вот только взлететь не могу.

Но всё же, ликуя, на случай
Я руки, как крылья, простёр,
Поскольку всё глаже и круче
Заезженный в лоск косогор.

А ветер лицо обжигает,
Из глаз выбивает слезу.
И все, кто навстречу шагает,
Кричат: «Осторожней внизу!»

Спасибо, друзья, за вниманье,
Да что там! Доверюсь судьбе,
Покуда глядит с обожаньем
Девчонка из пятого «Б».             

ГАРМОНИСТ
Когда-то меня в нашем Таскине
Народ гармонистом знавал.
Огонь я мехами цветастыми
В девичьих сердцах раздувал.

И, помню, платочком с каёмочкой
Одна промокнула мне лоб,
Погладила, будто котёночка,
Рассыпала под ноги дробь.

Она была самой красивой,
Да только была не моей,
Но я улыбался игриво
Лукавому взмаху бровей.

Гармонь пополам переламывал,
В пляс пальцы пускал по ладам.
Мне роль забубенного малого
С трудом удавалась тогда…

Зря парни от зависти стыли
И тайно следили за мной –
Я с хромкой проулком пустынным
Один возвращался домой.

* * *
Ты пойми меня,
Ты пойми меня,
Городская моя, городская,
Что всё снится мне речка Тимина
С покачнувшимися мостками.

Над берёзами, над дорогами
В небе яркая позолота.
Лес кукушками голос пробует,
Куличками свистят болота.

Всё мне видится наше Таскино,
Косогоров зелёных оправа…
Как ни дороги твои ласки мне,
Я привыкну к ним поздно иль рано.

Охладею… С таким уж изъяном я.
И хоть верен был женщинам вроде бы,
У меня любовь постоянная
Только к родине, только к родине…

Ты прости меня,
Ты прости меня,
Городская моя, городская,
Но уеду я к речке Тиминой
С покачнувшимися мостками.

ПОРТРЕТ
Когда-то в юности далёкой
Я обречённо был влюблен.
Портрет землячки волоокой
Я прятал в бабкин медальон.

Совсем малюсенек (должно быть,
Отвергнут паспортным столом)
Был тот портрет моей зазнобы
С овальным белым  уголком.

Налюбоваться им я мог ли,
Когда на нём едва видна,
Как в перевёрнутом бинокле,
Была желанная она?

И чтоб её к себе приблизить,
Чтоб рассмотреть её красу,
Я приникал к толстенной линзе
До красных вмятин на носу.

Но всё напрасно, всё бесплодно,
Лишь наплывали  на меня
На меловом лице холодном
Глаза, лишенные огня.

Любовь моя прошла, конечно,
И я расстался с тем селом,
Как, впрочем, и в делах сердечных –
С увеличительным стеклом.

ВОЗДУШНЫЙ МОСТ
Я из мужчин другого сорта.
Мне ни к чему воздушный мост.
Коль влюблена, какого чёрта
Писать, тянуть кота за хвост?

С утра приди к Аэрофлоту,
Возьми прямой билет на ТУ,
Уж если впрямь живёт охота
В тебе к воздушному мосту.

Ну, а писать мне бесполезно.
Чего темнить? Чего кружить?
Ведь я люблю тебя. Железно.
Лети. Женюсь, И будем жить.

* * *
А мне всё снится бирюзовый,
Блистательный январский день,
И эти наши перезовы
В сквозном лесу: «Ау! Ты где?»

И всё сигналит светофором
Мне твой оранжевый берет
Срединным светом, за которым
Ни да, ни нет, ни да, ни нет.

И всё бегут туда, где небо
Земной касается межи,
По незапятнанному снегу
Две параллельные лыжни

С упрямым чувством интервала.
Но я-то знаю всё равно,
Что где-то там, за перевалом,
Им пересечься суждено.

ЖЕНИХ
Мороз!
Но варежки за поясом.
От побуревших рук – дымок.
Да он не парой, санным поездом
Сейчас орудовать бы мог.
Ещё бы!
Заложив с усердием
Нетерпеливых вороных,
Он полетит в село соседнее,
Бедовый таскинский жених.
Не потому, что подходящая
Невеста в Таскино редка,
Но так завещано от пращуров –
Примчать её издалека
(Хотя бы и без сундука).
Половиками сани устланы.
Сияют бляхи на шлее.
И сват поглаживает усики,
Уже слегка навеселе.
Вот сани дрогнули, калачиком
След изогнулся на снегу,
И коренник, играя клячиком,
Коснулся мордой о дугу.
Сверкнули молнией подковы,
Крутнул вожжами над собой
Жених – и вытянулись кони,
Хвосты по воздуху – трубой.

И, глядя вслед ретивой паре,
Приставив руку козырьком,
Подумал каждый: «Видно, парень
Вернётся не порожняком…»                                           

СКАЖИ МНЕ ПРАВДУ
Скажи мне правду, Бога ради,
В улыбке губы не криви.
Любви не может быть без правды,
Равно как правды без любви.

Ответь, хотя бы дрогни бровью,
Я всё пойму и всё прощу.
Той правды, спаянной с любовью,
Всю жизнь я жажду и ищу.

Так заповедал Правый Боже
И так ведётся меж людьми:
Любви  без правды быть не может,
Равно как правды без любви.

ЦВЕТЫ ДАРИТЕ ПО ВЕСНЕ…
То, что обычно почитаешь блажью,
Весною осенит, как сверхидея,
И вдруг поймёшь, что это архиважно –
Дарить жене живые орхидеи.

Пускай вы к ней, как к шлепанцам,
                                                привыкли
И говорите ей два слова в сутки,
Не думайте, что в суть её проникли,
Через цветы – тропинка к женской сути.

Взять на бегу – ну, что вам стоит это? –
Букет цветов на рынке иль в киоске…
Не дожидайтеcь осени и лета,
Возможно, их у вас не будет вовсе.

Цветы сейчас дарите, по весне,
Когда тоскует женщина в жене.

ЧЕРЁМУХОВЫЙ ЦВЕТ
Как это всё-таки жестоко:
Опять черёмуховый цвет,
А я тебя не видел столько
И зим и лет, и зим и лет.
Что между нами за преграды?
Границы и материки?
Да нет, живём как будто рядом,
На берегах одной реки.
И чтоб тебя увидеть в мае,
Когда черёмуха в цвету,
Проехать стоит мне трамваем
Одну короткую версту
По коммунальному мосту.
Но не решаюсь я годами
На этот шаг, как он ни прост.
Пролёг, наверно, между нами
Не только коммунальный мост.
И о свиданиях тоскуя,
О расставаниях скорбя,
При встрече, может, я рискую
В тебе увидеть не тебя.
Рискую хрупкий мир разрушить,
Живу которым с коих пор,
Услышать голос равнодушный
И равнодушный встретить взор.
Как это всё-таки жестоко…
В висках черёмуховый цвет,
А я тебя не видел столько
И зим и лет, и зим и лет.

НА СВИДАНИЕ
Праздник или будни ли –
Опять лечу я к ней
По просеке, прорубленной,
Средь уличных огней.

Куржак мне выткал бороду
По пояс от виска,
И всё же в нашем городе
Весна, весна, весна…

Спешу я на свидание
Под парусом любви,
И мне навстречу здания
Плывут, как корабли.

Боюсь – столкнусь, крушение –
И всё пойдет ко дну.
Спасёт лишь притяжение
К заветному окну.

Сквозь непогодь сердитую
Прорвусь на парусах.
Я знаю, что следит она
За стрелкой на часах.

РАЗЛУКА
Ну, вот…
Ты разлюбила и уехала,
А я остался и не разлюбил.
И этот блеск в глазах твоих ореховых,
В глазах твоих лукавых разве был?

И разве были ночи, осиянные
Огнями приворотных фонарей,
И эти губы, губы окаянные,
И поцелуи у твоих дверей?

И этот шепот, трепетный и вкрадчивый,
И этот нервный ток в сплетенье рук?
А если было, что всё это значило?
Лишь то, что встречи – вестницы разлук?

Всё плыли тучи с редкими прорехами
И дождь кропил на горький чернобыл,
Когда ты разлюбила и уехала,
А я остался и не разлюбил. 

ТАЙНА
Если встретится случайно
Фотография одна,
К этой женщине печальной
Не ревнуй меня, жена.

Нет, не просто из приязни
Тот портрет я сохранил,
Пачку писем с тайной вязью
Фиолетовых чернил.

До сих пор, когда мне грустно,
Я читаю в тишине
Свод признаний безыскусных,
Адресованных ко мне.

Я душой кривить не стану,
Мол, шутя её любил.
Извини, что в эту тайну
Я тебя не посвятил.

Правда, вскрытая жестоко,
Ничего бы не спасла.
Пусть хранится писем стопка
В нижнем ящике стола.

МИНУСИНЬЕ
                Александру Кулёву
В Минусинье небо сине,
Дали сини в Минусинье,
И на диво там красивы
И синильги, и аксиньи.
А ещё жила в Подсинем,
На пороге Минусинья,
Хороша и неспесива
Молодайка Ефросинья.
Я когда-то был в Подсинем
И влюблялся в Ефросинью,
Да и мной, ещё не сивым,
Увлекалась Ефросинья.
Мы сидели на тесине
Возле дома Ефросиньи
И весь вечер голосили
«Я люблю тебя, Россия…»
Помню, помню, ярче синьки,
Фросин взор из-под косынки…
Говорят, у Ефросиньи
Ныне дочь большая – Сина
И что Сина та красивей
Всех синильг и всех аксиний,
И что сватался к той Сине
Аж какой-то…абиссинец.
Я не против абиссинца,
Но обидно за подсинцев,
За тесинцев, большеинцев
И за прочих минусинцев…
Потускнеет Минусинье
Без дочуры Ефросиньи.
…Снова мы по Минусинью
Летом с другом колесили:
Меж Ничкой, Сизой, Подсиним,
По увалам, по низинам,
Вдоль боров, берёз, осинок,
Обступавших тракт Усинский,
Мимо кур, гусят с гусыней,
Красных дев – ничкинок, инек,
И сизинок, и подсинек –
Ефросиний и аксиний…
И всё опять превозносили:
«Ах, Минусинье, Минусинье!»

НАСЧЁТ РАЗВОДА
Бывают такие, бывают
Моменты почти каждый год,
Когда я в душе затеваю
С дражайшей своею развод.

Впряжёт, как при матриархате,
Словцом стеганёт, как хлыстом, –
И скрипнешь зубами: «Ну, хватит!
Уйду, пожалеешь потом!»

Я вынес бы всю процедуру,
Позор пережил и беду…
Но где еще русскую дуру
Такую на свете найду?