Алексей ШОРОХОВ
Во время памятных Пушкинских дней, проходивших в послереволюционном Петрограде, когда Блок в последний раз говорил городу и миру о назначении поэта, Владислав Ходасевич сказал пророческие слова о том, что нам предстоит «перекликаться именем Пушкина в надвигающемся мраке». Блок, озаглавивший свою последнюю, ненаписанную книгу «Чёрный день», думается, тоже говорил о «надвигающемся мраке». Равно как и «о лёгком имени Пушкина», противостоящем этому мраку. Почему Владислав Фелицианович Ходасевич, родившийся в польско-еврейской семье, да ещё и крещёный в католичество – при гибели исторической России «уходит» именно в Пушкина, и даже дальше – в Державина? Ведь его не менее известный и куда более родовитый современник, Владимир Набоков, в это же самое время жалеет о том лишь, что «не успел рассовать» Россию «по карманам». Ну, там образы, впечатления, запах пыли на просёлочной дороге после дождя. В общем, впрок… А тут Пушкин, Державин… Не только же, чтобы «привить классическую розу к советскому дичку»? Значит какие-то более серьёзные, неподвластные революциям скрепы бытия ищет поэт? Это вопросы далеко не праздные и даже не настолько далёкие от поэзии, как может показаться. Ведь многомиллионными жертвами, гибелью своих не-святых поэтов и святых Новомученников и Исповедников Россия оплатила ХХ век, «переварила коммунизм» по слову Распутина. И сегодня, после очередной революции, глядя советские фильмы, разве не хочется повторить вслед за Георгием Ивановым: «Какие прекрасные лица, И как это было давно»? И это не кажется кощунством. Потому что мысленно видишь уже эти лица в разломах рухнувшей большой когда-то страны и на полыхающих огнём и дымящихся кровью окраинах нынешней. Да и в самом сердце её. Значит, опять – «в надвигающемся мраке». Ещё больше сгустившемся. И тут снова возникает «лёгкое имя Пушкина». «Золотое сечение русской культуры», – по определению П. В. Палиевского. Возможно, что и золотое сечение самой русской души. И вместе с Пушкиным – теперь уже неразлучно – имя выдающегося русского поэта и блистательного литературного критика Владислава Фелициановича Ходасевича. Окликающего нас именем Пушкина. …И ещё. Есть о Ходасевиче одно общее место, собственно «биография», которую поэт выбрал себе сам. «Не матерью, но тульскою крестьянкой… я выкормлен». И в этих же дорогих строках о собственной кормилице он говорит про обретение «мучительного права – любить и проклинать» свою Родину. Так вот, вскормленный русской культурой поэт никогда этим «правом проклинать» не воспользовался. Но оставил загадку – загадку десятилетнего молчания в поэзии, до самой смерти. Молчания, которого бы устыдились многие издающие сегодня по десять книг стихов ежегодно. Если бы имели эту возможность – устыдиться. Оставил он нам и саму загадку поэзии, ведь: никто не объяснит , (в сокращении опубликовано в «Литературной газете» от 25.05.2011 г.) |