Алексей ШОРОХОВ
Неожиданный Мандельштам
(К 120-летию рождения поэта)

POLACY!
Поляки! Я не вижу смысла
В безумном подвиге стрелков:
Иль ворон заклюет орлов?
Иль потечет обратно Висла?

Или снега не будут больше
Зимою покрывать ковыль?
Или о Габсбургов костыль
Пристало опираться Польше?

А ты, славянская комета,
В своем блужданье вековом,
Рассыпалась чужим огнем,
Сообщница чужого света!
Октябрь 1914

После семидесятилетнего забвения стихи Мандельштама вернулись в русскую жизнь. В последовавшие за этим двадцать лет к его поэзии получил доступ самый широкий круг читателей, как в России, так и за её пределами. Поэт прочно и по праву вошёл во все мыслимые и немыслимые антологии русской поэзии ХХ века и в учебники по литературе, по его творчеству написаны сотни диссертаций. Казалось бы, можно только радоваться…

Но вряд ли именно такое возвращение порадовало бы поэта. Дело в том, что нынешняя, несколько истеричная, «любовь к Мандельштаму» меньше всего связана с его поэзией. Возвращение поэта в родную культуру оказалось отравлено «политикой», которую он так ненавидел. Из него сделали своего рода либеральную икону, «мученика режима», «жертву ГУЛАГа» и лично Сталина. Чуть ли не «русофоба», чуть ли не «европейца», презиравшего «всё русское».

И это его! Раз и навсегда влюблённого в Петербург, зачарованного имперской мощью Северной столицы России; это его, заворожённого нежнейшим кружевом Московского кремля и кремлёвских соборов, «с их итальянскою и русскую душой»! Сегодня очень трудно найти «неканонические» стихи поэта в широком доступе. Везде подаётся знаменитая эпиграмма на Сталина, далее немножко любви, немножко культурологии, немножко Чёрного моря, всё. Патриотическая лирика Мандельштама практически изъята из культурного обихода. А ведь он не был сторонним наблюдателем начавшейся Мировой войны! Уже в октябре 1914 года поэт пишет стихотворение Polacy! (Поляки!) , напрямую продолжающее пушкинское «Клеветникам России».

И это именно о ней, о своей родине (Осип Мандельштам родился в Варшаве), в очередной раз предавшей Россию, он говорит: «Рассыпалась чужим огнём/Сообщница чужого света!»

Самой большой удачей своей жизни Мандельштам считал дружбу с Гумилёвым и Ахматовой. Трудно представить, чтобы Георгиевский кавалер, убеждённый монархист и православный христианин Николай Гумилёв дружил с человеком, не любившим и не понимавшим Россию.

Соборы вeчные Софии и Петра,
Амбары воздуха и свeта,
Зернохранилища вселенскаго добра,
И риги Нового завeта.

Не к вам влечется дух в годины тяжких бeд,
Сюда влачится по ступеням
Широкопасмурным несчастья волчий слeд,
Ему вовeки не измeним.

Зане свободен раб, преодолeвший страх,
И сохранилось свыше мeры
В прохладных житницах, в глубоких закромах
Зерно глубокой, полной вeры.

Это отрывок из стихотворения «Исаакий под фатой молочной бeлизны» , написанного ровно 90 лет назад, цитирую его с особенностями старой орфографии по изданию: О. Мандельштамъ. Tristia. Petropolis, Петербургъ-Берлинъ, – 1922 г . В молодости Мандельштам крестился в протестантской общине, позже много и восторженно писал о католической культуре, но в час народной беды поэт восходит именно по ступеням одной из святынь Православия – Исаакиевского собора Санкт-Петербурга. Это о чём-то, да говорит…

«Мне на плечи кидается век-волкодав» - так он скажет о своей судьбе и о всём безбожном ХХ веке. Жернова истории перемалывали в ту пору миллионы человеческих судеб и по эту, и по ту сторону границы. Вспомните «о потерянном поколении» у Ремарка, Хемингуэйя, Фолкнера… А впереди ещё был Гитлер и газовые камеры, американские ядерные бомбардировки и общечеловеческий напалм. Кто-то выживал в этих жерновах, кто-то ломался. Кто-то исчезал навсегда.

Осип Эмильевич Мандельштам погиб в 1938 году от тифа, под Владивостоком. Так и не доехав до места своей второй ссылки. «Птицей Божьей» называл его ближайший друг и первый поэт русской эмиграции Георгий Иванов. А ещё: «поэтом – в самом чистом, самом беспримесном виде».

(Опубликовано в "Московской правде" (25.01.2011)


Комментариев:

Вернуться на главную