|
СРЕДИ ЛИП
1
Я прóжитых дней не забыл, не прибавил,
Где ночью сырой средь лепечущих лип
В любовном чаду своё сердце оставил,
И мне показалось: я вправду погиб.
А ты среди листьев, смеясь и балуя,
То жадно играла, то нежно лгала,
И жарким огнём своего поцелуя
Меня опалила и небо зажгла.
Сияли жуки, светлячки и улитки,
Земля озарилась, как будто бы днём.
И долго во тьме лепетавшие липы
Сгорали со мною – последним огнём.
2
Не истончится лист, судьба не откачнётся,
Когда среди веков я вдруг тебя найду.
И тот – минувший век – из-за тебя начнётся,
Я к липе вековой неслышно подойду.
Ведь это Пушкин здесь с прелестницею славной
С восторгом пировал под липою густой.
И небожитель Фет преображался фавном,
Окрестность огласив: – Любимая, постой!
Степенный, смуглый Блок из прошлого являлся,
И томно, и легко, как Ангелы с небес.
Под липою сидел, с тобою целовался,
А, может, уносил тебя в небесный лес.
Терзался Пастернак, и ночью шёл под липы
С любимою своей прощаться навсегда.
В аллее золотой ветвей тяжёлых скрипы
Звучали, как небес осенняя гряда.
И лишь Есенин пел и глубоко, и звонко:
– Ой, липа ты моя, зелёный мой прибой!
И рядом ты была – красавица-девчонка…
Ах, это ты была! И рядом я – с тобой…
3
Мир многомерный отражается,
В прозрачном небе, как в трюмо.
К моей душе летит, снижается
Очарование само.
А я и вправду – очарованный
Тобой, уже который год –
Твой поцелуй, тобой дарованный,
Несу, спасаясь от невзгод.
Ступеньки лет – живая лестница,
По ним, не замедляя бег,
Ко мне от Пушкина прелестница
Перебежала через век.
* * *
Мне жить в самом себе не просто,
Не просто мне в себя смотреть.
Во мне ворочается космос,
Как будто раненый медведь.
И я постичь себя пытаюсь,
Непостижимое узреть.
Борюсь с собой,
с собой братаюсь,
Стремлюсь любимую согреть.
Моя любовь, как дальний остров,
Глядит в меня издалека.
Там бьются волны, светят росы
И проплывают облака.
Там жизнь вершится без нажима,
Там вспышки глаз и угли губ
Нацелены неустрашимо
В мою космическую глубь.
И я, большой, неизмеримый,
По краю космоса лечу.
И слышу: – Я с тобой, любимый!
Лететь мне рядом по плечу.
Любимая! Не стань постылой,
А коль остынешь, помни впредь:
Погибну я среди пустыни,
Как будто раненый медведь.
* * *
Я себя совершенно не знаю,
Может, чернь – я,
а, может быть, – знать.
Среди многих и прочих, страдая,
Я пытаюсь себя распознать.
Я себя совершенно не знаю
И гадаю порою: кто я?
А любовь моя – рана сквозная,
А любовь – гильотина моя.
Я себя совершенно не знаю,
Постигаю себя каждый день.
Рядом – кто-то… Ты кто, дорогая?
– Я твоя безутешная тень.
У меня покосилось сознанье,
И сказал я себе или всем:
– Я себя совершенно не знаю
А тебя я не знаю совсем.
И ответила тень: – Я похожа
На тебя всею кровью своей,
Всею болью,
любовью,
всей кожей.
И тогда-то поверил я ей…
В БОЮ
Я каждый день живу в бою,
В атаке неприкрытой.
Я вижу Родину мою
Развенчанной, убитой.
И я с утра вступаю в бой
Со злом и фарисейством,
С чиновной сворою тупой,
С холуйством и плебейством.
Порою, загнанный, как зверь,
Смотрю в окно слепое
И задыхаюсь от потерь
Проигранного боя.
А рядом тысячи врагов
Идут за мной по следу,
Готовят лёд глухих оков
И празднуют победу.
Не спят мои леса, поля,
Свод неба нависает.
Меня родимая земля
Находит и спасает.
Стою, к Байкалу прислоняясь,
И посреди планеты
С ним чую родственную связь
Повстанца и поэта.
Я на победное крыльцо
Взлетаю легкокрыло
И в бой иду. Своё кольцо
Не зря ты подарила.
ЯСТРЕБ
Раздался в небе клёкот ястребиный,
Перечеркнул небесный окоём,
И ястреб, словно роковой убийца,
Вдруг вырвал сердце бедное моё.
Схватил, понёс над чёрными полями,
Над пылью трактов, пеной городов.
Из сердца – в небе – исходило пламя.
Я умереть, казалось, был готов.
Но вдруг с земли
раздался верный выстрел…
Я знал, я чуял, что стреляла ты,
И пуля небо рассекла со свистом,
И ястреб рухнул с белой высоты.
Я жизнь терял, я умирал как будто,
Среди железных вышек и людей,
Жизнь сорвала, как паутину, путы,
И сердце мне вернула из когтей.
* * *
Прозреваю ночь десятым зреньем
И в ночи тебя боготворю.
По какому щучьему веленью
Превратилась ночью ты в зарю?
Ты себя во тьме не различала,
Я тебя во тьме не проглядел.
То ли это космос величавый,
То ли я тобою овладел.
Выйду с головою неприкрытой
Из обычных рамок бытия.
В космосе, Медведицей разрытом,
Оказались вместе – ты и я.
ПРИНЦИП СЛУЧАЙНОСТИ
Какое сиянье, какая случайность
Нас бросили в этот туманный рассвет?
Мы будто бы раньше
с тобой не встречались,
Но ты меня знала, а я тебя – нет.
Ты мне говорила, а время молчало.
Но ты подготовила встречу в душе…
Она в те часы началась не сначала,
А сразу – стремглав – с середины уже.
Так ты ощущала, и я так подумал…
Ведь это не важно: не видеть, не знать.
Господним предвестием с неба подуло,
Что надо случайность,
как данность признать.
И ты не гляди на меня так печально,
Не прячь своих слёз и родного лица.
Ничто на земле не бывает случайным,
Ничто не случится без воли Творца.
* * *
Красивая и яркая, как звёзды,
Среди людских потоков, городов –
Ты пробегала мимо.
Было поздно,
Но я тебя увидеть был готов.
Я ждал, когда стремительное чудо
Замедлит шаг, замедлит свой полёт.
Смотрел и ждал,
надеялся, покуда
Не разобьётся сердце – мой пилот.
ОСЕНЬ-ЛЮБОВЬ
(триптих)
1
Осень, родня моя! Буйная, знойная осень!
Кровосмешенье багровой и жёлтой листвы.
Тайна и спесь. Всё смешалось,
всё близости просит,
И поцелуев, и сладкой истомы травы.
Осень-любовь, не гляди на меня в изумленье,
С бритвой опасной лечу на восторге любви.
Осень-любовь,
сохрани эти годы-мгновенья,
Чтобы измазать меня в своей сладкой крови.
2
Я люблю тебя, осень! Ты рыжая и золотая,
Ты мне стоны свои,
свою жгучую страсть сбереги.
Я в тебе уже весь, я в изгибах твоих пропадаю,
Только ты меня жди и спаси на пороге пурги.
Там зима упадёт на тебя – загорелую, осень,
И, наверно, сгорит от багрянца рябины твоей.
Это вьюга меня по лыжне звездопада уносит,
Но я снова с тобой,
хоть и жить мне на небе вольней.
3
Разожгу свою душу среди белопенного поля,
Где кочуют снега и где мыши в соломе снуют.
Разве осень ушла?
Разве нет уже счастья и боли?
А на небе созвездья о доле небесной поют.
Осень, где ты сейчас? Я тебе освещаю дорогу
Своим рыжим огнём,
источающим пламень души.
Выйди, осень-любовь, из-под снега до Бога!
Ты спасала меня! Я спасаю тебя! Поспеши!
ПАРАД ПЛАНЕТ
Твой шаг ко мне – и радость, и вниманье,
Где я, как будто, святорусский князь.
Твой шаг ко мне – земное бытованье
И некая космическая связь.
Я различаю многоцветный голос,
Где ласточки живут среди высот.
В веках небесная раскрылась полость,
Ты выпала из неземных красот.
В огне моё расплавилось сомненье,
Исчезла неизбывность бытия.
И понял я: есть высшее стремленье
Создать тебя, и это был бы – «Я».
Я – это ты. Так выпало на картах.
И звёзды не воздвигли слово «НЕТ».
И выстрел был. Ты сорвалась со старта.
И в небе начался Парад Планет!
БОЛЬ
Ты где-то реяла в ночи,
В глубинах рая или ада,
И мне кричала: – Не молчи!
А я молчал и в бездну падал.
Твердела ночь и жизни соль.
Во мне звенел твой дерзкий голос.
Я ощущал такую боль,
Как будто сердце раскололось.
Казалось, что не унести
Мне тяжкой боли.
Жизнь пропала.
И вдруг откуда-то «Прости!»
Сверкнуло и у ног упало.
Я еле двигался в ночи,
Боль из души не уходила.
Ты мне шептала: – Не молчи!
Ведь я тебя всегда любила.
Заря разлилась из горсти
Живых небес. Ушла тревога.
Услышал я твоё «Прости…»
И счастье вымолил у Бога.
* * *
Журавли поплыли в просини
Над осеннею рекой.
Что мне делать с этой осенью,
С этой жадною тоской?
С жизнью, в крошево порубленной
Мной самим среди потерь.
И с тобою, мной погубленной,
Что же делать мне теперь?
Тучи тёмные стараются
Над землёй слезами стать.
Мои годы собираются
Журавлями улетать.
Вот и сны меня забросили…
Не хочу я в поздний час
Оставаться в этой осени
Без твоих бездонных глаз.
ПОЗЁМКА
Позёмка белая метёт,
Вокруг меня петлёю вьётся,
И поле жизни остаётся
Не пройденным сквозь этот гнёт.
Позёмка воет и гудит,
И синим пламенем играет,
А в поле жизни – тварь сидит,
Слова и чувства пожирает.
Уж столько на моём пути
Врагов, лгунов и тварей было!
Прожить – не поле перейти,
Но эта жизнь меня любила.
И я любил, я страстно жил,
Пришитый к женскому сословью.
Бывало, что не дорожил
Твоей тоской, твоей любовью.
– Прости! – вздыхал я глубоко…
Ты плакала, смеялась звонко.
…И заметала широко
Мой крестный путь змея-позёмка.
* * *
Елизавете Оводневой
Так хочется чистого снега
И света колючего дня…
А помнишь, как было: с разбега
Ты, ахнув, уткнулась в меня!
Уткнулась… И вздрогнули парки,
Качнулись деревьев верхи,
Цвели поцелуи-подарки
И падали с неба стихи.
Кружилась луна, словно лира,
А мы среди лунной земли
Не видели бренного мира
И видеть его не могли…
Свет бил из небесного лона,
И ворон над нами кружил,
Он помнил туман Альбиона
Где Дарвин, наверное, жил.
А мы позабыли про время,
Про тайную суть ремесла…
Мы жизнь поцелуями грели,
Чтоб мимо она не текла.
Такое бывает не часто,
Быть чуждым оно не могло,
И белое дерево счастья
Из чистого снега взошло.
* * *
На всю оставшуюся жизнь
Ты – моя боль и наважденье.
Тебя молил я – отвяжись,
Но ты дарила наслажденье,
Непроходящую тоску,
Невосполнимую разлуку,
Шептала мне, припав к виску,
Что ты испытываешь муку,
Когда бываешь без меня,
Когда молчишь в тиши со мною.
Ты изо льда и из огня,
И ты не можешь быть иною.
Ты мне сказала: – Положись,
На судьбоносное мгновенье.
…На всю оставшуюся жизнь
Ты – боль моя и наважденье…
* * *
Ты мне нужней день ото дня,
В земной тиши, в живом полёте.
Ты вырастала из меня,
Из сердца нежного, из плоти.
Ты выбегала, как ручей,
Навстречу мне весной гремучей.
...Среди летучих дней, ночей
Нас обуял безумный случай.
Тобою ранен я насквозь,
Ты сто веков меня любила…
И потому – земная ось
Одним ударом нас пробила.
* * *
Ночью предо мною в вещей темени
То цветок раскроется, то глаз…
Мы с тобой – во времени! Вне времени!
Мы живём и в прошлом, и сейчас!
Там, за мглою, дальнее мерцание
Говорит о прошлом, о былом,
Где с тобой не знал я отрицания,
Счастлив был, как пьяный за углом.
В поворот вписался не напрасно я,
Где летели сны и поезда,
Рёбрами почувствовал и разумом,
Как во тьме мигала мне звезда.
Будущее, прошлое во времени
Я успел разведать – я горазд!
Ночью предо мною в вещей темени,
То цветок раскроется, то глаз…
* * *
Ах, между нами километры,
Но ты на дали не смотри,
Спеши ко мне по зову ветра,
По зову счастья говори.
В огне любви горит окрестность,
В любви – такая круговерть,
Что нас с тобой бросает в бездну
Любовь, похожая на смерть.
Любовь кружúтся неотступно,
Как птица феникс, надо мной,
И ты – сиятельна, доступна
Со всей своею красотой.
Ты – молния, ты жечь горазда,
А я – живой громоотвод.
Твоей любви горячий раструб
Воспламеняет небосвод.
На небесах дорога мглится,
Не гасят Ангелы костров.
Слиянье наше долго длится
Среди мерцающих миров.
* * *
Друг другу кажемся пустыми,
Любовь утратила полёт…
Неужто мы с тобой застыли
И превратили чувства в лёд?
Давай уедем на болота,
Где рухнул в омуты закат,
Где отыскать себя охота,
Идя по жизни наугад.
Давай, посмотрим диких уток,
Давай, увидим их полёт
На сломе уходящих суток…
Неужто в небе тоже – лёд?
И потому, взлетая, утка
Не может этот лёд пробить…
Их, не взлетевших, видеть жутко,
И невозможно пособить.
Неужто – лёд душе потребен
И небу?! Холод, не балуй!
А, может, лёд в душе и в небе
Пробьёт наш жаркий поцелуй?!
* * *
Я – искуситель-змей! И я тебя пытаю,
И я тебя в ночах пытаюсь усмирить.
Да, я – крылатый змей, я над тобой летаю,
Божественную суть намерившись открыть.
Я падаю на дно непревзойдённой страсти,
И тут же ввысь лечу – зови меня, зови!
В разломах жизни мы разорваны на части,
Но в целое, в одно! – срастаемся в любви.
* * *
Появилась, свалилась – ужасная –
На пути, в моих грёзах, в сети.
Говорила то смело, то жалостно,
То дерзила, то пела: – Прости!
Свою душу терзаньем измучила
И влюбилась, и стала цвести,
Как жасмин, или роза колючая,
И назад не посмела уйти.
Исколола меня, искровавила,
И ступила на гвозди сама…
Острой лаской пронзила, оплавила,
От которой – сошёл я с ума.
Появилась, была уготована
Мне судьбой, чтобы не умирать!
Её страстным огнём завербованный,
Буду я вместе с нею сгорать.
* * *
Любовь и жизнь, вы разминулись,
Уже не слышится: – Прости!
И посреди осенних улиц
Былого чувства не спасти.
Не отрезвить чужую дерзость,
Не разомкнуть в пылу уста.
И на лету уже не держит
Нас – одержимых – высота…
* * *
А что такое темнота,
Когда тебя несёт сквозь ночи,
И душу гложет немота,
И память выедает очи?
А что такое миг любви?
Он был к Офелии привязан,
И ты то в пепле, то в крови
Терял её, теряя разум…
И ты душою не криви:
Давно ушли друзья и гости…
И твой последний миг любви,
Как Гамлет, бродит на погосте.
* * *
Беспробудно светит день, тот, который грянул
В жарко-льдистом декабре, обуздал меня,
Поцелуями раздел, сделал дивно-пьяным
И огнём окольцевал посреди огня.
Неусыпна жизнь моя, время неусыпно,
Расточительна судьба посреди широт.
В ней сто тысяч наших встреч –
ярких, ненасытных
И кружащих, словно вал, дней водоворот.
Беспросыпно жду тебя на горячем ложе,
Чтобы видеть, как в бреду яростных атак
Обернулась ты ко мне, чтобы видеть тоже,
То ли ливень грозовой, то ли тяжкий танк.
Неусыпна ты во мне, ставшая твореньем
Мною созданным в стихах и в живом чаду.
Вот и стала на века ты стихотвореньем…
Ненасытную тебя – где ещё найду?
* * *
Под солнце взлетела ворона
И сердце моё унесла.
А память, не зная урона,
К ней с кровью моей приросла.
А память ударила больно
По коже моей, по глазам…
Ворона кричала раздольно,
Ей боль моя, словно бальзам.
Она убрала, как на тризне,
Из сердца всё то, что срослось
В единую плоть нашей жизни,
И яркой любовью звалось.
Она над полями кружила,
Где солнечный луч догорал,
И каркала неудержимо,
Пока я в снегах умирал…
* * *
Тебя так много и так мало,
Когда меня целуешь всласть.
Ты на полвека опоздала,
Ты очень поздно родилась…
Но всё равно со мною рядом
Ты оживаешь, ты поёшь,
Ты расцветаешь диким садом,
И по судьбе наотмашь бьёшь!
– Уйди! – кричишь, –
не стой меж нами!
Не разрывай любви вовек!
Играешь и горишь, как пламя,
То вдруг, холодная, как снег,
Сидишь, предчувствием объята,
Молчишь и плачешь подле дней
Любвеобильных, необъятных,
С которыми ещё сильней
Охота быть, не расставаться,
Любить, как в бездну улетать,
Всей страстью
чувствам отдаваться,
Себя до донышка отдать.
* * *
Я погряз в грехах неимоверных,
Я упал с последней высоты.
Около тебя, как дым неверной,
Не нашёл сияющей звезды.
Господи, да как же мне пробиться
К свету или мраку твоему?..
Что мне делать? С высоты разбиться
Или сесть в железную тюрьму.
* * *
Что меня так бессердечно гложет
Ранним утром и на сломе дня?
Мы с тобой, любимая, похожи,
Ты ведь вырастала из меня…
Вырастала, телом расцветала,
Я тебя под звёзды уносил.
Ты на ложе страсти трепетала,
В нашу осень падала без сил.
Ты была, как будто бы без кожи,
Так любила, так ждала меня…
Что меня так беспрестанно гложет,
Словно пламя чёрного огня?
ЗМЕЯ
Подарю свою рубашку изо льна, из сна живого,
Что соткал на диком поле, провалившись в колее,
Ниоткуда возвестившей – о себе! – во мгле лиловой,
Очень странной, очень дерзкой, изумительной змее.
Подарю себя однажды, как живительную кожу,
Извивающейся, гибкой и талантливой змее,
Чтоб струилась, становилось на меня во всём похожей,
И, обвив меня собою, оставалась в забытье.
От меня не уползала, не двоилась, не кусала,
Позабыла про кресало, зависала в темноте,
И меня бы не бросала, ну а я – Дерсу Узала –
Её кожей став навеки, поселился б на хвосте.
Пусть не рыба-кит змеюка, но с ней можно жить и ладить,
Ведь змея с моею кожей – это кто же? Это я?!
Я с собой хочу ужиться и змею – любить и гладить,
Подарю её себе я: здравствуй, юная змея!
* * *
Я знаю, я чувствую, вижу:
Эпоха сжимается вновь.
Я время набухшее выжал –
И брызнула алая кровь.
Я где-то во времени долгом
Свой путь, свою долю искал…
Я пел, как Некрасов на Волге,
Как Чехов – смотрелся в Байкал.
Но время меня торопило,
Пытало железом меня,
На знойном ветру прокалило,
Вдохнув в меня силу огня.
Во мне первородно, глубоко
Любовь трепетала моя…
И страждущим, веющим оком
Искал я таких же, как я.
…Светило лицо молодое,
Горя вдохновенным огнём…
И солнце вставало гнедое,
И я становился конём
Тем самым отчаянным, красным,
Которого мальчик купал…
Ты реяла девой опасной
Среди купидонов и скал.
Взрывались в Нью-Йорке высотки,
В ночи колебалась земля…
Коня рисовал Петров-Водкин
И тот уносился в поля.
СИНИЦА
А жизнь ещё, как будто длится,
Хотя все вешки снесены…
И вечность медленная мглится
Среди стеклянной тишины.
Как птица, вспархивает ветер
Ночь загоняет под крыльцо…
Взмахнёт синицы лёгкий веер
И опахнёт моё лицо.
Мне так охота затаиться
И видеть, как в зазорах мглы
Ко мне летит моя синица,
Чтоб пеньем оживить углы
Моей души многострадальной,
И радость из неё добыть…
Летит она из рощи дальней
Мою тоску растеребить,
Разворошить моё сознанье,
Растормошить слепую кровь,
Да так, чтоб сердце распознало
Во мгле последнюю любовь.
О РАЗДВОЕННОСТИ
Я скажу: ты – дерзкая по нраву,
Забываешь, как себя вести,
То молчишь, то чинишь мне расправу,
А потом хватаешься – прости!
Ты бываешь и другой. Глубокой,
В нежность окунающей меня.
Трепетной, летучей, многоокой,
В преломленье острого огня.
Чувствую в тебе, как будто двое
Борются и бьются меж собой.
У одной – гортанный шум прибоя,
Небо и затишье – у другой.
Эта ваша несоединённость
Разрывает и меня порой.
Несоединённость – удалённость,
И она не кажется игрой.
Надо воедино вам спаяться…
Обе-две, послушайте меня!
Надо очаровывать, смеяться,
И не быть, как тяжкая броня.
Не глумиться, не срываться в злобе,
И себя до капли отдавать.
Вас ведь двое. Поостыньте обе
И меня не смейте предавать!
* * *
Теперь осталось, как преданье:
Зима, цветы и поезд твой.
Живое – за стеклом дыханье,
Моё – в той страсти роковой,
Которая, как речка, билась,
Горела, как рябины кисть,
Не исчезала, не двоилась,
А только поднималась ввысь.
Она не смела распыляться,
И не хотела – только брать…
Давала право – вновь влюбляться,
И возрождаться, и сгорать.
ЛИСТОПАД
Ах, какой листопад, ах, какое земное смятенье!
Вдруг вздымается мир или тучное море листвы,
Загорается сад, зажигаются тленом растенья
И жуки, и цветы, да и нам не сносить головы.
Ах, какой листопад! Как в лесу обагрились рябины!
Брызжет алая кровь или ягод рябиновых гроздь
Снова целится в нас и роняет на жёлтую глину,
Где боярышник встал и впивается в тело, как гвоздь.
Перестань, листопад, разрывать наши чувства и жилы,
Не кружи, листопад, и не жги золотые тела.
Мы и сами в чаду нашей страсти лесной закружили,
Посмотри – нас любовь или жёлтая глина сожгла.
* * *
За два рубля поношены
Были мои глаза…
«Москва 1919 года»,
Елизавета Оводнева
От железных птенцов, от пробитого неба,
От холодного дна и пустого окна
Ты уходишь в себя.
И берёзовый невод
Ловит душу твою и молчит тишина.
Ты качаешь печаль ненаписанных строчек,
Отрываешь от глаз неприступную высь.
А судьба или гром над тобою грохочет,
Или это из сердца стихи понеслись.
Почему-то привиделись Блока – двенадцать,
И разбитое в тёмном подъезде окно.
Век двадцатый ушёл,
а тебе восемнадцать,
Почему тебе снится российское дно?
Почему тебе снятся винтовки, пикеты,
И Гражданской войны то свинец, то слеза,
И Москва, и глаза, что поношены кем-то,
А ведь это – твои голубые глаза.
Девятнадцатый год улетевшего века
Пред тобою предстал,
как неведомый гость…
Там Цветаевой боль нарядилась в калеку,
И в Елабуге плыл в балку всаженный гвоздь.
ПОЛЯНА
Расстелила ночь свои постели,
Утеплила дали и луга.
В тальниках запели коростели,
Провожая талые снега.
Расстелила ночь свои туманы,
Спрятала дороги и дымы.
Прибрала безлюдную поляну
Ту, что навестить посмели мы.
Там лукавым ветром опахнуло
Волосы желанные твои,
Там ты вспять мне годы повернула,
И в душе запели соловьи.
Ввергла в страсти,
острые, как сабли,
И, влюблённым голосом звеня,
Отдавала всю себя до капли,
Превратила в юношу меня.
Полдень жизни, корень медоноса –
Всё соединилось на века.
Ночь разъяла поймы и покосы
И вернула небу облака,
Где мы в полночь падая, как спьяну,
Укатились сослепу под ель,
Превратили мягкую поляну,
В сладкую медовую постель.
* * *
Я тебя не найду у пустого причала,
Где в осенние дни среди злой немоты
Ты искала меня, ты, как чайка, кричала,
Но дороги усталые были пусты.
Ты в пустынном порту поднимала до неба,
Поразительно близкие небу глаза,
Ты искала меня, твоя вещая треба
Со щеки укатилась, как будто слеза.
Ты исчезла, ты вдруг превратилась в завесу,
Чтобы только спасти от безумства меня.
Я не знаю ты где? Я слоняюсь по лесу,
Не изгнав из пространства ни вздоха, ни дня.
Неужели тебя не настигнет железо
Нежной страсти моей, что запомнила ты…
Я увижу тебя, возвращаясь из леса,
Я достану тебя из ночной темноты.
Снова высвистит сердце мелодию жизни,
Упадут из высот наши гнёзда в тиши.
Я сегодня в себе – поднебесное вызнал:
И мечусь, и летаю на крыльях души…
* * *
Говорят, парадоксальна,
Говорят, ужасна ты,
Змеевидна и астральна,
Словно райские цветы.
В небе ветры просквозили
И до рая донеслись,
Где мы яблоко вкусили,
Разметав и даль, и высь.
С высоты на землю гляну
И глазами вдоль земли
Всё ищу я ту поляну,
Где мы вдруг с ума сошли.
Бают, ты – осина, ива,
И тонка, и зелена…
А я знаю: ты – красива,
Нежным трепетом полна.
Говорят, что ты нахальна,
И – купаешься в крови…
А я знаю: идеальна
И невиданна в любви!
|
* * *
Я знаю: ты – солнце и глина,
Ты яркая вспышка огня,
Ты – смерч, ты – живая лавина,
Вобравшая плотью меня.
Ты – битва, ты – копья ристалищ,
Ты – холод и дерзкий свинец.
И кто зазевается – свалишь,
Ославишь, убьёшь, наконец.
И всё-таки кажется странным:
Живёшь ты с собою в борьбе,
Горячая рваная рана,
Зияет всей болью в тебе.
Огонь пожирающий душу,
Неправое дело творит.
Я чую и небо, и сушу,
И как в тебе море горит.
Но я твой огонь опрокину,
На локоны смерч разделю,
Возьму тебя ловко, как глину,
И нежное чудо слеплю.
Сломаю летучие копья,
Расплавлю холодный свинец.
Ты – лава и всё же, подобье
Моё, мой отважный стрелец!
Ты выбросишь мягким движеньем
Себя мне навстречу и вот
Ты станешь моим отраженьем
И рана в тебе заживёт.
* * *
Будь отчасти резкой, но не дерзкой,
Остывай от ярости легко.
Из минувшей жизни полудетской
Не уйди чрезмерно далеко.
Оставайся ясной, неподдельной,
Не теряй себя, не суесловь.
Даже ночью долгой и метельной
Поверяй гармонией любовь.
* * *
Почему, скажи, так чудно, почему, скажи так странно
Нас судьба соединила в свете зимних вечеров?
Мы почуяли с тобою – жить ни поздно и ни рано,
Нелегко найти друг друга посреди слепых миров.
Неужели зимний вечер так судил, рядил, лелеял
Нашу встречу золотую? И дышал, и замирал,
Чтобы в жарком поцелуе мы найти себя сумели,
Чтобы ты заумирала, чтобы я заумирал.
Мы сплетали наши руки, мы ласкали наши пальцы,
Мы живительную силу друг из друга извлекли.
Неужели мы – живые – в тёмном космосе скитальцы?
Почему нашли мы землю и себя на ней нашли?
Я не ведаю, не знаю, что на небе приключилось,
Что стряслось на белом свете, чтобы встреча нас сожгла?
Почему соизволенье от Всевышнего явилось,
Чтоб любви неизъяснимой с неба молния сошла?!
* * *
Взгляну в тебя – себя увижу,
Взгляну в себя – тебя найду.
Тебя вовеки не обижу
У нас – обоих – на виду.
В себе надёжную опору
Любви и верности – найдём.
Вдвоём легко идти под гору,
И в гору вместе мы пойдём…
БАГУЛЬНИК
На горé разметался багульник,
Как малиновых вспышек река.
Я сегодня раздольник, разгульник,
Приглашаю во двор облака,
Чтоб закрыли багульник туманом
И устроили мне торжество:
Лебединым построившись станом,
Подарили любимой – его.
СОН О ВОЙНЕ
Я не выдам тебя никому
Ни в своём, ни в чужом дому.
Не шепну твоё имя ветрам.
Я тебя никогда не предам.
Крылья тяжкие выброшу ввысь,
Я тебя умоляю – держись!
Знай, не судят любовь по годам.
Я тебя никому не отдам.
« W . S .» Елизавета Оводнева
Проваливалось сердце в бездну,
Вздымался чёрный ворон сна.
И крику в горле было тесно:
Тебе мерещилась война.
Хлеба дымились и покосы,
Качалась тьма небытия,
И дыбились у века космы,
Как будто космоса края.
Земля трещала, словно глобус,
Взрывался в будущее мост,
И падал взорванный автобус,
Как будто сердце – под откос.
Ты получила пулю в спину,
В тебе ко мне рванулась жизнь,
И ты, жива наполовину,
Мне с неба крикнула: – Держись!
Ты всею жизнью, всею кровью
Меня спасала в этот миг.
И это значилось любовью,
Переходящею на крик…
* * *
Исчезнет небо. Западня
Взметнётся мне навстречу.
Вы не увидите меня,
Меня похитит вечер.
На небе сумрачном луна
Разломится на части.
И глухо выплывет со дна
Последнее ненастье.
Тревога саблей полоснёт
Уснувшее доверье,
И счастье взвоет и уснёт
Собакою за дверью.
И свистнет сабля вновь и вновь,
На части нас разрубит,
И своевольная любовь
Тебя во мне разлюбит.
* * *
Стану будить и ловить наше прошлое в памяти нежной,
Буду стремителен, ярок, а сердцем возвышенно-тих.
Стану искать и искать тебя в далях безбрежных,
Там, где и ветер, и вечное море – вбирает мой стих.
Не ошибусь, если вдруг в листопад в тишине предвечерней
Сердцем учую и свет, и летящие крылья твои.
Там мы любили друг друга в осеннем чаду, где теченье
Вечности сладостной билось и было – одно для двоих.
* * *
Наверно, ты уже не сможешь
Из тени вызволить себя…
Попробуй – вылези из кожи,
Не восторгаясь, не любя?!
Ах, да! Ты вовсе не любила
Своей запутанной судьбы,
И потому себя забыла,
И потому ушла в рабы…
* * *
Летит земля неистребимая
В неисчислимые миры.
Ты вся – моя, ты вся – любимая,
Ты – свет непознанной игры.
Внутри тебя бушует вольница,
Томится неспокойный грех…
И ты летишь, как будто конница,
С безумной жаждой на успех.
Ко мне ты Господом приставлена,
Чтоб неизменно рядом быть,
Ты – мой Ковчег, – моё пристанище,
Нам к Арарату вместе – плыть!
Чтоб чернота, как дымка, таяла
И отступала немота,
В тебе Есенин и Цветаева
Переплелись, как два жгута.
Дожди опять грозятся слякотью,
Для поцелуев мало дня.
Ты – несусветная, ты – всякая,
Ты вырастала из меня.
Пускай зима навстречу катится,
И льдины рухнут с высоты…
Я расстелюсь небесной скатертью,
Чтоб только не упала ты.
* * *
Не думал я, что может сбыться,
Чего и быть-то не должно,
Что можно больно так влюбиться,
Когда влюбиться – не дано.
Влюбиться, будто бы разбиться
Среди летящих в бездну лет,
Влюбиться, словно позабыться,
И вдруг узнать, что ты – согрет!
Что ты любим любовью зримой,
И ты, как волк или сатир,
Несёшься неостановимо,
На свой кровавый брачный пир!
В наземных кручах уносимый,
Ты в бездну делаешь бросок,
И на глазах своей любимой
Ты разбиваешься с высот.
* * *
Твой сердолик упал сквозь темень
В небытность, в пропасть из огня.
И я в тот миг почуял – в темя
Во сне ударили меня.
Тот сердолик в твоём браслете
Мне снился много-много дней.
Во сне я видел – камни эти
Сияли на руке твоей.
А рядом плыло привиденье,
Скрывая сатанинский лик.
…Был той зимою в День рожденья
Тебе подарен сердолик.
* * *
Зовёт Полярная звезда –
Дымит угарная дорога.
Идём до Страшного Суда,
Идти осталось уж немного.
Ты шла сначала без меня,
Потом со мной, как не со мною.
Испепелилась от огня,
Хотя не мучилась виною.
Тебя сжигала суета,
Ты шла и вовсе не летела.
Ты понимала – ты не та,
Но быть иною не хотела.
Тебе не мыслилось тужить,
Жизнь прихотливая свистела,
И, кажется, спокойно жить,
Тебе уже мешало тело.
Пыталась ты себя убить,
Свою судьбу превозмогая.
Но ты другой не можешь быть,
Поскольку ты живёшь – нагая!
Нагою будь, но не пустой,
Хотя ты – в искушеньях ада…
Ты не останешься звездой,
Поскольку ты – звезда распада.
Мы оба встанем за чертой
Своей любви испепелённой..
Нас под Полярною звездой
Найдёт палач,
в топор влюблённый...
* * *
Укокошила, убила,
Раскрутила – так и есть!
Как под танком пропустила,
От себя не защитила.
Неужели это месть?!
Выяснять не буду – кто мы?
Выяснять не буду – где мы?
Ты прекрасно это знаешь,
Как за птицами лететь.
Ты командуешь, камлаешь
И, опять-таки, не знаешь
На какой из многих клавиш
Нам положено сидеть.
От себя не отпускаешь,
Страстью смертною ласкаешь…
Неужели ты лукавишь?
Вот бы в душу посмотреть!
* * *
Ты здесь сидела, заживляла чувства,
Зубрила, будто, жизненный урок.
И не было ни света, ни искусства,
Лишь тьма глухая и стальной курок.
Так виделось и так, наверно, было,
Так принималось всё и до конца.
Не знаю я, быть может, ты любила,
Или любила тяжестью свинца.
А, может, ты на целый век застыла,
Уж никого на свете не любя,
А, может, глядя в собственный затылок,
Себя искала с видом на себя.
ВОРÓНЫ
В лесу деревья обнажили кроны,
Осыпались и листья, и плоды...
И на снегу угрюмые ворóны,
Как будто ищут тайные следы.
Они себя забыли в этом мире,
Забыли крылья на исходе дня,
И не взлетают – чёрные, как гири,
Или, как будто, это часть меня.
Молчат ворóны и деревьев кроны,
И ты одна стоишь среди ворон,
Сама, как будто чёрная ворона,
Среди осенних белых похорон.
СТЕНА 1
Кто между нами воздвигает стену,
Чтоб я разбился, пробивая брешь.
Кто подвергает каменному плену
Живое сердце? – подойди, утешь!
А дни болят и чувствуют измену,
Которая витает надо мной…
И сердце, замурованное в стену,
Наверно, рухнет вместе со стеной.
СТЕНА 2
Смотрю из зимнего окна,
Ищу свиданья лет минувших,
А там возводится стена
Из наших чувств, давно уснувших.
Молчит стена, а в ней сполна
Тревог, событий самых разных…
Всю ночь возводится стена
Из слов и помыслов напрасных.
Зачем стена? Зачем она
Ворочается в окнах белых?
Зачем возводится стена
Среди деревьев индевелых?
Моя в ней оторопь видна,
Твоя придуманность величья.
И долго ходит у окна
Свинцовый холод безразличья.
* * *
Ты лиловая, ты фиолетовая,
На тебе фиолетовый цвет…
Ты из космоса, страсти, из лета ли,
Из земных фиолетовых лет.
Помню лето бормочущим лепетом
Прорывалось сквозь сумрачный лес.
Плыл над миром пожар фиолетовый
В фиолетовом море чудес.
Я навеки душой унаследовал
Посвист лета и трель соловья…
Заклубился и стал фиолетовым
Среди тёмных столбов бытия.
НЕИЗВЕСТНОСТЬ
Да, она ощущает невестой
Всю себя среди вечных высот.
Потому что она – неизвестность,
Неизвестность, как в космос бросок.
Неизвестность – не боль и не робость,
С нею можно сойти со звезды,
Как с ума – это вечная пропасть,
Где бесследно теряешься ты.
Отыщу в неизвестности местность,
Где идёшь – неизвестная – ты
И несёшь сквозь
свою неизвестность
Неизвестные миру плоды?!
* * *
Есть что-то от Блока, от Блока ли
В мистическом высверке дней.
И в этом мятущемся локоне,
И тайной улыбке твоей.
Я думал – дышала туманами
Твоя истомлённая грудь.
А ты прожигала обманами
Мой верный и ветреный путь.
Спешила неверными тропами,
И рифму решила изгнать.
Летящую в даль – за сугробами –
Судьбу не сумела догнать.
Решила отринуть поэзию,
Уйти, не спасая любовь…
А надо всего-то по лезвию
Пройти и порезаться в кровь!
* * *
Мне жить, любить и тосковать
Начертано на длани Божьей.
Судьбу, как дольний мир, свивать
И вдаль идти по бездорожью.
Мне, не трезвея, суждено
Жить с хитроумною тобою.
Твоей судьбы веретено
Вдруг стало и моей судьбою?
Земная ось – веретено,
Она всё вертится и вертит
Тобою, мной, стучит в окно
И не покинет нас до смерти.
* * *
Я замечал: подвижны мысли,
Когда я мыслю о тебе,
И я – мыслитель – в этом смысле,
С моими мыслями в борьбе,
Во всём пытаюсь оправдаться,
Тебя, себя ли оправдать,
Быть правдой иль неправде сдаться,
Но лишь тобою обладать.
Ты говоришь, что я и вправду
Тебя, как собственность блюду.
Но неужели ты не рада
Со мною быть в раю? В аду?
Быть на седьмом, десятом небе
От близости, от той любви,
Что вознесла на самый гребень
И взмах души, и гул в крови!
…Так кто я – Авель или Каин?
Мне каяться или страдать?
А кто сказал: – Ты мой Хозяин!?
И после этого – роптать?!
* * *
Подвожу нелёгкие итоги
Времени, предательства, любви.
Люди – не властители, не боги,
Но идёт война между людьми:
Кто сильней, значительней, суровей?
Кто паденьем мерит облака,
И, умывшись собственною кровью,
Создаёт шедевры на века.
Кто несёт любви живое пламя
И, в венце терновом заключён,
На кресте возносится над нами,
Ну, а мы, как будто ни при чём.
ПЕТЛЯ
Мой медный яд – сильней вина –
Ты жадно пьёшь с моих ладоней…
W. S. Елизавета Оводнева
В жизни ты была иглою
И совсем не без причин
Ты была огнём, золою
И погибелью мужчин.
Ты была
старинным слепком
Афродитою была,
И в глазу орлином цепком,
Будто в прорези ствола.
Точно вихорь над землёю,
Ты неслась во все края…
Подружилась ты с петлёю,
Потому что ты – змея!
В этой жизни эфемерной
Бесконечно яд твой пью…
Я когда-нибудь, наверно,
Всё равно тебя убью.
БЕЗДНА
Из тесной сутолоки дня
Едва ли выберусь я к ночи.
Там нет огня, там нет меня,
Мне бездна выедает очи…
Раскроет бездна жадный зев,
Проглотит всё, что есть и было.
Там жизнь текла, звучал напев,
Там ты была и ты любила.
И я любил тебя одну,
Звалась ты дочерью небесной.
Теперь мы шаримся по дну
Сглотнувшей нас
глубокой бездны.
И не находим ни себя,
Ни мысли трепетной,
ни света…
Проплыли Ангелы, трубя,
Позвали нас, но нет ответа…
Мы слову ангельскому внять
Не можем в бездне,
словно в тине,
И крыльев сломанных поднять
В её чугунной горловине.
СТРАСТЬ
Какой полёт и свет в глазах!
Как нам встречалось и любилось,
Да так, что горячо в лесах
И жарко в небе становилось!
Когда-то – ты умела красть
Меня у всех! Стрелой звенела…
И так вздымалась кровью страсть
Что даже время цепенело,
Остановившись возле нас,
Оцепенев, не уходило.
Я забывал и день и час
И спал, не закрывая глаз,
И ты, как зверь, меня будила!
Ты обрывала струны лир,
Ты в зорях смешивала краски.
И превращались в плотский пир
Твои стремительные ласки.
Ты вся – стремнина, вся – забег
По тёмным далям сквозь ненастье.
Вставал Тибет, гремел Казбек,
Твоей разбуженные страстью.
Была ты – Нимфа, я – Сатир,
Себя из страсти мы лепили.
И пело в нас сто тысяч лир!
И пели – мы! И мы – любили!
ПОЭЗИЯ
Неизречённых слов произносить
Уже не можешь. Их не стало.
Их, словно плод, под сердцем бы носить,
Но ты их нянчить перестала.
Ты – не Орфей, спускаться в тёмный ад,
Не хочешь – Цербера боишься.
К тому же знаешь, чувствуешь: назад
Из ада ты не возвратишься.
Поэзия, как тонкая вуаль,
С твоей основы соскользнула.
Из ада в рай непроходима даль,
И ты в чистилище уснула.
Поэзия, ликуя и скорбя,
Навек ушла, не оглянулсь.
Наотмашь бьют метафоры тебя,
Чтоб ты в чистилище проснулась.
ГОВОРЯЩИЙ КАМЕНЬ
Упала ночь у моего порога,
Не ходит дом и не скрипят полы.
Звезда глядит в моё окошко строго,
Высвечивая тёмные углы.
Вон в том углу я обживал разлуки,
В другом углу я целовал тебя.
Внутри огня сплетались наши руки,
Друг друга пасть в объятья торопя.
Из дома шла пустынная дорога,
По ней судьба отмеренная шла.
По ней пытались мы дойти до Бога,
Но к камню нас дорога привела.
К нему в ночи мы обратили взоры,
Он оживал, оглядывая нас,
Потом сказал:
– Здесь раньше были горы,
Теперь один я с вами в это час.
Вдали вам счастья вечного не будет,
Берите всё, что ныне вам дано.
Вы оступились, вас любовь рассудит,
Ей быть судьёй – единственной – дано.
И замолчал. Мы трогали руками
Его окаменевшее чело.
Но не сказал нам говорящий камень
В немом пространстве – больше ничего.
А дом стоял – забытый и печальный –
В начале нашем и в конце пути…
И в нём тоска, как будто на причале,
Ещё не успевала к нам сойти.
…Дорогу дом отмеривал шагами,
Которую мы, кажется, прошли.
Сплотился с домом говорящий камень,
Где мы соединиться не смогли.
* * *
Рыдает цыганская скрипка
В байкальской моей стороне.
Ах, зыбкое время! Как зыбко
Мне плыть по житейской волне.
Срываться, как будто скрываться
По тёмным углам бытия.
Меж мной и тобой разрываться
И думать: где ты и где я?
Мне так неохота двоиться,
Свой облик искать вне себя…
И там, где двойник мой таится,
Там вдруг обнаружить тебя.
Ах, жизнь, ты такая поганка!
Весь век заставляешь страдать.
Быть может, поможет цыганка
Самих нас – в себе разгадать.
Какому такому тирану
Мы отданы были с тобой?
…Цыганка сердечную рану
Нашла и теребит струной.
Скорей погадай нам, цыганка!
Скорее печаль отними!
Но смотрят тиран и тиранка
Друг в друга, так смотримся мы…
…Забрезжит улыбка подранка –
Твоя ли, моя – в стороне…
Мы ждём, но пропала цыганка
Русалкой – в байкальской волне.
* * *
Стучусь в тебя,
как в собственные двери,
Но ты закрыта, как в берлоге зверь.
Свидетельствую – вот они потери,
Стучусь к тебе, но ты закрыла дверь.
Не отвечаешь на мои вопросы,
Накинув ночь на плечи, словно шаль.
Вонзаешь нестерпимые занозы
В мою неистребимую печаль.
Как будто молвишь: – Неужели больно?
Ведь я-то мышка, ну а ты – гора.
Мне слышится из-за двери невольно:
– Забыл, как больно было мне вчера?!
Я с содроганьем чувствовал бывало:
Ты отомстишь, вернувшись из огня,
Из той любви, где мной ты обладала,
И знала точно – победишь меня!
* * *
И светится осень, и светится небо,
И светит байкальская даль.
А жизнь –
это мной неразгаданный ребус,
А жизнь – это удаль-печаль.
Всё в мире первично: и солнце, и небо,
Где с солнцем сливается кровь.
И там, где я буду, и там, где я не был,
Там властвует только любовь.
И полосы жизни от зла оградимы,
Где мы проходили с тобой,
Но дали далёкие – непроходимы,
Хоть был горизонт голубой.
И там, где у моря иззубренный берег,
Мы шли… Между мной и тобой –
Блеснула разлука,
как вздыбленный Терек,
И он тебя сделал слепой.
Ты видеть уже не могла ни разлуки,
Ни нашего счастья вдали…
Махнула рукой и небесные руки
На небо тебя унесли.
* * *
Хочу себе я душу раскровавить
И выпотрошить все свои стихи.
Не надо, Скиф, смеяться и лукавить.
Твои стихи – они твои грехи!
Они в тебе, как иглы, как занозы,
И ноют сладострастрно, и болят,
И колятся… Неужто это розы!
Да, нет, не розы! Это кровь и яд!
В них восстаёт и бьётся средоточье
Нелёгких мыслей
и безумных чувств,
Которые тебя терзают ночью,
Покоя не дают тебе ничуть.
В них сущая любовь непостижима,
Она – твоя невольная беда.
Она уже с тобой нерасторжима,
Увы! – нерасторжима никогда.
* * *
Мои стихи – они меня буравят,
Пронзают каждый день и все – насквозь.
И, кажется, они меня прославят…
Цветаеву прославил смертный гвоздь.
Да, нет же, нет! Прости меня, Марина!
Тебя твои прославили стихи,
Ещё Париж, елабужская глина,
И все твои безумные грехи.
С грехами жить, как будто со стихами,
Стихи тебе твой затыкают рот.
А вот грехи останутся грехами,
Они живут совсем наоборот.
Им тайной жизни хватит чрезвычайно,
Грехи сладки, смертельно-глубоки…
Ещё одна Цветаева случайно
Мои пересчитала позвонки,
В который раз хватаясь тёмной ночью
За жизнь мою и принеся свою
В мою постель, и зримо, и воочью
У гибели у самой на краю…
* * *
Занимается свет между звёзд и былинок,
Он едва ещё виден. Он чист и лилов.
Я иду через лес, где роса и суглинок,
Где так радостно черпать мелодии слов.
Занимается свет, он ещё с полутенью,
Пробивается, стынет в пределах земных,
Но уже начинают являться растенья
Из густой темноты, из объятий ночных.
Полусвет, полутень ещё в небе играют,
Но восходит заря из сырой полумглы.
И виденья ночные в кустах замирают.
Покидая обжитые ночью углы.
Вот и рябчик проснулся, нырнула кедровка
Из ожившего кедра в сухой бересклет.
И упала звезда, зазвенев, как подковка
С твоего сапожка… И явился рассвет.
* * *
И скосы гор, и рваный ветер,
И в небе тот же старый мост,
Где я тебя однажды встретил
И через небо перенёс.
Но зренья не теряли горы,
Им было видно всякий раз,
Как наша суетность и ссоры
К земле придавливает нас.
По небу ласточки летели,
Покинув Родину, погост…
О, как они спасти хотели
Нас, не вернувшихся на мост.
Старинный мост во тьме качался
Среди упавших с неба звёзд..
И от небес не отличался,
Покрытый звёздами погост.
* * *
Неистовее нет моей души,
Неистовее нет моей печали.
Душа не знала горечи и лжи,
Когда её душою назначали.
Она ещё витала над землёй,
Ещё печали и потерь не знала.
И голову ни пеплом, ни золой
Среди летучих дней не посыпала.
Душа любила и могла любить
Другую понимающую душу,
Она старалась из себя добыть
И небо, и потерянную сушу.
Мир почернел
от беспросветной мглы,
Не стало жизни в море и на суше.
Запёкся луч на кончике иглы,
И в колокол небес звонили души.
* * *
Оступилась высота,
Облака с небес упали…
А была ли красота?
А любовь – она была ли?
Кто-то небо полоснул,
Как по сердцу острой бритвой.
Разум выстыл и заснул
Между тьмою и молитвой.
Опоздали поезда
К той любви, что пала в коме,
Как последняя звезда
В тектоническом разломе.
Мы, спалённые дотла,
Не спасёмся верной битвой:
Так и ты всегда жила
Между болью и молитвой.
ВОЛЧЬИ ЯГОДЫ
Знаю волчьи ягоды – крушину –
С давних, незапамятных времён.
Память неспроста разворошила
Про крушину сказку или сон.
Бабка мне в деревне ворожила,
Говорила древним языком,
Что однажды дерево крушина
Явится мне в облике другом…
Это будет некое созданье,
Что сойдёт из глубины веков,
Обретёт обличье, бытованье
И ухватку цепкую волков.
…Бабка проводить меня решила
В будущее на исходе дня.
Наварила зелья из крушины,
Напоив без памяти меня.
Долго не испытывал я жажды,
Бабка говорила во хмелю,
Что волчицу встречу я однажды
И её навеки полюблю.
Бабка, мне с тоской не разлучиться…
Лучше б ты сожгла меня вином.
Вот опять грызёт меня волчица,
И крушина воет под окном.
* * *
Люблю тебя даже сквозь время…
Е. О.
Мимо сердца чиркнула звезда
И как будто ослепила сердце.
Нам уже не деться никуда,
Друг от друга никуда не деться.
Будут падать с неба города,
Это души – или снова – звёзды.
Мы с тобою вместе навсегда
Нам с тобою расставаться поздно.
Всё что было – это не вода,
Что прольётся и не возвратится.
Мы прошли сквозь время,
сквозь года,
Чтоб в любви,
как в пепле, возродиться!
И поднимет руки тёмный лес,
И задышит тайна Мирозданья,
Посреди всклокоченных небес
Назначая – новое свиданье! |
