| |
НАЧАЛО
Гора молчалива и велика.
Некто опять приходит к ее подножью;
Маленький мальчик рассматривает облака,
Обиженно, жалобно. Со странной внутренней дрожью
Переводит взгляд вниз, на испачканную ладонь.
Делает вывод: раньше не было этих линий.
Шорох камней по склону: "Отче, избави, не тронь!"
С земли небесная твердь кажется слишком синей.
"Я вчера лишь упал, коленка сильно кровит.
Пап, я присыпал пылью, так будет легче?"
Вдалеке пошел дождь. "Смочи, от пыли горит."
Сзади, по камешкам, девочка: "Пойдешь купаться под вечер?
Я игру придумала нам. Она называется "прятки".
Это не страшно, весело. Давай, догоняй, Адам!"
Адам изгибается, чтобы достать колючку из пятки.
Дети заходят в еще не названный Иордан.
***
Разбитое окно – запасный, быстрый выход
В сырую плоть небес, из немоты в стихи,
В разлитую сирень, где слово – это выпад,
En garde, моя весна! Не так уж и плохи
Дни каменной тоски, где вечность так гранитна,
Что лишь прямая речь, как комариный звон,
Висела над свечой. С трудом, но было видно,
Сквозь ребра, сквозь бетон единственный закон,
Что бьется против тьмы. Примерный ритм ноль восемь
Империя проста, ее кумир – число.
Сквозь восемь раз по семь весна постигнет осень.
Так думал Велимир. Я меряю веслом
Сегодняшний разлив. И птичий крик тревожит
Озоновую ночь, просодию корней.
Слова ведь не сгорят, когда я буду прожит.
Они растут в земле, они парят над ней.
ВЗГЛЯД
«… Ибо взгляд есть кратчайшее расстояние
между двумя душами»
Край города. Здесь царствует полынь,
Здесь жизнь построена из кирпича и досок,
Китайского тряпья, дешевых крепких вин,
В чьем перегаре – слабый отголосок
Красивой жизни. Рядом, между двух
Домов, недалеко от бара,
Кривая яблоня нашла себе приют.
Ее душа скрипит, под ней плоды гниют;
И, вечером, медовый пряный дух
Мешается с тем самым перегаром.
Здесь старые дома под ржавой крышей,
В них солнце через грязное окно,
Точнее, через чистый уголочек,
Подглядывает. Видя, что темно,
Смещается чуть выше.
И тогда,
Поймав в себя тот световой пучок,
Вдруг мутный обывательский зрачок
Становится второй из точек.
Источником же стали небеса,
Ничуть не потемнев при этом;
И этой связью, этим странным светом
В таких домах творятся чудеса.
Там ежемесячный обыденный запой
Внезапно завершается несмертью.
В соседнем доме чудом жив слепой,
Которому по средам из конвертов
Зачитывает письма гопота
Своими ломкими сухими голосами,
А самый мелкий шкет идет кормить кота:
Кот жрет салаку, шевеля усами.
И этот самый шкет присутствовал при чуде:
Вчера взорвал петарду, едва не выжгло глаз.
Он вряд ли атеист, и вряд ли он им будет,
Он знает, глядя в небо, что там глядят на нас.
***
Осень тянется - страшно и нежно -
Мокрыми листьями - по щеке.
Время длится - плавно, бережно,
Так засыпает рыба в реке,
Так застывают соки в деревьях,
Трамваи пустеют, мерзнут - и в парк,
Так в истории тонут поверья,
Сама история пишется так.
Так, на плечах, кто-то вечность носит,
Да мне эта ноша - не по горбу,
Рот деревянный никак не спросит:
"Господи, милый, как там - в гробу?"
Голову - вверх, а в дубах - черные птицы,
И белым пером Бог на плечо садится.
КРОНОС
«…На расстоянии пяти дней от Британии, если ты поплывешь на запад, и три других острова, удаленных на равное расстояние от нее и друг от друга, лежат по направлению точки летнего захода солнца. На одном из них, согласно рассказу, поведанному ее обитателями, Зевс держит в заключении Кроноса, и древний Бриарей несет стражу и охраняет эти острова…»
Плутарх, «Лики Луны»
Есть часы, страшные, как печать.
Ее не сломать, не соскрести сургуч.
Смотри на часы, ты должен смотреть и молчать,
И, вот, секундная стрелка превращается в луч
Медного солнца, забытого в грязном окне,
Все будет вовремя, и не важно, когда
Сварятся макароны на небольшом огне…
Сухой можжевеловой веткой к тебе потянулись года.
А дальше, под метроном, тебе споет твоя кровь
Странную древнюю песню гиперборейских теней,
И сказано в ней, что время – это всего лишь бог,
Заточенный между пяти часовых камней.
СОН
Мне снилось: моя квартира похожа на морг.
Синюшный кафель злой чешуей вползает на стены,
Солнце в окне желтой таблеткой падает в смог,
Оно меня видит, я его вижу. Мы неизменны.
Так неизменно падают листья под крест,
Так неизменно те, кто в живых, просыпаются утром.
Так неизменно те, кто в живых, просыпаются без
Тех, кто ушел, тех, кто ушел. Это так мудро.
Стены вокруг, гладкие, гулкие.
Морг был пуст
Как чертова память, с которой удобно, лишь бы долой с глаз...
Окна без стекол и рам, так дышится легче. Пусть
Чья-нибудь память, однажды, все же, помилует нас.
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Ты слышишь, друг? Стучатся времена
В трухлявые ворота у границы.
Юродивый выходит из окна
Хрущевки на окраине столицы.
Его последний шаг обводят мелом,
И странный следователь, в белом,
Помоет руки розовой водой.
Запишет имена. Под ветром трепеща,
Кровавый расползается подбой
Его плаща.
Я слышу, как волнуется народ,
Спешит бабища с парой пустых ведер
На плац Семеновский, где вольнодумец Федор
Уже готов взойти на эшафот.
Петровский ботик пляшет на волне,
А новый Блок хрипит свои «Двенадцать»,
С усмешкой поворачивая мне
Свой череп. Остается клацать
От страха челюстью. O tempora, o mores –
Латынью не поможешь кораблю,
Что тонет.
Но, сквозь туман и морось
Виднеется наивное «люблю»,
Записанное на асфальте… вновь, и вновь.
И, почесав расквашенную бровь,
Колдырь, задрав кадык, увидит в небе синем,
Что ангелом расстрелянным любовь
Взлетает над Россией.
|
|
