1.

В предвечерний час на заснеженной деревенской улице, которая, достигнув высокого обрывистого берега реки Емвы, поворачивает и превращается в охотничью лыжню, объявилась таёжного вида девушка, одетая в тяжёлый, грубого тканья лузан, в чунях, с луком за спиной, с широкими, подбитыми камусом лыжами-лямпами на плече. Она оглядела дом справа, дом слева и побрела по взгорбку между санными колеями. Имя у неё было обычное – Ульяния, но горел в груди её небывалый огонь, беспощадный огонь мести.

Вышла из дома, что справа, женщина с пустым ведром, заметила чуженинку, остановилась.

– Здравствуй, добрая женщина! – печально обратилась к ней Ульяния.

– Здравствуй, девушка! Не надо ли чего?

– Нет, добрая женщина, ничего мне не надо. Только спросить хочу: нет ли в вашей деревне человека по имени Кэрт айка?

– Нет... Нет у нас такого! – быстро ответила женщина, смутившись, и засуетилась, даже отвернулась.

– Но... знающие люди говорили мне, что живёт у вас кто-то из родни его?.. – не отступала таёжница.

– Кто знает... – прошептала женщина и добавила громче. – Кэрт айка одинок...

– А может, бывал он здесь сам?

– Давно не бывал...

На крыльцо вышел молодой статный охотник по имени Йиркап, увидел Ульянию, замер, поражённый её грустной красотой, а она только мельком бросила на него рассеянный взгляд, вздохнула:

– Видно, мало троп в снегу пробила, мало костров лесных сожгла. Закрыта мне дорога к злодею Кэрт айке! – и пошла дальше по улице.

– Мам, кто эта красивая девушка? – спросил Йиркап.

– Проходящая...

– Ищет кого-то?

– Может, найдёт... – задумчиво ответила мать охотника и вдруг, словно стряхнула с себя сеть, поторопила. – Иди-иди, Йиркап, париться! Баня давно готова!

2.

– Далеко ли идёшь, милая, издалека ли путь твой? Кого ищешь? Или скрываешься от кого?

– Ищу я...

– Знаю-знаю, Ульяния! Кэрт айку ищешь. Из-за него твоя мать в Эжве-реке утонула... Стар он уже... Но, слыхала я, ремесла своего разбойничьего не бросил. Заходи, милая девушка, заходи в мой дом. Отдохнёшь с дороги, поговорим-побеседуем.

– Откуда ты меня знаешь, добрая женщина? – удивилась девушка.

– Я всё про всех знаю! – выкрикнула Марпида и даже ногой притопнула.

Из дома на резное крыльцо как раз вышел её сын, остолбенел, рот разинул. Марпида повернула к нему Ульянию, сказала ласково:

– Вот, милая, сын мой, Кассян, не последний человек. Нравится тебе наша гостья, сынок?..

Таёжница взглянула на обалдевшего парня без интереса и вновь обратилась к Марпиде:

– Если всё знаешь, скажи мне, добрая женщина, где же всё-таки искать мне Кэрт айку? А, может, есть где-то дети у него, жена?

– Всё – в своё время, красавица, – вонзила прямо в девичьи глаза свой чёрный взор Марпида и неожиданно посуровела, захолодела. – А ведь и в самом деле! Рановато ты, девушка, объявилась. Не пришла ещё твоя пора... Что тебе сейчас у нас в деревне делать? Ещё испортишь, что затеяно! Иди, Ульяния, в парму! Иди-уходи! Не оглядывайся!

То ли филин ухнул за домом, то ли сухостоина упала в ближнем лесу, тень прокатилась по улице, сорвала ветром с крыши снег – и прямо на Ульянию швырнула. Это Марпида своё колдовство в ход пустила, и, повинуясь колдовству, пошла таёжница из деревни, у самого обрыва встала на лыжи и исчезла в первых вечерних сумерках.

– Зачем такую красивую девушку прогнала? – обиженно подступил Кассян к матери.

– Молчи! Ты ничего не знаешь, – сверкнула она чёрными глазами. – В ней – ненависть, злоба, гнев и ярость, а ещё безрассудство и смелость! Это очень хорошо! Но ни к чему пока. Вернётся она...

– Когда же?

– Когда ненависть её понадобится.

– А глаза у неё... такие... Грустные... – размечтался Кассян.

Но мать обмахнула его рукавом, проскрипела:

– Забудь! Не для тебя она!

– Не для меня... – безвольно повторил парень.

– Она – ничья!

– Ничья...

– Не красивая она!

– Не красивая...

– Я красивее её!

– Красивее...

– Пошли в дом! Ну! – приказала Марпида.

И Кассян покорно повернул вслед за ней в дом.

3.

Никто не знает, что творится в бане, когда нет в ней людей. Может, фосфорически сверкая дикими глазами, банник в потёмках холодным паром парится, может, мышь скребётся, может, пустота там разлеглась на полу. И всё равно, прежде чем войти в баню, надо постучать по стене, предупредить хозяина о том, что люди в его владения идут. А Йиркап забыл постучать. Всё ещё стояла перед его глазами грустная девушка с лыжами на плече, и не знал охотник причину её печали. А очень бы хотел узнать. Чтобы прийти ей на помощь.

Вошёл он в предбанник, зажёг сальную свечу, положил чистое бельё на лавку, забормотал себе под нос, раздеваясь:

– Хотел бы я такую девушку в дом привести! Вдвоём живём – втроём бы жить стали... – Он выбрал веник из висевших под потолком пар, снял рубаху. – Глядишь, дети народятся, чтобы жизнь не угасла, а потом и мне срок придёт, как всем на земле приходит – кончится жизнь. Но дом наш всё будет глядеть на Емву-реку. И деревня жить будет. И народ!.. – Из бани почудился ему какой-то странный стук, плеск воды. Насторожился Йиркап, но не очень, продолжил своё бормотание. – А я тут вроде и ни при чём. Кто я без деревни? Кто я без народа своего? И без грустных глаз этой девушки? Охотник Йиркап – и только. Однако и деревня без меня – не вся, и народ без меня – не весь, и грустные глаза без меня... – Он открыл дверь в банное тепло, явственный плеск воды донёсся до его слуха с тёмного полка. Йиркап поднял свечу. – Кто здесь?

Морозом дохнуло из темноты – погасла свеча. Ирреальными вспышками жуткого света выхватило из мрака сидящую в дальнем углу нагую красавицу, замелькали во мраке огни хищных глаз, завысвечивало оскаленную рысью морду, заухало, загукало, вспенилась в шайке вода.

– Йиркап, иди-и ко мне... Йирка-ап! – поманило чудище.

– Кто ты? Что тебе надобно? – оторопел Йиркап.

– Не бойся, охотник! Подойди ко мне! – выпевал завораживающе нечеловеческий голос. – Ближе... Ближе... Ближе!

– Я и не боюсь. – Йиркап невольно шагнул вперёд. – Но где же ты? Я тебя не вижу. – Он зачерпнул ковшом кипяток из котла. – Покажись...

– Здесь я, Йиркап. Здесь... – Ещё на несколько секунд высветилась во тьме красавица с рысьей головой, зашипела по-кошачьи, засмеялась по-человечьи. – Я люблю тебя, охотник! Люблю! О, как умею я любить! Как умею я ласкать! Как умею я кусать! Как хочу я грызть, кромсать! Р-р-ш-ш-ш!..

– Ах ты, чудище нечистое! Ах ты, бубыля – пугало! – опомнился Йиркап и выхлестнул кипяток прямо на голос.

Мертвенной вспышкой на миг охватило скорченное женское тело, на стене выгнулась и ощерилась рысья тень. Беззвучный мрак окутал охотника. Он зажёг свечу, осмотрелся, не заметил даже следов чудища, но на всякий случай прошептал заклинание:

– Сгинь-пропади, добрым людям не вреди! Сгинь-пропади!..

Трижды плюнул он на плиту, трижды повернулся вокруг себя, схватил шайку, выскочил на мороз, выплеснул воду. А она не выплёскивается – ещё в бане замёрзла. Тогда отшвырнул Йиркап шайку в сторону – она раскололась, и из куска льда выкатилась ошпаренная рысья голова. Слетела с крыши огромная ворона, подхватила эту голову и унесла за Емву.

– Ёма! Это же Ёмины поганые чудеса!.. – догадался охотник.

4.

– Йиркап, что случилось? – мать увидела раздетого сына на морозе, выбежала к бане.

– Забыл постучать, бубылю предупредить. Вот он и вздумал меня испугать...

– Ты говоришь, бубыля? А может, сама Ёма?

– Не понял я, темно было... Вот, шайку сломал.

– Ёма это. Больше некому. Нечистых недавно Марпида прогнала.

– Не испугался я.

– Испугался – не испугался. С Ёмой шутки плохи. Придётся снова Марпиде шкурки нести, чтобы опять от бани нечисть отвела. А тебе, Йиркап, волшебные лыжи-лямпы нужны. Чтобы от всех, кто тебя ищет, убежать мог.

– Убежать? Может, догнать? Я же охотник, а не заяц. Да я на волшебных лямпах буду быстрее самой быстрой птицы! Какое же дерево надо срубить, чтобы их смастерить?

– Волшебное дерево, Йиркап.

– А лось какой нужен – на камус?

– Волшебный.

– Есть такие в парме. Я знаю.

Они ушли к себе в дом, а в сумерках, охая и хромая, прокралась в дом Марпиды чёрная тень.

5.

Холодно, студёно, бессчастно было в огромном доме Марпиды. Чадила свеча. Кассян сидел на широкой лавке, перебирал стрелы, укладывал их в колчан, ёжился. Хозяйка, кутаясь в кунью накидку, неприкаянно бродила по скрипучим половицам, постанывала и прихрамывала – глаза её горели страшной заботой.

– Присушу, приворожу, рядом спать положу, чудо-юдо рожу... – скрипел её древний голос. – Присушу-приворожу... И продлится моя сила вечно!

– Не хочу здесь жить! Отпусти! По Емве пойду – дом на берегу построю, – заговорил Кассян.

– Куда тебе? Ты же с голоду без меня помрёшь, – остановилась Марпида.

– Что я, не охотник?

– Йиркап – охотник! А ты – тень его. Ты же по его следам ходишь. Своей тропы у тебя нет.

– Ну и что? Должен же я узнать, как он белке в зуб стрелой бьёт, почему у него – удача, а у меня – нет.

– Нечист ты, вот в чём дело. А Йиркап чист.

– Как это нечист? Что, кровь у меня с водой болотной?

– Может быть.

– Выходит, я не человек?!

– Может быть.

– Значит, и счастья мне не будет?

– Может быть.

– Не хочу! Не хочу так жить! – завопил Кассян.

– Плохо тебе живётся? Со мной! Сыт, одет, богат... – вперилась в сына Марпида. – Или не люблю я тебя?

– Не хочу! – заверещал Кассян.

Но слово уже было произнесено, колдовское слово, Марпида завращалась на месте, затопотала, завизжала:

– Люблю-ю-ю! О-о! У-у! Присушу-приворожу! Рядом спать положу! Чудо-юдо рожу!..

Сама собой погасла свеча. Заухало, загукало во мраке, и там, где только что была отвратительная старуха, в топоте и шипении завыгибалась в чёрной страсти прекрасная нагая женщина с ошпаренной рысьей головой, подкрадываясь, принялась манить к себе парня:

– Иди ко мне, Кассян! Иди...

– Не хоч-чу... – обречённо упирался он.

– Я хочу!.. Я... Хочу!

Во тьме слышно было кошачье урчание, короткие молнии вспыхивали в морозной звериной шерсти. И вдруг закричала колдунья с досадливым подвывом:

– А-а! Ты – не тот! Не то-от! Мне нужен чистый человек! От тебя мужем моим поганым пахнет! Твоя слабость губит меня! Уй-йди!

И сама собой зажглась, зачадила свеча. И опять древняя старуха зашаркала по дому, а Кассян стоял на коленях и беззвучно плакал.

– Я добьюсь своего! – скрипел вечный голос Марпиды. – Я знаю свою власть. Всё в моих руках! А ты уйди с глаз моих! Чтоб тебя сухостоиной придавило! – Кассян двинулся к двери, но мать вдруг остановила его. – Стой! Завтра Йиркап опять в парму пойдёт. Ты за ним – след в след, подглядишь, как он волшебные лямпы мастерить будет...

– Волшебные?

– Волшебные, волшебные! Посмотришь и сам такие же сделаешь... Если сумеешь! Может, они принесут тебе удачу. А теперь – прочь! – Колдунья остановилась напротив свечи, ощерилась. – Всё равно он будет моим! Или придётся мне самой убраться в парму! Навсегда!

6.

Нежданно пришла в дом Марпиды её соседка Анна. Остановилась у порога, ожидая приглашения. А колдунья прикинулась занятой, села травы приворотные перебирать.

– Чего так поздно-то? – спросила неприветливо.

– Снова в нашей бане нечисто, Марпида, – тихо пожаловалась соседка. – Не то бубыля, не то сама Ёма. Другого колдуна, туна нет в деревне. Тебе придётся порчу отводить.

– Придётся, придётся... – даже не подняла голову хозяйка. – Что принесла?

– Вот – куница, белка, горностай.

– Йиркап добыл... Хороший охотник Йиркап! – засмеялась Марпида недобро.

– Да уж! Неплохой!.. – чуть повысила голос Анна и спросила твёрдо. – Так отведёшь?

– Ну, как не помочь соседям? Помогу, конечно. Но ты же, знаю, сама умеешь с нечистыми говорить. Или не научил Кэрт айка? Чего молчишь? У него, у Кэрт айки, знаю, амулет был, из клыков медведицы. Против злых духов, даже против Яг-морта и Ёмы. Неужели не подарил он тебе этот амулет? Ты же не умерла, как все, кого он силой брал. Ты же сына родила. А Кэрт айка в живых никого не оставляет. Уж не любовь ли у тебя с Кэрт айкой?

– Замолчи, Марпида! – прошептала Анна.

– А-а! – выпрыгнула колдунья на середину, запереваливалась с ноги на ногу. – Знаю всё, вижу всё, помню всё! Скоро – беда! Ульяния... Скоро-скоро – смерть! Ульяния... Девушку вижу. Вот кто смерть в себе несёт. Не тебе ли, не Йиркапу ль? Не вижу! Смерть!  Захлебнуться и в ложке воды можно! Но прежде... Прежде! О-о! Вижу! Прежде – сладкие объятия! Кто с кем? Не Йиркап ли со мной? Не я ли с Йиркапом? Мне его сила нужна! А потом – пусть смерть! А-а! Не вижу-у...

– Перестань, Марпида! Не старайся. У меня амулет Кэрт айки, – достала Анна из-за пазухи нанизанные на кожаный ремешок четыре медвежьих клыка.

– Уходи прочь! – закричала колдунья. – Не-ет мне покоя-я!

7.

Велика тайга-парма. За всю жизнь не обойти все сосновые боры её. За две жизни не одолеть все морошковые и клюквенные болота её. Шумят ели и сосны, топорщатся голыми заснеженными кронами берёзы и осины, пригнулись ивняки и малинники, борются с сугробной ношей можжевельники и смородина. Волки и лисы рыщут по крепям, рыси караулят добычу на звериных тропах, куницы гонятся за белками, скачут в ночах зайцы, кормятся на зорях огромные тетеревиные стаи, прячутся в глухоманях глухари... И всем есть место и назначение, все живут для того, чтобы не кончалась вечная таёжная жизнь. Каждая былинка нужна Парме, каждый подснежный мышонок, каждая клестиха на гнезде. А что уж говорить о вековых соснах или сладко спящих в берлогах медведях. И без лосиных стад, без коршунов, ястребов и соколов не выжить тайге. И без столетних щук, без лещей и язей, без плотвы и карасиного племени в реках и озёрах ей нельзя никак. Все они и есть Парма, коми тайга. И люди всегда это знали и понимали. И сами были деревьями, зверями, птицами и рыбами. Поэтому и брали у матери своей ровно столько, сколько нужно для жизни, потому что жить хотели, как и она, вечно.

Но посреди большой поляны за Емвой-рекой высилась до самых туч единственная на всю парму волшебная сосна. И пришёл к ней охотник Йиркап. Пришёл, чтобы вырезать из её чудесного тела лямпы, которым нет равных во всей тайге. Обогнул густой опушённый снегом ивняк, выскользнул на опушку, глядит – костёр погас у подножья сосны, а рядом, прямо на снегу спит кто-то. Солнце вызолотило вершину волшебного дерева, синицы засвистели в ельнике, огромная серая ворона уселась на соседней ёлке.

– Здравствуй, великая! – поклонился охотник волшебной сосне. – Старше тебя во всей парме никого нет! Кого приютила ты у корней своих?

Ничего не ответила волшебная. А от костра поднялась навстречу солнцу та самая девушка, что приходила в деревню намедни.

– Как долго ночь тянулась! – грустно произнесла она во весь голос. – Полжизни! – и вдруг увидела Йиркапа, замолчала.

– Что ты здесь одна делаешь, девушка? – спросил её охотник.

– Кто в парме один живёт?

– Верно говоришь. Но странно мне: охотишься ты, или ищешь что?

– Ищу! Злодея Кэрт айку. Не встречал ты его?

– Слышал о нём. Его все знают. Не знают только, где живёт. Где-то на Эжве-реке.

– Значит, идти мне на Эжву-реку.

– Смелая девушка! Чего же тебе надобно от Кэрт айки?

– Это – тайна моя.

– Вот, видно, почему глаза у тебя грустные. Может, помочь тебе чем-нибудь?

– Я всё должна сделать сама! – сказала девушка и начала собираться в путь.

– Что ж, так тому и быть, красавица, – согласился Йиркап. Ему очень хотелось подольше побыть рядом с таёжницей, и он спросил смущённо. – Говорим, говорим, а как звать тебя, скажи?

– Ульянией.

– Хорошее имя! Отчего ж не спрашиваешь, как меня звать?

– А зачем мне? Я Кэрт айку ищу.

– Да? – даже обиделся Йиркап. – Я не Кэрт айка. Мне далеко до него. Это он таких смелых любит. В логово железное затаскивает, мучает, а потом они или ядовитые ягоды едят – умирают, или в реку бросаются...

– Бросаются... Да не всё так, как ты говоришь. Мою мать Кэрт айка до логова не довёз.

– Слышал я, сбежала одна женщина от него – в Эжву кинулась.

– Не всё его сила! А в вашей деревне, я знаю, есть женщина – всё от этого злодея стерпела и даже сына родила.

– Болтают люди.

– Может, и болтают, – девушка, взвалила на плечи походный мешок, встала на лыжи.

– А по плечам ли ты ношу выбрала, Ульяния? Не девичье это дело с разбойниками воевать, – остановил её Йиркап.

Девушка сверкнула глазами, промолвила с силой:

– Моё это дело! Никто мне не помешает и не поможет.

– Даже я?

– А кто ты мне?

– Пока – никто.

– Вот и иди своей дорогой.

– Я пришёл уже. Здесь моя дорога сегодня кончается.

– Тогда моя отсюда начинается! – Ульяния заскользила навстречу солнцу.

– Может, ещё встретимся?.. – крикнул ей вслед охотник.

– Если ты сын Кэрт айки, не разминёмся!

8.

Когда подолгу приходится быть в одиночестве, поневоле начинаешь разговаривать сам с собой. А Йиркап обыкновенно уходил на промысел не на один день.

Он стоял у сосны в задумчивости, и размышлял вслух:

– Чем я её рассердил? В самом ведь деле незачем ей встречаться с этим разбойником в железной одежде. Ну, ничего, ещё найду её – лыжи следы оставляют.

Он достал из-за пояса топор, подошёл к сосне вплотную, замахнулся и вдруг опустил руку, чуть не выронив инструмент.

– Вот леший! Едва не забыл! – Отступив на два шага, он низко поклонился. – Прости меня, матушка-сосна! Я – честный охотник Йиркап. Позволь срубить тебя!

Он приник ухом к стволу. Сосна молчала.

И тогда он размахнулся и ударил топором по необъятному толстокорому стволу. А из древесной раны кровь потекла, алая, живая.

– Волшебная! – выдохнул охотник и во второй раз, сильнее, ударил острым своим топором.

Звон и гул пошёл по гигантскому дереву от комля к вершине, зароптала сосна, застонала, кровь ручьём полилась на снег.

И в третий раз изо всех сил ударил Йиркап – кровь хлынула потоком.

– Что-о тебе-е на-адо? – тяжким таёжным голосом прошумела сосна.

– Лямпы... Волшебные... – отпрянул охотник.

– Заче-ем?

– Самым добычливым во всей парме стану, – осмелел Йиркап.

– Зачем это тебе-е?

– Не мне. Народу моему...

Замолчала сосна в глубоком раздумье, смолкла её крона, затих гул в стволе. Понял Йиркап, что надо ждать ответа, сел в стороне, сам задумался. А потом опять заговорил сам с собой.

– Да, это нужно народу моему. У каждого народа кто-то великий должен быть. Я буду великим охотником. Принесу своему народу богатство. Сколько людей смотрело на восходящее солнце! Сколько сейчас смотрит! Сколько ещё смотреть будет! И эта девушка с грустными глазами, Ульяния, наверно, сейчас смотрит на эту красоту. Я сравняюсь с солнцем. Великая сосна не одно поколение охотников пережила – волшебную силу копила. И вот теперь я её срублю! Жаль её? Кровью плачет? Одна она такая – на всю парму? Но и я один такой среди своего народа. Мне простые лямпы не по шагу.

– Йиркап, ты здесь? – донеслось до него из волшебных древесных недр.

– Здесь я, матушка-сосна!

– Топором тебе не взять меня. Железо против волшебства бессильно. Найди седого лося, приведи. Только он свалить меня может. И камус он даст. А лямпы не железом – камнем вытёсывать будешь. Камень – под корнями.

– Спасибо тебе, доброе дерево! Всё сделаю, как надо, – поклонился охотник в ответ.

А седого лося искать ему не пришлось – сам на поляну вышел, огромный, с широкими ветвистыми рогами, с пудовыми копытами.

Йиркап выхватил из-за пояса аркан, чтобы тут же поймать диковинного зверя, но лось заговорил вдруг по-человечьи:

– Не спеши, охотник! Ещё никто в мире никого не мог заставить доброе дело сотворить. И ты не сможешь. Говори, что тебе нужно? Может, помогу.

– Лямпы мне нужны. Волшебные. Из этой сосны.

– Зачем?

В это мгновение, прячась за густым ивняком, появился в волшебном кругу проспавший восход солнца Кассян. Он мчался по следу давнего своего соперника Йиркапа изо всех сил, чтобы узнать, как будет мастерить небывалые лямпы его недруг. Никто его не заметил.

А Йиркап смотрел в глаза седому лосю и дивился: и зверь этот древний спросил его о том же, что и сосна.

– Лучшим охотником хочу стать, – ответил он на вопрос таёжного гиганта.

– Как будто сейчас не лучший... – криво усмехнулся Кассян.

– Но зачем это тебе? – продолжал, между тем, лось.

– Не мне – народу моему.

– Ишь, как поёт! А этот ведь и поверит! – язвил себе душу Кассян.

– Ты же всех зверей и птиц перебьёшь, человек, – тяжко вздохнул лось. – Даже самые скороногие и скорокрылые не спасутся.

– Нет, сохатый, больше, чем нужно для хорошей жизни, промышлять не буду.

Замолчал лось, задумался, а потом проговорил:

– Давно я тебя знаю. Верю, не обманешь. Помогу я тебе, но и ты мне помоги. Без тебя чудо не случится.

Упёрся могучий зверь рогами в волшебное дерево – загривок-горб затрещал от страшной натуги. Йиркап подхватил лежавшее поблизости бревно, упёрся тоже. Закачалась сосна, застонала, наклонилась над поляной. Последний раз взглянула она на солнце, последний раз услышала синичьи и клестовые высвисты – рухнула во весь рост. А рядом пал на колени лось.

– Что с тобой, добрый зверь? – кинулся к нему охотник.

– Прощай, Йиркап, помираю!

Лось повалился набок и затих, а Йиркап нашёл под выворотнем сосновым большой острый камень и, не мешкая, начал мастерить лямпы.

– Что он, с ума сошёл? Топор под рукой, а он камнем тешет, – удивился Кассян в своей засидке. – Ну, я-то не дурак – топором на славу поработаю!

Три дня и три ночи без передыху трудился Йиркап. Три дня и три ночи мёрз за кустами Ким. И вот, наконец, готовы лямпы – из рук рвутся. Йиркап бросил перед ними шапку, чтобы не улетели.

– Получилось! Волшебные! У меня теперь есть волшебные лямпы! Слышишь, парма? Волшебные! Я – честный охотник Йиркап! – радостно воздел он кверху усталые руки.

– У меня тоже такие будут, – прошептал Кассян. – Тоже шапку перед ними бросать буду... Слышишь, парма? Я – честный охотник Кассян! – соперник Йиркапа беззвучно захохотал.

А Йиркап встал на свои новые лямпы, поднял шапку и едва удержался на ногах – так стремительно понесли его лямпы навстречу неведомой судьбе.

Кассян кинулся к остаткам сосны, принялся торопливо стучать топором.

9.

Никогда ещё так не охотился Йиркап! И соболи, и куницы, и горностаи, и белки – все драгоценные таёжные звери, попавшиеся ему на пути, стали его добычей. На новых лямпах стал он настоящим хозяином Пармы.

– Теперь и за Печору пойду, и до большого льда, и за лёд, если припасов хватит, – сказал он матери за ужином.

– Не спеши, Йиркап. Ещё Ёма есть. И Яг-морт в парме разбойничает, – молвила старая женщина. – Они враги твои. Они мешать тебе будут всю жизнь. Ведь и ты теперь с волшебством.

– Выходит, мы теперь равны, – улыбнулся охотник.

– Кто знает... – вздохнула мать.

– А ещё, люди говорят, есть Кэрт айка... – заглянул ей в глаза Йиркап. – Тоже волшебник. До девушек очень охоч.

– Кэрт айка не волшебник. Кэрт айка – просто злой человек.

– В чём же его сила?

– Зло – его сила.

– Ты его знаешь? – спросил Йиркап.

– Поздно уже, сын. Спать пора, – уклонилась от ответа мать, убирая со стола.

– А в деревне о нём всякое говорят... Что был он здесь, что... я его сын...

– Говорят-говорят... От болтовни язык не отвалится!

– Кто же мой отец? Может, в самом деле Кэрт айка?

– Всё может быть, Йиркап. Но лучше не знать тебе отца своего. Он нехороший человек!

– Кэрт айка? Да? Скажи!

– Ложись спать, сынок...

Йиркап погасил свечу, лёг на полати. Мать устроилась на печи. Тихо стало в доме.

– А ты помнишь ту девушку? Там, на улице? – спросил охотник перед самым сном. – Она Кэрт айку ищет. Красивая! Сердитая...

– Бойся её, сынок!

– Девушку? Бояться? – удивился Йиркап.

– Чего не ожидаешь, то и случится! – прошептала старая мудрая женщина, а громко сказала. – Давай спать – потом всё поймёшь...

Сгустилась тишина в натопленном жилище, каждый шорох – точно грохот. Уснула мать, задремал Йиркап. И тут словно серебром осыпало всё вокруг – призрачное сияние разлилось по дому. Из крепкой бревенчатой стены боком, будто протискиваясь между сухими древесными волокнами, проникло в сонную тишину прежнее чудище – прекрасная нагая женщина с рысьей головой. В один угол, шипя, сунулась, в другой, нашла на полатях охотника, легла рядом, запела, завораживая:

– Йирка-ап! Ты совсем один, Йиркап! Дай я руку тебе на сердце положу, дай прижмусь к тебе грудью девичьей. Зарони в меня семя жизни, как и положено на земле мужчинам. Не отодвигайся, Йиркап! Не бойся меня! Полюби меня! И рожу я тогда... Ах, как хочу я родить! Ни одна женщина не поймёт, как хочу я родить! Обними меня, Йиркап!

– Опять ты пришла? – не в силах противиться ворожбе, обнял чудище охотник. – Я же прогонял тебя уже...

– Всё в тебе есть, Йиркап: ум, смелость, сила... – пела красавица. – Любви только нет!

– Ты всё о своём!.. – с досадой произнёс охотник.

– Молчи! Молчи! Делай, что требует от тебя природа. Я хочу родить! От чистого человека, от самого лучшего человека! Не знаю, кто родится у меня, кто продлит мою тёмную силу, мою тайную жизнь. Может, богатырь невиданный, может, зверь небывалый, может, тун всемогущий, а может, дочь моя, такая же, как и я...

– Ёма! – вскрикнул в ужасе Йиркап, сбросил чудище с полатей, спрыгнул следом. – Сгинь! Пропади! Никогда не будет по-твоему! Прочь! Сгинь, пропади – добрым людям не вреди! Сгинь, пропади!

С силой плюнул он прямо в бешеные рысьи глаза, трижды повернулся вокруг себя, снова плюнул. И зашипела шерсть на оскаленной морде, заметалось чудище.

– Мы ещё встретимся, Йиркап! – Ёма погрозила охотнику когтем и бросилась в дверь. В сенях заухало, загукало, что-то с грохотом упало.

– Ты что, сынок? – проснулась мать на печи.

– Ёма опять!

– Вот напасть! Ходит она за тобой. – Мать спустилась с печи. – А муж у неё – Яг-морт. Хорошо, что теперь у тебя волшебные лыжи есть. Но этого мало. – Она сняла с себя амулет, надела его на шею сыну. – Носи, Йиркап, мой амулет, не снимай никогда – он сильнее всех нечистых, сильнее Яг-морта и самой Ёмы сильнее...

– А ты – как? – удивился охотник.

– За тобой Ёма ходит, – печально ответила мать.

10.

У каждого охотника в тайге свои угодья, свой путик – тропа промысловая. Из толстых брёвен складывает он себе на высоком месте, поблизости от воды баньку-избушку. И переходят угодья от прапрадеда к прадеду, от прадеда – к деду, от деда – к отцу, от отца – к сыну, от сына – к внуку... И не кончается промысел. И, когда уходит охотник в деревню или отлучается по каким-то своим надобностям, стережёт его удачу тайга. И никто не имеет права промышлять в этих родовых угодьях.

Над охотничьей банькой Йиркапа распласталась огромная суковатая берёза, лет, наверно, сто ей было. Прямо над входом в избушку навис самый корявый сук, словно знак какой-то зловещей лесной тайны.

Скрипнула низенькая дверь, из баньки вывалился охотник, потянулся со сна, крякнул, вдохнув крепкого мороза. Странно, но это был не хозяин угодий, а соперник его, Кассян. Выдернул он из пристенного сугроба широкие свои лыжи-лямпы, с досадой бросил себе под ноги, забормотал:

– Проклятая сосна! Уж какие лыжи смастерил! Ничего не получилось! Простые вышли! Не волшебные... Но дело ещё не кончено! Может, ещё не нужны будут этому счастливчику его чудесные лямпы-самолёты... А мне они нужны!

Не успел он шагу ступить, как из сосен вывернула к самой избушке Ульяния. Сняла свои лыжи, огляделась, проговорила с досадой:

– Леший меня кружит. Опять к этой баньке вывел! Так я Кэрт айку никогда не отыщу. – Увидев Кассяна, девушка спросила недовольно. – Ты что, за мной ходишь? Больно часто твой след рядом с моим ложится.

– Охочусь я здесь, – смешавшись, пролепетал Кассян.

– Это – твоя банька?

– Нет...

– Почему же ты здесь, на чужих путиках, охотишься? Придёт хозяин, знаешь, что с тобой сделает?

– Знаю, знаю... – пришёл в себя Кассян. – А тебе он ничего не сделает?

– Я не зверя и не птицу ищу.

– Нет у тебя удачи. Это бывает. Нечистые путают нитки – клубок не сматывается, – посочувствовал Кассян девушке, помолчал, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг брякнул. –  Ульяния, отчего ты на меня сердишься?

– Сержусь? – улыбнулась девушка. – Чего на тебя серчать?

– Ульяния, ты такая красивая! Как княжна! Я, между прочим, тоже не урод какой-нибудь. Охотник. Не последний! Что мне сделать, чтобы ты... Чтобы я... Ульяния, я же не пень с глазами!

– А хотя бы и пень...

– Хочешь, я защищать тебя буду? От леших, от Яг-морта, от Ёмы! – проглотил оскорбление Кассян. – Я смогу!

– Без тебя обойдусь!

– И ты гонишь! Нет мне нигде места на земле! Никому я не нужен! – Встав на лыжи, Кассян бросился в лес, не разбирая пути, но тут же, крадучись, вернулся, затаился неподалёку.

А Ульяния скрылась в баньке, зажгла там свечку, затопила печь-каменку, села к грубо сколоченному столику, чтобы разложить припасы.

11.

Стремительным кречетом вылетел из тайги Йиркап – на волшебных лямпах, бросил перед ними шапку – остановился. Заговорил весело:

– Лямпы мои, чудесные лямпы! Быстрее ветра, но и медленнее улитки... А ещё так бесшумны, что самый чуткий зверь не услышит! Благодарю вас за помощь великую! Скоро уже весь народ наш по всей парме оделю я своей богатой добычей. Не для славы моей, а для... – он вдруг осёкся, заметив дым над крышей. – Но!.. Что это? Кто посмел? – охотник наклонился, принялся изучать следы. – Чья же это лыжня? Кто живёт здесь, кто охотится?! Уж не Кассян ли? Похоже на след его новых лыж. Вот дурень – вытесал топором, думал, волшебные получатся. Как бы не так! Постой, постой, а кто это с ним? Знакомый след! Ульяния? С Кассяном? Не может быть! Ага, вот Кассян ушёл. – Он выпрямился, постучал в стену копьём, попросил. – Банька, банька, пусти меня жить. Я – охотник Йиркап. Храни меня от беды, от огня и воды, от диких зверей, от плохих людей! И от Ёмы!

Войдя в избушку, он сел у входа, сказал:

– Вот мы и встретились снова, Ульяния! Не ожидала, вижу...

– Это твоя банька? Или ты так же, как тот охотник... брат твой Кассян... в чужих угодьях? – даже не обернулась девушка.

– Мои это угодья! А Кассян не брат мне – сосед. Охотник плохой. Ты разве не с ним?

– Он за тобой ходит. А меня леший кружит. Никак на Емву не выйду. Думала по Емве вниз спуститься, потом – по Эжве вверх.

– Леший, говоришь? А может, Ёма?

Они оба знали, что Ёма в тайге не шутит. Запросто может завести в чащобу, где деревья за волосы цепляются, может сушину на голову уронить и снегом засыпать. Ищи потом человека по дебрям. Только весной можно обнаружить обглоданные зверями несчастные косточки.

– Ну да, ладно, печка топится, вода кипит, я с тобой... – успокоил девушку Йиркап. –  Давай брусничный чай пить. Потом что-нибудь придумаем.

– Спасибо, Йиркап! – повернулась к нему Ульяния и улыбнулась.

– Откуда ты меня знаешь? – удивился охотник.

– Тебя все знают.

Они пили ароматный отвар, молчали, глядя в глаза друг другу. Словно рассказывали без слов каждый о себе. Йиркап ничего не скрывал, а взор Ульянии внезапно затуманился печалью.

– Раз уж мы тут... вместе, – взял её за руку охотник, – расскажи, что тебя мучает. Хочу помочь тебе. Не потому, что ты такая красивая, не подумай, а потому, что в парме все люди друг другу помогать должны.

– Ты добрый, сильный, смелый. Но не могу я тебе всего рассказать. – Ульяния опустила глаза. – Злые духи услышат – донесут Кэрт айке.

– Что ж, не можешь, так не можешь... А только хочу сказать тебе, что я всё равно всегда буду поблизости. Позовёшь – и я тут как тут...

– Может, и позову, Йиркап. А ты – придёшь! Потому что все должны быть счастливыми на земле. Кроме злодеев и чёрных тунов-колдунов!

– Мне кажется, я уже счастлив, Ульяния. У тебя уже нет грусти в глазах.

– В глубину она ушла, Йиркап. В самое сердце. Не могу я забыть свою несчастную мать! И поэтому завтра снова пойду в парму!

– Так тому и быть, Ульяния. – Охотник встал из-за стола, сказал смущённо. – Но это – завтра, девушка. А сейчас надо решить: у тебя – своё, у меня – своё, а лежанка здесь одна.

– Я же не могу прогнать тебя, Йиркап, – промолвила девушка.

– Я тебя – тем более, Ульяния!

Неловко им обоим стало, хотя и радостно. Выскочил парень из баньки, якобы для того, чтобы посмотреть, какая завтра погода будет. А Ульяния прибралась на столе, улеглась на лежанку. Свечу не погасила.

На зловещем суку над входом притаилась чёрным наростом неподвижная живая тень, похожая на рысь. Продрогший голодный Кассян, прятавшийся в кустах, видел, как прилетела откуда-то огромная ворона, уселась на суку, и превратилась в эту странную и страшную тень.

– Неужели он её не видит? – шептал он непослушными губами.

Но Йиркап в тайге видел всё. Только вышел он из баньки, как сразу заметил зверя.

– Опять ты, Ёма? Хочешь, чтобы я продырявил тебя стрелой?

– Не торопись, Йиркап! – прорычала тень. – Стрела меня не возьмёт. Силы твоей человеческой мало, чтобы меня погубить. А вот амулет... Сними амулет, Йиркап! Знаешь, какой красивой девушкой обернусь! Такой красивой, что ты не сможешь не полюбить меня!

– Уймёшься ты, наконец?! Скорее солнце на западе взойдёт, чем я полюблю тебя, Ёма! Никогда не будет по-твоему! Уходи! Рассержусь ведь и я!

– Ах, так?! – взвизгнула тень. – Тогда вот тебе моё колдовское заклятие: не хочешь меня любить – будешь мне служить! Отныне половина твоей добычи – моя! Берегись, Йиркап!

Ухнул филин в лесу – тень исчезла.

Йиркап постоял в раздумье и вернулся в баньку. А Кассян даже забыл, что совсем замёрз, зашептал удивлённо:

– Ну, и чудеса! За ним Ёма ходит... – Он поднялся и побрёл вглубь леса – разводить костёр.

– Мороз идёт... – негромко сказал Йиркап, вернувшись в избушку. – Значит, белка спрячется.

Ульяния не ответила.

– Говорю, не будет завтра охоты... Ты спишь уже? Ульяния?

– Нет ещё.

– Так я ложусь... тоже?

– Не будешь же стоя спать.

– Ульяния, – осторожно прилёг охотник рядом с девушкой. – Я давно о тебе думаю. Хорошо бы, думаю, такую девушку в дом привести... Мать обрадуется.

– Теперь и я о тебе думаю, Йиркап, – отозвалась Ульяния. – Нельзя мне о тебе думать, а я думаю. Хорошо мне о тебе думать, Йиркап! Обними меня, Йиркап! Я не отвернусь.

Дунул Йиркап на свечу. В баньке стало темно.

12.

– Всё же уходишь? – спросил Йиркап Ульянию, когда поутру посветлело в тайге.

– Ухожу.

– А злых духов не страшишься?

– Я умею с ними ладить.

– А Яг-морта не боишься?

– Может, он сам меня боится?

– А Ёму?

– И Ёму не боюсь.

– Но Яг-морта и Ёму, Ульяния, не боится тот, у кого есть крепкая защита. – Йиркап снял свой амулет, надел на шею Ульянии. – Это – из клыков медведицы.

– Тебе разве он не нужен? – встревожилась девушка.

– Я ещё медведицу добуду. Есть тут одна, не спит. Говорят, женщиной рождена.

– Прощай, Йиркап. Хорошо мне было с тобой, легко! Может, не раз ещё встретимся! Может, ещё один раз – и навсегда! Может, и в самом деле приведёшь ты меня в свой дом. Я – не против. Только не пришло ещё для этого время.

   – Я всегда буду рядом с тобой, Ульяния! Для меня теперь парма – маленькая.

И разбежались их следы по тайге в разные стороны: девушка под колдовской защитой амулета – в сторону Эжвы, а охотник – на поиски красной добычи.

13.

Только к сумеркам вернулся Йиркап в свою баньку, затопил каменку, наскоро поужинал, спать лёг, ведь с утренней зарёй снова ему на охоту.

И приснился ему чудный сон.

Снится Йиркапу, что охотится он. Богата у него добыча. Зайцы, белки, горностаи, куницы, соболи... Догоняет зверьков охотник, выбирает, чтобы мех был погуще, да окрасом поровнее.

Вдруг появляется огромная, с медведя, рысь и начинает преследовать его. Убегает Йиркап, не отстаёт рысь, бежит за ним – вот-вот догонит. Срывает Йиркап лук с плеча – тетива рвётся, выхватывает нож – без клинка нож, только рукоять в ладони. Взвиваются выше сосен волшебные лыжи, и рысь к верхушкам взбегает – по всей парме за охотником мчится.

Заскакивает Йиркап в баньку, дверь припирает, а за спиной вдруг слышит:

– Ур-р! Я здесь!

Оборачивается охотник – рысь смотрит на него. А это и не рысь вовсе – Марпида!

– Отдай мою часть добычи, Йиркап! Отдай!

– Бери, Ёма! Пока твоя воля!

Хватает Марпида шкурки, сжимает их в ладони, а когда разжимает пальцы – только пыль клубами.

– Для чего тебе это, Ёма? Зачем пушнину губишь?

– Моё дело! Полюбишь меня – на любовь эту силу потрачу!

И тянется к Йиркапу Ёма, и горят её глаза нечеловеческой страстью, не может Йиркап сойти с места...

Страшный сон, колдовской, нежитью пахнет!

Проснулся Йиркап, задумался крепко, ведь во сне уже Ёма пришла к нему! Не даёт покоя. И амулета нет.

– Значит, час ударил: или я – Ёму, или Ёма – меня! – размышлял охотник вслух. – Половину добычи, проклятая, забирает! Так скоро ничего в лесу не останется. Зачем я тогда нужен буду, великий охотник? И волшебные лямпы – хоть выбрасывай, и баньку с угодьями – хоть Кассяну отдавай, и Ульяния любить не будет. К чему ей охотник, который не охотится?

Долго думал Йиркап и надумал. Вышел из баньки, сложил ладони, закричал громко:

– Ё-ема-а! Ты здесь, Ё-ема-а? – Только эхо ответило ему, заикаясь. – Выходи, Ёма! Поговорить хочу с тобой...

И тут же с корявой берёзы спрыгнула Марпида. Одета она была в роскошную соболью шубу, на голове пушистая чернобурая шапка, на ногах расшитые пимы. Даже Кассян, который снова спрятался на прежнем месте, оторопел.

– Уж не переменился ли ты ко мне? – спросила Ёма, красуясь перед охотником.

– Правильно, значит, мне снилось! – не удивился появлению своей деревенской соседки Йиркап.

– А ты как думал? Я же Ёма – всё могу. И сниться могу... – сверкнула глазами колдунья. – Ну, о чём ты хотел поговорить со мной? О любви?

– Не торопись, Ёма. Разговор пока о другом, – усмехнулся Йиркап. – Слышал я, есть муж у тебя. А ты за мной ходишь! Разве это хорошо?

– Муж? Ха-ха-ха! – засмеялась Марпида. – Яг-морт, лесной человек – мой муж! Слышал про такого?

– Слыхать – слыхал. Не встречал.

– Это хорошо, что не встречал ты Яг-морта.

– Чудеса, да и только! – дивился затаившийся в снегу Кассян. – Мать моя – Ёма, а отец... Столько раз она меня мужем своим корила, а я и не знал, кто он...

– Так уж он страшен и могуч, муж твой? – гнул своё Йиркап.

– А ещё коварен, беспощаден и непобедим...

– И колдовством, конечно, владеет... – шептал Кассян. – Жаль, ничего мне не перешло от родителей!

А Йиркап подзуживал колдунью, притворившись простоватым:

– Непобедим, Ёма? Не может быть! Я хочу победить Яг-морта!

– Ты? – Марпида даже закашлялась. – Ну, и глуп ты, оказывается, Йиркап. Глуп... Но отважен. Потому мне и мил. – Трижды обошла она вокруг охотника и решилась. – Ладно, так и быть. Позову тебе Яг-морта, если хочешь с ним сразиться. И помогу тебе, когда погибать будешь.

– Помоги, если сумеешь. Может, без твоей помощи и в самом деле не справлюсь я с ужасным твоим мужем. Только помогать мне надо, когда позову. Не раньше! А то всё испортишь... Понятно?

– Скоро ты увидишь Яг-морта.

– И я, наконец, увижу, – задрожал от нетерпения Кассян.

Пропала Марпида, будто и не было её тут, исчезла, словно шорох в тишине. А Йиркап начал готовиться к сражению: выкопал лаз под банькой, затопил печку, обвязал её арканом, свободный конец которого вывел наружу, заготовил крепкий запор на двери.

И вдруг шум, гром поднялся в парме, ветер завыл, налетела мгла, электрические вспышки прожигали её от неба до земли. Йиркап спрятался под банькой. Кассян закрыл голову руками.

И вышло из тайги чудовище с дубиной-бревном в лапах.

– Эй, храбрец, где ты? Выходи! – зарокотал то ли гром, то ли голос.

– Не выйду, Яг-морт, – крикнул Йиркап из своего укрытия.

– Ха-ха-ха! Испугался! Я так и знал! А говорят, ты великий охотник.

– Ничуть не испугался, – отозвался Йиркап.

– Тогда в чём дело? Я готов с тобой сразиться! – Ударил дубиной по баньке Яг-морт.

– На открытом-то месте всякий рад биться в честной битве, – выкрикивал Йиркап. – А в тесной баньке ты смог бы принять бой?

– Ха-ха-ха! Ну, ты рассмешил меня, глупый охотник! Как же я в ней помещусь?

– А ты жену свою, Ёму, попроси – вмиг тебя маленьким сделает.

–  Да? – призадумалось чудовище. – Хитро придумано! И ведь вправду жена моя – Ёма. Что ж, смельчак, попробуем, – заозирался Яг-морт, позвал. – Эй, Ёма, всё слышала?

Лишь на мгновение потемнело всё вокруг, глядь, там, где был только что великан с дубиной, завертелся на месте маленький, с обычного человека, Яг-мортик. Тут же бросился он в баньку и принялся там всё крушить в поисках противника.

А Йиркап закричал будто бы в ужасе:

– Ёма! Ёма, на помощь! Спаси-и!

Тенью слетела с дерева Марпида, юркнула в баньку – только полы шубы её полыхнули соболиным огнём. А Йиркап мигом вылез из своего убежища, дверь – на запор, за аркан что есть силы дёрг. Развалилась раскалённая каменка, рассыпала жаркие угли – вспыхнула банька. Долго кричали в ней Яг-морт и Ёма, а потом всё стихло.

– Вот и вся работа! – произнёс негромко Йиркап, вставая на лыжи. – Вот и некого больше в парме опасаться Ульянии и мне.

И не заметил, уходя в парму, великий охотник, как вылетела из огня огромная ворона и скрылась в ёлках.

А Кассян поднял, наконец, голову, привстал, выскочил к пепелищу.

– Неужели справился? Сразу с двоими? Вот это богатырь! Вот это Йиркап! – Кассян обошёл огромные дымящиеся головни и вдруг застыл на месте. – А я-то теперь кто? Сирота? Да я же – сирота! – закричал он на всю тайгу. – Си-ро-та! Счастье-то какое!

14.

Ранним утром в деревню из леса медленно прибрела бесстрашная таёжница Ульяния. Всю парму обошла она, и нигде не встретила Кэрт айки. Словно не выдержала злодея земля – провалился в страшных железных латах. Едва переставляла девушка ноги, лямпы на плече будто придавили её своей тяжестью. А навстречу ей – мать Йиркапа.

– Опять я у вас в деревне, – сказала Ульяния. – Потому что здесь тот, кого я ищу.

– Нет его! Говорю, нет! – воскликнула старая женщина.

– Это Кэрт айки нет. А жена его здесь! Я точно знаю! И сын его... – упрямо проговорила таёжница. – Может, Кассян и его мать?

– Н-нет, нет! Это опасные люди!

– А я и предполагала, что будет опасно...

– Чувствую, ненависть в тебе, девушка. Горит и сжигает... Как бы против тебя самой она не обернулась!

– Всё может быть... – выпрямилась Ульяния, заглянула женщине в глаза. – Так не скажешь, где искать мне тех, кого ищу?

– Не скажу...

– Что ж, деревня не один дом. Кто-нибудь да скажет!

15.

А следом из леса вылетел на своих волшебных лямпах Йиркап, бросил шапку впереди, взбежал на крыльцо, прямо к матери.

– Ты кому амулет отдал? – прошептала она.

– Самой лучшей девушке.

– Что же ты наделал, Йиркап? Теперь же тебя Ёма погубит!

– Уже не сможет. Я сам её погубил. И мужа её Яг-морта погубил. А знаешь, кто такая Ёма?

– Знаю. Потому и боюсь. Марпида только что по нашей улице прошла.

– Как? Ведь она сгорела!

– Колдунья она! А ты – без амулета! Как от неё спастись?

Правду говорят, что затеяно добрым сердцем, совершится, а, что задумано злым, совершится вдвойне. Словно случайно встретились на улице Марпида и Ульяния. Заулыбалась старуха девушке, заговорила её сладкими словами:

– Ну, вот и пришла ты к нам, милая девушка. Заходи в дом. Гостьей будь. Настало время исполнить тебе то, что задумала, решила. Не подведёт ли тебя рука? Не дрогнет ли у тебя сердце? Конечно, не дрогнет! Охотница!

– Ты знаешь, где мне найти Кэрт айку? – ожила душой Ульяния.

– Слышала я, вроде отравил его кто-то. Колдунья какая-то. А вот жена его и единственный сын, враг мой, здесь живут, в нашей деревне.

– Где же они? Говори скорей!

– Не спеши, Ульяния. Не уйдут они теперь! – скрипела по-вороньи Марпида. – Всё расскажу тебе и, как погубить их, научу.

Девушка покорно прошла в выстуженный дом колдуньи, заметила Кассяна на печи, ничего ему не сказала. А Ёма прикрикнула:

– Слезай, лентяй! Ишь, веселился-радовался, плясал у огня... Сирота, сирота!.. При живой-то матери!

– Чего тебе надо? – нехотя спустился Кассян.

– Гостью встречай. Или забыл её уже? Смотри, какой амулет у неё! Знакомый... Как он попал к тебе, милая девушка?

– Один охотник дал... Йиркап... Он из вашей деревни...

– Йиркап, говоришь? – засуетилась колдунья. – Ну, тогда же совсем другое дело! Тогда же я и сама... Вот удача!

– О чём ты, добрая хозяйка? – не поняла Ульяния.

– О своём я, – отмахнулась Ёма, подбежала к печи, заворожила над чугунами. – Мы сейчас ужинать будем. Суп я сварила из глухаря. Вку-усный! – Марпида подхватила ухватом чугун, поставила на стол, разлила варево по деревянным мискам. – Что поешь, то и найдёшь. Вы тут кушайте пока, а я соседям супу отнесу, поделюсь. От моего супа не откажутся. Без амулета-то! От моего нельзя отказываться! Ты, Кассян, тоже ешь! И гостью корми!

– Что я такого сделал? – мрачно пробормотал парень. – С голоду помру, а твой суп есть не стану!

– Глупец! – выкрикнула колдунья. – Помереть легко, когда не надо, когда надо – трудно.

И понесла чугун в соседний дом. Видно было, как поднялась она на крыльцо, затопотала, заухала, загукала, вошла в низкую дверь.

– Поем, пожалуй, – взяла деревянную ложку девушка. – Проголодалась.

– Не ешь, Ульяния! – вскрикнул Кассян. – Не ешь это!

– Почему?

– Тяжёлой станешь, в снегу даже на лямпах будешь проваливаться, а по льду пойдёшь – лёд проломится. Утонешь!

– Что за еда такая? Заколдованная?

– Знаешь, кто моя мать? Ёма!

– Кому же понесла она свою отраву?

– Йиркапу. Кому же ещё? Она за ним долго ходила, обхаживала. Силу свою через него хотела навек сохранить. А он её сжечь хотел, да не сжёг. Вот и пошла она его губить... – Ульяния рванулась к двери, но не нашла выхода – заросла стена сплошняковым деревом, а Кассян продолжал. – Ты знаешь, что Йиркап – единственный сын Кэрт айки? И амулет твой – подарок Кэрт айки. Хороший амулет!

А Йиркап в этот миг как раз вышел, покачиваясь, как слепой, из своего дома, встал на волшебные лямпы, с трудом понесли они его по улице к Емве-реке. И не знал охотник, что совсем рядом была та, кого поклялся он оберегать от всех напастей.

– Напрасно Йиркап отдал тебе амулет, теперь Ёма его погубит, – говорил Кассян. – А если бы не отдал, тебя заставила бы она погубить его.

– Ты не врёшь? – прошептала, помертвев, девушка.

– Ульяния, давай убежим вместе. Далеко-далеко. С твоим амулетом нам никто не страшен. Я дом построю... – вместо ответа предложил Кассян.

– Какой дом? А Йиркап, сын Кэрт айки? Сын... – И вдруг словно очнулась Ульяния, шагнула прямо на стену – раздалась стена, открылась сверкающая на солнце улица. – Спасать его надо! – крикнула девушка.

Выбежала таёжница на улицу, кинулась к дому Йиркапа, увидела свежую лыжню, круто  повернула, помчалась к заиндевелому речному обрыву, закричала:

– Йирка-ап! Остановись!

16.

Никто не знает, как действует колдовство. В сердце проникает или в мысли, по крови растекается, или с дыханием в грудь незаметно забирается.

Марпида оглаживала по горячим бокам свой чугун, щерилась-улыбалась, радуясь, поглядывала на мать Йиркапа, тараторила:

– Без амулета вы – в моей власти. Вот ты стоишь и молчишь, а Йиркап к смерти своей спешит. Ты в окно-то взгляни, видишь, катится твой охотник с горы к Емве... Смотри, сейчас на лёд выйдет. Глупец! Со мной тягаться вздумал! Со мной, Ёмой! Сжечь меня решил! Наступишь мыши на хвост, и та огрызается... А я Ёма! Без амулета вашего я вас мигом согнула через колено. Смотри, уже на льду он...

Ульяния выбежала к обрыву, закричала:

– Йирка-ап! Оглянись! Это я, Ульяния! Йирка-а-ап!

На весь мир загрохотал страшный треск льда, покачнулось солнце в небесах, всё живое в парме обернулось на последний крик Йиркапа. Вылетела из воды лямпа – в берег вонзилась, вылетела вторая – в лес унеслась, три столетних сосны пробила, в четвёртой застряла.

– Сразу на дно пошёл, – обрадовалась Ёма. – Не мучался даже. Как я и хотела. Нет больше Йиркапа! Нет великого охотника!

17.

– Зачем? Зачем ты его погубила?! – яростно ворвалась в осиротевший дом Ульяния, увидела, что мать охотника падает без чувств, подхватила её.

– Смелый был охотник... чистый человек! С самим Яг-мортом справился, – не ответила на вопрос Марпида. – А не ты ли сама хотела убить Кэрт айку, и жену его, и сына? Вот жена Кэрт айки. А Йиркап – её сын.

– А я... А я – жена Йиркапа! – выкрикнула прямо в лицо колдунье Ульяния.

– Уже вдова, милая! – не отвернулась от её гнева Марпида. – А знаешь, как тянется нить человеческих судеб? Не рвётся, только в узлы и узелки завязывается, а петли и петельки на ней опасны для простых людей и смертельны для великих. Вот почему умер Йиркап.

– Неправда, Ёма! Всё не так! Ты убила Йиркапа потому, что не смогла покорить его!

– Да, твёрд сердцем был Йиркап! Оттого и жалею его, – непритворно вздохнула колдунья. – А хочешь – позову его сюда? – и зашаманила, затопотала частотопом, забормотала заклинания. Ухнуло в доме, гукнуло, на миг потемнело – рядом с Ульянией, как в тумане, возник призрак Йиркапа. А Ёма не унималась. – Слушай меня, смотри и слушай, красавица! После смерти надо готовиться к новой жизни. После смерти человек становится ещё живее. И Йиркап теперь самый живой среди мёртвых. Помнить его будут вечно! И тебя, Ульяния, – вечно! И тебя, мать великого охотника, – вечно! А я сама вечная. Знаешь, почему? Потому что злобой переполнена, а кожа моя изнутри мехом покрыта. Чтобы внутренний холод хранить... – Внезапно исказилось страшное старушечье лицо, проступило в ней звериное, дремучее обличье. – Проклятие живущим! Проклятие! Как всё вывернулось плохо! А по-другому и быть не могло! Знаешь, Йиркап, почему ты умер? – Призрак качнулся к Ёме. – Потому что слишком много стал зверя бить. И для себя, и для меня. Скоро и бить-то было бы нечего! Знаю-знаю – виновата! По моей вине ты парму опустошал. Но я же не могу умереть...

– Подожди, Ёма! Будет и на тебя погибель! – словно только для себя прошептала Ульяния.

– Кто знает, что будет? – огрызнулась колдунья. – Только я знаю! Далеко вижу... Будет коми народ жить, как живёт. Пока не найдут в земле нашей чёрный камень. Велик этот камень! Захотят его взять из земли. Не смогут. И тогда придут неразумные, жадные люди, станут землю дырявить, по кусочкам камень откалывать, в огонь его бросать. И будет убывать сила народа. Охотниками земля оскудеет, красавицами оскудеет, богатырями оскудеет. Многие одноплеменники чужими станут, даже наречие отцов и дедов забудут. И парма обеднеет – кормить людей не сможет. Потому что уменьшаться будет чёрный камень – богатство и корень нашего народа от первого дня до последнего!

– Не будет этого! Никогда! – закричала Ульяния.

– Будет, милая. И я, Ёма, хочу, чтобы было!

– Тогда уходи! Совсем уходи, Ёма! Чтобы забыли люди, что ты есть! Сгинь, проклятая! Ведь ты во сто раз злее Кэрт айки!

– Уйду... В лес... Навсегда... Не осталось мне места среди вас, людей, – прохрипела Марпида. – Но на прощание повеселюсь. – Она подошла к призраку, уставилась ему в лицо. – Открой глаза, Йиркап. Слушай меня. Слышишь? – Призрак отшатнулся. – Вижу, слышишь. Как тебе за жизнью спится? Что тебе в смерти снится? Поцелуй Ульянию, Йиркап! – Призрак двинулся к девушке, попытался поцеловать её. Она закрыла лицо руками. А колдунья продолжала веселиться. – Йиркап, ты что? Не любишь её? Обними, прижми к себе. Не бойся, за жизнью зачать жизнь нельзя!

Страшно захохотала Ёма, глядя, как призрак беспомощно и безуспешно пытается обнять девушку, и вдруг заметила в окне Кассяна, который силился рассмотреть, что делается в доме. Полыхнула она гневом в сына, он с шумом упал с завалинки. Призрак исчез, как не бывал.

– Всё испортил, дурак! – прорычала Ёма. – А как хорошо получалось! Правда, Ульяния? Ведь правда? Но тают мои силы... Прощайте! Устала я среди людей!

И в один миг пропала. Вместе со злобой и бесконечным знанием своим. Вместе с не исполненным желанием своего продолжения на Земле.

18.

Мать Йиркапа, пошатываясь, как слепая, двигалась по дому, не зная, как жить дальше. Ульяния обнимала её, поддерживая. Никто не заметил, как из их сеней вылетела огромная ворона – замахала серопёрыми крылами над Емвой-рекой.

– Больше не придёт Ёма, – успокаивала Ульяния себя и свекровь. – Всё зло, какое смогла, сотворила. А я здесь останусь? У вас? – Мать Йиркапа кивнула согласно, и девушка продолжила. – Вот и хорошо! И никуда больше мне идти не надо! У меня ведь сын будет. Йиркапов сын. Тоже охотником станет!