Это был его первый митинг, и Андрей ждал сегодняшнего дня всем сердцем с тех самых пор, как вступил в ячейку.

Он стоял рядом с большим широкоплечим человеком, в руках которого был флаг. Слева и справа плечом к плечу теснились другие люди в одинаковых красных куртках и чёрных штанах, стараясь вместиться в узкую полоску между двумя линиями железных ограждений. Все друзья Андрея по ячейке находились где-то в задних рядах, и он не знал никого из стоявших рядом, но чувствовал симпатию ко всем этим высоким мужественным людям, которым доверили идти во главе колонны, и радовался, что и он тоже здесь, среди них. Железные ограждения тянулись вперёд по всему предстоящему им пути, так что колонна представлялась Андрею огромной ящерицей, закованной в тонкую броню.

Он оглядывался и видел множество флагов, транспарантов, и нельзя было точно сказать, сколько же человек собралось позади. Казалось там весь город, вся его Родина, и сейчас они все вместе двинутся на врага, отступающего от одного вида их стройных сплочённых рядов. А за этими рядами из-за высотных домов виднелось широкое русское небо, пусть серое, закрытое тучей, но какое-то особенно родное в этот день.

Слева тоненькой струйкой тянулись от метро к прямоугольным рамам металлоискателей маленькие хрупкие фигурки, и с каждой такой фигуркой прибавлялась их общая сила. Андрей подумал, что там, может, есть и Катя – она обещала ему прийти… Метрах в ста от первого ряда маячили люди в обычной одежде: разноцветных куртках, джинсовых штанах. Они стояли не организованно, просто почему-то начали собираться не позади колонны, а впереди неё. Андрей смотрел на этих людей с досадой. Ему хотелось, чтобы сегодня всё прошло безошибочно, потому что в этот самый момент враг обязательно наблюдает за их шествием с тревогой и ненавистью, и нельзя дать ему ни единого повода для радости.

Время спрессовалось от ожидания. Мужчина в военной форме во главе колонны напряжённо вглядывался в часы на руке, не двигая ни чёрточкой каменного лица. Наконец поднял взгляд и крикнул резко, сурово – и вот двинулись, будто чья-то могучая ладонь толкнула их вперёд.

Сначала маршировали лихо, звучно, так что мокрая мостовая весело хлюпала под ногами. Но тут же стали сбиваться, а Андрей изо всех сил старался поймать ритм, согласовывая свои движения с командиром. Флаг в руках человека, шедшего рядом, едва заметно растянулся, и на нём были теперь видны буквы, золотые на красном, но ещё недостаточно, чтобы прочитать название дружины. Андрею хотелось идти быстрее, чтобы это название блеснуло в сером промозглом воздухе, чтобы его увидели все вокруг.

Приблизились к первому повороту, затоптались на месте, выстраиваясь, готовясь войти в поворот слаженно. Командир обернулся и коротко отдал приказ. Но Андрей чувствовал, что они поворачиваются неуклюже, тягуче, разрывая строй, не ощущая больше плечами друг друга. Он разозлился, лицо его закаменело, скулы проступили. Но вот уже закончили перестроение, и как-то неожиданно вошли в узкий переулок, где дома навалились на них с обеих сторон. На одном из балконов второго этажа висело большое шерстяное одеяло и раскачивалось на ветру медленно и тревожно.

Постепенно Андрей привык к мерному течению марша, но как раз в это время впереди распахнулась просторная площадь. Как река, прорвавшая плотину, они хлынули туда, заполняя свободное пространство перед крошечной сценой. А потом выравнивали ряды, хмуро и деловито маршируя на месте. С краю, почти у самой сцены, Андрей неожиданно заметил Катину шапку с хохолком, но лишь скосил взгляд и сразу же выпрямился.

И в этот момент в наполненном разнородным людским гулом воздухе раздался оглушительный голос маленького человека в меховой шапке, поднявшегося к микрофону. Он говорил резко, немного с хрипотцой. Остальные звуки постепенно затихли, и остался только гром его уверенных раскатистых слов. Андрей с первой же секунды почувствовал их знакомый напор, как волк чует запах своей стаи. Он так часто читал эти слова на сайтах, в статьях, заметках, порой заранее зная, что именно там будет написано, читал даже не ради того, чтобы узнать новое, а чтобы напитаться их правильностью и силой.

И вот сосредоточением всех слов и всех их общих мыслей и желаний по площади пронеслось хриплое – в Москве майдану не бывать… В Москве майдану не бывать, повторили за человеком в меховой шапке сотни людей. Андрей тоже повторил, но как-то неуверенно – он стеснялся своего голоса, слишком тонкого и неестественного. Но вот вся площадь рядом с ним закипела, и уже в следующее мгновение он почувствовал такое крепкое единение с остальными людьми, своими друзьями, своими братьями, что, переставая сдерживаться, закричал изо всех сил. В Москве майдану не бывать… В Москве майдану не бывать… Он их собрал, он проявил политическую волю, он не даёт движению распасться, его железная рука ведёт их, и они готовы ринуться в бой немедленно. И опять грохот правильных слов пронёсся по площади, и опять ему вторил гул людских голосов...

А потом запели «Вставай, страна огромная», и всё, что осознавалось умом, отозвалось в самом сердце. Было в этой песне что-то суровое, но такое родное – от неё веяло теплом дома, запахом огромного поля, на котором работали отцы и деды, а теперь мог бы работать и он сам… Андрей знал – именно сейчас фашистские силы готовят провокации в Крыму, знал, что некоторые части ещё не перешли под контроль российских военных и не ясна до конца позиция крымских татар. Но только теперь, в это старой советской песне, наполняющей площадь, он так ясно ощутил, что его Россия сейчас одна. Что она опять встала против всего мира, против беззакония, сатанизма, против однополых браков – против всей этой погани, но, может, на всём земном шаре нет никого, кто готов был бы защитить её саму.

Холодный злющий дождь понемногу стал накрапывать, и уже многие ребята из колонны рядом с Андреем стояли неровно, переминаясь с ноги на другую. А он нарочно вытянулся в струну, неподвижно глядя вперёд, будто желая показать им – вот, вы можете на меня положиться, если силы покидают вас...

Всю неделю Катя злилась, потому что Андрей каждый вечер после работы уходил на ячейку готовиться к митингу. И в тот день, когда она проснулась утром, его уже не было. Она медленно прошла на кухню, отщипнула оставшееся с вечера пирожное и вернулась в комнату. Она и знала, что он уйдёт рано, что там нужно ещё что-то организовывать и долго строиться, и они даже говорили об этом вчера, но ей всё равно было обидно и ужасно одиноко. Катя опять легла на кровать и принялась смотреть на маленький тонкий потёк на потолке. Она уже решила совсем не ходить, но в последний момент вдруг вскочила, торопливо собралась и побежала к метро.

Когда она вышла в город, в лицо ей ударил сильный ветер, и сначала не разобрать было, куда идти. Вдалеке, за аллеей, Катя видела чёрно-красную колонну, но вокруг всё было перегорожено. Растеряно оглядываясь, она заметила трёх людей в форме, которых с опаской обходили все, кто поднимался из метро, и кинулась было к ним, но потом заробела и растеряно остановилась в толпе. Вокруг вразнобой двигались люди, но не было у них одного направления, будто они и не собирались ни на какой митинг. И только один сухенький старичок с маленьким флажком стоял у фонарного столба и монотонно повторял вслух, но как бы ни к кому не обращаясь: «Молодцы, ребятки, за русский Крым… за русский Крым...»

Катя попыталась пройти к колонне напрямик, но один из тех трёх людей в форме преградил ей дорогу и махнул рукой вперёд, вдоль улицы, – обходить дальше, поняла Катя и постаралась скорее протиснуться сквозь суетящуюся толпу. Она торопилась, чувствуя кожей, как уменьшается время до начала митинга. Но всякий раз, когда ей казалось, что вот именно здесь, и она опять приближалась к ограждениям, на пути возникали те же люди в форме и так же махали рукой куда-то вдаль.

Наконец Катя остановилась на перекрёстке и увидела, что колонна, оставшаяся позади, уже двинулась. До неё было ещё много пустого пространства, но туда, конечно же, не пускали, так что девушка могла только ждать, когда на это пространство выплеснется красно-чёрная волна. Катя надеялась, что сейчас пройдут первые ряды, и люди в полицейской форме откроют проход, чтобы она и ещё несколько человек, стоявших на перекрёстке, смогли влиться в общее течение. Но колонна приблизилась, медленно завернула в переулок, а ограждения всё не убирали. Мимо Кати тянулись флаги и транспаранты, мелькали весёлые бодрые лица, и всё это длилось так долго. Время от времени она с надеждой смотрела на полицейских, но те не двигались, равнодушно оглядываясь и лишь иногда резко выбрасывая руку, если кто-то пытался пробраться сквозь их оцепление.

Несколько молодых парней, так же опоздавших к началу шествия, не стали ждать и устремились вдоль по улице, чтобы сразу попасть на площадь, где должен был пройти митинг. Катя слышала их сбивчивые недовольные голоса и, на секунду заколебавшись, поспешила за ними. Она смертельно боялась остаться одной в лабиринте чужих московских улиц и рада была, что нашла хоть кого-то, за кем можно было идти. Иногда в маленьких переулках, пересекающих их путь, она как в длинную подзорную трубу видела двигающуюся по параллельной улице колонну, и тогда на секунду ей становилось спокойнее. Но потом она опять начинала с тревогой высматривать впереди спины тех парней и всё сильнее ускорять шаг.

Катя и не поняла, как смогла добраться до площади. Просто вдруг она оказалась на краю огромной чаши, окружённой домами, внутри которой бурлило множество людей. Посередине чаша разделялась на две части толстой полосой красных курток и флагов, а вдалеке, у самого начало полосы, виднелась крошечная сцена. Катя уже потеряла из виду парней, за которыми шла сюда, её просто подхватило и понесло вперёд, а потом выплеснуло на ограждения, отделяющие толпу от стройных рядов, почти у самой сцены. Она ещё толком не могла разобрать, куда ей нужно смотреть и что делать, как вдруг прямо в левое ухо ударил знакомый хриплый голос.

Как же она ненавидела этот голос! Именно им говорили все эти политические ролики, которые Андрей каждый вечер смотрел после работы, вместо того, чтобы посидеть с ней. Но теперь Кате даже немного спокойнее стало от этих оглушительных свирепых слов, звенящих повсюду. Она ведь знала, кто этот человек, к чему он призывает, и оттого была как бы не совсем чужой здесь.

Катя попыталась разглядеть в чёрно-красных рядах Андрея, его фигуру или хотя бы краешек лица, но вдруг увидела его совсем рядом. Он стоял в первом ряду, всего лишь в нескольких метрах от неё, восторженно глядя на того, кто выступал на сцене. Катя изо всех сил замахала ему ладошкой, но Андрей не видел и даже не старался искать её взглядом. И в этот момент ей так обидно стало, что вот она, столько преодолела, чтобы добраться сюда, столько пережила за последние полчаса, а ему всё равно и он совершенно не волнуется о ней.

А ведь когда они только познакомились, всё было так хорошо. Кате представлялось, что в её руках огненный шарик, который она должна пронести через всю жизнь, обжигая руки, но сохраняя тепло. Они встречались каждый день, потом решили жить вместе. Кате тогда даже нравились его принципиальность и увлечённость политикой. Но чем сильнее Андрей погружался в работу ячейки, тем сложнее им было понимать друг друга.

Он постоянно жил в ощущении грозы, чего-то страшного, что вот сейчас наступит революция, вот сейчас случится война. И эта его мнительность, его беспрерывные опасения изматывали и его, и её. Спокойствие и ясность ушли из её жизни. А Катя не хотела так жить, ей хотелось чего-то радостного и интересного. Она пыталась подбодрить его, вселить в него уверенность и надежду, но он только раздражался. Он всегда старался быть твёрдым и бросался защищать свои убеждения, но только она знала, как сильно он на самом деле сомневается в себе...

Было пасмурно, затянул мелкий противный дождь. Капельки падали на железный прут ограждения, разбиваясь, а Катя зачем-то всякий раз дотрагивалась пальцами до того места, куда попадала капля. Постепенно она успокоилась. Глядя, как Андрей стоит под дождём, как он зябко поводит иногда плечами от холода, она чувствовала, что ей безумно жаль его. Но в то же время таким мужественным казался он в этих красно-чёрных рядах.

Кате нравилось, когда включали песни, хотя она и не помнила толком их слов, но могла тихонько напевать мелодию. После песен даже оглушительные слова человека в меховой шапке про нацистскую сволочь и победу русского мира звучали как-то ласковее. Катя по-прежнему не могла принять их в сердце, не могла согласиться с ними, но почему-то чувствовала себя защищённой оттого, что рядом есть такие люди, которые смотрят на всё так прямо и грубо. Один мужчина неподалёку особенно сильно размахивал большим русским флагом и изредка громко кричал, и Кате приятно было, что есть этот мужчина, есть остальные, те, кто стоял сейчас рядом, что все они вместе, и все объединены одной важной целью...

Уже почти закончился митинг, когда ей неожиданно стало неспокойно. Растеряно оглядываясь, Катя заметила двух молодых парней у себя за спиной, а один из них фотографировал колонну.

– Выстроились, – произнёс он вдруг неприятным гортанным голоском.

– Ну, это до первого коктейля Молотова, – усмехнулся другой.

Катя некоторое время ещё не понимала, что же значат эти слова, а потом её охватила такая ненависть, что захотелось мгновенно накинуться на них и расцарапать эти довольные молоденькие лица. Она не шелохнулась, и только смотрела в их сторону пристальным презрительным взглядом. А те то ли заметили этот взгляд, то ли им просто надоело стоять здесь, и они сразу же принялись протискиваться в сторону метро.

Объявили, что митинг окончен и что дружины должны сдать флаги. Стройные ряды заколыхались взволнованно, будто нарушился какой-то внутренний порядок, будто они совсем не репетировали, как будут покидать площадь. И человеку на сцене опять и опять приходилось призывать их разойтись.

Кате тоже не хотелось уходить, её переполняло желание остаться под защитой этих прямых и сильных слов, громкой мужественной музыки, крепких людей вокруг. Она позвонила Андрею, а он велел ей переходить дорогу и ждать возле театра. Катя спустилась в подземный переход, но всё ещё чувствовала внутри себя живое ожесточение митинга.

Только вокруг уже всё было другое, она видела совсем не те воодушевлённые лица, которые окружали её только что. Во всём ощущалась какая-то разобщённость, не одно и тоже мелькало в глазах. Кате захотелось сказать всем этим людям, что вот рядом с ними проходил сейчас митинг, что где-то нужна помощь, что злобные нацисты в этот момент захватывают братскую землю. Но сразу притихла от равнодушной суеты подземного перехода.

Когда она увидела Андрея, выходящего из перехода в сторону театра, то сразу же бросилась к нему, чтобы обнять.

– Долго ждала? – спросил он немного виновато.

– Ты молодец, – ответила она, не слыша вопроса.

Они стояли так несколько долгих секунд. Из-за плеча Андрея Катя видела тонкие ветви деревьев, отчаянно гнущиеся на ветру, вершины домов, огромное небо, отчего-то рассечённое пополам глубокой огненной трещиной. И глядя на этот разлом, ей становилось как-то особенно тревожно, так что она всё сильнее сжимала руками его тёплую красную куртку.