Андрей ТИМОФЕЕВ

ДНЕВНИК ЧИТАТЕЛЯ
<<< Следующие записи     Предыдущие записи >>>

14.12.2012 г.

О стилизованном простодушии (на примере романа В.Орлова «Альтист Данилов»)

Недавно я услышал такое образное утверждение: «Существует три типа разговора. Один – привычный для нас, это разговор двух встретившихся людей. Второй – художественная литература, заочный разговор автора со своим читателем. Третий, высший, – молитва, разговор человека с Богом!» Не будем останавливаться на самом этом утверждении, претендующем на чрезмерную общность. Вынесем лишь одну важную мысль – произведение художественной литературы это всегда разговор автора и читателя, в некотором смысле их личная встреча друг с другом.

Один герой Достоевского так говорит другому: «Оставьте Ваш тон и возьмите человеческий!» Итак, если два человека хотят не просто болтать о погоде, не просто интересно провести время, но говорить по-настоящему, то у них только один путь – быть предельно искренними друг с другом, снять всякую маску, скрывающую настоящее лицо. По этой искренности можно судить о том, состоялся ли разговор. По этой искренности автора со своим читателем можно судить и о подлинности художественного произведения.

В русской литературе есть потрясающие примеры простодушия и неподдельной естественной наивности, навстречу которой раскрывается читательское сердце. Это и С.Т.Аксаков, и Андрей Платонов. Но нельзя быть простодушным нарочито, простодушие нельзя стилизовать.

Роман В.Орлова «Альтист Данилов» претендует на это самое простодушие, как тоном рассказчика, так и наивностью своих героев: «Данилов считался другом семьи Муравлёвых. Он и был им. Он и теперь остаётся другом семьи. В Москве каждая культурная семья нынче старается иметь своего друга…» Так, вроде бы, просто и открыто начинается повествование. Но постепенно внимательный читатель начинает чувствовать, что в каждой фразе автора скрыта ироничная усмешка над всем, что он описывает. «– Ну вот, – говорит Муравлёв Данилову, накладывая тому последнюю порцию плова, – а ты два года мучил себя и нас своим вегетарианством! – Мучил, – соглашается Данилов. И добавляет печально: – А мне их и сейчас жалко… И этого вот барашка… И мать его осталась теперь одна…» Трудно поверить этой нарочитой печали, скорее, в этих словах угадывается язвительность автора. В другом эпизоде, после выхода решения о подписании Договора, важного решения для героя, автор пишет так: «Данилов, да и многие его знакомые, посчитали это решение либеральным и великодушным. Данилов кувыркался от радости в воздушном океане…» Но этой радости не веришь нисколько!

Постепенно весь художественный мир, описанный в романе, начинает восприниматься как ненастоящий, картонный. А когда рядом с подобным осторожным ёрничаньем встречаешь ещё и откровенные хохмы: о получении Даниловым молока за вредность, о шубе жены Муравлёва и т.д. – то от всей души хочется адресовать автору слова Шатова о тоне человеческом!

Конечно, в литературе есть место иронии – бывают люди, склонные к иронии. Но когда ирония начинает поглощать собой всё пространство книги, тогда она становится не просто отличительной чертой, а самым настоящим панцирем, скрывающим от читателя подлинного автора. И простодушие, которое хочет показать автор, но в которое сам не верит, превращается в стилизованное простодушие .

В какой-то момент в романе появляются сцены, где автор уже хочет, чтобы к его герою стали относиться серьёзно, да и сам герой начинает претендовать на настоящие чувства. «Что это со мной? – думал Данилов. – Отчего я так смущён и взволнован? Неужели явилась эта тонкая женщина с прекрасными серыми глазами – и всё в моей жизни изменилось?.. Ведь выпадают же иным людям чудные мгновения, отчего же и мне чудное мгновение не испытать…» «Растеряно смотрел Данилов в зал, готов был сидеть и молить: «Зачем вы? Не надо! Не надо… Посидите тихо… Не распугивайте мои звуки, они ещё где-то здесь, они ещё не отлетели…» «А ведь я для Наташи играл, – подумал Данилов…» Но беда в том, что читатель по инерции уже не верит и этим (кажется, вполне настоящим) чувствам. Потому что вера в искренность не может взяться из воздуха, её необходимо заслужить. Таким образом, автор как бы попадает в ловушку, которую сам же и создал.

 

Всё может читатель простить автору: его заблуждения, цинизм, даже отсутствие мастерства. Только не неискренность. Например, Л.Н.Толстой не обладал простодушием ни в коей мере, но ведь и не прикидывался, что им обладает. В романе «Война и мир» в сцене беседы князя Андрея с Пьером есть такая фраза: «В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колёс, чтобы они ехали» (и это не мысль одного из героев, это мысль автора!). И сколько бы мы ни поражались этой мысли, как бы ни восставали против неё, мы не можем отказать автору в прямоте и искренности. Толстой в этой фразе честно выражает себя, жёсткого человека с острым, словно скальпель, взглядом в человеческое нутро.

И, разумеется, так нужно делать каждому автору – быть тем, кем ты на самом деле являешься. Чтобы таинственный разговор с читателем не превратился в великосветскую беседу ни о чём. Только тогда возникнет настоящее соприкосновение и только тогда возникнет подлинная литература.

Владимир Орлов, разумеется, не единственный и далеко не самый «неискренний» автор в нашем литературном пространстве. Но именно в его прозе как раз хорошо видна та грань, которая отделяет настоящее и подделку. Автор берёт важную тему, он прорабатывает её, он заинтересовывает. Ему и хочется поверить, и кажется, вот-вот он откроется перед тобой, но всякий раз разговор с ним будто срывается. А ведь хочется настоящего разговора!

 


Комментариев:

Вернуться на главную