– Меня порой принимали за жену Королёва. Серьёзно! – Собеседница улыбается и утверждает, – я не шучу. Сергей Павлович любил, чтобы вокруг него были одни и те же люди. Горничная в домике-гостинице. Официантка в столовой. Вот и я, бухгалтер, приносила ему необходимые документы на подпись. Бумаги сразу закрывал в сейфе полковник, который, кстати, и охранял нашу «кассу».

Мария Тимофеевна припомнила ещё, что Юрия Алексеевича Гагарина она увидела уже после его полета в космос. «Но он оставался таким простым и скромным. Называешь по имени-отчеству – поморщится и рукой досадливо махнет».

Слушаю жительницу воронежского села Архиповка Россошанского района, и – самому не верится, что эта женщина, куда уж проще – счётный работник, была не просто живым свидетелем великих исторических событий, а их непосредственным участником.

Перебираем фотографии из её домашнего альбома. Девчата у стартовой площадки – «тут я, молоденькая, еще незамужняя». Космонавты перед стартом. «Укрытие ракеты у меня на балансе числилось – как не заснять». А вот «корочки» удостоверяют, что Мария Тимофеевна Щербак награждена знаком «35 лет военного строительства Байконура».

Уроженка Архиповки. Родители колхозники. Марфа Дмитриевна Ткаченко – мать-героиня. Тимофей Трофимович, отец, был инвалидом Великой Отечественной войны. Шестерых детей поставили на ноги. «С моей лёгкой руки все пошли в бухгалтеры», – с улыбкой отмечает Мария Тимофеевна.

Она училась рядом с домом – в Россошанском техникуме мясной и молочной промышленности. А направили на работу в распоряжение Министерства обороны СССР.

«Служащая Советской Армии. В 1962 году попала на Байконур, он тогда числился под номером – назывался Москвой, Ташкентом, Ленинским. Привезли и поселили в комнате при штабе у стартовой площадки. Тут и домики Королёва и Гагарина».

Вот как их описал космонавт-2 Герман Титов: «Две ступеньки на крыльце с перилами, дверь, обитая коричневым дерматином, небольшой узкий коридор с низким потолком и полом, покрытым линолеумом. Направо – комната врача, прямо – комната отдыха и она же рабочая – для уточнения последних деталей полёта. И ещё одна комната – в ней первые космонавты проводили последнюю ночь перед стартом. Круглый стол, покрытый узорчатой скатертью, на тумбочке радиола «Аккорд», шахматы. В углу большое зеркало. Справа и слева вдоль стен стоят две железные односпальные кровати с пружинными сетками. У той, что слева, обычная солдатская тумбочка, покрашенная белой краской, и на ней настольная лампа».

Не курортными остались в памяти Марии Тимофеевны те первые байконуровские годы. «Штаб в полуземлянке. Вода привозная. Степь – как на ладони, ровная во все стороны, голимые пески. Летом жара в пятьдесят градусов: яйцо в песок зароешь – сварится. Обеденный перерыв с двенадцати до шестнадцати. Спасаешься тем, что кутаешься в мокрую простыню, намочив её в холодной воде. В выходные иногда выбирались на речку. Если есть на свете рай, то только там: зелень бушует, волна приятно прохладная, небо радует.

Зима холодная и ветреная. Морозы в те же пятьдесят градусов. Снега нет. А буран подует – света белого не видишь.

Мы – молодые. Трудностей этих не замечали. Даже сейчас вспоминается только хорошее. Гагарину чехи подарили инструменты для эстрадного оркестра. Сразу нашлись свои музыканты. В столовке стулья-столы раздвинули, и – танцы до упаду. Там я будущего мужа встретила. Офицер. После квартиру получили, городскую, со всеми удобствами. Дочь родилась. Всё складывалось хорошо. Да осиротели с Леной, погиб наш папа при испытании ракеты. Дочь сейчас живет в Подмосковье, а я вернулась в отчий дом».

Пересматриваем молча любительские снимки.

Ракета на стартовой площадке. «Всякий раз поражал пуск. Гул. Землю трясет за сто километров в округе. Облако дыма скрывает громадину ракеты, а снизу бушует огонь. Вроде она сгорит сейчас в этом костре! Нет – уходит в небо. И ты с облегчением переводишь дух. Повторяешь слово Гагарина: поехали! Будем теперь ждать счастливого возвращения».

Мария Тимофеевна вдруг припомнила, когда готовился совместный полет нашего «Союза» и американского «Аполлона», зарубежные гости навестили впервые Байконур, «нам приказали ходить в гражданской одежде, смешно: военный город сразу стал цивильным».

A ещё Байконур выделялся изобилием детских колясок на улицах. «Население молодёжное». Гостили-дружили семьями, любимым напитком оставался чай. «В жару в горле пересыхает, слово не выговоришь. Курсанты из Мурманска служили. Непривычны к такому сухому климату, головы в холодильник всовывали морозца вдохнуть».

Тимофеевна вновь говорила о Королёве: невысок, крепок, с виду строгий, но добрый. Гагарин напоминал ей сельского парня: всегда открыто шутливый, умный – на равных говорил хоть с Главным Конструктором, с генералом, хоть с высоким зарубежным гостем. «Это у него, наверное, природное. От родителей, от мамы». Показала фото Анны Тимофеевны Гагариной: в тёплой вязаной кофте, немаркий халат, волосы подобраны в пучок на затылке – деревенская женщина. Сложила руки на столе и чуть наклонилась к магнитофону. Для жителей Байконура она рассказывала о своём сыне Юре. В том 1984 году ему бы исполнилось пятьдесят. А он ушел от нас молодым. Человек, первым шагнувший в космос.

* * *

…Горько об этом писать: подвиг Юрия Гагарина и его товарищей вычеркивают из отечественной истории её современные толмачи в угоду властелинам мира сего. Откройте роскошно изданный величиной в Библию и весь в картинках том «Энциклопедия для детей». Книга посвящена истории России в ХХ веке, и его составитель и главный редактор С. Исмаилова, Москва, 1995 год. В книге не нашлось места советской космонавтике. Эта книжища рекомендована Министерством образования Российской Федерации для учащихся. А в пособии для студентов высших учебных заведений «История России. ХХ век» (ответственный редактор, доктор исторических наук В.П. Дмитренко, Москва, 1997 год) «космическая эра» описана фразой, цитирую: «Высадка в июле 1969 года на поверхность Луны американских астронавтов во главе с Н. Армстронгом покончила с лидерством Советского Союза в освоении космического пространства». Это, видимо, единственно необходимая информация для будущих учителей о величайшем событии в жизни человечества.

Впрочем, историю можно переписывать, но её невозможно переделать.

* * *

– Закрою глаза и вижу море тюльпанов. Расцветают они по весне, недели за две до мая. Тридцать пять лет прожила там и не могла привыкнуть к этому чуду.

Слушаю Марию Тимофеевну и тоже пытаюсь увидеть земное диво: степь в красных тюльпанах.

Кто закалял сталь

Когда будет рождаться энциклопедия Воронежского края, в неё обязательно должен «войти» Анатолий Васильевич Шептухин, наш именитый, но пока на родине мало кому известный земляк.

Кто знал, с какой радостью вошел он в отчий дом.

– Сынку! – вскрикнула мать.

– Здравствуйте, мамо!

– Ны забуваешь родыму…

– Як же можно, мамо!

В «домик окнами в сад» на тихой улочке Россоши Анатолий Васильевич прибыл из Москвы, точнее – прямо из Кремля, маме первой сам сказал, что стал лауреатом Государственной премии СССР. Она держала в ладонях тяжеловатую книжечку и беззвучно плакала, не зная, чему больше радоваться – нежданной встрече с родимой кровинкой – с сыном или его успехам.

Кстати, о наградах Анатолия, то была не первая и не последняя, мать не могла порадоваться вместе со своими близкими, подружками-соседками. Соответствующие правительственные указы не появлялись в печати – сын был человеком «засекреченным», поскольку работал в атомной и ракетной промышленности.

* * *

Его единственная сестра Анна Васильевна помогла восстановить историю семьи Шептухиных, биографию брата, хотя и сама она заслуживает особого рассказа: инженер-программист, «мозг цеха» – называли её на «Пермских моторах», на пенсии вернулась на родину в опустевший родительский дом.

– Пo отцу мы из Ровенёк. Теперь это райцентр в соседней Белгородской области. Мамa из большого рода Двирников – из села Шапошниковки Ольховатского района.

О дедушке рассказывали: работал он в Ровеньках на мельнице механиком по найму, случилась поломка, четыре дня ломал голову – запустил-таки паровую машину. Сына, нашего отца Василия Ивановича, двенадцатилетним привёл с собой на работу. Было это в 1910 году. А в гражданскую войну, когда фронт проходил через Ровеньки, отец ушёл в Красную армию. После окончил в Харькове школу автомехаников. Вступил в Коммунистическую партию. Как директор занимался организацией, создавал по Воронежской области МТС – машинно-тракторные станции. Переводили его из Гороховки в Кантемировку, Митрофановку. В 1936 году осели в Россоши. Здесь нас застала война. Отец воевал. Дождались его в сорок пятом. Вернулся с наградами – орденом Красной Звезды, медалями, а, главное, живой. Его назначили директором чугунолитейного механического завода.

…В архивах предприятия помогли отыскать «дело директора Шептухина». В нём хранится краткая характеристика, сообщающая о том, что Василий Иванович «вывел завод из отстающих в передовые в системе Министерства пищевой промышленности РСФСР», выпуская в плановом количестве необходимое оборудование. В 1954 году Шептухин-старший скончался.

– Село Гороховку, теперь оно, кажется, в Верхнемамонском районе, точнее – его название, я хорошо запомнила потому, что там родился Анатолий, – сказала Анна Васильевна. – Наши детские воспоминания начинаются, по сути, в Россоши. Учиться пошли с братом в нынешнюю третью среднюю школу. Летом сорок первого Толя с друзьями обивал пороги военкомата, грозился убежать на фронт. Но военком оказался мудрым человеком – нашёл время, чтобы убедить мальчишек – тут вы нужнее. Давал им какие-то поручения.

В эвакуацию с мамой уезжали дважды. Сначала в Оренбургскую область, а затем в Саратовскую. В Дьяковке Краснокутского района учились в школе и выхаживали на ферме ягнят.

После оккупации снова дома. В сорок шестом закончили среднюю школу. У Анатолия в аттестате – пятёрки, только за сочинение вроде бы получил четвёрку.

Поступил он в Московский авиационный институт. Но там ему не дали места в общежитии. Сын директора. А я ведь тоже студентка. Жили, как все, скудно. Только что должность у отца «громкая». Что делать? Анатолия пригласили в Ленинград. В химико-технологическом институте нашлась ему и общежитийская койка.

– Теперь, – говорила сестра, – уже можно рассказывать: учился он в спецгруппе. Учебники выдавали в аудитории. После занятий вместе с конспектами тут же их запирали в сейф.

На работу его направили в известный ныне Челябинск-40. Там Игорь Васильевич Курчатов вместе с единомышленниками уже «ковал» советский атом. Школу прошёл Анатолий, можно догадываться, академическую. И прошел её успешно. В тридцать три года ему доверяют руководить единственной в стране уникальной лабораторией металловедения от ядерного центра на Северском химическом комбинате близ Томска.

Здесь он, по словам тех, кто затем проработал долгие годы с ним плечо к плечу, от «нуля» начал пестовать высокопрочный материал и тугоплавкий металл особой закалки. Ведь из них изготовляли оборудование, выдерживающее неимоверные неизвестные условия – космические, радиационные, температурные и прочие.

Доктору технических наук Шептухину звание лауреата Государственной премии присвоили за разработку систем «оптимизации водного режима и очистки от отложений контуров атомной станции».

Трудился воронежец в одной когорте с великими учёными-конструкторами Игорем Васильевичем Курчатовым, Сергеем Павловичем Королёвым и их соратниками. Умел отстаивать свою точку зрения. На одном из высоких и ответственных заседаний по отзвучавшему докладу Шептухин получил замечания от председательствующего Анатолия Петровича Александрова, академика, президента Академии наук СССР. Шептухин не согласился – напористо, с фактами доказывал, почему «наше дело правое». Александров не выдержал, хлопнул дверью. А позже направил коллеге письмо, извинился за то, что погорячился и пригласил его «на чашку чая».

Сотрудники Анатолия Васильевича, с кем он создал в атомной и космической промышленности школу практического металловедения, которая и поныне служит Отечеству, теперь вспоминают, как дни и ночи «горели в работе». Отмечают его доброту и справедливую требовательность. С радостью и болью, с вопросом, за советом каждый мог войти в директорский кабинет. Секретарь как-то попыталась облегчить его участь – назначила часы приёма. Но Шептухин деликатно снял с двери «расписание», пошутив, жизнь продолжается, как и шла.

Трудился он на износ. Потому чуток не дотянул до семидесятилетия – скончался в сентябре 1998 года.

* * *

В Россошь Шептухин приезжал в 1983 году на похороны мамы – Акулины Ивановны. Когда сестра заговорила с ним о наследстве, Анатолий Васильевич приобнял её: что, мол, нам делить, самое дорогое на этом свете ушло невозвратимо…