Сергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ

ПОЧЕМУ НАМ СТРАШНО ЖИТЬ

Кажется, граждане России сегодня больше боятся жизни, чем смерти. То, как картина боязней и страхов общества предстает в данных опросов Левада-Центра, показывает явно некую «скошенную» картину того, что общество рассматривает как актуализированную опасность для себя.

В целом обычно, с той или иной степенью непосредственной актуализированности, общество реагирует на пять основных угроз:

1) угроза безопасности и жизни, особенно насильственной смерти;

2) угроза свободе;

3) угроза бесправия, ущемленности, неучастия в решении своей судьбы и судьбы общества;

4) угроза социальной и материальной ущемленности, нищеты;

5) угроза всеобщего разрушения природы и жизни, опасности для естественных условий жизни.

Соответственно, для защиты от этих опасностей по мере развития общество выстраивает т. н. уровни государственности, каждый из которых обеспечивает выполнение запросов на защиту от данных угроз.

Вообще при прочих равных для человека как для биологического существа естественно «бояться» смерти не в смысле «пугаться» ее, а в смысле в целом рассматривать ее как основную угрозу для себя как биологического существа. Но при этом, поскольку человек – еще и социальное существо (т. е. все-таки человек, а не животное), для него естественно обладание более важными ценностями, чем само по себе биологическое существование. Теми началами, за которые он готов отдать свою жизнь: религия, представления о справедливости, революционные идеалы... Все то, что составляет его смысл жизни, ее наполнение.

При этом естественно опасаться утраты того, что обеспечивает привычные и комфортные условия существования. При прочих равных более или менее естественно, если человек даже несколько больше боится утраты того, что составляет содержание его жизни, чем самой по себе утраты жизни. Но если при этом человек не боится смерти как таковой, это означает либо предельный фанатизм сознания, «потусторонность» жизненного существования, либо утрату того, что составляет смысл и содержание жизни, т. е. всего того, что к жизни «привязывает».

Можно того, что человек понимает под «Богом», бояться больше, чем смерти. Можно не бояться смерти, но бояться «за бессмертную душу». Т. е. в этом случае человек не рассматривает свое реальное существование как значимую ценность, а считает «истинной жизнью» «посмертное существование». По Левадовским данным, российское общество не боится ни смерти, ни «Божьего суда». Страх перед первой испытывают 8% граждан – и этот показатель последние годы остается практически неизменным. При этом «гнева Божьего и Страшного Суда» боится еще меньше людей (6%), и этот показатель за последние годы так или иначе упал более чем в полтора раза (в 2006 году – 10%). А за такое начало, в чем-то соединяющее оба названных, как честь (страх публичных унижений и оскорблений), боится также 6%. И этот показатель тоже падает.

Можно было бы предположить, что его падение, как и низкая боязнь смерти, – свидетельство неактуализированности данной угрозы, того, что ни жизни, ни чести в российском обществе ничто не угрожает. Но это опровергается тем, что боязнь такой связанной с ними угрозы, как физическое насилие, воспринимается вдвое большим числом людей – 12%. Хотя и последняя угроза оказывается одной из арьергардных, вызывает одно из наименее распространенных опасений.

Больше всего люди в России боятся потери близких (54%), войны и массовой резни (38%), нищеты (32%), старости, болезни, беспомощности (25%). И всем им по распространенности уступает боязнь «произвола властей» – 20%. Причем если последняя медленно, но однонаправленно снижается (2004 г. – 22%, 2006 г. – 22%, 2007 г. – 21%, 2012 г. – 20%), то боязнь нищеты, снижавшаяся с 2004 по 2007 гг., за последние пять лет опять немного, в пределах погрешности, но повысилась.

Это значит, что при всем неоднозначном отношении граждан к нынешней власти они больше боятся неисполнения ею своих функций и обязательств, чем того, что она превысит свои полномочия. Т. е. основная претензия к власти – не в том, что она оказывается угрозой для общества, а в том, что она оказывается недостаточной защитой.

Резкий разрыв между распространенностью боязни потери близких и собственной смерти дает основания говорить, что близкие для гражданина современной России – это то основное (а может быть, главное и даже последнее), что удерживает их в жизни. Все остальные страхи – это, по сути, страхи не утраты чего-то в жизни, а страхи ущемленности. Т. е. это – не страхи утратить то, что у тебя есть, а страхи лишиться последнего.

У гражданина современной России, по сути, ничего, кроме близких людей, не осталось: старые идеалы разрушены, новая вера не обретена. Та же боязнь войны и массовой резни, с одной стороны, означает, что общество воспринимается его членами не как сфера своей жизни и самореализации, не как совместно организованная среда существования и совместной деятельности, а как некий полувраждебный мир, нечто, по определению несущее в себе потенциальную угрозу для человека.

54% боязни войны и резни при 20% боязни произвола властей при прочих равных означает, что люди воспринимают общество как более опасное начало, чем государство. Да и вообще это дает основание предположить, что здесь идет речь о разных частях общества: одни боятся несущей им угрозу части общества, другие боятся сковывающего их хищничество государства. Т. е., по большому счету, те, кто боятся в данном случае государства, – это те, чью агрессию по отношению к остальным государство сковывает. А те, кто «боятся общества», – это как раз та часть общества, которой они угрожают.

Также большой разрыв между страхом войны и резни и страхом смерти (т. е. боязнь первого без боязни второго) говорит, с одной стороны, о том, что подавляющему числу людей в жизни просто нечего терять, поэтому их и не страшит смерть, а сама по себе первая из двух последних боязней (38%) есть не боязнь угрозы жизни и даже не боязнь физического насилия (12%), а боязнь самой атмосферы ужаса и всеобъемлющей неурегулированности, хаоса, атмосферы непредсказуемой опасности, наступающей со всех сторон в такой ситуации. По сути, это – оценка окружающей действительности как преимущественно неразумной, неуправляемой.

Одновременно обращает на себя внимание разница в страхах по отношению к смерти и страхах по отношению к старости (8 к 24%). За ней читается скрытое отношение «лучше уж умереть, чем быть стариком». Это, с одной стороны, еще одно проявление отношения к обществу как нерегулируемому и недружественному, а к государству – как не защищающему. Но, с другой стороны, это – показатель отношения к бесплодности жизни, невозможности обеспечить в течение нее свои последние годы. Плюс отношение к работе как к занятию, заведомо не обеспечивающему жизнь.

Если в традиционных обществах старость рассматривалась как некий почетный статус, если в советском обществе она рассматривалась как некое привилегированное состояние, время заслуженного отдыха, когда человек пожинает плоды своей трудовой деятельности и служения обществу, то в современной России она воспринимается как время окончательного обнищания человека, которому общество и государство обеспечивают лишь возможность доживания, и если от чего-то и защищают, то разве что от голодной смерти. Голода люди действительно за последние годы стали бояться меньше – с 25% в 2005 году до 17% в 2012-м. Хотя если сегодня в стране 17% боятся голода – значит, как минимум 17% она защитить от него не в состоянии...

Все это – картина уродства. Изуродованности. Уродливости. Жизнь людей изуродована. И она изуродована временем конца 80-х и 90-х годов. Мы все время обходим эту тему. И умалчиваем как минимум два обстоятельства, не говоря о которых, скорее всего, не получится существенно продвинуться вперед – ни по моральным, ни по прагматическим причинам.

Первое обстоятельство – что есть те, кто несет вину за то, что общество и страна были изуродованы. Их все знают, но они остаются безнаказанными. А второе (то, о котором все тоже знают в глубине души, но говорить о котором не принято) – что то, что мы имели четверть века назад, было лучше, чем то, что мы имеем сегодня. И пока нам остается только мечтать, чтобы вернуться к тому, что мы имели тогда.

СПРАВКА. Опрос Левада-Центра «Чего вы больше всего боитесь?» был проведен 24-27 февраля 2012 года по репрезентативной всероссийской выборке городского и сельского населения среди 1600 человек в возрасте 18 лет и старше в 130 населенных пунктах 45 регионов страны.

http://www.km.ru/v-rossii/2012/03/22/sotsialnye-problemy-v-rossii/nasha-zhizn-izurodovana-perestroikoi-i-liberalnymi-


Комментариев:

Вернуться на главную