Анатолий ВАСИЛЕНКО, кандидат философских наук, доцент
АРХИМАНДРИТ ДАНИЛОВА МОНАСТЫРЯ

А души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их.
В глазах неразумных они казались умершими,
и исход их считался погибелью, и отшествие от нас - уничтожением;
но они пребывают в мире.

Книга Премудрости Соломона, 3, 1-3.

 

В повести Ивана Шмелева «Лето Господне» панораму Замоскворечья, открывающуюся с Воробьевых гор, один из персонажей произведения так эмоционально раскрывал будущему писателю:

«Вон Казанская наша, башенка-то зеленая! А вон, возле-то ее, белая-то…Спас-Наливки, розовенькая, Успенья, Казачья,.. Григорий Кессарейский, Троице-Шаболовка…Риз Положения…а за ней, в пять кумполочков, розовый-то…Донской монастырь наш, а то – Данилов, в роще-то…»

Две церкви – Казанская, стоявшая в районе нынешней Октябрьской площади, и Троице-Шаболовская были сооружены во второй половине XIX века по проекту замечательного русского архитектора Николая Васильевича Никитина. В Троице-Шаболовской служил настоятелем протоиерей Василий Руднев, своеобразный летописец своего времени, ставший в конце жизни архимандритом Данилова монастыря Тихоном. И, если попытаться восстановить в подробностях ушедшую жизнь этого уголка Замоскворечья, то, несмотря на скудость сохранившихся свидетельств, перед нами предстанет бытие православного русского общества позапрошлого века вовсе не как «темное царство», как его клеймили либеральные публицисты, и не только в обаянии человеческой теплоты, так ярко и живо воспроизведенной Иваном Шмелевым, но и в своем стремлении к невечернему свету.

*****

Жизнь о.Василия Руднева складывалась так, что самые разные обстоятельства действовали заодно и способствовали формированию цельной личности православного церковнослужителя. В детстве он опасно заболел, и исцеление нашел в Николопесношском монастыре. Но там он обрел не только физическое здоровье, но и глубокую духовную основу своего миросозерцания.

Дело в том, что Николопесношский монастырь был одним из центров возрождения монашества и подъема народной православной веры, которые последовали в конце XVIII века после притеснений православной церкви в XVII веке. Петр I проектировал превратить действующие монастыри в работные дома, в дома призрения для подкидышей или для военных инвалидов, монахов сделать прислугой в лазаретах, а монахинь приставить к прядению и кружевному делу, дав им в учителя мастериц из Брабанта. Монахов хотели лишить духовной жизни, основанной на изучении святоотеческой литературы, запретив им заниматься книжным и письменным делом. В официальных «правилах» о монашестве была такая статья:

«Монахам никаких по кельям писем, как выписок из книг, так и грамоток советных, без собственного ведения настоятеля, под жестоким на теле наказанием, никому не писать и грамоток, кроме позволения настоятеля, не принимать, и по духовным и гражданским регулам чернил и бумаги не держать, кроме тех, которым собственно от настоятеля для общедуховной пользы позволяется. И того над монахи прилежно надзирать, понеже ничто так монашеского безмолвия не разоряет, как суетная их и тщетная письма».

Как на практике действовали все эти стеснения, красноречиво свидетельствует история Данилова монастыря. С 1701 года все сборы и доходы монастыря перешли в руки государственных органов власти. Монахам выдавали так называемый «оклад малый»: то деньгами – с 1705 года, то товаром – с 1723 года, то провиантом – с 1756 года. Были изданы указы, запрещавшие постригать новых послушников в монахи и требовавшие замещать монашеские вакансии инвалидами и отставными солдатами. Братии не позволяли выходить за ворота, переписываться с родными. Нельзя было иметь в келье перо и чернила. За ошибки и проступки была введена целая система наказаний: оставление без хлеба и воды, содержание в карцере, сажание на цепь и даже нещадное избиение батогами и шелепами в присутствии всей братии. Надзор над монахами вели разные категории служащих: судьи, инквизиторы, протоинквизиторы, городничии, смотрители.

Особенно тяжело пришлось православной церкви, когда на престол взошла герцогиня курляндская, ставшая российской императрицей Анной Иоанновной (1730 – 1740), особа нетерпимая по отношению к православию. Период ее царствования вошел в историю под названием «бироновщины», так как фактическим правителем при ней был Эрнест-Иоганн Бирон.

Проповедник при государыне Елизавете Петровне (1741 – 1761) Амвросий Юшкевич говорил об этом времени так:

«На благочестие и веру нашу православную наступили, но таким образом и претекстом, будто они не веру, но непотребное и весьма вредителское христианству суеверие искореняют. О, коль многое множество под таким предлогом людей духовных, а наипаче ученых, истребили, монахов поразстригали и перемучили. Спроси ж за что. Больше ответа не услышишь, кроме того: суевер, ханжа, лицемер, ни к чему годный. Сие же делали такою хитростию и умыслом, чтобы вовсе в России истребити священство православное…»

Думается, что о. Василий Руднев узнал об этом еще в детстве, и тогда уже у него уже начал формироваться идеал православного подвижника, который противостоит всем мирским трудностям внутренней работой духа и активной конструктивной внешней деятельностью. И в «Историческом описании мужского общежительного монастыря Святого Чудотворца Николы, что на Пешноше», изданном им в 1893 году к пятисотлетней годовщине памяти преподобного Мефодия, он называет старцев, которые возродили православное монашество после периода «бироновщины» и должны служить примером:

«Известно, каким стеснениям подверглось наше монашество в прошедшем столетии – в царствование Петра I и особенно в правление Бирона. После учреждения штатов, многие прежде богатые монастыри лишены средств к своему существованию, и многие совершенно закрыты. Иночество видимо склонялось к упадку. Но Господь воздвиг таких деятелей, которые не только послужили восстановлению обителей по внешней стороне, но и возбудили, поддержали и укрепили падавшую среди монашества духовную жизнь. Таковы были старцы: Паисий Величковский, Макарий пешношский, Феофан Новоезерский, Назарий Валаамский, Клеопа введенский, Игнатий Симоновский и другие».

Он с гордостью пишет о том, что восстановил Козельскую Оптину пустынь один из учеников песношского архимандрита Макария (1750 – 1811). Повествуя об этом архимандрите, о. Василий Руднев выделяет такие его труды:

«При Макарии Пешношском обитель не только восстала из развалин, но возвеличилась и прославилась. Ему особенно обязана она своим устройством внешним и внутренним. Неутомимый и многосведущий в трудах хозяйственных, он еще более неутомим был в подвигах внутренней жизни».

Он подчеркивает, что «главным помощником» Макария в «исправлении полуразрушенных монастырских зданий» «был находившийся в числе братства московский купец Алексей Григорьев Мокеев».

Мы увидим, что это – не случайная деталь. О. Василий Руднев в своем служении тоже имел «главных помощников» из среды купечества.

Рассказывая о Макарии, он особо останавливается на характеристике его личных качеств:

«Макарий был муж высокой добродетели. Лицо его казалось суровым, но сердце было преисполнено христианской любовью. Он жил не для себя, а для блага обители и для блага братии. Все находили в нем мудрого наставника, приветливого собеседника; мудрость наставлений его привлекала к нему не одних монашествующих, но и мирян».

О. Василий Руднев издал в 1895 году отдельный очерк под названием «Святитель Варсонофий, Казанский чудотворец как настоятель Николаевского Пешношского монастыря». Здесь тоже ясно вырисовывается идеал самого автора. Он пишет о Святителе Варсонофии (ок. 1495 – 1576):

«Пост и молитва, бдение и чтение священных книг, были его любимым занятием».

«Обильные средства, какими располагал монастырь при Святителе Варсонофии, нет сомнения, шли не на содержание только братии, но и на благоукрашение самой обители».

Этот же идеал присутствует в описании настоятеля Песношского монастыря архимандрита Мефодия, которого о. Василий Руднев знал лично и сам слышал от него в 1866 году рассказы о прошлом обители. В произведении «Архимандрит Мефодий. Настоятель Николаевского Пешношского монастыря (Биографический очерк)», изданном в 1895 году, он подчеркивает:

«До последних дней своей жизни архимандрит Мефодий ревностно заботился о благоустройстве монастыря; каждый год производились при нем постройки, поправки, улучшения. В 1868 году, имея уже 77 лет от рождения, он еще производил постройки и каждый день по нескольку раз бывал на постройках».

«Келейные труды и подвиги о. Мефодия известны Единому Господу, но что они были велики, доказательством служат его строгое воздержание, продолжительные ночные молитвы, …множество сделанных им выписок из прочитанных книг.

Монастырская братия вспоминает о нем, как о настоятеле добром, старце простом, наставнике опытном».

Размышлял о. Василий Руднев и над опытом тех, кого он называл «подвижниками благочестия – невинными страдальцами». В 1898 году он напечатал очерк «Село Ворсино Московской губернии Подольского уезда». В ней он описал жизнь двоюродного дяди Святителя Филиппа митрополита Московского Григория Семеновича Колычева. Последнего Иван Грозный заключил в темницу только за то, что тот был родственником Святителя, и томился в ней «болярин Григорий» до самой смерти самодержца в 1584 году. Остаток дней своих Григорий провел в Ворсине в посте и молитве. После молитвы на его могиле многие получали благодатную помощь. «То же должен сказать о себе и составитель этого описания», - заключает о. Василий Руднев.

В 1888 году им выпущен в свет очерк «Подвижница Московского Ивановского женского монастыря инокиня Досифея (Княжна Тараканова)». Инокиню Досифею считали дочерью императрицы Елизаветы от ее тайного законного брака с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским, и Екатерина II , опасаясь смуты в государстве, заключила ее в монастырь, несмотря на то, что княжна Тараканова и не помышляла о борьбе за престол. Что помогло Досифее с достоинством нести свой крест? – задавал себе вопрос о. Василий Руднев и отвечал:

«Вера в Бога – Промыслителя, христианский взгляд на земную жизнь, представление будущей награды, обещанной невинным страдальцам, - вот что ободряло и утешало ее в жизни. Все время затворнической жизни она посвящала молитве, чтению духовных книг и рукоделию; вырученные за труды деньги она чрез келейницу раздавала бедным; иногда на ее имя присылаемы были к игуменье от неизвестных лиц значительные суммы, и эти деньги она употребляла не на себя, но или на украшение монастырских церквей, или на пособие бедным…

Да, великая была подвижница мать Досифея, - скажем и мы о ней то же, что сказал о ней подвижник благочестия, старец Филарет. Много, много перенесла она в жизни. Терпение ее да послужит нам добрым примером!»

Сам Василий Руднев учился терпению, оставшись круглым сиротой. Рано скончался его отец – бедный сельский пономарь из Подмосковья, а за ним вскоре и мать. Поэтому для него был особенно притягателен пример тех подвижников, которые испытали тяготы сиротства. И так проникновенно звучали слова о. Василия Руднева, ставшего архимандритом Тихоном, на всенощном бдении в день празднования 250-летия обретения мощей Святого Благоверного князя Даниила в 1903 году:

«Сын святого родителя, Благоверного князя Александра Невского, с детства сирота, приняв в управление меньший из всех городов русских, Москву, князь Даниил весь отдался подвигам благочестия. Тридцать лет он княжил в Москве и своей кротостью, миролюбием, мудрым управлением достиг того, что удельные князья передали ему титул Великого князя – и меньший из всех городов, Москва, сделался стольным, великокняжеским градом. Любя и почитая монашество, он вскоре по прибытию в Москву, построил первый монастырь в ней – в честь своего Ангела – Преподобного Даниила Столпника, на берегу Москвы-реки. Это наша святая обитель».

На погребении архимандрита Тихона (Руднева) 15 сентября 1904 года настоятель Николаевской что в Голутвине церкви протоиерей П. С. Шумов в своем слове свидетельствовал о том, что жизнь ушедшего проходила в свете проповедуемых им идеалов:

«С малолетства усопший любил монашество…Кроткий и тихий, он любовию старался действовать на братию, и любовию исправлять, и водворять между ними мир и согласие. К немощному брату придет он, кротко станет увещевать его, помолится с ним, и брат, тронутый этим, делается другим. Простота и смирение остались его свойствами и в звании архимандрита. Эти свойства были причиною того, что он никогда не трубил о себе, не выставлял себя, и всякому отдавал предпочтение. Слова похвальбы и тщеславия не сходили с уст его. Нужно ли говорить о его нестяжательности? Всю жизнь провел он, оставляя себе только самое необходимое. Что получал, все отдавал. Он жил для других».

В Спасо-Вифанской семинарии, в которой сироту учили «за казенный кошт», о. Василий Руднев получил хорошее для того времени образование. Ее основатель Платон Левшин (1737-1812) ставил целью создать ученое и культурное духовенство. Следует отметить, что митрополит Платон называл Николопесношский монастырь «училищем благочестия и примером жизни монашеской».

Семинарист Василий овладевал науками с большим прилежанием. В его аттестате сказано:

«Объявитель сего Вифанской Духовной семинарии воспитанник Василий Руднев: Московской Епархии, Дмитровского округа села Кончинина Михаила Архангельской церкви умершего пономаря Феодора Иванова сын, имеющий ныне от роду 22 года, поступив в семинарию в 1848 году, обучался в ней, при способностях очень хороших и прилежании весьма ревностном наукам:

богословию (догматическому, нравственному, обличительному, пасторскому, гомилетике), о Священном Писании, Священной Герменевтике, Церковной истории и археологии, церковному законоведению, истории библейской, патристике, логике и психологии, истории российской, физике, словесности, о богослужебных книгах, истории всеобщей, алгебре, геометрии и пасхалии, естественной истории – весьма хорошо, сельскому хозяйству, медицине – очень хорошо.

Поведения он примерно доброго.

Содержим на казенный кошт.

В стихарь посвящен сентября 28 дня 1854.

По окончании курса семинарского учения в июле 1856 года Правлением Вифанской семинарии, с утверждения Высокопреосвященного Филарета митрополита Московского и Коломенского причислен к 1 разряду семинарских воспитанников и уволен в Епархиальное ведомство со званием студента».

Неизвестно по какой причине, в аттестате не было указано, что семинарист Василий Руднев изучал еще историю русского раскола, полемику против раскола, а также языки латинский и греческий. Позднее это было вписано в клировые ведомости Троице-Шаболовской церкви.

Сразу по окончании семинарии, в июле 1856 года, студент Василий Руднев был произведен Высокопреосвященным митрополитом Московским и Коломенским Филаретом в диакона Ивановского сорока к Космодамианской, что в Старой Кузнецкой, церкви.

О диаконском служении Василия Руднева вышеупомянутый П. С. Шумов говорил так:

«Он старался не сокращать, а расширять диаконские обязанности свои. На первых же порах он взял на себя труд за каждой литургией вместо причастного стиха прочитывать житие дневного святого, а дома в свободное время занимался обучением детей. Но любимым его занятием было духовное чтение. На последние, очень скудные средства свои он начал собирать библиотеку, которая, увеличиваясь, под конец жизни достигла больших размеров. Но этого мало. Молодой диакон сам стал заниматься составлением статей духовного содержания, которые и начал помещать в только что начатом тогда духовном журнале – «Душеполезном чтении». Редкая книжка этого журнала не была украшена его трудом. Издатель с радостию помещал его произведения, как живые и увлекательные по слогу и содержанию своему…Тихий и миролюбивый, спокойный и всегда одинаковый, он скоро сделался любимцем прихожан, из которых одни вступали с ним в духовное родство, другие приглашали в домашние учителя для детей своих, и у всех он был другом семейства, постоянным посетителем и собеседником. Прихожане высоко ценили его душевные качества, благородство души его, и щедро помогали ему при его весьма скудных средствах. Наконец, по их просьбе он посвящается в их приход во священники».

О. Василий Руднев был рукоположен в священники Космодамианской церкви Высокопреосвященным Иоанникием митрополитом Московским 2 августа 1868 года.

А тремя годами ранее в 1865 году он был избран действительным членом Общества любителей духовного просвещения, которое оценило его активное участие в духовных изданиях. Это общество стремилось противодействовать распространению в Российской империи атеистических идей и настроений. Председатель Общества протоиерей И. Н. Рождественский так разъяснял цели и характер своей организации:

«С 1863 года существует наше общество. Оно образовалось под влиянием особенных обстоятельств того времени. То было время наплыва с Запада в Россию противохристианских идей и богоборных доктрин. Эти идеи и доктрины, выдаваемые за последнее слово науки, нашли себе подготовленную почву в некоторых усердных чтителях науки, сперва немногих, так называемых передовых, а потом и многих зауряд. Под их влиянием и их усердием явились в переводах на русский язык Бокль и Дарвин, Фейербах и Штраус и другие. Материалистические и атеистические идеи и учения их сделались доступны всем грамотным людям и стали увлекать в бездну безверия, а иногда и не юношей, с одной стороны тем, что мнимо-научным путем очень просто решали великие вопросы духа, производя все живущее из первоначальной клеточки, неизвестно откуда и как появившейся, а особенно тем, что освобождала человека от всякой нравственной ответственности, признав его за облинялую обезьяну. Такие учения возмущали совесть, оскорбляли здравый смысл, нравственное и религиозное чувство. Желание противодействовать, по возможности, разливу этих зловредных учений подало мысль об образовании сего Общества, так как единичные силы и разрозненные их действия представлялись для того недостаточными. Блаженной памяти митрополит Филарет одобрил эту мысль, дал Обществу то наименование, которое оно доселе носит, и сам написал основные положения об учреждении Общества любителей духовного просвещения, впоследствии Высочайше утвержденные».

Члены Общества собирались ежемесячно, кроме летних каникул, чтобы обменяться мнениями по злободневным вопросам, писали статьи для печатных изданий - «Чтений в Обществе любителей духовного просвещения», «Московских церковных ведомостей», «Воскресных бесед», собеседовали после литургии в ряде избранных для этой цели церквей с народом о предметах веры и благочестия. В своих проповедях они стремились «спокойно, в духе любви и Евангельской кротости» показать «полную внутреннюю несостоятельность» доктрин материализма и нигилизма, социализма и коммунизма.

Московская духовная консистория привлекла о. Василия Руднева в 1872 году к оценке раскольничьих книг и рукописей, изъятых из одной раскольничьей молельни. Он получил следующее уведомление:

«Указ Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского из Московской духовной консистории, Ивановского сорока Космодамианской церкви священнику Василию Рудневу.

При отношении Т. Судебного следователя 1 Участка Московского уезда от 9 минувшего июня № 1154 присланы в Консисторию для рассмотрения взятые из раскольнической молельни Московского уезда в Садовой Слободе в доме крестьянки Прасковьи Родиной 19 книг, 9 тетрадей с выписками из книг, 19 рукописных книжек поминаньев, 23 рукописных листа с записками поминовенными. О сих предметах определением Епархиального начальства заключено: рассмотрение книг и рукописей на месте, в Консистории, поручить Космодамианской в Кузнецкой церкви священнику Василию Рудневу с тем, чтобы об оказавшемся при освидетельствовании донести Консистории с мнением, куда оные могут быть назначены, для чего имеете Вы явиться в присутствие Консистории. Июня 20 дня 1872.»

В соответствии с Указом Святейшего Правительственного Синода от 30 апреля 1858 года надо было определить, какие из рукописей и книг «могут быть оставлены в распоряжении Епархиального начальства для хранения в библиотеках или передачи Единоверческой церкви и какие подлежат уничтожению».

Об этом эпизоде из жизни о. Василия Руднева в его «Послужном списке» сообщается кратко: «рассматривал и описал раскольничьи книги и рукописи». Неизвестно, обнаружил ли он там ценные древние рукописи, за которыми в это время охотились как отдельные коллекционеры, так и Императорское Московское археологическое общество. Казначеем этого Общества тогда был Алексей Иванович Хлудов (1818- 1882) – родной брат Давида Ивановича Хлудова (1822-1886), церковного старосты Космодамианского храма.

Егорьевские текстильные фабриканты Хлудовы вписали свои имена в российскую культуру XIX века. Алексей Иванович собрал обширную коллекцию древних рукописей и старопечатных книг. Давид Иванович потратил все свое состояние на церковные нужды. На пожертвованные им средства возрождались целые монастыри и строились и украшались церкви. Так, он восстановил из развалин Рязанский Богословский монастырь и обеспечил его материально, купив для него несколько сот десятин луговой и пахотной земли и подарив ему находившееся рядом собственное имение.

Также он дал новую жизнь Бобреневу монастырю, обновив все строения и купив для него два лесных участка.

Им был построен новый трехпрестольный храм по Стромынской дороге в селе Никольском Московского уезда.

«Всего сделанного им на почве благотворительности перечислить нельзя», - говорил о. Василий Руднев. Сначала в качестве дьякона, а затем священника он установил с Давидом Ивановичем доверительные отношения. Их сближала любовь к Николопесношскому монастырю – там Хлудов в церкви Преподобного Сергия устроил новый вызолоченый иконостас с новыми иконами, облеченными в серебряные ризы. На средства Давида Ивановича в пользу монастыря было издано «Историческое описание монастыря Святого Чудотворного Николая что на Пешноше», составленное о. Василием Рудневым.

Оба любили благолепие храмов. О. Василий Руднев молитве на Божественной литургии - «Освяти, Господи, любящие благолепие дому Твоего. Ты тех воспрослави Божественною Твоею силою» давал следующее развернутое толкование:

«Так святая церковь ежедневно и не один раз на Божественной литургии возносит молитвы о тех христианах, которые любят благолепие своих храмов… За что такая награда ревнителям благолепия своих храмов? Видите: храм есть место благодатного присутствия Бога всемогущего, место раздаяния даров благодати, место, где человек получает очищение, просвещение и спасение. Судите же: каков тот человек, который из тех средств, какие посылает ему Царь Небесный, часть приносит ему же в жертву; и дом во славу Его созидает, и все принадлежности богослужения устрояет из лучших высших произведений природы и искусства и радуется духом, когда все то придется ему устроить. Что вы скажете о таком человеке? Не скажите ли, что он человек верующий в Бога, любящий Бога. Так смотрит на это и святая Церковь; и вот в воздаяние за добродетель храмоздания она возносит о таких ревнителях славы Божией сугубое моление: освяти, воспрослови. Освяти , то есть прости им согрешения их, спаси их ими же веси судьбами, соделай чистыми, святыми; воспрослови , то есть прославь божественною Твоею силою прославляющих Тебя, воздай им за усердие их, по щедротам Твоим, временными и вечными благами. – Молитвы Церкви слышит Владыка неба и земли и как Праведный Судия, воздающий каждому по даяниям его, любящих благолепие дому Его и в сей жизни благословляет, очищает, освящает, веруем, и в будущей простит, помилует, прославит. На страницах церковной истории и в рассказах людей благочестивых таких примеров найдется много».

Церковь Космы и Дамиана при церковном старосте Хлудове была обновлена и украшена. Чтобы в ней можно было поддерживать внутреннее великолепие и обеспечить причту достойное служению содержание, Давид Иванович построил большой каменный дом, доходы с которого шли в пользу церкви.

Вероятно, на средства церковного старосты был изданы написанные о. Рудневым очерки «Святые бессеребренники и чудотворцы Косма и Дамиан» и «Московская Космодамианская, что в Старой Кузнецкой, церковь. Описание церкви и прихода».

Большой каменный дом на Ордынке Хлудов после совета о. Василия Руднева подарил Епархиальному ведомству. После перестройки в здании разместилось женское Мариинское Епархиальное училище. О. Василий Руднев был назначен членом Совета этого училища, а также открытого при нем училища иконописания.

К концу жизни Давид Иванович потратил на благотворительные цели все свои миллионы, вынужден был продать последнее небольшое имение, выехать из родительского дома и снять квартиру на Донской улице. В завещании просил не выставлять и не нести в похоронной процессии все свои награды. На отпевании его в Ризоположенский церкви на Донской улице о. Василий Руднев сказал надгробное слово, в котором, в частности, были и такие слова:

«Богатство – дар божий…и как дар всеблагого Бога дается человеку для радости, для счастия, а так как истинная радость, истинное счастье – не здесь на земле, а там, на небе, то и богатство дается человеку для того, чтобы он снискал себе чрез него царство небесное. Блажен богатый. Жить, не зная нужды, быть покровителем наук и искусств, благотворить неимущим и умереть с надеждою за дела милосердия быть помилованным на суде, - не счастье ли это. – Так. Но много ли таких богатых, иже в след злата исходят, которые не имеют привязанности к золоту? Где они?… Их немного; они редки».

В 1873 году в возрасте 39 лет о. Василий Руднев по резолюции Высокопреосвященного митрополита Иннокентия переведен на место настоятеля Троицкой церкви на Шаболовке.

В приходе 78 дворов. В большинстве из них живут купцы и мещане. Дворян, которые в начале века составляли основную массу прихожан, осталось немного – едва ли десятая часть всех жителей. Большая часть домов – деревянные, одноэтажные. Много земли занято огородами, пустырями. Каменный храм состоит из двух частей: старой, холодной с престолом во имя Живоначальной Троицы, и новой – теплой, с престолами во имя Святителя и Чудотворца Николая и во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Старый храм ветхий, тесный и стоит ниже нового на семь ступеней. И новая часть не ремонтировалась в течение 30 лет. Постоянного дохода причт не получает. А доходы с прихода и по двум государственным непрерывным доходным билетам обеспечивают всего лишь «посредственное содержание» священнослужителям.

Как и в церкви Космодемианской, о. Василий Руднев находит помощника в лице старосты Троицкого храма. Им стал в 1869 году Арсений Арсеньевич Глушков, владелец фабрики по производству шерстяной материи и шерстяных платков, существовавшей с 1840 года, на которой было занято около 150 рабочих. Он был моложе о. Василия Руднева на 13 лет, однако это не помешало им быстро найти общий язык. Возможно, известную роль сыграло в их быстром сближении общность их судеб. У матери Арсения Арсеньевича были преждевременные роды, и не думали, что младенец останется в живых. Но благодаря молитвам матери (о ее благочестии, молитвах и благотворительности любили рассказывать о. Рудневу старожилы прихода) и благословению старца Данилова монастыря схимонаха Фомы, ребенок выжил. В пять лет Арсений Арсеньевич потерял мать, а в девятнадцать лет умер и отец. Тем не менее, в семье успели воспитать его «в правилах христианского благочестия». О. Василий Руднев ставил в пример набожность Арсения Арсеньевича:

«Утренние и вечерние молитвы совершались им неопустительно; едва ли кто видел, чтоб он не помолился Богу, садясь за стол для принятия пище, или выходя из-за стола. – Что делать? – в нынешнее время и это нужно считать за добродетель. Немного найдется в году даже и небольших праздников, когда бы он не был в храме при богослужении. Все видели, с каким благоговением он выстаивал самые продолжительные службы».

В тот самый год, как о. Василий Руднев пришел в храм, он обратился вместе с Арсением Арсеньевичем с письмом к Высокопреосвященному митрополиту Иннокентию с прошением следующего содержания:

«Наружный вид нашего храма в настоящее время не имеет подобающего святым храмам благолепия; краска на нем облетела, штукатурка обвалилась, кровля выгорела и во многих местах проржавела. Предполагая нынешним летом все это исправить и привести в надлежащий вид, мы всепокорнейше просим Ваше Высокопреосвященство Милостивейшего Отца и Архипастыря дозволить нам произвести означенную поправку и употребить на нее церковные кошельковые суммы до 1000 р.с., каковая сумма в церкви имеется».

Чтобы не терять времени, прошение было вручено владыке лично. И тотчас была получена резолюция: «Разрешается. 23 мая 1873 г.»

Но настоятель храма и церковный староста задумали обновить одновременно церковь и изнутри. Для этого были нужны дополнительные средства. И о. Василий Руднев обратился с воззванием к прихожанам:

«Возлюбленные в Господе братия и чада мои!

По обязанности пастыря церкви я должен сказать вам несколько слов о нашем приходском храме; выслушайте их с терпением и любовью. Храм наш не имеет подобающего святым храмам благолепия; в первопрестольной Москве, - как ни тяжело говорить это, а сказать нужно, - едва ли найдется другой приходской храм настолько бедный по внутреннему благолепию, как наш; по крайней мере, мне не приходилось видеть подобных храмов. Не буду говорить вам о настоящем холодом храме, - он, как требующий совершенной перестройки, пусть остается пока в том бедном, убогом виде, в каком находится теперь, скажу о теплом придельном храме: иконостасы в нем почернели, а некоторые и расклеились и поломались, святые иконы в них покрыты пылью, почернели, а некоторые и расклеились, стены закоптели, подсвечники и аналои обветшали, окна и двери требуют починок и поправок. Оставить его в том виде, в каком находится теперь, нельзя; слава имени Божия, святость храма Его требуют чистоты, опрятности и возможного благолепия; почистим, покрасим, поправим, обновим его хоть сколько-нибудь. Снаружи он обновляется теперь с разрешения Его Высокопреосвященства на церковную сумму. Владыка, приказав обновить храм снаружи, благословил обновить его и внутри, на собранные деньги. Уповая на милость Божию, веруя в благословение Архипастыря, надеясь на ваше усердие, обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой: принесите каждый посильную лепту на обновление храма; обязанность благоукрашать храмы лежит на всех прихожанах, без исключения; не стесняйтесь малым приношением, все будет принято с благодарностью во славу Божию. Да благословит вас Господь Бог на доброе, святое дело».

Было собрано 2702 рубля. Сам о. Василий Руднев смог пожертвовать 10 рублей, Арсений Арсеньевич Глушков – 500 рублей, Иван Григорьевич Простяков, который в будущем станет церковным старостой – 300 рублей. Самый крупный вклад сделал торговый дом Солодовников и К. – 1200 рублей.

В результате придельный храм был так обновлен, что старожилы, помнившие, как он выглядел, будучи только что построенным, говорили: «он не был так прекрасен, как теперь».

Озаботился о. Василий Руднев материальным положением священнослужителей храма. По его совету Арсений Арсеньевич Глушков купил дома причта для церкви, чтобы члены причта пользовались ими бесплатно. К сожалению, нет других документов о том, как настоятелю Троице-Шаболовской церкви удавалось улучшать положение священнослужителей, но с 1886 года в ее клировых ведомостях вместо записей «содержание скудное» или «удовлетворительное» идет запись «содержание их достаточное».

Думается, что сделать это было не просто. Сохранились записи о. Василия Руднева, по которым видно, что он внимательно изучал доходы и расходы храма в течение длительного периода. Вот некоторые из его размышлений по этому поводу:

«Сколько получала церковь в то или другое время, сказать точно нельзя; книги приходно-расходные есть единственный источник для сего, но он едва ли всегда велся верно, по ним можно судить только приблизительно.

В книгах за 1809 год церковь получила дохода в кошелек и кружку 214 руб. 99 коп. ассигнациями, а от продажи свеч и огарков – 163 руб. 25 коп. ассигнациями, в 1820 году в кошелек и кружку собрано 596 руб. 01 коп. ассигнациями, за проданные свечи и огарки выручено 240 руб. 98 коп. ассигнациями, в 1839 году собрано в кошелек и кружку 723 руб. 77 коп. ассигнациями, за проданные свечи и огарки – 374 руб. 50 коп. ассигнациями; за дальнейшие года приход не выписывался, так как с 1840 года началась постройка придельной церкви…

Все доходы, какие церковь получала, уходили на содержание ее. Расходные книги сохранились с 1813 года…Серебро покупали за 1 руб. 20 коп. за золотник, бутылка красного вина – 1 руб., воз дров – 2 руб., свечи восковые – 1 руб. 30 коп. за фунт, священнику стороннему за обедни – 3 руб. 78 коп…

В 1737 году дани и казенных пошлин платили 38 копеек с половиною…С 1809 года церкви были обязаны вносить в Святейший Синод прибыль от продажи восковых свеч и огарков, и наша церковь вносила в 1813 году 23 руб. 74,5 коп., в 1825 году 78 руб. 60 коп., в 1839 г. – 116 руб. 60 коп. ассигнациями. В 1860 году - 34 руб. 47 коп. серебром. В 1885 году на учебные заведения – 392 руб. 40 коп., на училищный фонд – 25 руб., на Донское училище – 8 руб. 25 коп., на Мариинское – 10 руб., на богадельни – 3 руб. 41 коп., а всего – 439 руб. 06 коп. серебром».

Оценивая деятельность о. Василия Руднева по улучшению положения священнослужителей, надо иметь в виду и следующее обстоятельство. Члены причта храма имели, как и большинство населения России в XIX веке, большие семьи, но детей устраивали надлежащим образом. На пять лет раньше о. Василия Руднева в храме стал служить дьячек Федор Григорьев Марков. К 1893 году у него было 10 детей, и все они пошли по духовной линии. Трое сыновей стали псаломщиками, один учился в епархиальном училище иконописания, двое – в Донском духовном училище, одна дочь была в замужестве за псаломщиком, две получали образование в стенах епархиального Филаретовского училища, и еще одна дочь обучалась в училище при Покровской общине сестер милосердия.

У самого о. Руднева было семеро детей. В 1880 году он овдовел, а детей у него осталось в живых четверо. Старший сын Сергей стал потомственным почетным гражданином, другой сын Василий священником, дочь вышла замуж за священника, впоследствии протоиерея, Ивана Мансветова.

В 1881 году о. Василием Рудневым была заведена при церкви библиотека. К 1888 году в ней было 286 названий книг духовно-нравственного содержания. Книгами имели право пользоваться все домовладельцы прихода, а также рабочие на фабриках, если за них ручался хозяин дома, в котором они проживали.

Не оставлял о. Василий Руднев и свои исследования по церковной истории. Так сохранилось письмо от Совета Московской духовной Академии в Сергиевом Посаде от 2 декабря 1880 года «Его Высокоблагословению священнику Московской Троицкой на Шаболовке церкви о. Василию Рудневу», в котором его благодарили за вклад в церковно-археологический музей Академии:

«Получив от доцента Московской духовной Академии А. П. Смирнова пожертвованные Вами и чрез Вас предметы для церковно-археологического музея, при здешней Академии числом 11, Совет Академии считает своим непременным и приятным долгом выразить Вашему Высокоблагословению глубочайшую благодарность за таковое пожертвование, покорнейше прося не оставить музей пожертвованиями на будущее время и принимать таковые от других лиц в качестве особо уполномоченного от Академии лица.

Академии ректор протоиерей С. Смирнов».

Вероятно, изучение церковной истории сыграло не последнюю роль в выборе архитектора, которому о. Василий Руднев поручил составить проект нового Троицкого храма, который он и Арсений Арсеньевич Глушков задумали построить на месте старого. Он попросил стать автором проекта Николая Васильевича Никитина (1828-1913), в то время Председателя Московского архитектурного общества, действительного члена Московского Археологического общества и действительного члена Православного миссионерского общества.

Николай Васильевич был одним из выдающихся представителей стиля в церковной архитектуре России, который называли «византийско-русским». Входя составным элементом в бурное развитие культуры Российской империи в XIX веке, этот стиль совпадал с подъемом народной веры после утеснений православной церкви в XVIII веке. Также Отечественная война 1812 года заставила задуматься, говоря современным языком, о рисках насильственной европеизации. Патриотический подъем, вызванный победой над «двунадесятыми языками», вторгшимися на территорию России, побудил часть российской элиты посмотреть на историю страны не как состоящую из частей «до» и «после» «просвещения», а как на единое целое. Произошло обращение к византийскому наследию, которое было важной частью святоотеческой традиции», а также к опыту русских мастеров в каменном и деревянном зодчестве.

Император Николай I , который прислушивался к настроениям в обществе, поддержал эту тенденцию. Он одобрил проект церкви Святой Екатерины в Петербурге, а затем храма во имя Христа Спасителя в Москве, составленные, как его называли, «апостолом нового направления» профессором архитектуры К. А. Тоном (1794-1881). Последовал Высочайший указ о том, чтобы при составлении проектов православных церквей преимущественно был сохраняем вкус древнего зодчества. Ряд законодательных мер относился к необходимости сохранения остатков древнерусского зодчества. Были потрачены значительные средства на восстановление ряда памятников старины, в том числе Дмитриевского собора во Владимире и теремов в Москве. Появилось великолепное и многотомное издание «Древностей государства Российского, стоившее казне 100 тысяч рублей серебром.

Особенно благодатную почву «византийско-русский стиль» нашел в Москве. Николай Васильевич Никитин был коренным москвичом. Три поколения Никитиных прожили в небольшом деревянном домике с маленьким двориком на Сретенке в Селиверстовом переулке. Род его был вписан в дворянскую родословную книгу Московской губернии в часть третью, то есть, кто-то из его предков был пожалован чином на статской службе или получил орден Святого Владимира или Святого Георгия. Николай Васильевич окончил Московское Дворцовое архитектурное училище в 1852 году. Возглавлял училище тогда Михаил Доримедонтович Быковский (1801-1885), один из ведущих представителей московской архитектурной школы. О его взглядах можно судить по той речи, которую он сказал в качестве председателя на первом годичном заседании Московского архитектурного общества в 1868 году:

«Самобытное и национальное искусство, выполнявшее свое высокое назначение, служило полным выражением быта и духа своего времени; чем самобытнее была архитектура, тем очевиднее для нас тождественность ее форм и внутреннего ее содержания. Красота произведений всегда обуславливалась отсутствием фальши, соответственностию форм с методом конструкции, со строительными материалами и климатическими условиями».

По аттестату, полученному Николаем Васильевичем по окончании училища, можно видеть объем и характер образования, полученного им:

«Штатный воспитанник Московского Дворцового архитектурного училища Николай Никитин, подвергавшийся на основании && 18 и 19-го Высочайше утвержденного 1842 года декабря 24 дня, Устава оного училища, испытанию, оказал успехи: в арифметике – очень хорошие, в алгебре – очень хорошие, в геометрии – очень хорошие, в тригонометрии и механических приложениях – хорошие, в перспективе – хорошие, в физике – хорошие, в теории архитектуры – очень хорошие, в познании материалов – очень хорошие, в истории и географии российской и всеобщей – очень хорошие, в знании российского языка – очень хорошие; кроме того, обучался он Закону Божию, слушал лекции французского языка, занимался сочинением проектов и рисованием орнаментов и фигур. Заданную же ему программу, по части архитектуры, исполнил очень хорошо. Почему определением Конференции 1852 года апреля 24 дня утвержден он, Никитин, Архитектурным помощником младшего класса и на основании && 20 и 28, имеет, как ныне, так и в течение своей службы, право пользоваться всеми преимуществами, в оных означенными».

По окончании училища Николай Васильевич остался при нем еще два года «для практики». В это время он углубил свое знание древнего зодчества, так как практиканты вычерчивали планы Кремля и виды соборов, профили стен, передавали акварелью шитье, материи, подоконники теремов, росписи дворцов. По акварельным работам, воспроизводящим памятники старины, училище Дворцового ведомства опережало тогда Академию художеств.

Так определились профессиональные интересы Николая Васильевича – проектирование церквей и гражданских строений в «византийско-русском стиле» и изучение, реставрация и сохранение памятников старины. Ярко характеризует его взгляды письмо, с которым он обратился в качестве председателя Московского архитектурного общества 24 ноября 1883 года к Семену Васильевичу Дмитриеву (1829-1893), помощнику К. А. Тона при строительстве храма Христа Спасителя:

«Милостивый Государь Семен Васильевич!

Для того, чтобы русские архитекторы могли пролагать сами свой путь, а не ехать на хвосте старой бабы Европы, необходимо дружное содействие всех наличных сил. Вы не можете отречься, что Вы составляете одну из самых крупных единиц силы московских архитекторов. Не раз я беспокоил Вас просьбой об участии в архитектурном обществе; но Вы, посвящая все свое время и сосредотачивая Вашу деятельность на великом деле – постройке храма Христа Спасителя, оставались глухи к моим прежним просьбам. Теперь, я надеюсь, бремя забот и трудов миновало, отчего решаюсь надоедать Вам всепокорнейшей просьбой содействовать центру единения – Московскому архитектурному обществу.

В предшествующий четверг, обыкновенный день наших собраний, я сообщил о моей поездке в Ростов Великий и показал недавно сделанные фотографии зданий, иконостасов, царских тронов и росписи; результатом было то, что составляется будущей весной экспедиция, первоначально в один Борисоглебский монастырь, где пять древних церквей, ворота и пр. от времен, предшествовавших Ионе Сысоичу. Измерим все, сделаем рисунки и издадим в формате малого in folio , формат Рихтера».

Судя по письмам о. Василия Руднева, он привлекал Никитина, будучи председателем Комиссии по постройке при училище иконописания каменного дома для художественных классов. Недалеко от Шаболовки у Калужских ворот сооружалась с 1876 по 1886 год по проекту Николая Васильевича церковь Казанской Божией Матери, в которой замечательно сочетались характерная для православной традиции шатровая колокольня перед западным фасадом и стройная живописность многообъемной композиции с «византийскими» формами трехчастных окон и трех куполов.

Неизвестно, когда именно о. Василий Руднев обратился к Никитину с просьбой составить проект нового Троицкого храма, и сколько времени потратил архитектор на его разработку. В начале 1884 года проект был готов. Для полного понимания идей, заложенных в нем автором, необходимо обратиться к черновому наброску статьи Николая Васильевича «Будущность русского искусства», хранящейся ныне в Российском архиве древних актов. Никитин утверждал следующее:

«Климат средней России…слишком холодный зимой требует особых предосторожностей…и те архитектурные формы, которые приняты в центральных странах Запада, не годятся в стране, где приходится укрываться от чрезмерного жара, от сильного холода и от продолжительной зимы.

Каменные стены должны иметь значительную толщину, покрыты сводами, и совершенно защищать от сырости и мороза, а также от жара посредством кровли. Только черепица и металл, металлы, легко поддающиеся украшению, представляют надежное покрытие.

При небе часто сумрачном, верхушки, увенчивающие здание, должны иметь сильный профиль, их видимые стороны должны представлять разные противоположности света и тени и красок, чтобы достигнуть эффекта.

Древние русские архитекторы принимали во внимание два эти условия. Не только они любили силуэты сильно рисующиеся на небе, но они умели обрисовывать их не только отлично, но и грациозно.

Все это не напоминает нисколько классическую архитектуру Запада, но было отлично приноровлено к условиям жизни и климата России. Кирпич, материал наиболее употребляемый, согласовывали с оконной архитектурой простых форм, состоявшей из масс, в которых детали имеют относительно меньшую важность.

Когда здание было покрыто сводами, то покрытие металлом или черепицей помещалось по восточному примеру, прямо на сводах так, чтобы дождевая вода могла стекать по наклону сводов.

Задача конструкции столько же проста, как и рациональна, потому что своды перекрывают стены, обрисовываются над внешней поверхностью, и составляют ее покрытие.

Сочетания сводов, сложенных из кирпича или туфа, могут образовывать систему, подобную ячейкам сита, легкую в исполнении, более прочную и дающую малый распор. Перекидные арки, выступающие внутри здания, производят большой эффект, не представляя серьезных трудностей исполнения.

Эта система сводов дает возможность поддерживать высокие увенчания зданий и употреблять смелые сочетания, только предугаданные византийцами, но развитие которых, пользуясь современными понятиями, возможно до бесконечности, не выходя из принципа…

Русская архитектура до XVII века есть превосходный инструмент в том отношении, что ширина принципа не сдерживает свободы художника, и, оставаясь совершенно ему верным, можно сочинять самые сильные сочетания».

В объяснительной записке к проекту, Никитин ссылался на прецеденты из изученных им памятников старины. Например, он так обосновывал конструкцию каменного шатра Троицкого собора на Шаболовке:

«Сверх купола – каменный шатер со стенками в один кирпич, что должно признать достаточным, так как шатры башен Московского Кремля и стен Китай-города имеют стенки тоже в один кирпич, хотя размеры некоторых из них превышают размеры шатра церкви Святой Троицы».

12 февраля 1884 года проект храма был готов и подписан Никитиным. Для о. Василия Руднева начиналась десятилетняя строительная эпопея, которая потребовала от него огромных личных усилий и твердой веры в Промысел Божий. На одной из проповедей он сказал:

«Мы начинаем дело очень и очень нелегкое; - построить храм, где кроме трудов и хлопот могут быть всякого рода сомнения, недоразумения, неудачи, построить храм обширный, величественный, едва имея на то и половину денег, - легкое ли это дело? Как же тут не молиться? Как не просить помощи Божией? Но Бог видит нашу нужду, знает, что не по прихоти, не из честолюбия мы начинаем это дело. Неужели в самом деле дому Божию, храму Триипостасного Бога оставаться в таком бедном, убогом виде, в каком находится он у нас. Подумайте: почти у каждого из нас в наших жилищах больше чистоты и благолепия, чем в нашем храме. Говорю о храме холодном – настоящем. Сорок два года прошло уже, как обречен он на сломку, сорок два года думали о постройке его, не все же думаем: нужно, наконец, взяться за дело. – Трудно, конечно, будет нам совершить такое дело, но будем надеяться не на себя, а на Бога. Царь и пророк Давид сказал: аще не Господь созиждетъ дом, всуе трудишася зиждущие (Псал. 126, 1). И наши предки говаривали: не люди, а Бог строит церкви».

Сначала надо было добиться разрешения на строительство нового храма и утверждения проекта. 18 апреля 1884 года о. Василий Руднев, Арсений Аресньевич Глушков и группа прихожан обратились к Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Архимандриту Иоанникию, митрополиту Московскому и Коломенскому с просьбой разрешить разобрать ветхий храм и построить на его месте новый по проекту Никитина. Но прежде, чем прошение дошло до Московской духовной консистории, где оно должно было рассматриваться, о. Василию Рудневу предстояло получить разрешение Императорского Московского археологического общества на слом старого храма и убедить благочинного Скорбященской на Ордынке церкви протоиерея Ляпидевского Павла Стефановича в исполнимости всего задуманного дела.

2 мая о. Рудневым было направлено отношение в Московское археологическое общество. В этом случае оказал помощь Николай Васильевич Никитин. 3 мая он послал о. Рудневу записку, в которой говорилось:

«Не потрудитесь ли завтра или в субботу заехать к Румянцеву, взять ответ и наговорить ему любезностей».

Румянцев Василий Егорьевич, товарищ председателя общества, дал о. Рудневу официальную бумагу следующего содержания:

«Императорское Археологическое общество имеет честь уведомить, что оно со своей стороны не встречает препятствий к сломке обветшавшей Троице-Шаболовской церкви, которая по документальным известиям построена в 1745 году и не заключает в себе ничего замечательного ни в художественном, ни в археологическом отношении».

З мая о. Василий Руднев обосновывал перед благочинным реальность задуманного дела:

«К прошению подписались 15 человек прихожан-домовладельцев, между ними есть люди со средствами очень значительными, и все они искренне желают приступить к постройке нового храма; кроме подписавшихся есть в приходе много жильцов-людей достаточных, несомненно, будут пожертвования и от лиц посторонних. Значит, есть полная надежда, при помощи Божией, выполнить проект храма».

Московская духовная консистория направила проект Никитина в Строительное отделение при Московском губернском правлении. Там проект был изучен, и московскому губернатору было высказано следующее мнение:

«Рассмотрев припровожденный Московскою духовною консисториею …проект на постройку нового храма во имя Святой Живоначальной Троицы, на Шаболовке, Строительное отделение нашло этот проект составленным правильно, и исполнение сих работ, в техническом отношении, может быть допущено, с тем только, чтобы работы были произведены с соблюдением установленных правил и под надзором техника, имеющего на это право».

20 августа 1884 года в Московской духовной консистории слушалось дело о построении на Шаболовке нового храма, и было решено: «испросить разрешение Святейшего Синода».

4 сентября дело там рассматривалось, и последовал «Указ Его Императорского Величества из Святейшего Синода Синодальному члену Иоанникию митрополиту Московскому и Коломенскому:

«Святейший Синод определяет разрешить сломку старой Троицкой церкви в городе Москве, на Шаболовке, и сооружении на месте той церкви нового, во имя Святой Троицы храма по представленному проекту».

На основании этого определения Московская духовная консистория 12 ноября 1884 года дала разрешение приступить к работам.

16 ноября о. Руднев сообщает Никитину, что «постройка решена…сегодня получили уже и утвержденные планы. Планы возвращены подлинные, а не копии, и возвращены без всяких поправок, с чем и поздравляю Вас.

Предписано нам образовать строительную комиссию, как скоро образуется, попросим в собрание и Вас, а теперь пока потрудитесь, как можно поскорее, сделать наш план и фасад церкви для выставки на улицу и у кружки».

Но Никитину не пришлось осуществлять надзор над строительством храма по его собственному проекту. 9 декабря 1884 года, в воскресенье, после литургии были избраны члены строительной комиссии, и список был направлен для утверждения в Московскую духовную консисторию. А 13 декабря Арсений Арсеньевич Глушков, избранный в строительную комиссию, попросил освободить его от обязанностей церковного старосты. Просьба была уважена, и о. Василий Руднев постарался особым образом поблагодарить своего надежного помощника, обратившись к прихожанам со следующим воззванием:

«Господа прихожане! Бывший наш церковный староста Арсений Арсеньевич Глушков в течение 15 лет с беспримерной ревностью проходил должность церковного старосты. Много положено им благородного честного труда для приведения церковного хозяйства в порядок, много сделано значительных пожертвований как для украшения церкви при ремонте, так и для церковной ризницы. Много сбережено и церковной суммы для постройки нового храма, благодаря только его сбережениям мы приступаем к такому великому делу…На нас, господа, лежит священная обязанность воздать благодарность Арсению Арсеньевичу… По доброму благочестивому обычаю – всего лучше в святой иконе. Предлагаю Вам, господа, сделать подписку на сооружение иконы во имя Святой Троицы в серебряной ризе для поднесения Арсению Арсеньевичу».

На иконе, поднесенной Глушкову, была такая надпись:

«Ревнителю благолепия храма Божия, пятнадцать лет (1869-1884) с достоинством и честию послужившему в звании церковного старосты Арсению Арсеньевичу Глушкову благодарные священник и прихожане Московской Троицкой на Шаболовке церкви».

14 декабря был избран новый церковный староста Иванов Михаил Павлович (1841-1919). Он, как и Никитин, окончил Московское Дворцовое архитектурное училище, затем учился в Императорской Академии художеств и получил в 1865 году звание неклассного художника-архитектора. Работал в Москве по частным заказам. В частности, в этот период Иванов одновременно был архитектором в Голицынской больнице, в Городском кредитном обществе и в Страховом обществе «Саламандра».

21 декабря 1884 года Московская духовная консистория утвердила строительную комиссию в составе московского 1 гильдии купца А. А. Глушкова, потомственного дворянина Александра Александровича Первухина и московского 1 гильдии купца Василия Васильевича Блинникова. В тот же день состоялось заседание комиссии, на котором сразу же было решено несколько рабочих вопросов.

О. Василий Руднев сделал заявление относительно сложностей, которые возникли в отношениях с автором проекта. По его словам, Николай Васильевич, несмотря на неоднократные просьбы, еще не представил смету на постройку храма, в вознаграждение за надзор над работами назначает себе 5% с каждого затраченного рубля и теперь же до праздника Рождества Христова просит выдать ему 500 рублей в счет будущего вознаграждения.

Тогда члены комиссии попросили церковного старосту Михаила Павловича Иванова вести постройку храма. Тот согласился делать это бесплатно с тем лишь условием, чтобы его помощнику в рабочие месяцы комиссия выдавала от 40 до 50 рублей.

В тот же день о. Василий Руднев послал письмо Никитину, в котором, в частности, говорилось:

«Члены Комиссии обратились к нашему церковному старосте с покорнейшею просьбою производить ему, как архитектору, постройку храма. Староста изъявил согласие вести постройку бесплатно , что при наших средствах весьма утешительно».

Николай Васильевич, занятый массой дел, просто отказался нести ответственность за прочность построенного без его надзора храма. И Михаил Павлович должен был дать следующую расписку:

«Я, нижеподписавшийся, сим свидетельствую, что имею право производить постройки на основании существующего постановления по аттестату при Императорской Академии художеств от 1866 года Февраля 7 дня за № 142 и, принимая на себя надзор и руководство по работам храма во имя Святой Троицы, что на Шаболовке, даю сию подписку комиссии, учрежденной по построению означенного храма, и буду ответствовать за прочность и правильность, по плану и чертежам, утвержденным Строительным Отделением при Московском Губернском Правлении от 16 мая 1884 года за № 85».

Скупые строки журнала, в котором велись записи о заседаниях строительной комиссии, тем не менее, показывают, с каким старанием, ответственностью и душевным подъемом работали участники строительства нового храма.

Так на заседании 21 декабря 1884 года В. В. Блинников представил письмо торгового дома вдовы А. Катуар с сыновьями, в котором содержалось обязательство поставить 1 миллион 200 тысяч штук кирпича. «Члены комиссии в предшествующие дни ознакомились с достоинствами кирпича разных заводов, наводили справки о цене, наши кирпич Катуар сравнительно более доброкачественным, а цену – невысокой». О. Василий Руднев заявил, что московский купец Михаил Арсеньевич Глушков изъявил согласие бесплатно исполнять обязанности приемщика.

На заседании 8 января 1885 года пригласили прихожанина крестьянина Московской губернии Бронницкого уезда деревни Вереи Василия Степанова Канунникова. Он выразил желание доставить бут для фундамента церкви со значительной уступкой.

На заседание 10 января 1885 года был приглашен временно-московский купец 2 гильдии Иван Венедиктов Веденеев – подрядчик-каменщик. «Члены комиссии предварительно отобрали цены на производство работ от известных подрядчиков Александрова и Крашенникова, по сличении нашли цены Веденеева несколько ниже…причем церковный староста архитектор М. П. Иванов заявил, что он желает вести постройку с Веденеевым, который лично ему известен, как человек честный, опытный, уже построивший несколько церквей и поэтому вполне благонадежный. Решено отдать производство работ Веденееву».

В некоторых случаях члены комиссии исходили при принятии решения из качества материалов или работ, не считаясь с затратами. Так на заседании 14 марта 1885 года шел разговор о том, следует ли подписывать контракт с Высочайше утвержденным Товариществом Эмиля Липгарта и К о поставке цемента, извести и алебастра. Единодушно решили: «достоинство его извести известно всем», и тотчас же заключили контракт или, как тогда говорили, «условие».

12 апреля 1885 года. «Приглашен доверенный от конторы тайного советника Петра Ионовича Губонина Андрей Герасимов Лезин, предлагающий устроить дикарный цоколь для церкви. Члены комиссии, имея в виду, что других каменоломен лучших Губонина нет близ Москвы, решили заключить с ним условие, но с тем, чтобы работы по устройству цоколя были закончены к 1 августа…Условие поручено заключить священнику Рудневу».

До мая 1885 года старая церковь была сломана. Днем закладки новой было назначено 19 мая – неделя Всех Святых. В своем очерке «Закладка храма во имя Св. Живоначальныя Троицы, на Шаболовке, в Москве» (М., 1885) о. Василий Руднев так описывает это событие:

«Священник и церковный староста за три дня пред сим были у владыки-митрополита и получили от него благословение совершить закладку. В назначенный день литургия совершена местным благочинным о. протоиереем П. С. Ляпидевским в сослужении приходского священника В. Ф. Руднева и сына его священника села Ховрина В. В. Руднева. После литургии к ним присоединились священник Покровской общины И. Ф. Мансветов и Новоспасского монастыря ризничий Феодор; взяты хоругви, подняты запрестольные и местные иконы и крестный ход при колокольном звоне, сопровождаемый народом, отправился на место закладки – к подвальному этажу будущего храма. Там по церковному чиноположению совершено освящение воды и елея; после чего прочитана молитва Честному и Животворящему Кресту и он водружен руками священников в будущем алтаре на горнее место; для закладки были приготовлены два белых камня и медная доска с надписью; на одном камне было высечено углубление, на другом – осьмиконечный крест; в углублении теплилась лампада и были положены кресты, найденные в могилах при рытии фундамента; народ опустил туда несколько монет золотых, серебряных и медных; для заливки доски была приготовлена мастика. На доске изображен крест и вырезана следующая надпись:

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Лета 1885, месяца маия в 19 дня при державе Благочестивейшего Государя Императора Александра Александровича, с разрешения Святейшего Синода, по благословению Высокопреосвященного Иоанникия митрополита Московского заложен сей храм во имя Святыя Живоначальныя Троицы, сооружаемый на иждивение прихожан и посторонних благотворителей. Боже Триипостасный! Призри с высоты Святыя Твоея на место сие и благослови дело рук наших. Священник Василий Руднев. Церковный староста архитектор Михаил Иванов».

О. Василий Руднев в своем обращении к прихожанам опять напоминал о трудностях предприятия и просил их верить в помощь Божию и проявлять ревность к делу:

«Что чувствуют наши сердца? Вспоминая бедность, ветхость, тесноту первого храма, понятно, никто не пожалеет о нем. Что ж радоваться нам? Да, но только отчасти . Смотря на размеры положенного основания храма, рассматривая чертежи его, нельзя не чувствовать некоторого душевного удовольствия: скажу, пожалуй, нельзя не радоваться, но опять повторю – радоваться только отчасти. Вот когда невольно просятся на уста слова царя Давида: работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему со трепетом (Пс. 2, 11). Видите, можно и радоваться и трепетать. Вот таково-то и есть наше настоящее душевное состояние. Скажу о себе, а думаю, так чувствуют себя и другие, я рад доброму началу дела, но боюсь за продолжение его. – Что-то будет? Как-то пойдет постройка? Хватит ли наших средств докончить ее? А сколько предстоит нам трудов, хлопот, тревог, а может быть и неприятностей, от чего да сохранит нас Господь Бог. Вот от чего у нас и нет теперь полной радости. – Но будущее в руках Божиих. Помните, что мы делаем не свое дело, а дело Божие, а в таких делах Бог есть самообетованный Помощник. С нашей стороны необходима вера в Него, что он есть Творец и Зиждитель всего, что если не Он Сам созиждет дом себе, всуе будут трудиться зиждущие. Необходима ревность к делу».

Неприятности, о которых упоминал о. Василий Руднев, не заставили себя ждать. На заседании 24 января 1886 года было намечено оригинальное украшение храма: «Иванов заявил, что по утвержденному проекту храма он снаружи должен быть украшен кафелями или какими-нибудь мойоликовыми гончарными изделиями. Шатер должен быть покрыт черепицею, а глава может быть металлическая, а может быть и кафельная. В Москве более известны производители кафельных работ коллежский асессор С. И. Масленников, художник Васильев, купец Гусаров и купец Власов. У всех этих лиц члены комиссии были вместе со священником Рудневым; осмотрев их произведения на складах и на зданиях и справившись о ценах, они нашли, что изделия Масленникова несравненно лучше по отделке, устойчивее при разных воздушных переменах, а по цене не выше других».

Но Масленников не выполнил заказ, так как дела его расстроились, и его завод был продан с аукциона. С него даже нельзя было взыскать неустойку в 5 тысяч рублей, поскольку было «достоверно известно, что он никакой собственности не имеет».

Члены комиссии усилили требовательность, чтобы предотвращать такого рода происшествия. 28 сентября 1886 года выбирали подрядчиков для кровельных работ. Из четырех человек выбор пал на крестьянина Емелиана Васильева Александрова. О. Василию Рудневу поручено взять расписку с Александрова о точном исполнении взятых подрядчиком обязательств. Перед В. В. Блинниковым поставлена задача купить железа на заводе Демидова, которое считалось самым лучшим и мягким.

На заседании 10 декабря 1886 года решено главу покрыть железом по рисунку архитектора Иванова. По его же рисунку сделать медный с позолотой восьмиконечный крест. Арсений Арсеньевич Глушков взял на себя все расходы по производству креста и по его установке на месте.

17 февраля 1887 года уже выбирали подрядчика на штукатурные работы. Из трех человек выбрали Архипа Павлова, поскольку он заявил цены ниже остальных. Но от него потребовали, чтобы «работа была произведена чисто, гладко, по маякам, с насечкой, по отвесам». Шатер храма «должен быть оштукатурен лучшим портландским цементом».

В этот же день делать крыльце при церкви поручили мраморщику Ивану Павлову Еланову, «который сравнительно с Губониным назначает цены низкие». Но опять же потребовали, чтобы «работа была произведена прочно, чисто, из лучшего материала».

Покрывал церковную главу железом крестьянин Владимирской губернии Иван Дементьев Алексеичев – лучший в Москве мастер по этому профилю. Он же взялся поставить на место и укрепить крест на церкви. Первая попытка поднять крест 16 августа 1887 года неожиданно закончилась неудачей. Крест подняли почти до крыши, но он зацепился за телефонный провод и упал вниз. После небольшой починки его благополучно поставил на место тот же Алексеичев 24 сентября. О. Василий Руднев отметил характерную черту работы тогдашней прессы:

«Московские газеты молчали, когда крест был поднят и воодружен, но когда он упал, все напечатали известие об этом…».

В конце каждого года о. Василий Руднев отчитывался перед членами строительной комиссии о приходах и расходах сумм. В конце 1887 года стало ясно, что накопленные ранее на строительство храма средства кончаются. На заседании 9 декабря настоятель предложил членам комиссии единственный выход для продолжения работ – «употребить на уплату часть капитала, заключающегося в непрерывно доходных билетах…В Госбанке есть билет на 5 тысяч рублей, принадлежащий причту. Если будет на то соизволение начальства, взять их из Госбанка и употребить на уплату, а причту пользоваться процентами из непрерывного доходного церковного билета в 10 тысяч».

Члены причта согласились с этой мерой. И Московская духовная консистория позволила произвести такую финансовую операцию.

Но денег надо было много. И о. Василий Руднев принимает решение созвать 20 декабря общее собрание прихожан и прочитать там написанную им историческую записку о строительстве храма.

В записке он показал свои лучшие качества как проповедника. Он умел заставить слушателей размышлять вместе с ним и в то же время умел воздействовать на их сокровенные чувства. Начал он с воспоминаний:

«19 декабря 1884 года мы собирались, чтобы обсудить дело предполагавшейся постройки храма, рассматривали чертежи, делали смету, избрали членов в строительную комиссию…Теперь храм вчерне готов».

Далее о. Василий Руднев сумел кратко и ясно раскрыть величие и красоту проекта храма:

«Проект храма сделан архитектором Николаем Васильевичем Никитиным. Идея Единого Трииипостасного Бога, на сколько возможно, выражена им в проекте; величественный храм с одним престолом, с одним куполом и одною главою выражает величие Бога Единого по существу, а алтарь Троечастный, три равных и больших окна на три стороны света, выражают мысль о троичном свете Пресвятыя Троицы, три ступени пред алтарем напоминают о Боге Триедином. Не без намерения я указываю на эту выраженную в проекте идею Святой Троицы. Создатели этого придельного храма и первые вкладчики на храм, который мы строим, завещали нам: «Когда будете строить храм настоящий, стройте непременно с одним престолом во имя Святой Троицы». Это знают и того же желают настоящие главные вкладчики на храм. Доброе желание их нельзя не исполнить…

Стиль его русско-византийский XVII века…Самый храм имеет форму правильного креста; на четырех столбах держится осьмигранный трибун, над которым высится шатер, увенчанный главою и осьмиконечным крестом; артекс разделен на три отделения с полукружиями: в главном будет престол, в левом жертвенник и пономарская, в правом ризница и сход в часовню. В храме может поместиться более 1000 человек…

Насколько прост, величественен внутренний вид храма, настолько затейлив и, так сказать, игрив внешний вид его: пилястры, колонки, полуколонки, капители, впадины, валики, зубчики, закомары, кокошники, остроколы и подзоры расположены так пропорционально, симметрично, художественно, что невольно засматриваешься и дивишься творчеству зодчего. Он сам в одном из писем ко мне, коснувшись выполнения своего проекта, писал: «постройка Вашей церкви потребует огромного художественного и умственного труда. Те, которые видели проект у меня, - хвалят». Это не преувеличение. Так отзывались о нем все знатоки дела. В археологическом обществе и в Строительном отделении, где рассматривается проект, мне говорили: «Дивный проект. Грандиозный будет храм. Хватит ли Вам средств, чтобы выполнить его?»

Очень эмоционально о. Василий Руднев говорил о том, почему и как удалось выполнить проект:

«Благодарение Господу! Проект выполнен. Обстоятельства сложились как нельзя более благоприятно. Рука Божия видимо пребывала на нашем деле… Выполнить проект пришлось не составителю проекта, а другому зодчему. Это случилось совершенно случайно и к нашей выгоде: пред самой постройкой избран в церкви староста художник-архитектор Михаил Павлов Иванов. Никитин отказался, а Иванов взялся строить, тому нужно было заплатить по условию 5% с каждого затраченного рубля, а этот вел дело задаром; тот не мог ежедневно бывать на постройке, а этот каждый день и утром и вечером, а иногда и целый день. Сколько чрез это произошло сбережений, сказать трудно, но верно не тысяча, а тысячи. То же должен сказать о членах строительной комиссии. Она радели о церковной постройке более, чем о своей собственной, делали частые собрания, торговались с подрядчиками, заключали условия, покупали и принимали материалы, выходили на работы, всем действиям своим вели запись, вели журналы и при своем усердии и умении сделали то, что постройка обошлась необыкновенно дешево…Постройка производилась по всем правилам техники, раствор извести, цемента, нужное количество песку, заливка стен, установка кружал, связей, арок, выполнение работы по данному шаблону, все производилось под наблюдением если не самого архитектора, то помощника его (И. Н. Елагина). И благодаря качеству материалов, добросовестности подрядчиков, наблюдению зодчего здание вышло и прочно и красиво, не было в нем ни осадок, ни трещин, что при постройке таких больших зданий, как наш храм, обходится редко».

Закончил свою записку о. Василий Руднев трезвой оценкой перспектив продолжения работ по строительству и украшению храма:

«Храм вчерне готов; но нами сделана, можно сказать, половина дела. Он покрыт, оштукатурен снаружи и внутри, сделаны колоды и рамы, даже и стекла вставлены, но нет полов, дверей, печей, иконостаса и церковной утвари.

В будущем году надеемся при помощи Божией заплатить по счетам подрядчикам, настлать полы и сделать железные двери; а потом будем думать и об иконостасе, вот это дело серьезное – ценное, особенно принимая во внимание размеры и архитектуру храма и нашу задачу сделать все величественно во славу Триипостасного Бога. Когда и как это будет устроено, сказать не можем; вся надежда на Бога и ваше усердие, если будут идти пожертвования так, как шли доселе, можно думать лет чрез пять-шесть иконостас будет поставлен, и храм готов к освящению… А как бы хотелось освятить его, насколько можно, поскорее. Через десять лет, именно в 1898 году, исполнится ровно 200 лет, как образовался наш приход, и на этом месте был сооружен первый малый деревянный храм во имя Святой Троицы. О, если бы Господь привел нам встретить третье столетие и молиться в третьем на сем месте в храме величественном, благоустроенном, освященном… Вот мое желание и молитва к Богу».

Судя по тому, что работы в храме не останавливались в 1888 году, и производился расчет с подрядчиками, историческая записка о. Василия Руднева оказала свое влияние на прихожан, и пожертвования на храм продолжались. На заседании строительной комиссии 16 февраля 1888 года обсуждалось устройство полов в храме, и был «признан более приличным, прочным и по ценам доступным подольский мрамор». И «был произведен окончательный расчет с подрядчиком каменных работ Иваном Венедиктовым Веденеевым…Он сделал скидку 1393 руб. 90 коп. Члены комиссии благодарили Веденеева как за добросовестно сделанные им работы, так и за значительную сделанную им скидку».

В 1888 году произошли три события, которые решающим образом повлияли на внутреннее устройство храма. 7 апреля на заседании строительной комиссии было выдвинуто предложение устроить в подвале часовню во имя Всех святых. Предложил это и финансировал предприятие Арсений Арсеньевич Глушков с супругой. Архитектора М. П. Иванова попросили составить проект иконостаса и план помещения.

Михаил Павлович выполнил это поручение, но 27 мая попросил членов комиссии освободить его от обязанностей архитектора, ссылаясь на состояние здоровья и загруженность на основных работах. Члены комиссии пошли ему навстречу и решили: «в виду того, что с нынешнего лета должна начаться внутренняя отделка храма, просить известного московского архитектора Дмитрия Николаевича Чичагова вести дело в отделке храма».

О. Василий Руднев писал, что приглашение Чичагова произошло по желанию Арсения Арсеньевича Глушкова, который, по словам священника, «питал особенно горячее усердие к своему приходскому храму. После того, как храм вышел таким изящным по своей внешней архитектуре, он хотел, чтобы и внутренний его вид конца XVI или начала XVII века был выдержан в нем точно – во всех частях. Нужно было найти такого архитектора, который бы хорошо был знаком с русским древним зодчеством. Арсений Арсеньевич искал и нашел такого в лице Дмитрия Николаевича Чичагова. Дмитрий Николаевич давно уже пользовался крупною известностию не в Москве только, но и во всей России, как талантливый архитектор-художник; русский стиль, русское зодчество он знал в совершенстве».

Дмитрий Николаевич Чичагов (1835-1894) окончил, как и Никитин, Московское Дворцовое архитектурное училище. Он строил общественные здания, частные дома, церкви, школы, усадьбы, дачи в разных существовавших тогда стилях и в разных городах – в Москве, в Ростове-на-Дону, Киеве, Томске, Нижнем Новгороде, в Крыму, во Владимирской и Черниговской губерниях. Но в историю отечественной архитектуры вошел как непревзойденный мастер русского стиля. Его высшее достижение в этой области – это проект, по которому было выстроено здание Московской городской думы. Авторитетная комиссия, в которую входили выдающиеся деятели русской культуры XIX века – Ф. И. Буслаев, И. Е. Забелин, Н. В. Никитин, К. М. Быковский и Н. А. Мартынов и другие назвали конкурс, в котором победил проект Чичагова «отрадным явлением в том отношении, что мы здесь впервые встречаемся с серьезным изучением русского стиля по памятниками в приложении к современным монументальным постройкам». А о самом проекте Дмитрия Николаевича было сказано так:

«Разработанные в проекте детали свидетельствуют об основательном знакомстве автора с русским стилем».

В 1882 году архитектор получил золотую медаль «за разработку русского стиля в применении к промышленности».

Дмитрий Николаевич сумел творчески применить русский стиль и в прикладном искусстве. Когда Московское архитектурное общество объявило конкурс на составление рисунков церковной утвари в русском стиле – паникадил, семисвечников и местных подсвечников, то победителем оказался Чичагов. Он сотрудничал с всемирно известной фабрикой серебряных изделий П. А. Овчинникова в Москве. И произвел реставрацию серебряного иконостаса в Успенском соборе Кремля.

Дмитрий Николаевич охотно откликнулся на приглашение Арсения Арсеньевича Глушкова. Как сказано в журнале строительной комиссии от 10 июня 1888 года, «после подробного осмотра новопостроенного храма, как снаружи, так и внутри, Чичагов заявил согласие вести внутреннюю отделку его. Решено иконостас сделать деревянный, со сплошною позолотой; над престолом поставить сень на колонках».

Пока Чичагов работал над проектом внутренней отделки Троицкого храма, в подвальном помещении вместо часовни была устроена нижняя церковь во имя Всех Святых. Она была освящена 23 апреля 1889 года. В своей речи о. Василий Руднев подчеркнул, что выбор такого наименования проистекает в первую очередь из стремления воздать должное всем тем, кто жертвует на храм:

«Храм сей посвящен имени Всех Святых не без мысли и не без цели… Нам думалось, тысячи православных принесли уже жертвы на храм сей, тысячи еще принесут; каждый по мере своих средств, по мере своей любви, с желанием себе вечного спасения; пусть же тот Святой или та Святая, имена которых носят жертвователи, чествуется в сем храме; да возносят они свои молитвы к престолу Триипостасного Бога за тех, покровителями которых состоят от самого рождения».

«Было и другое побуждение к поименованию сего храма именем Всех Святых, - продолжал о. Василий Руднев. – Известно, что в Москве до 1770 года особых кладбищ для погребения умерших не было; при церквях приходских хоронили всех умерших прихожан. Так было везде, так было и здесь у нас. Около ста лет при нашей церкви хоронили умерших. Не думали в то время, чтобы кто-либо, когда-либо нарушит их покой, но нужда заставила нас коснуться костей мертвых; размеры нового храма далеко превосходят размеры старого, вынимая землю для нового храма, мы должны были вынимать и кости мертвых; жалко было вывозить их на кладбище; здесь у нас предполагалась часовня для выноса умерших. Здесь с молитвою и похоронили мы все кости. Возникла мысль устроить здесь престол, а в церковных книгах читаем мы: «святые отцы установили праздник в честь Всех Святых, имея в виду почтить в этот день и тех Святых, которые, получив от Бога великую честь, остаются неизвестными для людей, - почтить всех вместе как прежде бывших, так и тех, какие будут после – явленных и неявленных…Погребая кости в этой усыпальнице, мы думали: может быть, в этом множестве костей сухих – немало костей людей праведных; почтим их, - и вот над костями их поставлен престол во имя Всех Святых. Те из них, которые действительно угодили Богу, предвкушают вечное блаженство, веруем, помолятся и за всех прочих зде лежащих , по любви и уставу церкви, помолимся и мы. Не скрою и того, что устроением престола в сем храме во имя Всех Святых нам хотелось увековечить день закладки храма Святой Троицы. Припомните, он заложен нами в день Всех Святых. И веруем, что по молитвам Всех Святых Господь даровал нам благодать Свою в такое короткое время соорудить такой величественный храм, уповаем на бесконечное милосердие Его, что Он по молитвам Всех Святых подвигнет сердца любящих Его – и храм будет докончен и благоукрашен достойно великого имени Пресвятыя Троицы».

Тревожная нота относительно дальнейших работ в храме прозвучала в словах о. Руднева не случайно. Работы остановились до конца 1892 года. А в 1892 году скончались два члена строительной комиссии Арсений Арсеньевич Глушков и Александр Александрович Первухин, владельцы промышленных предприятий, которые, делали большие пожертвования на храм. В слове при погребении Глушкова о. Василий Руднев особо отметил общественные заслуги покойного:

«Говорить ли о его делах милосердия? Хотя он и старался творить их так, чтобы шуйца не знала, что творит десница (Мф. 6,3), но нельзя было не видеть, сколько у него ежедневно перебывает просителей в доме; нельзя было не слышать, как много тот или другая получили помощи от него.

Как общественный деятель он отличался честностью, трудолюбием, бескорыстием, почему по нескольку лет кряду заведовал общественными капиталами, благотворительными учреждениями, заседал в суде Торговом (Коммерческом). (Покойный состоял выборным Московского Купеческого общества, экономом в Солодовнической богадельне, кандидатом директора Правления Общества верхних торговых рядов и членом многих благотворительных учреждений; имел четыре золотые медали на разных лентах и возведен в потомственное почетное гражданство)».

В память мужа Александра Александровна Глушкова пожертвовала на устройство иконостаса в Троицком храме 20 тысяч рублей.

Новыми членами строительной комиссии стали известные московские меценаты Иван Григорьевич Простяков, Яков Иванович Простяков, а также Сергей Михайлович Глушков.

13 октября 1892 года по прошению о. Василия Руднева Высокопреосвященный митрополит Леонтий благословил приступить ко внутренней отделке храма и устроить иконостас по рисунку архитектора Чичагова.

10 декабря 1892 года в строительную комиссию был приглашен московский 2 гильдии купец Николай Алексеев Ахапкин. Он «заключил с комиссиею условие о том, чтобы делать иконостас. Иконостас и киоты из соснового чистого сухого дерева, а резьбу и колонны из чистого сухого липового. Лицевую сторону и всю резьбу и колонны вызолотить сплошь червонным полузолотниковым золотом 96 пробы, а заднюю часть вышпаклевать и окрасить масляной краской».

20 марта 1893 года было заключено условие с иконописцем потомственным почетным гражданином Федором Андреевым Соколовым, имевшим мастерскую на Арбате. Он подрядился написать 70 икон «во фряжском стиле» на золотых фонах по рисунку архитектора Чичагова. «Иконы должны быть написаны согласно принятым православною церковью образцам», - потребовали члены комиссии.

О. Василий Руднев в своем очерке «Новопостроенный храм во имя Святыя Живоначальныя Троицы», М., 1895 год, пояснил «фряжский стиль» так: «при правильном рисунке отделка одежды и венчиков византийская-иконописная». Иными словами, имелось в виду использование достижений русских иконописцев второй половины XVI – первой половины XVII , а именно, «строгоновской школы», в которой иконы отличались чистой тщательной выпиской и тонкой отделкой, а также «царской иконописной школы», достигшей высшего расцвета при царе Алексее Михайловиче. Ее главный представитель Симон Ушаков, начинавший с составления рисунков для церковной утвари, став искусным иконописцем, творчески развил в новых условиях византийскую иконописную традицию.

10 апреля 1893 года было заключено условие с «живописцем-уборщиком» - московским цеховым Матвеем Васильевым Морозовым. Он обязался «стены прочистить, загрунтовать, окрасить колером и расписать орнаментом клеевыми красками по рисунку архитектора Чичагова. Под арками по брови написать слова золотом полузолотниковым 96 пробы».

15 апреля 1893 года в строительную комиссию явился академик живописи Василий Вячеславов Шокорев. Он родился в 1834 году, учился в Московском училище живописи и ваяния. В 1853 году получил от Академии художеств серебряную медаль за портрет знаменитого мастера русского пейзажа И. И. Шишкина, а 1855 году – звание неклассного художника по живописи портртной. В 1860 году стал академиком живописи исторической и портретной.

Шокорев подписал обязательство: «на стенах и столбах написать лучшей художественной работы 64 священных изображения моими красками и по сделанной мною подготовке. Обязуюсь писать те именно священные изображения и на тех местах, какие будут указаны комиссиею».

И последнее условие было заключено с Высочайше утвержденным Товариществом фабрики металлических изделий А. М. Постникова 20 февраля 1894 года. Товарищество должно было сделать в новопостроенный храм 14 подсвечников к местным иконам, 2 подсвечника к запрестольным иконам, 2 подсвечника выносных, 2 паникадила в 50 свеч каждое и 14 свеч в местные подсвечники с пружинами.

«Все подсвечники и оба паникадила из вызолоченной бронзы, свечи – из бронзы посеребренной по рисункам архитектора Чичагова и под его наблюдением».

Дмитрий Николаевич Чичагов внимательно следил за исполнением своих требований, и основные хлопоты в этом смысле ему доставил, судя по его письмам к о. Василию Рудневу, академик Шокорев. Тот собирался «писать священные изображения не в иконописном пошибе, а в живописном», а «это совершенно невозможно в виду того, что иконопись в иконостасе, которую будет писать Соколов, иконописная. Это вместе совершенно не вяжется».

Кроме того, Шокорев предполагал написать в куполе Троицкого храма копию с изображения Бога Саваофа из храма Христа Спасителя. «Как будто нельзя будет сделать что-то свое!» - возмущался Чичагов.

О. Василий Руднев в своем очерке «Новопостроенный храм во имя Святыя Живоначальныя Троицы» счел необходимым упомянуть о сложности отношений академика живописи и архитектора:

«Исполнявший работы г. Шокорев, хотя и академик живописи, но г. Чичагов, не доверяя ему, на все картины выдавал свои эскизы – даже в красках; за точным исполнением эскизов Дмитрий Николаевич следил очень внимательно. Размещение святых изображений сделано соответственно сохранившимся образцам древних храмов. В куполе сделано изображение Спасителя благословляющего мир, окруженного Серафимами; - это точная копия изображения XII века, сохранившаяся в одной из Новгородских церквей».

К сожалению, Дмитрий Николаевич Чичагов не дожил до освящения храма. Он умер летом 1894 года. Перед смертью он был избран Председателем Московского архитектурного общества и занимался подготовкой II съезда русских зодчих, который должен был состояться в Москве. Сохранилось его письмо к Н. В. Никитину от 19 июня, в котором он извещает о том, что 21 июня, во вторник, явится к Николаю Васильевичу с делегацией, чтобы вручить ему адрес от Московского архитектурного общества. А 22 июня его не стало.

На своем заседании от 1 июля 1894 года Московское архитектурное общество постановило для увековечивания памяти Д. Н. Чичагова 1) повесить его портрет в зале заседаний, 2) просить родственников покойного позволить поставить памятник на могиле покойного, 3) на съезде устроить особый отдел, состоящий из произведений архитектора, 4)делать ежегодный взнос за право учения одного учащегося в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, 5)приобрести один или несколько рисунков Чичагова, 6)в будущем издать сборник статей с его биографией и портретом.

Состоялся конкурс на составление проекта памятника Д. Н. Чичагову.

На заседании II съезда русских зодчих, которое состоялся в Москве в начале февраля 1895 года в большом зале Верхних рядов напротив памятника Минину и Пожарскому, с речью, посвященной памяти Д. Н. Чичагова, выступил один из выдающихся представителей московской архитектурной школы Константин Михайлович Быковский (1841-1906). Съезд сделал особое заявление в котором, в частности, говорилось, что имя архитектора Чичагова «неразрывно связано со служением русскому искусству, самоотверженно, высоко несшего знамя, девизом которого было: «правда и красота»… Все композиции Д. Н. Чичагова согреты духом творчества и искренним трудом к отысканию форм истинно художественных, без той ложной аффектации, которая теперь царит в мире искусства».

В путеводителе, изданном Московским архитектурным обществом специально для членов съезда под названием «Спутник зодчего по Москве», М. 1895 год, церковь Троицы на Шаболовке рекомендовалась для осмотра со следующей спецификацией: «построена по проекту архитектора Н. В. Никитина; внутренняя отделка произведена по рисункам и под наблюдением архитектора Д. Н. Чичагова». Таким образом, Троицкая церковь на Шаболовке вошло в число 20 храмов, рекомендованным членам съезда для осмотра, из 250 существующих московских церквей.

О. Василий Руднев вспоминал, что Чичагов говорил ему в начале 1894 года: «Привезу к Вам съезд непременно. Есть, что показать». Некоторые делегаты съезда посетили храм и, по словам священника, давали такие оценки: «стильно, пропорционально, художественно, замечательное сочетание колеров».

Освящение храма было совершено 21 сентября 1895 года. Народ стал наполнять храм с 8 часов утра. Было напечатано и роздано для входа в храм 1500 билетов. Для освящения прибыл Высокопреосвященный митрополит Сергий. По окончании чина освящения церковный староста Я. И Простяков поднес от лица прихожан в благодарность за многолетнюю службу и усердные труды по сооружению храма настоятелю о. Василию Рудневу золотой, украшенный бриллиантами крест. Владыка митрополит сам возложил святой крест на священника. И после литургии он сказал:

«Кому любезно торжество веры православной, тот порадуется, что в нашем издревле православном граде явился этот новый великолепный храм, и поймет, как достохвально усердие его прихожан, принесших свои жертвы на его построение и украшение.

Но разве не всякий это поймет? Разве можно сомневаться, можно спорить, что это дело достохвальное?

К сожалению, многое из того, что нам завещано отцами, перестало быть обязательным для детей, и в чем прежде стыдились сомневаться, то теперь делается предметом спора и нарекания. Таким образом иные простоту церквей предпочитают их богатству, а на их украсителей смотрят, как на людей, отставших от современности, которые могли бы лучше употребить свое богатство….

Украшать храмы есть дело доброе, ибо Сам Бог того желает…Любить благолепие церковное есть потребность сердца человеческого, как напротив только ум испорченный может придти к мысли, будто нищета есть более приличное облачение святыни…Если мир так величественен, что служит выражением Божией славы; то храм, как таинственное селение Славы Божией, не должен ли своими украшениями соответствовать высоте своего назначения?»

О. Василий Руднев пишет в своем очерке «Освящение новопостроенного храма во имя Святыя Живоначальныя Троицы» на Шаболовке в Москве (21 сентября 1895 года), М.,1896, комментируя одно из высказываний владыки:

«Много потребовалось времени, - говорил при освящении храма архипастырь наш митрополит Сергий, - много было забот и усилий, много принесено великих жертв». К этим правдивым словам мы можем прибавить только: много перенесено неприятностей и огорчений».

Но в торжественный день освящения, наверно, они забылись. «Погода в тот день была прекрасная, - сообщает о. Василий Руднев, - тепло было, как летом; колокольный звон не прекращался целый день».

На другой день настоятель храма и церковный староста после литургии преподнесли иконы Пресвятой Троицы «высокохудожественного письма, в серебряных окладах, украшенных эмалью с надписями на память освящения» тем, кто «особенно много содействовал постройке и украшению храма», а именно, потомственной почетной гражданке Александре Александровне Глушковой, потомственной почетной гражданке Клавдии Гавриловне Поповой, потомственному почетному гражданину Ивану Григорьевичу Простякову и архитектору, «много потрудившемуся при постройке» Михаилу Павловичу Иванову.

Праздник в приходе был трехдневный. Причт обошел все дома прихожан с крестом и святой водой.

На строительство храма было затрачено около 200 тысяч рублей, то есть, о. Василию Рудневу удалось собрать за время строительства сумму, больше чем в три раза превышавшую первоначальную.

А через два года последовал Указ Его Императорского Величества из Московской духовной консистории Московской Троицкой церкви священнику Василию Рудневу:

«Московская консистория дает Вам знать, что по ходатайству Московского Епархиального начальства за отлично-усердное служение церкви Божьей, Вы, священник Руднев, в 6 день мая с.г. Святейшим Синодом награждены саном протоиерея. Мая 15 дня 1897 года».

О. Василий Руднев осветил в своих очерках все этапы сооружения нового Троицкого храма. Но, по-видимому, хотел написать полную историю церкви на Шаболовке, начиная с момента основания прихода. Он сделал выписки из дел разных архивов по ранней ее истории и озаглавил ее как 1-ю часть «Материалов для летописи» Троице-Шаболовской церкви, оставив для хранения в церковной библиотеке. Кроме того, он сделал копии всех документов, имеющих отношение к строительству нового храма, озаглавил сборник как 2-ю часть «Материалов для летописи» Троице-Шаболовской церкви и подарил его в Историко-археологический отдел Общества любителей духовного просвещения.

Но написать задуманную книгу не успел. Много времени занимала у него работа в Православном миссионерском обществе. Он был посредником в делах Алтайской и Киргизской миссий Томской Епархии, должен был приобретать и присылать в далекие края церковную утварь, книги, учебники для миссионерских и приходских школ, ноты. Когда в миссии случился пожар, то он организовывал пожертвования. Также в его обязанности входило рекомендовать «способных и благонадежных лиц» для работы среди иноверцев. З0 мая 1895 года о. Василию Рудневу было поручено Советом Православного миссионерского общества заведовать домом общества по Неглинному проезду.

Много времени посвящал о. Василий Руднев работе в качестве казначея в братстве Равноапостольной Марии Магдалины. Состоял еще членом Комитета для историко-статистического описания Московской Епархии.

18 июля 1901 года Святейший Синод назначил его настоятелем Московского Данилова монастыря, а 19 августа возвел его в сан архимандрита под именем Тихона.

О его служении в Даниловом монастыре протоиерей П. Шумов сказал так:

«Три года только прослужил он здесь. Не много времени. Но сколько им сделано здесь в этот короткий срок! Им отпразднованы два юбилея в честь св. князя Даниила, главным образом его трудами устроена больница для монашествующих с церковию, устроено великолепное здание школы, все храмы возобновлены, приведены в порядок, служба совершается неспешно, пение стройное; введено каждый праздник проповедание слова Божия. Все это от того, что настоятель во все вникал сам, за всем следил, неопустительно посещал все службы, часто служил сам даже в дни будничные , а в среду торжественно, чем привлекал многих богомольцев».

Два юбилея, о которых говорил протоиерей П. Шумов, имели место в 1903 году. 4 марта было торжественно отпраздновано 600-летие блаженной кончины св. основателя монастыря. «Московские церковные ведомости» сообщали:

«Богослужение совершал настоятель монастыря о. архимандрит Тихон с четырьмя иеромонахами, при стройном пении монастырского хора. Масса богомольцев переполняла собор… Богомольцам раздавались жизнеописания Святого и отпечатанные в память этого знаменательного юбилея листы с изображением Св. князя и различных событий из его жизни и виды Данилова монастыря».

30 августа 1903 года Данилов монастырь торжественно отпраздновал 250-летие обретения мощей Св. Даниила. Слово, сказанное архимандритом Тихоном в этот день, было напечатано в «Даниловском благовестнике» в 1994 году под рубрикой «Духовное наследие Данилова монастыря».

Архимандрит Тихон умер в субботу 11 сентября 1904 года после непродолжительной болезни. Протоиерей П. Шумов говорил, что «в последнее время» настоятель Данилова монастыря «перенес скорби, даже клеветы злых людей».

15 сентября Троицкой церковь монастыря, где находился гроб с прахом почившего, была заполнена массой богомольцев. Отпевание совершал Высокопреосвященный митрополит Московский Владимир. Почивший был похоронен у южной стены Алексеевского придела Троицкого храма.

Среди богомольцев на похоронах усопшего архимандрита Тихона присутствовал действительный статский советник Елпидифор Васильевич Барсов (1836-1917), замечательный русский ученый, который был известен всей образованной России и за рубежом.

Его роднило с Василией Рудневым то, что они оба происходили из духовного сословия. Елпидифор Васильевич был сыном священника из села Логинова Череповецкого уезда Новгородской губернии. Он окончил Новгородскую семинарию, затем Петербургскую духовную академию, и в 1861 году был определен преподавателем в Олонецкую губернию. Преподавая в Петрозаводске, он в свободное от службы время собирал и обрабатывал местные исторические документы, записывал народные песни, легенды, поверия, обстоятельно знакомился с бытом народа. Встреча с беспоповцами привлекла его к изучению местного раскола. Позднее это позволило ему издать «Причитания Северного края» в трех томах, дважды удостоенных премии Императорской Академии наук и получивших известность за рубежом.

В 1870 году его вызвали на службу в Румянцевский музей, где он работал библиотекарем русского и славянского отделений. В 1881 году его избрали секретарем «Чтений Общества истории и древностей российских» при Московском университете, и этой должности он пробыл более четверти века до 1907 года. Он стремился, чтобы в «Чтениях» помещались лишь те источники, «кои представляют особенную важность для современной исторической науки». Современные ученые полагают, что опубликованные в «Чтениях» источники, статьи и крупные исследования являют собой «великую сокровищницу разнородных и разнообразных ученых материалов, столько необходимых для исследователей русской истории, древней литературы, филологии, археологии, юриспруденции, этнографии и других отделов изучения русского и славянского мира».

Работа авторов «Чтений» строилась на бескорыстном научном интересе. В письме к Сергею Алексеевичу Белокурову, позже ставшему одним из самых деятельных сотрудников издания, Е. В. Барсов писал 26 марта 1885 года:

«О денежном вознаграждении нечего и думать: это не в правилах ученых Обществ, а нашего в особенности; это противно самой идее ученого Общества, которое превращалось бы чрез то в ученое батрачество . Мы вознаграждаем за труд лишь отдельными оттисками…»

Барсов был избран членом Археологического общества, Любителей Естествознания и Этнографии. Он высоко оценивал значение этих наук, считая, что они способствуют развитию народного самосознания:

«Археологические памятники, любопытные сами по себе, только тогда дают нам понять свое истинное значение, когда воскрешают для нас живых людей в таких образах и очертаниях, каких не дают нам ни летописи, ни архивные акты. Как этнография, схватывая на лету текущие явления современного быта дает нам уразуметь в настоящем прошедшее , так археология в своих памятниках дает нам возможность осязательно видеть и читать в прошедшем настоящее . Та и другая стремятся к тому, чтобы воскресить и ввести в живое сознание историческое предание , этот возбудитель национальности, источник народного самосознания и двигатель живых общественных идеалов».

Наблюдая за ходом современных ему событий, он в своих исторических и литературных исследованиях делал выводы, актуальные для переживаемого им времени. Так им было издано два больших тома, посвященных изучению «Слова о полку Игоревом». Кроме того, он опубликовал в 1904 году небольшую брошюру под названием «Слово о полку Игоревом как историческая повесть и героическая песня», посвященную «рабочим всей России и всех производств». В ней он пытался донести до сознания рабочих, которых социал-демократы убеждали радоваться поражениям русских войск в русско-японской войне, идею о необходимости подчинения в момент опасности от внешнего врага частных интересов интересам страны:

«Все усобицы, по свидетельству «Слова», развились именно от того, что князья забыли великую идею единства земли русской, эту святыню, завещанную нам историей, и, вместо того, чтобы всем княжить под ее воздействием, стали водиться самолюбивыми целями и мелкими побуждениями».

Болея за единство земли русской, Елпидифор Васильевич уделял много времени изучению раскола и собиранию рукописей старообрядческих писателей. У него составилась единственная в России коллекция рукописей по истории русского раскола и старообрядческих произведений.

Барсов состоял в Обществе любителей духовного просвещения и полагал, что только усвоение евангельских истин создает основу для нормального развития общества. На открытии в Москве памятника первопечатнику Ивану Федорову, он говорил:

«Новая «религия хлеба» опустошает человеческий дух и заставляет человеческую мысль ползать по земле. Не насилием возрождается человечество…Только Евангелие создает это возрождение».

Елпидифор Васильевич мог познакомиться с о. Василием Рудневым на заседаниях Общества любителей духовного просвещения. Но его прихожанином он стал в 1896 году, если верить справочнику «Вся Москва». Переселение Барсова с Малой Бронной, где он жил после приезда в Москву, на Шаболовку совершилось совершенно сказочным образом и описано бытоописателем Москвы конца XIX – начала ХХ века В. А. Гиляровским.

Елпидифор Васильевич сотрудничал с газетой «Московский листок», издателем-редактором которой был писатель Пастухов Николай Иванович 1831-1911). Уроженец Смоленской области, из бедной мещанской семьи, Николай Иванович добывал свой кусок хлеба, переменив множество занятий. Знание народной жизни позволило ему стать «первым репортером Москвы». «Московский листок», основанный им в 1881, быстро завоевал популярность в среде небогатых купцов, ремесленников, мелких торговцев. В 1882 году он приобрел типографию и в конце жизни стал миллионером.

Сотрудник ряда газет А. И. Соколова так характеризовала личность Н. И. Пастухова:

«Это был представитель русской черноземной силы, унесший с собой в недра родной земли весь самобытный и оригинальный склад русского человека…Честный и беззаветно-добрый русский человек, в котором не было ни злобы, ни зависти к чужому успеху, ни ненависти к чужому счастью».

Однажды Николай Иванович посетил квартиру на Малой Бронной у Патриарших прудов в доме Ермолаева, которую Елпидифор Васильевич снимал после приезда в Москву. Как сообщает В. А. Гиляровский, она «была на нижнем этаже, с малыми оконцами, глядевшими из толстенных сводов, как из глубокой ниши». Всю свою скромную зарплату библиотекарь Румянцевского музея тратил на приобретение рукописей. Как мы видели, помощник М. П. Иванова получал на строительстве храма 40-50 рублей в месяц, а Елпидифор Васильевич платил за список «Поморских ответов» 100 рублей, за «Книгу о молении царстем» - 200 рублей, за «Творение об Антихристе» - 450 рублей. Ему иногда не хватало средств, и тогда московские антиквары давали ему желанные рукописи в счет будущего жалованья.

Н. И. Пастухов назвал квартиру, где жил Е. В. Барсов «лавкой антиквара», поскольку в ней в ужасной тесноте хранились рукописи, книги, и рядом ютился хозяин.

В. А. Гиляровский далее так объясняет ход мыслей издателя-редактора «Московского листка»:

«Повидав житье-бытье Барсова, решил своему сотруднику подарить дом, где ему было бы удобно работать. Стал отыскивать особнячок в здоровой местности. Подыскал домик с садом на Шаболовке, у одинокой вдовы недавно умершего бухгалтера. Оформил покупку и привез нового владельца на новоселье».

Происходило это так. Н. И. Пастухов пригласил Елпидифора Васильевича прокатиться с собой по Москве. Издатель-редактор и его сотрудник приезжают на Шаболовку и останавливаются напротив небольшого, двухэтажного, деревянного с фасадом дома. На воротах надпись: «Дом действительного статского советника Елпидифора Васильевича Барсова».

Барсов возмутился, подумав, что это плохая шутка. Но его ведут в дом, и там Николай Иванович Пастухов вручает ему купчую на его имя и поздравление с новосельем. В комнатах много шкафов, которые куплены специально для того, чтобы разместить в них рукописи. Николай Иванович организовывает перевозку всего имущества Елпидифора Васильевича и обустраивает его.

Дом Барсова на Шаболовке значился под номером 9. Если судить по описанию прихода о. Василием Рудневым, это был дом купца Пузакова.

Елпидифор Васильевич вскоре женился на вдове, у которой был куплен дом. В. А. Гиляровский подробно описал новое жилище Барсова, так что перед нами зримо встает картина быта жителей тогдашней Шаболовки:

«Широкий двор. По зеленой травке ходят куры. За решеткой сада, в конце двора, белеют под старыми липами и тополями пышные кусты жасмина. Сам домовладелец, в красной рубахе, подпоясанной шелковым поясом, в широкополой соломенной шляпе…»

В доме «желтый крашеный пол, ежедневно протертый керосином. Нигде ни пылинки. Особенно поражает чистотой зал, где по субботам каждый лист «самосадков», доросших, как и три широколиственные пальмы, до потолка, перетирается самой хозяйкой…Эти пальмы были ею выращены, когда она была еще девочкой, а ее отец, мещанский выборный, выстроил этот домик за год до ее рождения, на монастырском пустыре. На окне горшки с геранью – и пахучей кудрявой и красно-розовой, и лилии, и столетники, и лимоны, и апельсины, посаженные зернышками, - словом, садоводство на каждом окне. А на столике, сделанном из старинных изразцов уже по заказу самого Барсова, красовался медный чайник…служил для поливки цветов.

Внизу две комнаты были заняты разным громоздким драгоценным старьем северной старины: деревянные фигуры святых, вырезанные из цельного дерева, половинки церковных резных дверей иконостасов и различные посохи, между которыми отличался посох с финифтевой ручкой, украшенной надписью вязью…»

Древними иконами «завешаны обе комнаты. На стенке разное оружие, отысканное Барсовым на чердаках и подвалах монастырских: копья, ружья, медная пушечка, а из раскопок в старой Рязани – стрелы, ерихонки железные, кольчуги…»

Троицкий храм на Шаболовке произвел на Е. В. Барсова большое впечатление. Как он потом напишет: «Храм, в настоящем его виде, основанный по проекту ученого и известного архитектора Н. В. Никитина, один из самых великолепных в Москве. Нельзя не удивляться, что такой храм мог быть воздвигнут средствами одних прихожан». Елпидифор Васильевич посодействовал тому, чтобы замысел о. Василия Руднева по написанию очерка по истории Троицкой церкви на Шаболовке воплотился в жизнь. Он поддержал Николая Львовича Дружину, который взялся обработать материалы о. Василия Руднева по истории храма.

О Николае Львовиче Дружине известно мало. Родился он в 1863 году в г. Воронеже в семье военного. Его отец был штабс-капитаном. Учился в гимназии в Воронеже, затем на физико-математическом факультете Московского университета. Во время написания очерка он был исполняющим обязанности директора Московской государственной сберегательной кассы, чиновником особых поручений Министерства финансов V класса. Е. В. Барсов называл его «истинно-православным» человеком.

Привлек Николая Львовича к написанию очерка его подчиненный по работе в сберкассе титулярный советник Владимир Семенович Бубнов, который был выбран старостой Троицкой церкви в 1907 году. Родился он в 1852 году, окончил Московское коммерческое училище в 1870 году, и с тех пор работал в сберкассе младшим бухгалтером, потом старшим бухгалтером, во время отпуска директора исполнял его обязанности. Его отец был московским мещанином, а он дослужился до титулярного советника. Был награжден орденами Святой Анны III степени и Святого Станислава III степени. В 1906 году он вышел на пенсию по болезни с окладом 900 рублей в год, что позволяло ему исполнять обязанности церковного старосты, требовавшие материальных расходов.

В. С. Бубнов дал Н. Л. Дружине первую часть «Материалов для летописи Троицкой церкви на Шаболовке», которая хранилась в библиотеке церкви. Очерк Николая Львовича был вначале напечатан в трудах Комиссии по осмотру и изучению памятников церковной старины в г. Москве и Московской Епархии в IV - V томах, вышедших в 1911 году без приложения. Сама комиссия была учреждена 12 сентября 1902 года. Ее целью было печатание трудов под общим названием «Московская церковная старина». Тома IV - V были последними изданиями этой комиссии.

Владимир Семенович Бубнов опубликовал исторический очерк Николая Львовича Дружины отдельной книжкой с предисловием Е. В. Барсова, добавив к нему солидное приложение с подробным описанием всех статистических и имущественных сведений о Троицкой церкви, имевшихся на 1911 год. И до сих пор очерк Николая Львовича Дружины является единственным изложением всей до 1917 года истории этого храма.

Вернуться на главную