«"Странный русский народ, – вы уже 150 лет плачете, что его убили", – сказал молодой американец после экскурсии на Мойке, 12», – писала Элеонора Лебедева (Пушкинская эпоха и христианство. 1993). Уже – 177 лет. Плачем, странные, особенно сегодня – в Одессе, оскорбленные, униженные кощунственной «Тенью Пушкина», брошенной под ноги толпе на поругание. Потешая, очевидно, «цивилизованный» мир… А он-то – «"Цивилизованный мир" продолжает строить свою потребительскую "империю добра", уже очевидно чреватую – об этом внятно свидетельствует западная культура – пресыщением, смертельной тоской и страхом, – продолжает, словно не подозревая о том, что "хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу" (Пушкин), и что не мечтать надо о том, чтобы "разодрать" и перекроить наш духовный строй по общепринятым меркам, причесать Россию по-иному и приспособить к интересам "цивилизованного мира", а Бога молить о том, чтобы она оставалась такою же странной, такою же неудобной для этого мира страной, ибо – "Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь..." (2 Фес. 2: 7). Однако главный спрос – не с них, а с нас: мы и сами не содрогаемся и ничему не научились; сами не пытаемся по совести осмыслить нами же данный миру "важный урок" (Чаадаев) – урок христианской страны, пошедшей по ложному пути, – а продолжаем, попав на этом пути в катастрофические обстоятельства, либо роптать на свой жребий и ждать, когда все будет так, будто ничего не случилось, либо править пир во время чумы, опьяняясь на нем помоями» (В.С. Непомнящий. Удерживающий теперь, 1996; курсив мой – Л.В.) …Сегодня, в день 177-летней годовщины трагической гибели А.С. Пушкина не могу не вспоминать и не напомнить: Конечно, презирать не трудно Или: «Я очень знаю меру понятия, вкуса и просвещения этой публики. Есть у нас люди, которые выше ее; этих она недостойна чувствовать; другие ей по плечу; этих она любит и почитает» (Н.И. Гнедичу). «Конечно, вольно собаке и на владыку лаять, но пусть лает она на дворе, а не у тебя в комнатах» (А.А. Дельвигу). Как же оказалось избыточно глупцов, страмцов и прочей публики, позволяющей «собаке и на владыку лаять» в своей – нашей! – «комнате»! Примите, верные, мое слово, как земной поклон Памяти А.С. Пушкина, как мольбу о прощении. 4 февраля 2014
Ромашка с Савкиной горки Маленькая, с тонкими лепестками и упругой золотой сердцевинкой, она – как тысячи других, дико растущих и на наших причерноморских склонах. Но глажу ее мизинцем, бережно и, как наяву: неустанный дождь за окном – льет на почти облетевшие березы, темнозеленые сосны, омывает яркую зелень огромной «праздничной поляны», за которыми – «моей души предел желанный» – Михайловское! И – мысль: ведь послезавтра уезжать! Ах, этот несносный дождь!.. Но тут же спохватываюсь: день теплый, безветреный, а что «на небе серенькие тучи» – закономерно! – стоит «ноябрь уж у двора». Не гневи Бога! – третьего дня посчастливилось увидеть Михайловское, Тригорское, Святогорский монастырь в ярком осеннем солнце. И хрустела схваченная изморозью трава поляны под крепкими ножками белорусских ребятишек, твоими – тремя… Но – поспевала, и даже горку на подступах к усадьбе Тригорского не обходила кружной долгою тропкой. А потом были три счастливейших дня: только с Ним! Исходила все уголки усадьбы – «скромную семьи моей обитель», «сей малый сад», аллеи, кружевные мостики и беседки. Побывала на Поклонной горке с часовенкой и старинным каменным крестом, любовалась «прудом под сенью ив густых», заглянула в «счастливый грот». И – ах, какая стояла целебная тишина, каким покоем врачевала обитель! «Остров уединения», а рядом – полулежит на траве, сбросив с плеч лицейский мундирчик, с книгою в руке – Парни, Шенье, Гете?.. Дерновый диван и дуб, обвитый цепью с «котом ученым», домики птичек, зверушек – любовью дышат, Памятью. И, конечно, – «господский дом уединенный» – «почтенный замок»! – Отменно прочен и спокоен Но… – скромнейший деревянный дом. Да, «высокие покои» и «штофные обои», «пол дубовый», …стол с померкшею лампадой, Камин, трости, среди них и та, что служила верою и правдою… Из окон гостиной не могла наглядеться на «берег Сороти отлогий», «луг, уставленный душистыми скирдами, / Где светлые ручьи в кустарниках шумят», где – …ряд холмов и нивы полосаты, На ступенях, террасках, ведущих от колоннады балкона, «заднего крыльца» к Сороти, враспев читала: …В седьмом часу вставал он летом А еще: …Но так как с заднего крыльца После – куда глаза глядят. Наитье привело и на «холм лесистый» над озером Маленец: …Тоской и рифмами томим, Далее – вдоль озера – к «дороге, изрытой дождями», «трем соснам» и «младой роще»… Вот и увидела «могучий поздний возраст» хоть некоторых из тех, кому Он: «Здравствуй племя, младое, незнакомое!» Невиданной красы даль расстилается! – на луга, холмы, леса звала «благодать небес». Так и дошла до «границ владений дедовских». О них, как и о дороге, холме, трех соснах, сообщили мшистые камни с высеченными надписями. Любовью, знанием, старанием Семена Степановича Гейченко установленные. Возвращалась уже в полной темноте, хозяева – в тревоге: не заблудилась ли? А я – будто век здесь прожила, и – ни мгновения опаски! Вот в последний день – да, заблудилась. Совсем по-настоящему, возвращаясь из Бугрова, от старой мельницы. Как и Ленский, постояла, «опершись на плотину», вслушиваясь в шум воды, вглядываясь в «тридцать два шага» за мельницей. А, может быть, – в роковые двадцать на Черной речке? Вспомнилось: …Вот мельница! Она уж развалилась; Да, мельница в Бугрове ждет своей реставрации, как и многое другое в Пушкиногорье. На обратном пути открылась мне безымянная могила. Простой камень, надпись: Здесь похоронен воин неизвестный, Захотелось вернуться не дорогою, лесом. Вот тогда-то и поводили «бесы», завлекая грибами да ягодами, пока не опомнилась, что и тропок-то нет. Шла из «дремучего» на отдаленный лай собак, да на светлый березняк прорывалась сквозь топкую полоску, заросшую серо-черной, сухой, высокой травою. Струсила, признаюсь… А накануне… Несмотря на дождь – снова в усадьбу, в дом, «домик няни», «людскую избу – господскую кухню», где вся утварь – будто из далекого моего детства. И печь, и половики домотканные, полотенца мережаные, и рубленые скамьи, скобленые столешницы… А вот и салазки, и коньки деревянные, лишь полозы – металлические. А куклы-то! – матерчатые, косички из пакли – и впрямь, как те, что шила мне «Грушенька –бабуля»… Нахлынули «слова тоскующей любви», «забредила рифмами». Выйдя из калитки, что за домиком няни, спустилась к Сороти и, задавшись целью дойти до «мельницы крылатой», пошла берегом. А там – рукой подать до Савкиной горки, неужто не дойду? Узенькая тропочка. Вот тут, у подножья древнего креста с надписью: «Лета 7021 постави крест Сава поп», и сорвала ромашку. Березки, сосны, бревенчатая часовня, вросшие в землю каменные кресты… Михайловское – как на ладони! Неоглядная, ненаглядная ширь, и – Тишина!.. Верно, отсюда Татьяна – …вдруг перед собою Савкина горка – остаток древнего городища IХ-ХVI веков, что вместе с Вороничем входило в систему пограничных укреплений Пскова с юго-запада. В ХIII веке здесь стоял «Михайловский монастырь с городища». Нашествие Речи Посполитой 1581 года, войск польского короля Стефана Батория. Верно, алой от крови была «голубая Сороть», седою от пепла пожарищ.... Но героическая оборона псковичей изменила ход войны – Ям-Запольское перемирие 1582 года. А потом – Смутное время, Гришка Отрепьев и его обещание Псковской земли магнатам польским – Мнишкам, предкам Каролины Собаньской… На первом листе черновика «Бориса Годунова» Александр Сергеевич напишет: «Писано бысть Алексашкою Пушкиным, в лето 7333 на городище Ворониче». Среди многих несбывшихся мечтаний – мечта приобрести деревню Савкино, горку. «Сообщите мне, – пишет он П.А. Осиповой-Вульф 29 июня 1831 года, – не могу ли я приобрести Савкино… Я бы выстроил там себе хижину, поставил бы свои книги и проводил бы подле добрых старых друзей несколько месяцев в году». Михайловское-то принадлежит матери, поделено меж всеми… Сердечно откликнулась старый, надежный друг, хлопотала. Не удалось. Зацепило меня это Савкино еще в мае, когда перечитывала письма А.С. Пушкина. Горькое – от 26 июня 1831 года – матери Натальи Николаевны – Н.И. Гончаровой о «шутках» последней «по поводу возможности развода»: «меня расписывали моей жене как человека гнусного, алчного…», и вот это от 29 июня – Прасковье Александровне со словами: «Времена стоят печальные…» Называя «воздушными замками» мечту «о моей хижине в Савкино», он, все же, – «…меня этот проект приводит в восхищение, и я постоянно к нему возвращаюсь». Когда из окна «комнаты родителей» мне показали Савкину горку, я ахнула! Да ведь это же – Аю-Даг – гора Медведь в миниатюре! Хозяева удивились, что раньше не замечали этого. И вдруг озарились новым светом слова: …Вот холм лесистый, над которым часто Кто помешает мне думать, что желание приобрести именно Савкину горку обусловлено многими внутренними причинами, связанными с пережитым на юге? Хотелось бы думать – в Одессе, но чую – в Крыму, в Гурзуфе. Там он был коротко счастлив, о земле в Крыму мечтал… Выплеснулось: Совсем, как там, – Ах, люди-люди, Спустившись с горки, через одноименную деревню, и – в Тригорское. Тоже захотелось прикоснуться душою к доброте «дома Лариных», «патриархальной старине». И, в ритме неспешного хода, по омытой дождем дороге рождались незамысловатые строчки: Знать, этой дорожкой Полуденным летом ...Ах, если бы не отпускали вы его в этот «свинский» Петербург!.. Ромашка с Савкиной горки… Неказистая былиночка, но как тепло от тебя сердцу. И как грустно! – «Печаль моя светла…» Вдыхаю чуть слышный аромат и словно слышу: «Поклон Вам от холмов Михайловского, от сеней Тригорского, от волн голубой Сороти…». Заимствуя, шепчу в ответ: «Поклон Вам ото всего и ото всех Вам преданных сердцем и памятью!» (Н.М. Языкову,14 апреля 1836) P.S. Бесконечно благодарная пушкинистам музея-заповедника «Михайловское», его директору Георгию Николаевичу Василевичу – преемнику С.С. Гейченко – за их огромный труд, бережное восстановление «Родины святынь», доброту, гостеприимство, хочу передать приглашение одесситам. В том числе и к участию в спонсорской поддержке, «движении доброхотов», взаимному сотрудничеству. Из Москвы, Петербурга, Латвии, Украины (в частности, доброхотами Прикарпатского университета им. В. Стефаника восстановлена часовня в деревне Воронич), Белоруссии, Татарстана, Удмуртии, США, Великобритании, Франции приезжают летом в заповедник доброхоты отрядами от 7-8 до 200 человек. Живут в палаточных городках, во вспомогательных помещениях в усадьбах, восстанавливают дома и парки, одновременно получая «пушкинскую прививку». Прививку от бездуховности, цинизма, пошлости, безверия. «Ум Пушкина предохраняет от всего глупого, его благородство предохраняет от всего пошлого, разносторонность его души и занимавших его интересов предохраняет от того, что можно было бы назвать "раннею специализациею души"», – писал В. Розанов. Писал о том, что если бы Пушкин «трепетно переживался каждым <…>, он предупредил бы и сделал невозможным разлив пошлости». Призывал: «К Пушкину, господа! К Пушкину снова!.. Он дохнул бы на нашу желчь – и желчь превратилась бы в улыбки. Никто бы не гневался на "теперешних", но никто бы и не читал их». Думаю, как нельзя более, – актуально. …Туда, туда, друзья мои! Интересные программы «образовательного туризма», «паломнические маршруты» по монастырям Псковщины, мастер-классы музыкантов, художников, писателей и многое другое предлагает музей-заповедник, его современный Научно-культурный центр. Одна из программ, рассчитанная до 2011 года, носит название «Пушкин вне юбилеев». Мы – счастливые люди: довелось жить в год 200-летия Поэта, многое узнать, прочувствовать, сделать. Дай-то Бог, чтобы Он не оставил нас! Февраль 2000 *
«Да слышит...» ...Отверзлись вещие зенницы, Что разбудило в пятом часу утра? Толчок, и – в мгновенно ясном сознании, отчетливо – слова: «Песни западных славян». И – звенящая Тишина... Разгоралось июльское утро 99-го. Чистое, ясное, солнечное. День обещал продолжение знакомства. В Горьковке, с «Рабочими тетрадями» Пушкина. С каким трепетным благоговением брала их в руки в первый раз! Начисто позабыв: ведь не оригинал, не сами его рукописи! Потом-то чуть попривыкла... А устав, более – от обвала, смявшего, похоронившего бесцветные, «проходные», или – откровенно лживые, высосанные из пальца «научные данные», только догадываясь о разверзающейся бездне, рвалась, бывало, меж желанием – к ним, к нему, и – к морю! Лето уж за середину переваливало, жаркое лето... Но они, он перевешивали. Однако, причем здесь «Песни западных славян»? Занимала совсем иная тема. Хотя... Третьего дня вот также разбудили слова: «Борис Годунов». Послушавшись, перечитав, – обомлела. Озарилась незамечаемая прежде 11-я картина. И отныне никто, никогда не разуверит, что имя «шляхтича вольного» и ремарка «дает перстень» не связаны меж собою! Ликовала: «Ай да Пушкин, ай да... родной мой Александр Сергеич!» Поэтому сейчас, оставив никчемные рассуждения, послушно сняла с полки разбухший от закладок второй том. И... и... Нет! – «слаб голос мой», Анна Андревна, Поводырь ты мой дорогой! Прижав к груди, заметалась по дому: «Бежать! Сказать! Людям, здесь! А – там?.. Знают ли, родные, там, на Белградском мосту, под натовскими бомбами?! Ведь он все предвидел, знал, предупреждал! Лю-ю-ди!..» – Стоп! Прекрати! Как раз прибежишь в психушку, в два счета определят тебя туда «люди твои». Снова и снова – взахлеб, поражаясь: чьей волей сознание упорно не соглашается с некоторыми примечаниями к первой песне; сходу проясняет имена четвертой, роковой; терзает горечью, страхом за братишку, племяшку пятой? Откуда такой Свет седьмой? Ведь – похоронная! А – двенадцатая?! Вдумайтесь, двенадцатая! – «Воевода Милош»! Как сегодня, для сего дня!.. Да что же это такое, Господи?! Откуда эта чара, музыка, Свет?! Как же понять-то скудным умишком моим? И за что Ты послал мне это, чего хочешь, чего требуешь от меня, убогой?.. Ведь не раз уже просила: «Отведи чашу сию»! Но, не поднимая глаз: «Прости. Не так, как я, а так, как Ты...» Через три месяца. Схлынуло напряжение. Вот они – десятки карточек с именами авторов, названиями работ 10-х, начала 30-х, 80-х годов ХХ столетия... В картотеке Пушкинского Дома. Как счастливо и покойно: не одинока! Мысль об убийцах твоих – что там этот презренный мерзавец?! – пешка! – тревожила многих. И – странное «совпадение»: как только начинают публиковаться об этом статьи, грядет очередная – лютая! – беда России... А в зале сегодня только двое: русая девчушка, да я. На «перекуре» знакомимся: Аня, аспирантка из Псковского пединститута. – Что за тема Вашей диссертации? – «Песни западных славян». Оторопела милая Аннушка, как бросилась я ей на шею! Буквально. Списали на южную экспансивность. Хотя вернее бы на: «хорошо сохранилась!..» «Но чем же я виновата, что душа еще не состарилась?!» – взываю вслед за Пироговым. И кто из нас – южный? Я-то родом – волжанка, а ее отец, как оказалось, с юга. И фамилия – украинская... Сегодня, наплакавшись вместе с братьями-поэтами о «сестре моей Сербии», о «мировом позоре» «компрадорского режима» моей – моей! – страны; познакомившись с полным Дневником Достоевского, работами Кожинова, Палиевского, Непомнящего, Панарина, Лощица и многих других, – грустно улыбаюсь. Да, «правые компрадоры» образца 91-го, 93-го годов, продолжая дело «левых – бронштейновых – компрадоров», глушат «Песни». Но... «Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам...» 15 февраля 2002, Сретенье Господне.
Встань! ...Россия! встань и возвышайся! Поэт и творец Божией милостью, он сам явился «Божья милость для Русской земли – «Что ж пенять, коли рожа крива, – Мы над вами, дурьё, паны! Мы мечтали об этом века, Схлопотал. Что – Дантес?! – Наймит! Вы, потомки «славянской рати»... Будет править один Закон – Вот так, мой брат, ...«Божья милость для Русской земли – * * *При жизни травили, по смерти – тем боле... Знает: открыто не взять, не сладить Но – вопреки всем усилиям мрази – 7-9 февраля 2007 * * *Не верь, о юноша, временщикам, 10 февраля 2011
«Хохочет он, заслышав русский плач…» Так, Татьяна, так... 10 февраля, на традиционной встрече у Памятника Пушкину на Приморском бульваре, прочту строфы из Ваших стихов. И спрошу, о чем и когда написаны они: …Хитер он, твой бессмысленный палач! …Он храм откроет подле кабака, Как бесы в полночь, разгулялась чернь. И знаю я, что тленья убежит – И, по всей вероятности, ответят одесситы: «Сегодня написано, о "тени", ее творцах и защитниках, городской власти, тормозящей "окончательное решение вопроса"». Тормозящей, несмотря на ответ на наше письмо Министерства культуры У краины о допущенном при установке нарушении Закона, несмотря на рекомендации областной государственной администрации. Несмотря на бесценную поддержку В.С. Непомнящего: «Мы вступили в эпоху разгрома русской, российской культуры. Это стало ясно в результате так называемой "реформы образования", диктуемой идеологией "рыночного" прагматизма и безразличием, если не варварской ненавистью к гуманитарной культуре, и продолжается сейчас "реформой" Академии наук. В этот ряд встраивается и одесская "тень Пушкина". Смысл которой – попрание ногами высокой культуры. Умственно тупая и бандитски наглая акция "тень Пушкина" есть своего рода "формула" указанного разгрома культуры. Не случайно она нравится начальству. Это – свидетельство о том, что разгром осуществляется не "снизу", не каким-нибудь агрессивным быдлом, а сверху, со стороны власти, которой нет никакого дела до людей, до народа, до Отечества. В акции "тень Пушкина", как в зеркале, отразилась истинная сущность того, как относятся к культуре, к народу и к стране те, от кого зависят национальные, государственные и человеческие судьбы». Понятно, те, кто знает, что прекрасный Русский поэт Татьяна Глушкова слишком рано оставила нас, в 2001-м, кто читал многие наши публикации, в том числе, – последние на сайте «Одесского обозревателя», не ошибутся. А вран – кружит! И м ир, просветленный Божиим Словом, чернь («Чернь ходит в лакированнызх сапогах» – В. Розанов) намерена превратить в затхлый, подлый мирок купли-продажи всего и вся! Курс – на измор, Татьяна! Хотя в Одессе вся « Власть поменялась!» – помните «Свадьбу в Малиновке»? «Бывают странные сближения», – сказал Александр Сергеевич. Вдруг, на днях, подан был мне этот фильм, наверное, так было надо?.. Посмеялась… Итак: подал в отставку мэр, и, говорят, пребывает в Лондоне – не в гостях ли у автора «проэкта» Олега Борушко? Отбыла в неизвестном направлении благославившая «неординарный стрит-арт объект», так очарованная коммерческой выгодой «проэкта» директор Департамента культуры и туризма горсовета! Сменил Президент Председателя Одесской областной Государственной администрации… Власть поменялась! Нет, Татьяна, конечно не из-за «тени», нашей «писанины», акций, телесюжетов! Но ведь даже и Попандопуло, что «состоял на особом учёте у Одесского уголовного розыска», хоть и «контуженый на всю голову», усекает: «У пана атамана нэма золотого запасу и хлопцы начинают разбегаться в разные стороны. Если так пойдет дальше, я тоже разбегусь в разные стороны». А еще: «Чует мое сердце, что мы стоим накануне грандиозного шухера»! Да-а-а, «грандиозный шухер» не заставил себя долго ждать… Майдан!.. Но у «атамана», видать, еще не иссяк «запас», хотя и не обеспеченный золотом… Вот они и не намерены ограничиться только одной растаптываемой «тенью». В перспективе подобные «знаки» планируются, по меньшей мере, еще в пяти местах центра города и обозначат так называемый «Пушкинский маршрут». Дадут «возможность организации акции, соразмерной с "Днем Блума" (Джойса) в Дублине». И этот «туристический маршрут» «будет жить ежедневно»! Это – «масштабный историко-культурный проект», который поэтапно осуществляется Оргкомитетом «при активном участии общественных и культурных формирований и граждан Одессы, Украины, России и русского зарубежья». А мы-то, оказывается, «по политическим мотивам спекулятивно» муссируем «вопрос о демонтаже арт-объекта»! Мы – «те, кто ставит палки в колеса столь полезному для Одессы начинанию, предумышленно или по недомыслию вредят собственному городу, подрывают его авторитет». Авторы письма, направленного в адрес «председателя подкомитета по вопросам охраны и популяризации культурного наследия Комитета Верховной Рады Украины по вопросам культуры и духовности», призывают всех «здравомыслящих» «поддержать этот важный для каждого из нас и для города проект». О, как же они подставляют адресата, указав его имя в числе подписантов письма, направленного… на его же имя ! За Одессу – обидно, сказано же: «В это может поверить только пятилетний ребенок, и то, если он не из Одессы!» Похоже, эмиграция, в том числе, внутренняя, явно не способствует сохранению славных талантов и смекалки. Ведь можно же было сообразить, что это – прокол, неувязочка-с! Как и элементарное: Украина – не Ирландия, а Одесса – не Дублин, «город-графство», как бы иным об этом не мечталось. Что А.С. Пушкин – не Леопольд Блум, «дублинский обыватель и еврей по национальности». И – не его сотворивший в сомнительном романе «Улисс», «квинтэссенции всего модернистского движения», запрещенном в самой Ирландии более полувека, – Джеймс Джойс. Что Эуропа, которую Александр Сергеевич – надо же! – рифмовал известно с чем, нам, очень многим! – не указ. Что навязать нам «постмодернистскую погань», «похабень» (С.В. Ямщиков) непросто . Есть еще «порох в пороховницах» у «странного русского народа». …177 лет тому назад в муках умирал Александр Сергеевич Пушкин, смертельно раненный похотливым мерзавцем-иноземцем. О нем – 200-летний юбиляр 2014 года М.Ю. Лермонтов: …Смеясь, он дерзко презирал
Гибель Пушкина назвал «умышленным обдуманным убийством» в письме А.Ф. Орлову 2 (15) февраля 1837 года «неизвестный», в котором подозревался «священник Малов», совершавший «чин погребения». Он же настаивал на «безусловном воспрещении вступать в российскую службу иностранцам», предупреждал, что, в противном случае, «мы горько поплатимся за оскорбление народное, и вскоре». А сегодня их потомки, иноземные и доморощенные, душат Поэта вдруг вспыхнувшей, истовой любовью! Вспоминаю: В.С. Непомнящий писал в работе «Как труп в пустыне…» о книге Абрама Терца «Прогулки с Пушкиным ». Книге, которая проявила всю суть либеральствующей антирусской клики, и вызвала у автора тупоумное «изумление и возмущение тем, с какой неприязнью была принята книга в среде русской эмиграции». Истинно русской, не – «русскоязычной»… Прекрасный пушкинист современности, вспомнив «сильный ход» автора, не позволяющий играть в его судьбу, де – безнравственно, сказал: «В игре же в Пушкина нравственные нормы не обязательны: ведь игра-то идет <…> о совсем другом человеке, к тому же давно умершем! Но для очень многих людей Пушкин отнюдь не является умершим человеком , после которого остались лишь его тексты ; для очень многих людей Пушкин продолжает оставаться живым, и по отношению к нему обязательны нормы человеческие». Опровергая лукавые уверения, де – автор ведом любовью к Пушкину, Непомнящий утверждает:: «Ведь такая любовь, для объяснения в которой используется язык глумления, и которая осуществляется средствами, в обычной жизни служашими для поругания, не очень похоже на то, что люди обычно понимают под любовью. <…> Если это и любовь, то такая, которая относится к своему предмету не как к субъекту, а как к объекту, который можно употребить для своего удовольствия» (курсив автора – Л.В.) Для своего удовольствия, для ублажения пресыщенных, блудливых толп иностранных туристов, в расчете на доллары, евро и прочие знаки, намерены УПОТРЕБИТЬ Пушкина?! Заселяя Одессу подобными «памятными знаками»? И это смеют называть пользой для нее? Любовью к Пушкину и к ней? Чудовищно!! Окститесь, остерегитесь горько поплатиться «за оскорбление народное, и вскоре». Сотни, тысячи, сотни тысяч поэтов, писателей, профессоров и академиков разных областей, простых, честных людей – что сказали бы они? Стараюсь услышать. И – вслед за ними, за Мариной Цветаевой: …То-то к пушкинским избушкам Истинно – так! Честь имею! 3-7 февраля 2014, Одесса. ___________ |
|||
| |||