22 апреля выдающемуся русскому писателю Василию Воронову исполяется 70 лет!
Секретариат правления Союза писателей России и редакция "Российского писателя" от души поздравляют Василия Афанасьевича!
Желаем крепкого здоровья, душевных сил, радости, вдохновения и новых замыслов!

Василий ВОРОНОВ (с. Старочеркасская, Ростовская обл.)

ЖАР-ПТИЦА

Рассказ

 

1

Вчерашний замминистра,  а нынче молодой пенсионер Игнат Ефимович Бирюлин уединился в своем загородном доме в деревеньке Хляби, в двадцати верстах от знаменитой Рублевки. Он никогда не интересовался, кто живет за его высоким забором. Тут не принято было общаться с соседями. У местного, хлябинского аборигена ты можешь, допустим, попросить закурить, постучавши в калитку. Узнать о здоровье соседа и о погоде на выходные. У московского же дачника, вроде  Бирюлина, ты уже не попросишь закурить и не узнаешь о его здоровье, потому как охранник выглянет в щелку ворот и вежливо посоветует бросить курить. Нет, богатые мучаются в одиночку.

В Хлябях Игнату Ефимовичу стали сниться молодые, почти волшебные сны. Не родные и близкие снились, не друзья и сослуживцы, а люди, которых он едва помнил на родине, в Загряжске. Ни разу не приснилась умершая несколько лет назад жена Катя, и дочка Катрин, живущая с мужем неподалеку в подмосковных Грязях, не снилась. А виделась почти каждую ночь мордастенькая Люба, с которой Игнашка учился в начальной школе.

И уже не первоклашка снилась, а дебелая грудастая Любка с толстыми обветренными губами, в тесной короткой сорочке. Странным образом, девка была похожа на первоклашку Любу. Девка эта обнимала его полными горячими руками, бесстыдно обжигала ухо своим дыханием, наваливалась сверху прохладным животом и сладко душила его. Он изнемогал от счастья, сучил ногами, задыхался и просил пить…

Мука кончалась только под утро, Игнат сидел на кровати измученный, измочаленный, мокрый от пота. Сердце колотилось в горле под кадыком. Пенсионер пил корвалол, ложился на спину, блаженно улыбался и, наконец, засыпал безмятежным сном.

Так продолжалось каждую ночь, каждое утро. Любы, Тани, Веры, Наташи из туманной юности таинственным образом появлялись в постели рядом, начинались долгие любовные игры, томления духа и плоти, африканские страсти, бесконечные жаркие поцелуи.

Молодой пенсионер холодел от ужаса и восторга, во сне расточал силы, как наяву, на самых тяжелых земляных работах. Заметно похудел, заострились скулы, в глазах появился сухой зловещий блеск. Блуждающая бесстыдная улыбка на шелушащихся губах пугала неутоленностью и жаждой.

Дочь Катрин, на бегу заглянувшая проведать отца, с трудом узнала его и попыталась понять, что с ним произошло. Старик отмалчивался и нервничал. Катрин долго обхаживала его наводящими вопросами, кое-что уловила и для верности спросила прямо в лоб:

– Сексуальные сны?

Игнат Ефимович злобно посмотрел на нее:

– Кино цветное до утра!

Катрин вызвала знакомого врача и строго наказала отцу:

– Доктор будет завтра утром. Надень чистое белье и никуда не отлучайся. Я заеду позже.

 

Сексолога, обслуживающего богатых клиентов на Рублевке звали Дим Димычем, его знала вся Москва. Он общался с известными людьми запанибрата, хамил им, заискивал, сплетничал и знал все порочные тайны знаменитостей. Ему все прощали, он был завсегдатаем телевизионных  шоу, его звали на юбилеи, похороны, премьеры. Ни один скандал или тяжба на Рублевке не обходились без его участия, Дим Димыч знал всё и всех.

Доктор был мал ростом, гибок, вертляв, речист и назойлив. Наблюдателен и остроумен. Большая бритая и желтая, как тыква

 голова, сиреневый пиджак и красная бабочка выделяли его в любой компании.

Прямо с порога, едва поздоровавшись, Дим Димыч попросил хозяина:

– Позвольте  рюмку водочки, я что-то неважно себя чувствую с утра…  Не составите ли, заодно, компанию?

Игнат Ефимович принес водку и томатный сок. Дим Димыч изящно опрокинул рюмку, пригубил сок.

– Ну–с! Сядьте вот тут, напротив окна. Смотрите мне прямо в глаза. Отвечать только на мои вопросы, четко и коротко!

Доктор самозабвенно погрузился в действо, в процесс. Говорил, рассуждал сам с собой, намекал, то угрожая, то хихикая. Отрывисто и резко спрашивал Игната Ефимовича о вредных привычках, о тайных пороках, о пьянстве, обжорстве и т.д.

Дим Димыч порывисто ходил вокруг кресла, на котором сидел пациент и рассуждал:

– Молодой пенсионер… Кгм, понятно, понятно… Бессонница, значит… Сны золотые. Работает, значит, механизм. Жена, значит, три года, как… царствие небесное. На пенсии силушка по жилушкам поперла.  Днем, значит, девочек приглашаем? Виски, шампанское, устрицы… Виагру кушаем? А ночью сны золотые?

– Дурак ты! – грубо прервал Игнат Ефимович. – Балаболка. Ты, наверно, про себя рассказываешь?

– Вот-вот! – засмеялся доктор. – Типичная картина, типичный пациент! Никто не признается в старческом блуде, сладострастии. Признайся, старичок, приглашаешь девочек на  массаж!?

– А ты не шулер? – Игнат Ефимович встал, намереваясь выпроводить доктора. – Я, таких бойких, насквозь вижу…

– Стоп-стоп! – резко осадил Дим Димыч. – Я доктор наук, профессор, я академик! Это сеанс, я устанавливаю, нащупываю диагноз. Молчи и слушай! Сядь и сиди!

Игнат Ефимович покорно сел и теперь уже молча слушал нервного доктора.

– Ничего критического пока не вижу, но… Но! Целый букет психопатических расстройств уже рядом, дышат тебе в затылок, ждут момента. Если не принять меры, то жди в гости психоз, шизофрению, а возможно, и паранойю.

– Паранойю? – заикаясь, переспросил Игнат Ефимович.

– Именно!– Безжалостно прокричал доктор. – Сексуальная похоть в старости обусловлена колебаниями гормонального фонда. Тут виновата, может быть, бабушка. Или прабабушка. Наследственность. Например, бабушка или прабабушка страдали бешенством матки…

– Боже упаси! – Игнат Ефимович трижды перекрестился.

– Ничего необычного в этом нет. Этой болезнью страдали известные люди, к примеру, Пенелопа, Мария Медичи, грузинская царица Тамара, Екатерина Вторая. И в наше время в Москве примеров, сколько хочешь, но я не имею права разглашать...

– Наплевать на прабабушку, царицу Тамару и на всю Москву! Ты скажи, что мне делать?

Доктор достал золотое перо, фирменные бланки.

– Сейчас я выпишу рецепт. Самое простое и чрезвычайно действенное средство. На основе хмеля, душицы, дурмана и сладко–горького паслена.  Кгм, кгм….  Осмелюсь попросить еще рюмку водки.

Появилась Катрин с румяными щеками, с резкими тропическими оттенками редких духов. В комнате стало прозрачнее и праздничнее. Пока отец ходил за водкой и бутербродами Дим Димыч коротко рассказал ей результат обследования. Главный вывод он приберег для нее.

– Отцу нужно сменить среду обитания, место жительства. Здесь он затворник, никакого общения. Отсюда фантазии, эротомания. Заберите его к себе, в конце концов.

Катрин на секунду смутилась.

– У нас та же среда… Мы с ним обсудим это вдвоем.

 

2

Сексолог Дим Димыч легонько подтолкнул Катрин к возможности переменить место жительства отца. Семя упало на готовую почву. Мужа Катрин, известного математика, академика, приглашали преподавать в Сорбонне. Катрин присмотрела в пригороде Парижа небольшую виллу. Продажа московской квартиры и загородного дома отца могли бы решить проблему

наилучшим образом. А для отца Катрин готова была построить дом в Загряжске. Игнат Ефимович и сам давно мечтал вернуться на родину.

– Я любил Москву в молодости, а сейчас это Гоморра! – часто говорил он. – Катя умерла, теперь мое место в Загряжске…

    

После школы Игнат самостоятельно поступил в сельхозинститут, с отличием закончил его и был, как говорят, на виду. Простодушный  и ласковый богатырь, с хитрецой, верный и совестливый товарищ. А уж когда засмеется, зальется по-детски звонким смехом, откинет назад непослушный кудрявый чуб – нельзя было не полюбить, не проникнуться к этому загряжскому парню. Я и сам чувствую, что попал под его обаяние и вряд ли смогу беспристрастно говорить о товарище. Заранее прошу читателя  не судить строго за снисходительность к вредным привычкам моего героя и обидную, может быть, ядовитость его речей.

 Игната позвали в комсомол в одном из районов Москвы, через год он стал первым секретарем. Из комсомола направили директором мебельной фабрики, потом секретарем парткома автозавода. К тридцати годам Игнат Ефимович был уже секретарем Московского горкома КПСС. Фортуна благоволила..., но, боже, как хрупка фортуна! Через пару лет уже не было горкома

 и самой КПСС...

Бывшая номенклатура жила в Кунцево, в партийных многоэтажках. После известных августовских событий безработные товарищи кучковались по квартирам и пили по-черному. Игнат Ефимович от безысходности пил вместе со всеми,  и помногу, теряя человеческий облик. Его, небритого, помятого, отощавшего встретил сослуживец по мебельной фабрике, кажется, бывший главный инженер, ставший влиятельным чиновником при Ельцине.

 А через месяц Игнат Ефимович  Бирюлин чудесным образом вошел на правах хозяина в огромный, как вокзал кабинет заместителя министра, где и просидел двадцать один год! Пардон, прослужил! Можно сказать, недаром ел свой хлеб, посмотрите на награды. Два ордена советских, и два Ельцин дал. Десять медалей, государственная премия. Грамот и благодарностей даже не считал. Подарков  на машине не увезешь.  Не для широкой огласки, даже пистолет имеется, с разрешением и гравировкой.

Что касается материальной стороны, имеет квартиру в центре Москвы, двести метров. Через стенку маршал живет. Загородный дом в Хлябях. Почему, спросите, не на Рублевке? Не по чину. В этом отношении он скрупулезный донельзя. Если в долларах считать, не

миллионер, но капитал есть. Что есть, то есть, нечего греха таить. Брал? Ну, кто ж не брал в девяностые? Опять же, брал по чину, как бы гонорар, как бы компенсацию к  зарплате. А чтобы просто так, как взятку – боже упаси! Конечно, вы можете ехидно улыбаться, не зная факты. Непосредственный начальник Игната Ефимовича, министр, бывший, конечно, один раз взял не по чину, так на него надели наручники прямо на работе. Только и видели этого министра! А Игнат Ефимович двадцать один год...

Нет, скользкая это тема, деньги считать в чужом кармане. Один загряжский бухгалтер говорил в таких случаях:

– Не видел, не слыхал, брехать не стану.

 

3

Домик с мансардой прямо напротив Загряжского собора вырос сказочно быстро. Катрин начала стройку и  почти месяц безвылазно прожила в Загряжске. Она подыскала бригаду и прораба, что было не то что трудно, но почти нереально. Загряжск всасывал, впитывал строителей, как промокашка. Строились или перестраивались почти все поголовно. Кровельщики, сварщики, каменщики, даже разнорабочие ездили

на иномарках, разговаривали с клиентами через губу и заламывали цены по европейским меркам, но при этом всячески уклонялись от гарантий качества. Катрин искусно миновала все трудности, крепко взяла в свои маленькие ручки вожжи и управляла всей стройкой  через прораба Арсена. Честолюбивого, вспыльчивого и, на редкость в своей профессии, честного армянина.

Через месяц на смену Катрин приехал в Загряжск Игнат Ефимович. Трогательная была минута. Перед собором старик, снявши кепку, трижды перекрестился, поклонился, медленно обошел вокруг храма, поднялся по чугунным ступенькам, прошел в толпе поближе к алтарю, стал на молитву. Что думал, чувствовал он в эти минуты, ступивший на родную землю впервые через сорок с лишним лет? Впрочем, бывают минуты, когда лучше не спрашивать, а помолчать, постоять у алтаря, слушая «аллилуйю» настоятеля собора.

Работа на подворье была в самом разгаре. В доме шли отделочные работы, мансарда была уже готова для жилья, подключили все коммуникации. Во дворе кроме главного дома возводились еще три строения: флигель гостевой, домик  для охраны и флигелек  для обслуги. Подворье площадью в полгектара обнесли высоким забором из итальянского кирпича.

 Тяжелые стальные ворота с калиткой открывались и закрывались автоматически. По всему периметру стояли камеры

наблюдения. Почти все, как в Хлябях. До окончания стройки Игнат Ефимович  жил в загряжской гостинице, ежедневно по утрам наведываясь на свою усадьбу.

Прислугу подбирала Катрин. Пока что приступили к дежурству поочередно три охранника. Повара же, горничную, дворника и садовника решил принимать лично сам хозяин. Но прежде он познакомился с охранниками и коротко поговорил с каждым из них. Все трое были загряжцы.

Петро Никитич Горбань, как старший по возрасту, неофициально стал старшим всего отряда охраны. Он и держался по-военному, покрикивал, приказывал, грозил длинным указательным пальцем. Хотя его никто не слушал, и тем более, не боялся.

 Знакомство проходило в беседке. Игнат Ефимович пил кофе, гостя потчевал минералкой. На дворе стоял май, где-то близко погромыхивало, тянуло речной свежестью. Далеко за горизонтом в густой синеве змейками скользили молнии. К городу подходила гроза.

– Я твою родню, Горбаней, помню. –  говорил Игнат Ефимович, внимательно разглядывая охранника. – Твой отец Никита ачуром в рыбнадзоре  служил?

– Точно так! – бодро отвечал Петро. – В Загряжске батю все знали.

– Сам кто по профессии? Какое дело знаешь?

Петро Никитич смутился от важности.

– Я все умею. В армии сержантом был. В райкоме комсомола шофером работал. В Волгодонске Атоммаш строил, на кирпичной кладке две нормы давал. На конезаводе конюхом…. Художником и солистом в Доме культуры три года состоял, у меня баритон с бархатом.  Профсоюзной организацией руководил в райпотребсоюзе. Завхозом в доме престарелых, бухгалтером у местного фермера, и так далее…. Я, например, музыкальный инструмент цымбалы из дерева могу сам сделать и сыграть на нём.

– Сделать из дерева и сыграть? – весело спросил  Бирюлин.

– И сыграть! – засмеялся Петро Никитич.

– Изволь! – вдруг серьезно попросил Игнат Ефимович. – Сделай мне, пожалуйста, цымбалы. Я оплачу заказ.

– Для тебя, земляка, бесплатно изображу!

 

Второго охранника все звали как–то странно, Витёк, как хлопца на побегушках. Хотя хлопцу было уже за шестьдесят.

– Почему? – спросил Игнат Ефимович. – Почему Витёк, а не Виктор… как по батюшке?

– Фролович.

– Почему не Виктор Фролович?

Словоохотливый Витёк охотно рассказал  историю.

– Вот, вы разумный человек, сразу в корень зрите…. Как недоросля кличут, как дворняжку. А я техникум кооперативный кончил. В политике соображаю покрепче, чем мой дядя, загряжский мэр Развозжаев Марат Казимирович, вы,  наверно,  знаете….  Так вот, я жертва. Не улыбайтесь, самая политическая жертва! Вся жизнь пошла прахом из-за фамилии Мудозвонов…

Игнат Ефимович все же не мог удержаться от улыбки.

– Почему Мудозвонов?

– Папа мой был Фрол Колокольников. Всю войну Берию возил. Сталина и всю верхушку своими глазами видел. И отца, конечно, знали. Личный шофер это как личный повар, может еще ближе. Хозяин все время рядом, и даже разговаривает. Внимание оказывал, как родному. Бывало, на фронте в суете забывали покормить шофера. Если, не дай бог, об этом узнавал Лаврентий Павлович, то летели головы. Так вот, по случаю какого-то праздника Берия похлопотал, чтобы папу наградили Благодарностью Верховного  Главнокомандующего. Папе торжественно вручили Благодарность. А там было написано: Фролу…. Мудозвонову. Папа показывает Лаврентию Павловичу:

« Тут ошибка…»

Берия взял в руки бумагу, прочитал и строго сказал:

« Товарищ Сталин не может ошибаться, меняй паспорт».

– По прихоти вождя и моя жизнь пошла наперекосяк. Из-за фамилии  не допускали к руководящим должностям. Ушла жена…. Заполняешь какой-нибудь бланк, переспрашивают, хихикают. Теперь до смерти буду Витьком и Мудозвоном. Спасибо товарищу Сталину!

Игнат Ефимович сочувственно развел руками:

– Но ведь можно было поменять, вернуть настоящую фамилию! Теперь-то можно?

Виктор Фролович с укором посмотрел на земляка.

– Вот вы министр, а не знаете, какую силу имеет государственная бумага. Пробовал я заменить фамилию….   В паспортном столе просят указать причину. Я пишу,  мол, из-за ошибки товарища Сталина. Просят подтвердить ошибку документами. Я показываю Благодарность Верховного. Мне

говорят, это адресовано  вашему папаше, а вы Мудозвонов от

рождения. В общем,  сказка про белого бычка. От меня прячут глаза и отказывают. Оказывается, и сегодня не может ошибаться товарищ Сталин! Может, вы, товарищ  Бирюлин,  пособите на старости лет исправить ошибку?

Игнат Ефимович обещал пособить и написать личное письмо кому следует.

 

Третий охранник, которого пригласил в беседку хозяин, был потомственный казак и заместитель  загряжского атамана Егор Егорович Кособоков. Малорослый, прыщавый  и плешивый субъект этот держал себя прямо по-генеральски. Важные рыжие усы, прямая тонкая шея, красные от внутреннего напряжения круглые глаза дадены были ему, кажется, исключительно  для атаманского звания.

 До того, как надеть лампасы Егор Егорович состоял в должности председателя сельсовета. И тогда еще он отличался важностью и значимостью в осанке. Красные круглые глаза его всегда смотрели требовательно и с подозрением. А когда случалось выпить рюмку-другую горилки, Егор Егорович становился колюч, задирист и до дури дремучей хамовит.

  Загряжцы помнят, как он под хмельком заявился на собрание возрождающихся станичных казаков и без особой причины пошел вразнос, понес их по кочкам.

– Вы кто такие!? Холуи и прихлебатели! Власти захотелось? Мы, коммунисты, дадим вам, казакам, такой власти, что глаза на лоб повылазиют! Мы, коммунисты, вас, казаков, душили, душим и будем душить!

А через несколько лет, после известных событий 1993 года, вернувшийся из Москвы в лампасах и с погонами есаула бывший председатель сельсовета  Кособоков рьяно и со слюной кричал в микрофон на митинге в Загряжске:

– Я коммунистам говорю, чтоб запомнили навсегда! Мы,  казаки,  вас , коммуняк, душили, душим и  будем душить!

Игнат Ефимович поинтересовался:

– Кто по профессии?

– Есаул, заместитель станичного атамана! – с гордостью изрек Кособоков.

– Ну, это звание,  должность. А что делать умеешь?

– Руководитель,  командир.

– Это понятно. А специальность, профессия какая?

От напряжения круглые глаза есаула налились кровью. Он чувствовал в ласковом голосе подвох и насмешку.

– Я же сказал, господин  Бирюлин, моя профессия казак!

– А–а…, – согласился Игнат Ефимович и полюбопытствовал еще:

– Позвольте узнать, какого вы мнения о ваших товарищах, Горбане и Мудозвонове?

Егор Егорович вздрогнул, словно услышал что-то обидное и недостойное для себя.

– Они не казаки и, вообще, бесполезные люди.

– Ну как же,  – возразил  Бирюлин. – Горбань специалист по торговой части,  а Мудозвонов с талантами. Поет, рисует, цымбалы из дерева делает…

– Это пустое,  это для забавы. А чтобы по-настоящему, вот так! – Есаул устрашающе сжал маленький рыжий кулак. – На это у них кишка тонка. На грядках с бабами колупаются, жуки навозные.

– Однако,  ты невысокого мнения о своих товарищах…

– Никакие они мне не товарищи,  они мужики!

После этих знакомств и разговоров Игнат Ефимович долго сидел молча, подперев голову кулаком.

 

4.

Каждый день он ходил по улицам Загряжска. Смотрел на старые кирпичные дома, на резные карнизы, на голубые ставни. Подолгу любовался палисадниками,  в которых белой кипенью цвели вишни, терны и алыча. Хорошо пахли старые сады.  Тенькали синички. Из пойменной чащи доносились сверлящие тишину соловьиные трели. Далеким эхом отзывалось детство, всплывали лица, давно позабытые… Незнакомые люди здоровались с ним,  он благодарно кланялся…

Родина, она по-особому пахнет. Щекочет в горле, щиплет глаза. Боже мой, как быстро летит жизнь! Звонят колокола на древней колокольне, долго тают медные звуки. Старухи в белых платочках идут к обедне….   Нет, не старухи, это вчерашние девчата, одноклассники. Равнодушно смотрят на него, приезжего чужого человека. И он никого не узнает, но точно знает, они из его детства. Может, здесь была его настоящая жизнь, а  в Москве он пошел по чужой стежке? Вспомнил, как мама причитала, провожая его в Москву: «Чужие люди, чужие углы, зачем ты туда рвешься. Там одни ученые, они все тронутые….  Оставайся,  женись, дом построим, человеком будешь…» Давно это было. Стал ли он человеком?

Вместе с грустными мыслями Игнат Ефимович чувствовал, как шевелилось новое, еще неосознанное ощущение. Грусть была желанна, она будила  надежды,  щемила, будоражила, несла молодое радостное томление. Так печальный русский мотив рождает прилив сил и ощущение полета. Грусть окрыляет, бодрит! Печаль светла.

Чем больше Игнат Ефимович бродил по улицам и закоулкам родного города, тем невозвратнее отдалялся от Москвы. Не было чувства потери или сожаления,  огромный кусок жизни неслышно отвалился и медленно отходил в сторону. Но было как-то тревожно. Вместо привычного устоявшегося московского быта пришло ощущение начала долгого путешествия, странствия с неведомыми маршрутами и приключениями. Неизвестность пугала больше всего. Господи, спаси и сохрани! Бывший заместитель министра Игнат Ефимович  Бирюлин, как молодой, очертя голову, сиганул в житейский омут.

 

В долгих пешеходных прогулках по Загряжску бывший москвич много передумал,  вспомнил, и многое уяснил для себя. Неожиданные встречи и разговоры с земляками иногда ставили его в тупик, оставляли горький осадок, но он не избегал, не прятался от упреков и насмешек старых знакомых.

Случайная встреча произошла в старом парке, в летнем кафе День был безветренный и жаркий, Игнат Ефимович взял кружку пива и сел за дальний столик в тени под цветущей яблоней. За столиками сидели и пили пиво десятка два посетителей. Через некоторое время старик заметил, что за ним наблюдает какая-то женщина,  заметно нетрезвая и одетая, что называется, с чужого плеча, довольно неряшливо. Женщина не совсем уверенно подошла и села за столик напротив Игната Ефимовича, улыбаясь, как старому знакомому.

– Не узнаешь?

И засмеялась, закашлялась.

Игнат Ефимович вздрогнул, соображая, через секунду опустил глаза.

– Люся…    

Перед ним сидела седая, с бесцветными губами, с маленьким морщинистым лицом одноклассница.

– Узнал.  Страшная, без зубов…. Да и ты, орелик, пообвял. Помирать, значит, домой приехал?

Игнат Ефимович чувствовал себя неловко и отвечал с фальшивым пафосом:

– Жизнь прошла! Пора и о смерти думать. Я рад, очень рад тебя видеть, ей-богу! Какая была красавица!

– Было дело. Целовал, провожал….   Или нет?

– Целовал. Провожал….   Тебя все обожали!

– Только замуж не позвал. У тебя тогда Москва на уме  была…. Я бы лишним довеском стала, правильно сделал….  Иначе бы министром не стал.

– Да какой министр! – по-юношески кипятился Иван Ефимович. Ну, был замом, невелика шишка!

– Брось, не задавайся! Знаю, что про тебя тут говорят…  Дом вон какой строишь, с прислугой…,  – Женщина как–то горько улыбнулась и хлопнула себя ладонью по коленке. – Да что я к тебе пристаю! Не жена, не подруга, а так – плюнуть и растереть! Не боись, орелик, не буду тебя конфузить. Дай мне на пиво и будь здоров!

Игнат Ефимович быстро встал и, смущаясь, рылся в бумажнике.

– Вот! – сказал он. – Извини, что так…

Одноклассница с ужасом глянула на крупные купюры, с опаской взяла, проворно сунула в карман и быстро, не оглядываясь, скрылась за углом.

 

Одноклассник и, можно сказать, друг детства по прозвищу Колька Руль разыскал Игната Ефимыча прямо в гостинице. Его привела недовольная, и даже рассерженная дежурная.

– Этот нахальный дед, – сказала она, не заходя в комнату постояльца,  – нахал этот говорит, что он ваш дружок….

Худой юркий дедок с белой бородкой, выскочил из-за спины оробевшей хозяйки, бросился с объятиями к постояльцу с воплями неподдельной радости.

– Игнаха! Кореш!

Игнат Ефимович в растерянности смотрел на старичка сверху вниз, не зная, как ответить. Дедок бил себя в грудь и вопил:

– Руль я! Колька Руль!

Игнат Ефимович расцвел в улыбке и обнял друга детства.

– Коля!

Через полчаса друзья ужинали в гостиничном ресторане и говорили без умолка. Вернее, говорил Колька Руль, а Игнат Ефимович разве что успевал вставить вопрос.

– Расскажи про себя, про всех наших…. Кто в Загряжске остался, кто умер….

– Перво-наперво, кого нет с нами. Ты пока налей. Теперь, будем считать…. Генка Булькатый электрик, Ваня Копчик тракторист, Жора Мухортый пожарник, Вера Жукова медсестра…. Четырнадцать человек, полкласса. Вера Жукова приезжала в прошлом году, спрашивала о тебе, очень хотела увидеть…. Царствие небесное!

Выпили по три стопки, Колька Руль заметно закосел, раскраснелся и стал по-дружески поучать одноклассника.

– Ты только не серчай, я правду в глаза люблю. Зачем ты, Игнаха, хоть ты и богатый человек, деньги прохожим раздаешь?

Игнат Ефимович с недоумением посмотрел на одноклассника.

– Я не богатый человек, и никогда не раздавал деньги, тем более, на улице.

– Знаем, знаем! – Колька Руль погрозил пальцем. –

 Знаем вас, миллионеров! Кто Люське  кучу денег отвалил? Она хвалится каждому встречному поперечному, любовника богача завела! И пьет чешское пиво!

Игнат Ефимович брезгливо поморщился. Колька выразительно поднял указательный палец.

– Я предупредил! Теперь жди, попрут просители, прятаться будешь. Имей в виду,  тут взаймы никто не дает, потому что долги никто не возвращает. Имей ввиду! Покажешь слабинку, будут доить, как холмогорскую корову. Я тут всех насквозь вижу, и могу тебя остеречь от очень неблаговидных безработных жуликов. Ты человек видный, большая шишка,  значит, жди пакостей от электората, особенно от баб…. От них все персональные дела. Сколько народу на моей памяти загубили, не счесть. Партбилеты отнимали, с работы снимали, по тюрьмам-лагерям гнобили…. А сейчас моду взяли за моральный ущерб…. Вчера ты был человек, на хорошей машине ездил, а сегодня из суда вышел голым и босым. За то, что секретаршу на рабочем месте домогался. Ущипнул за талию. Тьфу, поубивал бы! А ты как думаешь? Плесни еще!

– У тебя жена есть?

– Есть, но в прошлом году ушла….

– Умерла?

– Хуже, к фельдшеру ушла жить.

В голосе одноклассника слышалась застарелая ревность, обида. Игнат Ефимович не к месту пошутил:

– Говорят, баба с возу, кобыле легче.

У маленького седого Кольки дрогнули губы.

– Так-то оно так…. Мать ее! Тьфу! Плесни еще….

Колька Руль потерял интерес к однокласснику, встал, покачиваясь, непонятно махнул рукой и нетвердо засеменил восвояси.

 

5

На очереди был визит к мэру. Бывший замминистра должен был познакомиться с градоначальником сразу, как только приехал в Загряжск, так положено. Никто, конечно, не упрекнет, тем более, что новый житель  не абы кто, а московская шишка со связями, его губернатор на «вы» называет. А впрочем, кому какое дело, с кем общаться и к кому ходить с визитами вольному человеку, пенсионеру? Он никому ничего не должен.

 Кое-что о загряжском мэре Бирюлин слышал от своего охранника Мудозвонова. Племянник очень гордился своим дядей.

– Марат Казимирович большой человек. Он выпивал с президентом, с премьером, с прокурором генеральным, с маршалами…. Все документально, фото есть. Вот вы, допустим, тоже большой человек, вы выпивали с президентом?

– Нет, с президентом не выпивал.

– А с президентом республики Чад выпивали?

– И с президентом республики Чад не выпивал.

– Да…. А Марат Казимирович выпивал, поэтому его никто не трогает. Шутка ли! Остановила полиция его машину где-то под Воронежем, требуют документы. Он вынул фотографию и говорит: я с президентом выпиваю! Они сличили, и под козырек: доброго пути, Марат Казимирович, извиняйте, если что не так!

Будете, значит, у дяди, привет ему передайте агромадный от племянника Мудозвонова. Скажите, что я у вас работаю.

 

Марат Казимирович встретил Бирюлина в своем кабинете радушно, радостно, долго жал руку, заглядывал в глаза.

– С возвращеньицем на родину, значит, к истокам. Хлеб-соль, дорогой землячок. Чем богаты….

 Марат Казимирович широким жестом обвел накрытый стол, в центре которого на огромном блюде возлежал запеченный осетр. А вокруг десятки блюд и закусок….

Растворились боковые двери, к столу вышли руководители, депутаты и вся элита Загряжска. Каждый подходил к гостю, представлялся и почтительно пожимал руку. Процедура заняла много времени, Игнат Ефимович заметно утомился,  вытирал платком мокрый лоб и растерянно оглядывался. Марат Казимирович спас положение и, взявши в руки бокал, с пафосом произнес тост.

– Хватит, значит, баснями угощать…. Тут все свои люди. Сегодня мы принимаем заслуженного сына, нашего друга на родине…. Волнение и половодье чувств захватывает нас, и все мы испытываем ощущение благодарности к президенту, как к нашему отцу. А Игнат Ефимович работал с президентом, и знает его рукопожатие…. Знай же, дорогой земляк, что теперь ты член нашей семьи, и когда придет час, будешь похоронен со всеми почестями в церковной ограде, в Пантеоне….

За столом зашевелились, зашушукались, даже захихикали. Марат Казимирович постучал вилкой по тарелке.

– Цыцте, умники! Вы думаете, что ваш мэр такой дурак, что заживо хоронит нашего незабвенного друга на кладбище…. Меня обуревает ваше невежество! Я хочу возвысить нашего друга до Пантеона, а не принизить его до неуютных могилок рядовых граждан….

Впрочем, незначительные погрешности не могли испортить праздничного настроения, прием удался, чиновничество приняло стреляного московского воробья в свою стаю, в кубло. Когда все разошлись, Марат Казимирович попросил гостя задержаться. И вот какой между ними состоялся разговор.

–  Понимаешь, какое дело, скоро выборы в

Думу. Я хочу в Думу. Тут я погибну. Зрительно представляю, как меня выносят из мэрии вперед ногами.

– Мрачная картина…

– Не вру, ей-богу! Сдохну,  как собака!

– Что случилось?

– Не поверишь, спиваюсь.

– Не верю! Цветущий вид, оптимист, энергия через край.

– Э-э, оптический обман. По утрам руки трясутся. Жена уже не сочувствует.

– Блажь! Я вот двадцать один год….

– Москва большая, у вас оборот не тот. В Загряжске за год тыща делегаций бывает. Первые лица ездют! С президентом, допустим, нужно выпить? С премьером нужно выпить? С губернатором? С депутатами, с военачальниками…. С президентом республики Чад…. Попробуй откажись. «А где мэр Развозжаев? Я хочу выпить с мэром». Ну, и пьешь, как скотина, каждый божий день.   Жена не то, что не сочувствует, разводом угрожает.

– Ну, а если там сухое, или шампанское. Симулировать, не пробовал?    

– Пробовал! Когда баб нет – проскакивает. А когда бабы, даже не мечтай, специально следят, чтоб только водку и до дна. Да и сам, ей-богу, перья распускаешь, норовишь на брудершафт…. Пособи в Думу сесть, Ефимыч! Выступи пару раз перед земляками, замолви слово, тебе поверят. Главное, ты с местными не замазан, ты святой….

–Только не лебези, не люблю.

 

5

 Во двор завезли чернозема, насажали сосенок, лип, рябины, можжевельника. Разбили клумбы, выложили мрамором дорожки. Бирюлин коротко сказал новому садовнику:

– Чтобы тут все росло, цвело и пахло. Задача ясна?

– Ясней некуда, Ефимыч, буду способствовать.

Садовник Ким Криворотов, бывший пасечник пригородного сельхозпредприятия, уволенный  по случаю мора всех ульев и ликвидации пасеки, имел способности характеризовать любого жителя Загряжска с головы до ног и давать прозвища. Это качество понравилось Бирюлину, и он часто расспрашивал садовника о своих старых знакомых и вообще о загряжцах.

Рекомендовали, например, повариху из местных, Зинаиду. Игнат Ефимович не преминул поинтересоваться у садовника, что о ней говорят в городе.

– Шаурма! – Засмеялся беззлобно Ким. –  Баба самостоятельная, профессор! Но ядовитая, как тарантул. Семь мужей было, а сейчас прекрасная вдова…

Зинаида явилась в усадьбу Бирюлина в макияже, с локонами, на высоких каблуках, как на именины.  Не робела,  не кокетничала перед именитым хозяином, но прощупывала его бабьей интуицией, как рентгеном. Она была вызывающе красива, повариха Зинаида. С большими коровьими томными глазами, словно спросонья, с румяными щеками, а губы, полные непослушные губы источали мармелад, чистый мармелад…. Боже, какие женщины водятся на белом свете!

Конечно, Зинаида сильно поколебала молодого пенсионера. Шутка ли, выдержать томление и взгляд архангела, огненный и ласкающий. И, главное, зов, пусть незримый, но явственный.   Нужно ли говорить, с каким трудом, с каким мужеством Игнат Ефимович выдержал и томление, и зов, и взгляд. Он ощутил даже некоторое потрясение всего организма. Но…

– Пожалуйста, выходите завтра на службу….

Все что мог выговорить бедный Игнат Ефимович.

 

6

Оставалась вакансия горничной. Ни одна рекомендация не устраивала Игната Ефимовича. Он вдруг стал упрям и придирчив, чего раньше не замечалось. Одна женщина показалась ему старой, другая слишком молодой. Третья простовата лицом. Еще одна, по мнению всех домочадцев, понравилась по всем статьям: и мила, и скромна, и чистоплотна. Но…. с четырьмя детьми, какая из нее работница.

Как всегда в таких случаях, произошло непредвиденное, можно даже сказать, невероятное. Произошел почти трагический инцидент.

У прораба Арсена еще оставались кое-какие обязательства, он приезжал пару раз в неделю, давал указания двум рабочим и водителю самосвала,  докладывал что-то Игнату Ефимовичу и уезжал на другой объект. В его ржавом «мерседесе» всегда сидела молодая женщина. За тонированными стеклами ее не было видно, но наметанный глаз Кима Криворотова видел и знал все даже через темное стекло.

– Да это Дуська  Богданова! Дочка нашего военкома! – Объявил он всем, кто был во дворе. – Сразу после школы сбежала из дома к этому женатому армянину Арсену, и теперь напропалую живет с ним, где попало. А дома жена Карина и двое маленьких детей! Арсен прячет от Карины Дуську в «мерседесе»  и возит везде с собой.

 Военком пообещал застрелить совратителя, как собаку. А жена Арсена поклялась разорвать на куски любовницу.

Криворотов азартно потирал руки.

– Люди добрые! Ожидается драма покруче,  чем у Шекспира!

Тут нужно сказать несколько слов о Евдокии. Она только что окончила среднюю школу. Она мечтала…. Боже, мне, наверное, уже не представить, о чем мечтает девушка в семнадцать лет! То, что для нас представляется мелочами, безделушками, не имеющими никакой ценности, для пылкого воображения влюбленной обретают ареолы магические. Например, фотокарточка с надписью. Зеркальце в футляре. Флакончик духов. Темные очки. Колечко или перстень…. Подарки от любимого обожествляются. Имя одно заставляет млеть, трепетать, воображение переполняет, уносит в горние веси….

Отец Евдокии полковник Богданов был умным, но по-мужски, по-военному, прямым и грубым. Он знал, что дочь связалась с женатым человеком. Долго молчал, переваривал, переживал. После школьного выпускного вечера сказал дочери сухо, жестко:

– Хватит, знает уже весь Загряжск! Ты опозорила меня…. Или конец комедии,  или уходи с глаз долой!

Евдокия ушла из дома.

 

7

Арсен подъехал к усадьбе Бирюлина на своем ржавом «мерседесе» и припарковался подальше от ворот, в холодке, под старой тютиной. В мансарде на открытой веранде его ждал Игнат Ефимович. Хозяин и гость сели за плетеный стол и стали говорить о сроках завершения работ и об окончательном расчете с бригадой. Прошло не более получаса, как со двора послышались истерические женские крики, звон разбитых стекол и тяжелые удары по жести, по металлу. Арсен побледнел и быстро сбежал по лестнице во двор. Охранник что-то кричал ему и показывал на «мерседес».

Под тютиной случилась баталия. Разъяренная женщина с длинными развевающимися волосами, с обезумевшими белыми глазами рубила лопатой лобовое стекло и широкий капот «мерседеса». С каждым ударом она приседала, хрипло ругалась и приговаривала:

– От твоей Карины! От деточек Рубенчика и Тамарочки! От дедушки, от бабушки! От мамы, от папы! По башке тебе, билять и твоей суке, билять!

Арсен подошел сзади, оттолкнул плечом жену и положил голову на капот, оголив белую шею.

– Руби! – крикнул фальцетом. – Секи башку, безумная баба!

Открылась задняя дверь машины, девушка в длинном белом платье с кошачьим проворством выскользнула  и в мгновение ока скрылась в воротах усадьбы. Карина с лопатой кинулась было вслед, но Арсен сгреб ее в охапку и с силой впихнул в машину. «Мерседес» рванул так, что задымились шины.

Девушка в белом платье взбежала в мансарду и оказалась почти в объятиях Игната Ефимовича. Лицо ее пылало, губы дрожали от возбуждения, от животного страха. Тем не менее, девушка бросилась к окну, не замечая растерянного Игната Ефимовича.  

– Предатель! Изменник! – Девушка рыдала, по-детски размазывая слезы кулаком. Выла, запрокидывая голову, стонала. Горе было так сильно, безутешно, что Игнат Ефимович поспешил подать ей полотенце, стакан воды и уверял, что опасности уже нет….

Через несколько минут девушка была в состоянии вразумительно объяснить происшедшее. Она, Евдокия,  дочь загряжского военкома Богданова, сбежавшая из дома из-за безумной романтической любви к женатому прорабу Арсену. По ночам возлюбленный прятал ее у своих друзей, а днем неизменно возил с собой в «мерседесе». Жена Карина почти сразу узнала об измене мужа и долго выслеживала его, выбирая для мести удобный момент. Арсен же скоро стал тяготиться безумной страстью возлюбленной и мучительно искал предлог избавиться от нее. Обманутая жена вмешалась вовремя, иначе развязка была бы непредсказуемой….

Игнат Ефимович ходил по комнате, заложив руки за спину, покусывал губы, молча слушал нежданную гостью. Евдокия уселась в кресле, поджав под себя ноги, тщательно вытирала полотенцем размазанную под глазами тушь. Она была красива редкой неправильностью лица. Большие черные,  с восточным разрезом глаза. Длинные, как у верблюдицы, чувственные губы. С легким оттенком насмешливости и презрения. И такая же гордая, как у верблюдицы, высокая шея. Тонкий хрящ носа с нервными крылышками ноздрей. Толстая коса смоляных с металлическим отливом волос с вплетенным красным бантом. «Жар-птица!, было первое впечатление далеко не впечатлительного Игната Ефимовича .– Жар-птица посетила мое жилище»!

– Он клятвопреступник! – страстно уверяла Евдокия, но уже без истерики. –  Я убью его! Я зарежу его ножиком! Нет, я доверила вам тайну и прошу вас помочь отомстить! Вы поможете мне! Вы большой сильный человек, Арсен рассказывал о вас…. Нет, мой отец рассказывал….

– Я завтра позвоню отцу, мы обо всем поговорим и, надеюсь, все уладим.

Евдокия соскочила с кресла и умоляюще сложила руки на груди:

– Нет! Отец не должен знать ни о чем! Иначе я пропала. Никто не должен знать! Вы спрячете меня, пока мы не отомстим Арсену!

– Хорошенькое дело! – Воскликнул Игнат Ефимович. – А что скажет папаша, когда узнает, что я прячу его дочь у себя в доме? Да он просто возьмет пистолет и пристрелит меня! И правильно сделает!

– Он трус и никогда не возьмет в руки пистолет. Я открою вам, как настоящему мужчине, еще одну тайну. Я не родная дочь полковника Богданова! Мой отец артист Бескровный! И моя мама убежала с ним от Богданова, когда мне было два года. Помогите мне отомстить Арсену!

Евдокия смотрела Бирюлину прямо в глаза, не мигая. Прожигала насквозь. Ее лицо и шея покрылись красными пятнами, тонкие ноздри трепетали. Боже, подумал Игнат Ефимович, какие страсти клокочут в душе этой девочки! Он попытался было перевести разговор в шутку.

– Ну, не убивать же мне Арсена за то, что он обманул тебя!?

– Да! – Твердо сказала Евдокия. – Ты должен убить его,  зарезать….

Евдокия опять расплакалась и стала бестолково и сбивчиво пересказывать, как Арсен соблазнял ее, как сулил золотые горы, как обещал увезти в Москву….

– Хорошо! – Решительно подтвердил Игнат Ефимович. – Зарежем! Завтра!

Евдокия даже не удивилась, с какой легкостью согласился бывший замминистра зарезать злодея изменщика. Она впервые улыбнулась застенчивой детской улыбкой и преданно посмотрела в глаза своему спасителю. Через несколько минут она крепко спала на диване, свернувшись калачиком. Игнат Ефимович накинул на нее плед и долго молча стоял, покачивая головой.

Утром Игнат Ефимович долго гулял по парку, несколько раз обошел соборную площадь. Все мысли крутились вокруг вчерашнего, он думал о Евдокии. Конечно, девушке нужно помочь. Но как, что с ней делать? Самое разумное, помирить с отцом, вернуть ее домой. Сегодня же нужно встретиться с отцом, поговорить с ним.  Возвращался домой с чувством безотчетной тревоги и желанием немедленно сделать что-нибудь для облегчения участи бедной девушки.

 Дуся сидела в столовой за большим столом, подперев голову руками. Она была тиха и молчалива. Подняла припухшие большие глаза на Игната Ефимовича, виновато улыбнулась:

– Я, кажется, проспала все утро….

Пили кофе, обменивались ленивыми словами, молчали думая каждый о своем. Бывает, что в молчании больше взаимопонимания, чем в долгих разговорах.

– Вчера я сильно удивила вас. Но…. все было, как было. Только об одном прошу: не надо убивать Арсена!

Девушка нервно засмеялась, в глазах навернулись слезы.

– Да вы, наверно, и сами догадались, что я была не в себе…. Но сегодня говорю трезво: была бы рада, если кто-нибудь дал бы ему по морде!

– Я буду рад дать ему в морду!

Евдокия рассмеялась, теперь уже от смеха вытирая слезы.

– Нет! Много чести!

 

8

В этот же день Игнат Ефимович тайком от Евдокии наведался в военкомат. Полковник Богданов был рад и растроган. Он долго и крепко тряс руку гостя, ласково заглядывал в глаза и приговаривал:

– Очень рад, категорически рад встретить в нашем хозяйстве знаменитого земляка! По правде говоря, не верил, что такое может случиться. Это дело надо отметить. Бондаренко!

 Через секунду рослый старшина вытянулся перед начальником, словно стоял за дверью наготове.

– Слушаю, товарищ полковник!

– Быстро сообрази нам что-нибудь!

Бирюлин с Богдановым сидели в кабинете, как два закадычных друга, пили водку, закусывали салом с луком и маринованными грибами. И говорили о судьбе Евдокии. Говорил в основном полковник, Игнат Ефимович слушал  очень внимательно, лишь изредка что-нибудь уточняя.

– Понимаешь, землячок, – рассудительно внушал собеседнику слегка захмелевший военком, – понимаешь, я ведь люблю ее, как родную! Я ее с пеленок растил, воспитывал…. Один, без жены. Ну, понятное дело, были бабы…. Но в дом не приводил. Для Дуськи ничего не жалел! Люди завидовали, такие отцы на дороги не валяются. Скоро понял, что взращиваю волчонка…. Дикая! Даже кусается. Если возьмусь за ремень, обязательно укусит, покарябает. Дралась с мальчишками старше себя. По чужим садам лазила. Из дома убегала. Учителям дули показывала! Со всех сторон жаловались, в милицию заявляли. Хоть кол на голове теши! Я военный человек, дураков и олухов перевоспитывал. Из прохиндеев и лодырей, из маменькиных сынков высококлассных специалистов делал. А со своей сопливой девочкой я, гвардейский полковник, ничего не смог…. Ты ученый человек, скажи, почему женщина живет тысячи лет рядом с человеком, а он ее не может приручить?

Игнат Ефимович как-то неприлично хрюкнул, не сдержавшись, рассмеялся во весь рот. Достал платок, вытер слезы.

– Ну, брат, ты даешь! Я таких афоризмов давно не слышал.

Полковник продолжал рассказ, не обратив внимания на реплику.

– С Дуськой случай особый, можно сказать, исключительный. Ее бабушка, моя теща, природной цыганкой была. Можно разве цыганку приручить? А ты смеешься…. Я женился исключительно по любви! Жена Розалия была как две капли похожая на цыганку Кармен из оперы. С тещей познакомился, когда уже Дуська родилась. По молодости кто из нас разбирается, какого ты роду-племени? Вот и я узнал, когда моя Розалия оказалась цыганкой и сбежала с каким-то артистом Бескровным! Дуське два годика было. Хлебнул счастья по полной! Конечно, буду рад, если Дуська вернется. Но через время опять сбежит, кровь  бродяжья. Сбежит, хоть ты ее мармеладом корми!

– Чем я могу  помочь?

Военком как-то ехидно усмехнулся.

– Как говорил казак Гришка Мелехов, дюже трезвые мы для такого разговора. Давай выпьем!

Выпили, закусили грибами. Военком вдруг посмотрел на Бирюлина ясными трезвыми глазами.

– А ты, землячок, возьми ее замуж!

Игнат Ефимович поперхнулся, закашлялся.

– Не шути так, не смешно.

– Я всерьез, ты самая ей пара. Авторитет, состоятельный и еще не старый. Молодые девки за такими гоняются. И я буду спокоен, глупостей не наделаешь…. Кстати, она не один раз спрашивала у меня о тебе: кто такой, откуда и какой у тебя интерес в Загряжске…. Ну, я вроде в шутку отвечал: мафиози московский….

Разговор пошел вялый, ни о чем. Какая-то натужность, неискренность повисла в воздухе. Выпили еще по одной, Игнат Ефимович попрощался и с облегчением вышел на улицу.

 

9

Прошло несколько дней. Дуся целыми днями сидела у окна, не замечая ничего и никого вокруг. Игнат Ефимович тихо заходил и  приглашал в столовую на завтрак или на обед. Она не возражала, но виновато просила: потом, позже…. И он уходил, не осмеливаясь спросить или заговорить о чем либо. Он видел, что  девушка  не хотела никого близко подпускать к себе в эти минуты. Игнат Ефимович не понимал ее замкнутости. Он предложил девушке, как ему казалось, разумный и правильный выход.

– Дуся, девочка, –  сказал он по-отцовски ласково и строго. – Ты больше не должна прятаться и стесняться своего положения. Предлагаю тебе работу и комнату в своем доме, мне нужна горничная.

Девушка молча кивнула, согласилась. Иван Ефимович сообщил об этом отцу и объявил прислуге, особенно поварихе Зинаиде.  Повариха поздравила хозяина и с игривой улыбкой сказала очень выразительно:

– Лучшей горничной и по конкурсу не сыскать!

А на кухне за чаем говорила охраннику Горбаню и садовнику Криворотову:

– Жалко Ефимыча! Эта пичужка подведет его под монастырь.

И вздыхала, глядя в зеркальце, подкрашивала полные малиновые губы.

Криворотов тут же выпустил свой яд:

– Раньше надо было показывать Ефимычу свои богачества!

И заржал, залился, дурак, как жеребец.

 

10

Усадьба приобрела, наконец, законченный вид. Во дворе и в доме появился если и не образцовый порядок, то жилой дух и в какой-то мере домашний уют. Евдокия выполняла свою работу просто и привычно, не упуская ни одной мелочи. И невесомо скользила по двору, как хозяйка, по-царски одаривая всех легкой высокомерной улыбкой верблюдицы. Она была свободна, надолго

 уходила в город, никого не предупреждая и не отпрашиваясь.  Как-то незаметно отдалила, изолировала себя от Игната Ефимовича, свела общение с ним, как подчиненная с начальником. Он заметил это и обиженно спросил:

– За что?

Дуся как-то загадочно грустно улыбнулась:

– Все скоро изменится….

И попросила, потребовала, неожиданно перейдя на «ты»:

– Дай мне твою руку!

Развернула сильными пальцами кверху его тяжелую ладонь, разгладила и стала водить пальцем по линиям и буграм, пристально вглядываясь. Помолчала, обдумывая. Приблизила к нему почти в упор огромные черные зрачки:

– Ты ненадежный человек! Много заблуждений, много ложных ожиданий, много обманов…. Но старость будет чище молодости. Каяться будешь. Счастливым умрешь!

Игнат Ефимович хотел спросить, уточнить…., но она засмеялась и  погрозила пальцем:

– Цыганка видит, но не знает. Прощай!

Девушка послала ладошкой поцелуй и скрылась в своей комнате.

 

Ночью ему приснился случай из молодости, который всю жизнь не давал покоя, не поддавался толкованию и не мог найти оправдания. Он приходил именно во сне, в разных обстоятельствах, с разными подробностями. Неизменным был только его, Игната Бирюлина,  поступок, мимолетный жест, который и много лет спустя, на старости лет, заставлял просыпаться с мучительным и непоправимым раскаянием.

 

СОН

 Солнце и ветер, небо в низких тучах, бесконечный майский день. Кусты черемухи гнутся к земле от белой кипени, ветер разносит густой сладкий настой. В саду кровянеют поляны тюльпанов, а по меже в густых тернах дробно, сильно, во все тяжкие сходят с  ума соловьи.

 

…. Я, студент, только что с поезда, из Москвы. Домашние все на работе, я один во дворе родительского дома, хмельной от воли, от мая, от предчувствия счастья. Я могу летать! Я часто летаю над Загряжском, над поймой, над меловыми буграми, над степью…. Я верю солнцу и скворцу,  я молод, я трепещу от свободы и счастья!

Мой друг и одноклассник Степан уже на пороге. Рыжий, конопатый, солнечный. И ржет, смеется, как жеребенок.

– Игнаха, друг! Завтра нас ждет любовный роман с двумя красавицами. Я уже договорился, они ждут нас. Хочешь обнять красавицу?

– Очень хочу, жажду! Кто она?

– Твоя – юная жена местного бизнесмена, куколка Олеся. Я ей про тебя былины рассказывал! Моя – незамужняя барышня, агрономша Лизавета.

– Замужняя Олеся?

– Да. Старый муж, грозный муж…. Фермер. Замужние интересней! Они лютые, грамотные. Олеся – мармелад, чистый мармелад! Век благодарить будешь!

 

…. Друзья целый день провели на Дону. Загорали на пляже, ели мороженое, бродили по пойме. Знакомые пригласили на уху. Пили сухое вино, слушали крепкие анекдоты, которые рассказывали пожилые девочки. Катались с ними на лодке, пили вино из горлышка. Степан целовался с девушками,  Игнат сидел на веслах и плевался в сторону. На берегу он   строго одернул друга:

– Побереги себя до завтра!

Друзья встретились утром на автовокзале, сели в автобус и через полчаса были в соседнем хуторе. Они вышли раньше и пешком направились в ближний лесок, в условленное место. В балке, заросшей карликовым лесом, на опушке их ждали хуторские красавицы. Олеся приехала в лес на своем «москвиче» и оставила его прямо на опушке. Из багажника достали сладости, фрукты, шампанское. Расселись  потеснее вокруг стола. Хлопнула пробка и…. Неподалеку бабахнул ружейный выстрел. Затрещал, зататакал мотоцикл, потом другой, третий…. Олеся  побледнела, быстро вскочила на ноги, прислушиваясь.  Долго вглядывалась в сторону хутора. Молча села, обхватив голову руками.

– Мы пропали! – громко сказала она. – Это муж с друзьями. Кто-то выдал нас.

 И отчаянно скомандовала:

 – Ребята, бегите в соседнюю балку, прячьтесь там!

Игнат со Степаном глупо переглядывались, не осознавая еще опасности.

– Бегите! – нервно крикнула Олеся. – Они перестреляют вас, как зайцев!

Друзья мигом рванули через овраг  вверх по бугру, через открытое место в соседнюю балку, в спасительные заросли. Упали ничком в траву, в нежные колокольцы голубых пролесков. Отдышались, огляделись. Отсюда, как на ладони была видна опушка, «москвич», даже пестрые косынки девчат.

– Тут нас сразу накроют, – быстро сообразил Степан. – И бежать некуда. Видишь лесополосу, что в сторону Загряжска тянется? Рвем когти в лесополосу, там надежнее.

Мотоциклы трещали внизу балки, буксовали, медленно окружая опушку с « москвичом». По аквамариновой зелени травы стлался вонючий голубой дымок выхлопов.

До спасительной лесополосы было не больше километра. Ребята короткими перебежками, пригибаясь, чуть ли не на четвереньках, удалялись от облавы. Редкий лесок по хребтине балки скрывал беглецов от охотников, которые находились много ниже. Там на опушке случилась заминка, мотоциклы заглохли, послышались голоса, крики, раздраженный спор. Охотники пытались выяснить у женщин, куда скрылись их друзья. Уговаривали признаться по-хорошему. Если нет, то грозили расправой. Ничего не добившись, мотоциклисты стали прочесывать другую балку, из которой совсем недавно  выскользнули беглецы.  Лес наполнился треском и ревом мотоциклов, кто-то время от времени палил из ружей. Эхо гулко катилось по озими и где-то далеко отталкивалось от высоких меловых бугров правобережья Дона. Сладко пахло бензиновым дымом и порохом.

Вдруг торжествующий зычный голос раскатился по балке:

– Нашел! Здесь они! Двое!

Через несколько минут все охотники, пятеро или шестеро, были на бугру. Кое-кто закурил, нервничая. На «москвиче» с девушками подъехал фермер, толстяк с потным красным лицом. Маленький усатый казачок в камуфляже  возбужденно показывал суковатой веткой на вдавленные в мягкую траву отчетливые следы кроссовок.

– Вот один соколик, а рядом вот, другой. Прямо в лесополосу правят. Счас мы их, тепленьких….

По всем правилам облавы лесополосу обхватили с двух сторон. На выходе далеко впереди стал мотоциклист. Шли с ружьями наперевес, медленно, громко разговаривая.   Молодые акации и кустарники еще не сильно загустели, вся лесополоса хорошо просматривалась с двух сторон. Даже зайцу трудно было уйти незамеченным. Расстояние до мотоциклиста на выходе сокращалось, таяло с каждой минутой. Фермер сидел в машине, Олеся и Лиза отошли чуть в сторону, перешептывались, нервничали.

Прямо напротив девушек посередине лесополосы зашевелились прошлогодние листья, молодой человек  поднялся с четверенек, отряхнулся по-собачьи…. Белое, как известка лицо расцвело в вымученной улыбке, он, кажется, не соображал, что делает. Это был Игнат. Он быстро засеменил к Лизавете, судорожно обнял, обхватил ее руками, заплакал, захлебываясь, причитая:

– Ты моя…. Я твой …. Пойдем домой…. Я не виноват.

Охотники, окружившие агрономшу в обнимку с распустившим сопли  хахалем, быстро сообразили и махнули рукой.

– Вали отсель! Нам другой нужен, который к замужним клеится….  

Эта минута часто вспоминалась, снилась Игнату Ефимовичу. Один миг страха, слабости…. и уже ничем не поправишь. Вместо себя он подставил друга, который недавно признался ему, Игнату, что собирается жениться на Лизавете….   

Дальше все было безобразно просто. Игнат незаметно шагнул в лесополосу и робко пошел, потом побежал в сторону Загряжска. По пахоте, по свежим рыхлым глыбам чернозема. Он успел еще расслышать радостные вопли и через некоторое время одиночный выстрел.

– Дурак! – донесся очумелый голос. – Он живой был нужен!

Свинцовый заряд на крупную дичь, на кабана, навылет разорвал грудь бедному Степану. Было следствие, был суд. Установили, что на охоте из-за неосторожного обращения с оружием убит человек. Игната не привлекали даже в качестве свидетеля, он на третий день уехал, бежал в Москву. Дело быстро забылось. Игнат сорок лет не появлялся в Загряжске. Отца, мать и двух братьев хоронили без него….

 

11

Утром в столовой Игнат Ефимович увидел запечатанный конверт. Нехорошее предчувствие кольнуло под ложечкой. Письмо было от Дуси, несколько страниц с ученическим старательным почерком. Старик еще не отошел от приснившейся истории, от страха, стыда, слабости и омерзения к себе. Он подумал, что нужно сходить в церковь и на кладбище. Долго собирался с мыслями, прежде чем прочитать письмо. Ходил взад-вперед по комнате, стоял у окна, глядя на полыхающие под ранним солнцем золотые купола собора. Пил кофе без вкуса и запаха. Неподвижно сидел за столом, обхватив голову руками. Дремал с чувством нарастающей беспричинной тревоги. Выпил корвалол. Потом дрожащими пальцами надел очки и стал читать.

 

«Я могла бы не писать вам. Но уйти молча , не поблагодарив вас за помощь в трудную для меня минуту, нет…. Спасибо, милый и добрый Игнат Ефимович!

И еще одно обстоятельство побудило написать вам. Вы были у отца, он рассказал о нашей семье все, что мог и как мог. Он слабый и пьющий человек. Он даже предложил вам взять меня в жены, а вы благородно отказались. И так же  благородно предложили мне кров и место горничной. После этого я встречалась с Арсеном, я все еще люблю его…. Это даже неприлично, ведь я искала защиты от его сумасшедшей жены именно у вас, именно вы приютили меня в своем доме. Но не могла же я постоянно жить у вас на птичьих правах. Вам надо было на что-то решиться. И вы пошли к моему отцу, чтобы попытаться вернуть домой непутевую дочь. А отец по своей тупости предложил гениальный выход: выдать меня за богатого и не очень еще старого жениха, то есть за вас….

Слава богу, что у вас хватило ума отказаться! А если бы я согласилась? Вовсе не праздный вопрос, я могла бы согласиться! И не от безысходности. Я впервые увидела в вас надежного человека, справедливого и доброго. Настоящего мужчину, к которому можно прислониться, когда штормит. Говорю как есть, вы симпатичны мне. Что толку от Арсена, молодого, сильного и ненадежного? Я, наверное, совсем запуталась в своих чувствах. Вы ведь тоже…. Отказаться от женитьбы на девушке и через день предложить ей стать у него горничной? Я бы, наверное, осталась работать у вас, если бы не узнала от отца о вашем тайном визите. Горько мне стало, и одиноко. Моя вера в вас пошатнулась, и я решила уйти совсем, уехать из Загряжска. Так будет лучше для всех. Попробую добиться места в жизни своими силами. Или пан, или пропал! Я ничего не умею, но упрямство, честолюбие кипят в крови. Я должна, я сумею, я добьюсь! Или погибну. Прощайте!»

 

В опустевшей комнате Дуси Игнат Ефимович увидел небольшую фотокарточку и красную ленту из косы.   Девушка улыбалась взрослой грустной улыбкой, словно подтверждая сказанное в письме. Прощайте! – слышал он ее голос. Игнат Ефимович развернул ленту и приколол кнопкой к книжной полке. Перо жар-птицы…. Где она теперь?

Вроде и не было привязанности к девушке, да и не могло быть за какие-то несколько дней знакомства. Но он остро ощутил чувство  большой потери и своей невольной вины перед беглянкой. Черт  дернул пойти к полковнику,  клял он себя. И не находил оправдания. Весь день провалялся на диване.  Невеселые мысли об одинокой старости лезли в голову.

  Вечером перед ужином зашла повариха. Зинаида строго посмотрела на хозяина и с легким укором заметила:

– Что это вы сегодня даже во двор не выглядывали? Какой день расчудесный!

– Голова болит. Кости ломит.

Игнат Ефимович сел за стол напротив Зинаиды, он даже обрадовался поговорить с живым человеком.

– Хандра старческая, любезная Зина. Да и радоваться нечему, вот Дуся ушла от нас, сбежала…. Чем я ее обидел?

Зинаида расцвела, заулыбалась.

– И-и-и, делов-то! Стрекоза! Петух жареный клюнет, вернется, как миленькая! И не переживайте даже.

– Как не переживать! Одна, без средств…. Без опыта,  доверчивая….

Зинаида насмешливо покачала головой:

– Ой, ли? Дунька нигде не пропадет, она гипнозами владает!  Волчица с ангельскими глазами. Тарантул смертельный в овечьей шкуре! Господь оборонил нас от ее чар. Я утром свечку в соборе поставила….

Зинаида уловила настроение Игната Ефимовича и не стала усугублять разговор. Умно и дельно переменила тему.

– Скоро Троица, надо бы на кладбище сходить, родителей проведать…. Вам все некогда было, а за могилками ухаживать надо. Обветшали, от людей стыдно….

Игнат покаянно вздохнул, с надеждой глянул Зинаиде в чистые целомудренные очи:

– Прошу тебя, умоляю! Мне стыдно. Я дам денег, найми кого-нибудь…. Купите, что нужно и приведите могилы в порядок…. Я сейчас и не помню, кто там еще из родни, сколько могил?

Зинаида сочувственно кивнула, соглашаясь:

– Я всех найду. Там не меньше двадцати покойников ваших, Бирюлиных.

Игнат Ефимович дал денег и облегченно вздохнул, провожая Зинаиду. И опять лег на диван, перебирая невеселые мысли, вспоминая давно позабытые лица.

 

12

Неожиданно из Парижа приехала дочь Катрин. Как всегда второпях, на пару дней,  в Москве, дескать, ее  ждут еще кое-какие дела, встречи…. Отцу была рада неподдельно. Обо всем расспросила, все посмотрела, похвалила. Ее духи крепко пахли тропиками, дорогой костюмчик изящно молодил  ухоженное тело. С Игнатом Ефимовичем дочь была словоохотлива, внимательна, деликатна, но как бы на расстоянии, без эмоций.

Катрин выслушала чувствительный рассказ отца о своей горничной. Прочитала письмо Дуси, посмотрела  фотокарточку. Потеребила пальцами красную ленту.

– Жар-птица…., – повторила задумчиво слова отца и понимающе усмехнулась.

Парижанка на удивление быстро нашла общий язык с поварихой

 Зинаидой. Катрин заходила в поварскую, подолгу пила кофе вдвоем с речистой и бойкой хозяйкой, хохотала до слез от ее острых и соленых характеристик охранников и садовника Криворотова. И как бы, само собой, по-свойски доверительно и просто случился разговор об Игнате Ефимовиче. Зинаида обстоятельно рассказала, с кем он общается, кто к нему заходит, кто приезжает из области. Какую почту получает, кому сам пишет письма или звонит по телефону.

– Добренький, Исусик. Помогает лодырям и пьяницам. Например, нашего мэра Марата Казимировича посадил в государственную Думу! Дурака набитого, прости господи! Он ему и спасиба не сказал, привез пятилитровую бутылку иностранного коньяка и, кажется, сам ее и выжрал…. Подружкам  детства, алкашкам нашим, деньги на опохмел дает…. Вы как-нибудь пристыдили бы папашу.

Зинаида очень выразительно смотрела прямо в глаза.  Катрин вздохнула и с сожалением покачала головой.

– Нет, он в таких делах никого не слушает. Соглашается, но делает по-своему. Ты попробуй сама, ведь он тебе доверяет?

– Доверяет. У меня каждая копейка записана, все в сохранности.

– Вот и попробуй. Я растратчица, и для него в смысле капитала не авторитет. Ты – другое дело, тебе поверит. Что еще, ты говори, не стесняйся?

Зинаида, польщенная искренностью гостьи из Парижа, стала размышлять вслух.

– Ну, по правде сказать, траты Игната Ефимовича невелики, можно уважить его маленькие потребности. А вот что касаемо авторитета, тут нельзя поддаваться. Чуть дай слабину, куры заклюют. Наши замухрышки при людях тыкают заслуженному человеку, министру,  матюкаются при нем, как у себя дома! Через год-другой совсем забудут, кто живет рядом с ними!  Марат Казимирович,  конечно, пьяница, но все-таки с днем рождения поздравлял, с праздниками. А новый мэр уже морду воротит, ни разу не проведал. Не спросил, может помочь чем, привезти гостинец какой-нибудь, или позвать на праздник, на банкет. Надо переломить такой порядок. В Загряжске живет много заслуженных шишек из области, из других городов, из Москвы, Мордовии, Туруханска…. У каждой шишки секретари, секретарши, космические тарелки, интернеты. За заборами дым столбом от шашлыков и женские песни с плясками. А у подъездов гости важные с подарками, с коробками…. Я не говорю, что  Игнату Ефимовичу обязательно нужны пьянки и пляски, женские визги и другие горячие штучки. Я говорю про почет и уважение со стороны начальства. Игнату Ефимовичу нужно рейтинг поднимать. Предлагаю взять на постоянную работу компьютерщика и шофера, а я согласна быть личным секретарем господина Бирюлина. Через год представлю вам полный отчет о работе. Увидите, как полюбят загряжцы и областные власти земляка-министра, члена правительства и лауреата….

Катрин с улыбкой слушала предложения Зинаиды, как бы соглашаясь и одобряя ее горячее желание поднять рейтинг и некоторым образом осчастливить одинокого пенсионера….

 А назавтра повариха Зинаида, к удивлению всей дворни, на самом деле уже приступила к обязанностям личного секретаря Игната Ефимовича. Теперь ее стали величать Зинаидой Валентиновной.

 

13

 Прошел год.

Время текло через Загряжск, как вода сквозь сито. По-прежнему туристы со всего света тянулись в этот заповедный уголок России. По улицам и переулкам бродили пестрые толпы гостей. Радовал глаз веселый лик казачьей архитектуры. Слава богу, остались еще целые кварталы каменных и деревянных куреней прошлых веков. С резными      ставнями и карнизами. С флюгерами на крышах в виде коньков, петухов и павлинов. Здесь всегда было тесно от мольбертов   на

треногах.    Студенты живописцы смело и размашисто переносили старину на картон и холсты. Здесь же и продавали, как на ярмарке, свежеиспеченные пейзажи.

    Трехметровые кирпичные заборы обходят стороной, никто не любит трехметровых заборов. Они как локтями раздвинули обветшалые дома  и сплошным камнем  окружили  роскошь новостроек. Любопытные расспрашивают местных, кто живет за бастионами, и сколько долларов здесь стоит один метр квадратной площади. Щелкают фотоаппаратами, гадают, спорят между собой.

– Наверное, большой ученый? Или поэт-песельник?

– Дурак ты, дядя! Ученые и поэты давно живут в лабораториях и домах призрения. В  хосписах, в наемных углах. А за этими заборами поселяются исключительно депутаты, чтобы избежать массовых подкупов и фальсификаций.

Одна туристка с румяными щеками под соломенной шляпкой  спросила местного дядю в тельняшке, дремавшего на скамейке под вишней:

– А который тут дом министра Бирюлина?

Дядя приоткрыл глаза и не очень приветливо, даже ехидно ответил:

– Дом прямо на собор глядит. А министером наша загряжская дамочка управляет, Зинка. Она на нем верхом ездит, на министере вашем….

Конечно, туристка в соломенной шляпке не могла знать об Игнате Ефимовиче ничего, кроме короткой справки о знаменитых уроженцах Загряжска в местном путеводителе. А о Зинке в путеводителе ничего не значилась, и туристке был непонятен ехидный тон местного жителя.

 ….Игнат же Ефимович, слава богу, жив и здоров. Как всегда по утрам он пил кофе со своим секретарем Зинаидой Валентиновной.  По-домашнему, в шелковом халате с широким поясом. Важный, государственный, бритые щеки пахнут лосьоном. В глазах застарелая лень сытого пенсионера. Зинаиду Валентиновну в темном костюме деловой женщины, без макияжа, но с румянцем во всю щеку, с депутатским значком местной думы с трудом узнавали даже земляки. Из развязной красавицы поварихи Зинаида превратилась в номенклатуру городского масштаба. Даже за утренним кофе, сидя напротив своего шефа, она чувствовала себя на государственной службе.

Каждое утро начиналось одинаково. Игнат Ефимович весело потирал ладони, важно и иронически вопрошал:

– Что слышно, любезная Зина? Что деется на белом свете?

Строгая Зинаида Валентиновна приоткрывала малиновые губы, пахнущие мармеладом, и отвечала, как на планерке:

– Глупость одна на белом свете. Соблазн и разврат. Только один человек по-божески поступает.

– Кто же этот герой?

– А вы не хихикайте! Президент Америки, к вашему сведению! Может, и не герой, а про бабушку свою не забыл. В Африку поехал, в бедную деревню, на родину. В хижине у бабушки живет, ест простую еду и благодарит старушку за свое счастливое детство. Вокруг столько народу собралось, что охрану поставили. Вот за это его грязью поливают наши коммуникации!  У нас деточки от родных бабушек морды воротят, а коммуникации хоть бы хны….. Эх, нам бы такого президента! Ладно, давайте ближе к делу. Сегодня у нас три посетителя, все гости значительные….

– Кто же решил нас осчастливить?

Зинаида достала из сумочки записную книжку и начала подробно докладывать:

– К нам едет губернатор!

– Зачем?

– Ну, официально открывать новый платный пляж на Дону. Там уже шашлыки жарят. А неофициально заглянет к нам, это я у помощников узнала.

– Почему же он мне не позвонил?

Зинаида кокетливо и хитро подмигнула:

– Дело с глазу на глаз, деликатное. Помощник мне по секрету сказал….

– Тем более. Что ему нужно?

– Дело простое, написать отзыв о губернаторе для Москвы. Каждый год требуют, порядок у них такой. Оценки выставляют. Не просто отзыв от какого-нибудь Макара, а от большого человека документ нужен.

Игнат Ефимович озадачился и как-то погрустнел.

– Я мало знаю губернатора, да и от дел отошел давно….

Зинаида усмехнулась удивленно и приложила руку к груди.

– Тут дела на копейку, я сама все сделаю. Вы только подпишете.

Игнат Ефимович засмеялся и как-то холодно, жестко оборвал:

– Не суй нос не в свое дело! Извини.

Зинаида обиделась, замолчала. Потрогала платочком ресницы.

– Всегда у вас так…. Конечно, я не в Кремле училась….

– Ну, хватит, хватит. Что там у тебя еще?

– Депутат государственной Думы Марат Казимирович позвонил, просит встречи.

– Что ему надо?

– У него все шуточки. Говорит, соскучился. Не угощайте его коньяком, он весь холодильник вылакает.

Игнат Ефимович рассмеялся, повеселел.

– Коньяка не жалко. Послушаем новости московские. Догадываюсь, что ему нужно….

– Зинаида полистала книжку, отмечая ручкой очередных просителей.

– Девочки из музея просятся, ваш персональный стенд готовят. Хотят посоветоваться насчет экспонатов. Художник наш, загряжский, портрет ваш рисовать хочет. Нужно ваше согласие. Директор школы зайдет насчет встречи с выпускниками школ.

Напутственное слово от вас лично. Ну, еще кое-кто…., не знаю, как вам сказать. По мне, так век бы их не видать!

– Говори.

– Военком Богданов…. Наверно, выпить с вами хочет.

– И военкома зови! – весело заключил Игнат Ефимович.

Так или примерно так начиналось каждое утро. Потом шел прием посетителей. Текли нудные деловые разговоры, диктовались на компьютер письма. Зинаида Валентиновна без передышки говорила по мобильнику. Пили чай и кофе с коньяком или просто коньяк без чая кофе.

  Игнат Ефимович давно отошел от дел и считал себя простым пенсионером, обывателем. Но для земляков он по-прежнему был большой московской шишкой, авторитетом, человеком из Кремля, имеющим связи на самом верху. К удивлению самого Игната Ефимовича его слово в Загряжске имело материальную силу. Простоватая Зинаида первой почувствовала эту ценность земляка и сама попросилась к нему в секретари. И не было преданнее и неутомимее помощника не только в Загряжске, но и в самой губернии. Зинаида появилась вовремя, в нужный час и не дала  именитому пенсионеру погрязнуть в самодовольстве и забвении. Боже, сколько талантов, сколько неоцененных способностей таится в женщине!

Авторитет, конечно, пошел в гору. Множество народу, госучреждений, организаций, общественных ячеек и просто активистов прониклись уважением к пенсионеру Бирюлину. Поздравляли его с государственными, религиозными и профессиональными праздниками, с  днем рождения и т.д. Знал бы пенсионер, каких трудов это стоило! Какую настойчивость и даже настырность проявляла Зинаида Валентиновна в прививке у весьма пассивных земляков в некотором роде культа личности своего шефа. Конечно, бывали и перегибы, не все усваивали в точности подробности биографии знаменитого земляка. Однажды Игнат Ефимович получил письмо следующего содержания.

«Ефимыч! Ты, конечно, министр, крупная рыба. И перед тобой все лебезят, норовят поцеловать в ж…. А я твой земляк и даже дальний родственник, говорю по-простому. Твой дед Антип и мой дед Протас были двоюродными братьями. Работали золотарями в артели по очистке отхожих мест.

  У каждого была ломовая кобыла, телега с сорокаведерной дубовой бочкой, черпак медный с длинным держаком. И, понятное дело, спецовка из брезента. В артели нас было восемь золотарей, обслуживали весь Загряжск. Золотарь был в большом почете, в каждом дворе водочки наливали, потчевали. От девок отбоя не было. Артель она и есть артель. За старательность и аккуратность деньги совали прямо за пазуху, кто рублик, кто два…. Бочки возили на общественные парники, и там золотарям платили. Хорошую рассаду без говна не вырастишь. Не бедно, в общем жили.

Я к чему это говорю? Сегодня мой внук очищает выгребные ямы. Купил бочку с насосом, тракторенок белорусский, и сам себе хозяин. Я нарадоваться не мог, талант, весь в деда пошел внучек! Нет, не дали спокойно пожить. Нынешние власти и до говна добрались! В области создали новую компанию «Южные фекалии», вроде нашей артели, по централизованной очистке всей области. Купили импортные десятитонные автоцистерны и установили на всей территории полный контроль. Куда теперь внучку со своим тракторенком! С такими теперь договоры не заключают. В Загряжске частушку сочинили, в самодеятельности поют:

              Обложили нас кругом
              Воры и грабители.
              Ехал дедушка с говном,
              И того обидели!

Просьба к тебе, земляк и родственник, уважаемый Ефимыч! Окороти, заради Христа эти Южные Фекалии, дай жить нашим золотарям, моему внуку, как жили наши деды Антип и Протас. Не дай пропасть хорошему человеку. Денис Золотарев, по матушке Бирюлин».

 

Игнат Ефимович очень расстроился, прочитав письмо. Позвал Зинаиду и высказал давно накопившееся  раздражение.

– Это никуда не годится! Ко мне идут, как в собес. Я тебя просил, умолял: не делай из меня чиновника! Я не министр, я пенсионер! Хочу ходить не в галстуке, а босиком и в кепке. Надоело быть свадебным генералом, ей-Богу! Уймись, Зинаида!

Зинаида не оправдывалась, не обижалась. Смиренно поджимала малиновые губки, тихонько вздыхала. Когда шеф остывал и покрывался красными пятнами от эмоций, она вставляла свое слово. Тихо, ровно, как говорят с маленькими.

– Люди идут к нам, потому что некуда больше пойти. Некому  пожалиться. Нельзя же закрыться от всех? Нельзя отталкивать людей.

Игнат Ефимович уже тише и миролюбивее возражал:

– Это губернатору некому пожалиться? Некуда пойти? Ладно, этот Бирюлин Денис, мой родственник…. Ему бы надо помочь, но как? Ума не приложу. Может, ты, Зина, предложишь ему немного денег?

Как обычно, разногласия быстро сходили на нет, шеф и секретарь садились пить кофе. Строили планы назавтра. Приемы продолжались, письма и звонки шли по всей губернии, контора жила полнокровной жизнью. После обеда Игнат Ефимович с Зинаидой Валентиновной под ручку шли в собор на вечернюю службу. Слушали молитвы и акафисты, шепотом подпевали монастырскому хору. Прикладывались к иконам перед алтарем, крестились и также чинно под ручку шли домой. Люди глядели им вслед, вздыхали с завистью :

– Дай-то Бог, хорошая пара. Молодец, Зинаида!

 

14

Так и жили они вместе,  уже почти не таясь, как муж с женой. Поругивались по мелочам, быстро мирились, пили кофе и без особого энтузиазма имитировали общественную деятельность. Игнат Ефимович любил хорохориться перед подругой, важничать и поучать ее, но Зинаида ласково и немногословно сажала его на поводок. Взбрыкивал бывший замминистра, кипятился, но все реже и тише. Недавно он вышел из себя, можно сказать, из-за пустяка, из-за мелочи. В пустующей комнате горничной Зинаида убрала со стола фотокарточку Дуси и красную ленту из ее косы. Не выбросила, а положила в ящик стола.

Игнат Ефимович зашел в комнату и оторопел. Сипло спросил:

– Зинаида?

И закричал, завопил:

– Зинаида!

Она спросонья появилась в дверном проеме.

– Что, Игнатик, стряслось?

– Где Дуся? Лента красная где?

Зинаида лениво отодвинула ящик стола.

– Я тут прибиралась, пыль вытирала….

Игнат Ефимович чувствовал подвох, руки его тряслись, губы дрожали.

– Ты, Зина, не смей! Никогда больше не трогай карточку и ленту! Слышишь, не смей!

Зинаида  молча, умненько удалилась.

 Игнат Ефимович целый день пролежал на диване, погруженный в старческие думы, вспоминал молодость, женщин. За всю жизнь было два-три сильных увлечения, несколько легких связей. Женился по любви и был сильно привязан к своей Катерине. Выходило, что он был счастливым человеком. Но не было ощущения счастья. Тоскливо ныло под ложечкой.

 Вспомнилась Дуся, стремительно влетевшая в его дом с круглыми от страха глазами. И те немногие дни, которые Дуся прожила у него под кровом…. Старый уже человек, он был удивлен, потрясен необычным, нездешним обличьем  девушки. Дикая природная неправильность делала прекрасными ее восточные глаза, длинные гибкие и надменные губы верблюдицы, косу с вороненым отливом, с красной лентой в хвосте.

Трудно назвать, даже обозначить чувства Игната Ефимовича. Это была не влюбленность, не любовь. Это было нечто сильнее любви.  Оно саднило, и лечило, и оглупляло до очумелости….

В Москве, в министерском кабинете Игната Ефимовича лежал под рукой томик воспоминаний секретаря поэта «Разговоры с Гете». Бирюлин любил в него заглядывать, сверять свои мысли с мыслями великого человека. Однажды Гете сказал, что за всю жизнь был счастлив всего лишь семь минут. Из всей книги Игнат Ефимович почему-то запомнил только это признание старого поэта. И теперь перенес, примерил слова Гете к своей жизни. И сказал сам себе, как по чужой подсказке, без всякого сомнения. Да, он был счастлив в своей жизни не минуты, а несколько дней, когда рядом была Дуся, Жар-Птица, случайно залетевшая в его жилище.

 

15

Зинаида, скрепя сердце, допустила военкома Богданова на встречу с Игнатом Ефимовичем. Тот не вошел, а влетел в кабинет и, едва поздоровавшись, дал волю возмущению.

– Извини, Ефимыч, я человек военный, а такого солдафонства не видывал! Где ты откопал такого секретаря? Каждый день звоню, прошу встречи, прошу доложить, а она кричит на меня, как на прапорщика и бросает трубку. Уйми бабу, Ефимыч, не сдержусь, обложу матом!

Игнат Ефимович налил рюмку коньяка, жестом попросил говорить тише.

– Успокойся, я поговорю с ней.

Полковник опрокинул стопку, шумно дыхнул, почмокал губами.

–  Хочу новость доложить. Держись крепче, а то упадешь!

И рассказал, что на днях знакомый загряжский коммерсант привез из Воронежа привет от Дуси.

– Да, в Воронеже…. Выбилась, выскочила в дамки. В крупной торговой корпорации, в совете директоров сидит. И торговым центром руководит, тысяча работников в подчинении. Ай да Дуська! Я знал, что она генералом будет! Знаешь, что она сказала? Я, говорит, из всего Загряжска признаю только двух человек, папашу моего, полковника Богданова и положительного старичка Бирюлина. Остальные, мол, все говнюки….

– Так и сказала? – дрогнувшим голосом спросил Игнат Ефимович.

– В точности так! И еще  передала коробку французского коньяку, чтоб мы с тобой выпили за ее здравие.

Полковник извлек из кармана иностранный флакон и торжественно поставил на стол.

Игнат Ефимович растерянно смотрел на гостя.

– Врешь ты, дядя. Не могла меня Дуся старичком назвать….

Военком ничуть не смутился, отколупнул пробку, разлил коньяк в рюмки, рявкнул по-гвардейски:

– За Дусю!

Выпили, подышали. Полковник с чувством приложил руку к груди.

– Извини, от радости мог слова перепутать. Конечно, старичок тут никак не клеится. Но главное, она скоро приедет к нам! Какие-то документы в мэрии оформить. Хочу, говорит, обнять и расцеловать вас, нас, то есть. Соскучилась, ждет не дождется. Нам ведь тоже надо к встрече подготовиться. Стол как следует накрыть, рыбки, раков заказать….

– Встретим у меня в доме, я обо всем позабочусь.

Старики выпили весь коньяк и долго обсуждали, что любит Дуся и как ей угодить. Полковник мечтательно и с гордостью говорил:

– Вот приедет Дуся…. Совсем другая жизнь будет. Я на нее даже голос не повышу. Она ведь любит меня, я знаю. И я люблю ее. Она и тебя любит, по-человечески, добро помнит. И я тебя люблю, Ефимыч, ей-Богу!

Зинаида еле выпроводила гостя. Игнату Ефимовичу дала на ночь таблетки, уложила в постель и беззлобно ворчала, выговаривала:

– Нажрался, как молодой, завтра целый день умирать будешь.  Нашел с кем пить, у этого солдата желудок, как у хряка. Я его, нахального, и на порог не пущу больше.

Игнат Ефимович засыпал в сладостном предчувствии. Во сне по-детски чмокал губами, сладко постанывал, шептал в подушку:

– Вот приедет Дуся….

Станица Старочеркасская, март 2018 г.

 

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную