НАША АНКЕТА |
Во весь рост! |
1. Ваше самоощущение в современном обществе?
|
1. Путник на обочине дороги. Движение стало гуще, машин больше, людей меньше. Ощущение, будто присутствуешь при мистификации движения: шуму много, пыль столбом, а люди куда-то попрятались и непонятно, что с ними происходит. 2-3. Важно сказать о том, что видел в жизни; что понял в ней. Существительное творец по отношению к людям искусным или талантливо-мастеровитым слышится с ироническим оттенком, поскольку творцов много, а Творец один. Кто же он: подмастерье у Творца, подобный демиургу, подражатель и исполнитель Творения? Человек может со-творить картину, книгу, спектакль, но ни Вселенную, ни звёзды, ни свет. Точнее будет назвать его потворствующим. Надеюсь, что в каждой своей написанной вещи устремляешься вместе с читателем к осознанию действительности. Инаким образом (самоутверждение, самореализация - как альтернатива), кроме как через художественное преломление, осознать её трудно. Но и самореализуешься в написанном, как способе познания. То есть, сперва: зачем пишешь; во-вторых – как. О чём писать – на то не наша воля, сказал поэт. В этом есть много правды. Но и как писать – на то не наша воля. Как каждому будет дано. И малый в этом нужен, потому что знает своё, малое, а без малого не будет большой правды. Святости в писателе нет, - он такой же грешный, как остальные. В этой связи вспомнились будируемые в последние времена пожелания канонизации русских писателей Гоголя и Достоевского. Кроме сожжённых продолжений «Мёртвых душ» Н.В. Гоголь написал великие «Размышления о Божественной литургии», поэтичные преложения евхаристических откровений Церкви. Достоевский - насквозь религиозный писатель и в каждой написанной вещи утверждал благость библейских заповедей в современном ему русском аду. Но многолетнее почитание их творений читателями и поклонниками не служат указанием на личную святость авторов, а именно личная святость должна была приводить к поклонению им, как к духовным светочам, чего в действительности, как мы знаем, не происходило. Оба они были авторитетны в миру и влияли на духовное состояние людей, но не могли по составу своего дара преобразить их, как преображали угодники и страстотерпцы, признанные даже при жизни святыми. Пушкин жил в одно время с преподобным Серафимом Саровским - и даже знал о нём, но к Серафиму стремились каждый день сотни убогих и несчастных и тот каждому находил слово утешения, а Пушкин отвечал на «запросы современности», жил поэтической вольницей, «не отдавая отчёта никому» - и оставался личностью герметической, замкнутой в собственном, часто воображаемом миру. Согласимся с тем, что его личной поэтической волей мир был воспет и осмыслен в неисчислимом и поныне объёме, но воля его не была способна людей преобразить – для того необходим был подвиг иной, более жертвенный . …Поскольку своими прозрениями писатели и поэты делают ясными глубинные основы жизни, поскольку они обнажают особенности человеческих характеров и подлинные мотивы поведения людей, - они могут быть признаны художниками, провидцами, иногда предтечами святых, но не ими самими, поскольку почти всегда не являли примеров личной святости... Россию в очередной раз поразила эта несуразица – с чем жить? – а навалившаяся реальность и передыху не дала на осознание того, что врюхались мы на этот раз в самую губительную заманку. Оказывается, мы теперь живём в обществе юзеров, потребителей. Потреблять нужно только удовольствия, от неудовольствий нужно уклоняться. Самая важная цель в жизни современника – возможность уклониться от неудовольствий. А поскольку избежание неудовольствий имеет цену – нужно много зарабатывать. Заработать можно на продаже того, что покупается. А покупаются по-прежнему нефть, газ, острова, честь, совесть – Родина. Та незримая ценность, которая сложилась естественным течением жизни при социализме – личное время, которое можно было спустить на «дух», на массовое чтение книг, на общение с друзьями и единомышленниками, - грубо выражаясь, волокнистое, неоднородное сало, перетопленное в лой, который можно черпать ложкой, - отныне стало роскошью или забытым обычаем немногих. Наступило бытие, в котором нет личного времени, нет времени подумать. Писатель в этом течении жизни либо должен выдать «товар», перевариваемый юзерами, либо, если хочет сказать ему правду – должен исчезнуть. Правда юзеру непереносима. Он не хочет видеть в зеркале правдивой литературы свиное рыло, свой падший образ. Он ведь хочет торговать и пользоваться… Литература и делится ныне по этому признаку – угождающей юзеру и противоречащей ему. И в этом смысле не оставляет места никаким общественным форумам (ибо их не было и нет), и понуждает писателя либо лично глаголать, либо идти на поводу у юзеров. 4. А что слава? У преподобного Серафима какая слава? К нему притекали, чтобы спастись. А к нынешним «медийникам» разве с этой целью притекают? Писательская же слава что дым. 5. Помещаю шестой вопрос поперед пятого. Всегда под событиями действительности вижу либо борьбу против Христа, либо с Ним согласие (что бывает реже). В центральной части миросозерцания народа (или нации, как кому будет угодно) находятся представления о правде и справедливости, которые не могут колебаться веками. Они всем известны. Литература приложилась и, как бы это не показалось кому-нибудь необычным, её предпочтения не отличаются от библейских. В этом и залог спасения. 6. Тревога моя всё о том же. Преображение почти недостижимо, но обращение возможно. Сам обращён, но часто повторяю: Господи, верую, помоги моему неверию.
|
|