Ананичев Александр Сергеевич

АНАНИЧЕВ АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ родился в 1970 году в Сергиевом Посаде. Секретарь правления Союза писателей России, руководитель Сергиево-Посадской писательской организации, кандидат педагогических наук, сотрудник Паломнического центра при Свято-Троице-Сергиевой Лавре. Автор восьми поэтических книг, сборника статей, очерков и бесед «Отраженное время» (Псков, 2003 г .), путевых заметок «Наши за океаном: американский дневник» (Саров, 2007 г .), литературного путеводителя по Троице-Сергиевой Лавре, пятидесяти книг для детей и семейного чтения, выпущенных издательством «Росмэн» в сериях «Спаси и сохрани», «Твое святое имя», «Святыни России», отмеченных дипломом Ассоциации книгоиздателей России «Лучшие серии детских книг 2005 года».

Лауреат премии «Дебют» журнала «Литературная учеба» ( 2000 г .), молодежного фестиваля II и VI Артиады народов России (1996 и 2003 гг.), Международного конкурса поэзии «Золотое перо России – 2004», Всероссийского конкурса им. С.Есенина ( 2004 г .), награжден медалью «Профессионал России» ( 2004 г .), дипломами «Лучший автор года» газеты «Русская Америка» (Нью-Йорк, 2004 г .) и международного литературного конкурса имени В.Крапивина за книгу «Моя Москва. Листая страницы истории» ( 2006 г .), Всероссийской литературной премии им. Д.Н.Мамина-Сибиряка ( 2007 г .), Всероссийского конкурса произведений для детей и юношества "Алые паруса" ( 2007 г .).

Стихи переводились на английский, польский, болгарский, румынский, азербайджанский языки. Творческие вечера Александра Ананичева прошли во многих странах Европы, а также в городах России и США.
ВЕЗЁЛКА
Неся на себе отраженье луны 
И елок прибрежных иголки,	
Как будто бегут из волшебной страны
Веселые волны Везёлки.

То дрогнет река, то блеснет, как стекло,
То лентою вьется из шелка…
И сердцу всегда и тепло, и светло,
Что плещется рядом Везёлка.

Так часто бывает – метет и метет
Судьбы ледяная поземка…
Я знаю – когда-нибудь мне повезет –
Меня обнимала Везёлка!

Проходит короткое лето весьма –
Живем мы на свете недолго.
Темнеет дорога, ветшают дома,
Не высохла только Везёлка.

И кто я, и что я на свете такой? –
Прохожий, пропавший без толку,
Когда в суете позабуду земной
Мою озорную Везёлку.
			март 2008 г., Белгород

ВОЛЖСКОЕ ДИВО
Такое не сразу забудешь,
Такое не встретишь нигде:
Какие великие люди
По волжской ступают воде!

За каждым река серебрится,
Волнуется – наискосок.
Над каждым легонько струится
Колечками темный дымок.

Идут величаво, по-царски,
По синим просторам речным:
Из Вологды – «Дмитрий Пожарский»,
Из Углича – «Горький Максим».

Негоже в соломенной шляпе
Стоять перед ними никак:
Прогулочный – «Федор Шаляпин»,
Трудяга – «Матрос Железняк».

Неважно, что были врагами
Романов и Разин, а тут
Встречают друг друга гудками,
Дорогу почтенно дают.

Могучий «Державин» и «Брюсов» –
Поэт амплитуды иной –
На час были заперты в шлюзах
И вышли с высокой водой.

«Донской», «Рокоссовский», «Белинский» –
Блестят белизною борта…
Трехпалубный – «Феликс Дзержинский»,
«Иван – сухогруз – Калита».

Идут вдоль буйковых разметок.
Под ними скрывает вода
В эпоху былых пятилеток
Погубленные города.

Весеннею меженью только,
Когда не видать кораблей,
Бугрятся на Волге обломки
Уснувших посадских кремлей… 

Какая нездешняя сила
Реке величавой дана!
Святых и заблудших любила,
И всех примирила она.
		июль 2008 г., Плес

СЕЛО СТЕПАШКИНО
Хозяевам можно простить грибы и паленую водку,
Что сели за стол без креста, ни мать не позвав, ни отца,
Что всякой эстрадной туфтой лудили до одури глотку,
А мне – про есенинский клен не дали допеть до конца.

Хозяевам можно простить в углу телевизор кричащий,
Неубранный снег у крыльца и тягу дурную в печи,
И что вековая изба у них называется «дачей»,
Что нынче живые не бьют за их огородом ключи.

Хозяевам можно простить – они за неделю устали –
И взор затуманенный их, и сплетни, и спор ни о чем…
Но сколько бы щедрой рукой в стаканы они не плескали –
Невесело будет всегда в бревенчатом доме таком. 

Хозяевам можно простить… В крови у нас это прощенье!
Но я больше с ними не мог. И я попросился ко сну:
Я долго глядел из окна на дальнее в небе свеченье,
И так мне хотелось повыть с собакой чужой на луну.

Глядел я на медленный снег – давно я не видел такого –
На темную изгородь, мост…Смотрел и хотел позабыть
Смешное названье села – Степашкино иль Степаньково,
В котором еще до утра плясать будут люди и пить.
						                                     ноябрь 2008 г. 

ЖИВАЯ ВОДА
В половине июньского знойного дня
Ты водой ключевой напоила меня.
И струилась вода на ладони пока,
Я тебя разглядел в глубине родника.

Ты светла и чиста, как младенца слеза;
Встрепенулись, как бабочки крылья, глаза,
И такая под сенью ресниц глубина –
Не найдешь, не качнешь, не нащупаешь дна.

Обжигаемый солнцем дробится поток
О надводные камни, звенящий песок.
Отшумев, растекаются плавно струи,
Из которых уста серебрятся твои.

Чудотворный родник не забыть никогда –
Ледяная, летящая в руки вода…
Я губами воды прикасаюсь живой –
Мне не нужно другой, мне не нужно другой…
			                       июнь 2007 г., Можайск

В МОЕМ САДУ
Деревья спят. Стемнело, наконец.
Встает луна над крышею несмело.
Прости меня, всевидящий Творец,
Что я живу на свете неумело!
		
Вон у соседа – полон дом огней:
Растет семья соседская на зависть.
А я сижу под яблоней своей,
Щекой листвы серебряной касаясь.

Струится с неба огненная жидь,
И над крапивой звезды пламенеют.
Такою ночью трудно не любить,
В такую ночь о прошлом не жалеют.

Все предалось таинственному сну.
Лишь на болоте квакают лягушки.
А я гляжу, как пьяный, на луну,
Глотаю чай из порыжевшей кружки.

Пусть я любви чужой не нахожу.
Пускай крыльцо избы моей просело:
Я у судьбы немногого прошу –
Я жить хочу все так же неумело.

НЕ ЛЮБЛЮ
Я не знаю – с чего мне начать разговор.
Я дышу в телефон, словно пойманный вор.
Я давно эти силы по капле коплю,
Чтобы тихо сказать: «Я тебя не люблю…»

Слово «нет» – будто щелкнул затвор на устах,
Слово «нет» – так похоже на всех языках…
«Я люблю тебя! Слышишь? Душой не кривлю...
Но вот так, чтобы жизнь повенчать – не люблю».

Приговор в телефонную трубку трубя,
Я как будто внутри убиваю себя.
Столько раз на любовь наступали мою,
А теперь вот  и я говорю: «не люблю».

Я – палач, я стреляю… Душа замерла.
Ты сама к автомату меня позвала.
«Легче сто раз услышать, – я в трубку хриплю,
Чем однажды сказать: «Я тебя не люблю».


ТРИ ГЕРОЯ
	                    Аркадию Мару
Где льется карпатская песня,
Где пляшут гуцулы гапак,
Три улицы сходятся вместе:
«Петлюра», «Бандера», «Ковпак».

На мазанках треснула глина,
В которых бывали порой
Два верных украинских сына
И дважды советский герой.

Вот я по «Петлюре» гуляю,
Сверну на «Бандеру» потом,
Черешню губами срываю,
Когда прохожу «Ковпаком».

Завод замолчал безнадежно,
Лишь фабрика сушит табак…
Все трое зато незалежны:
Петлюра, Бандера, Ковпак.

Пощупаю бронзу Петлюры,
Бандеры послушаю грусть.
А возле ковпачьей фигуры
Я, кажется, нынче напьюсь!

Приснится мне звездное поле,
А в поле – украинский флаг,
С которым воюют за волю
Петлюра, Бандера, Ковпак.

                        		июль 2004 г., Борщев (Зап. Украина) – Москва
	
РЫБАКИ
			Б. Лукину	
	Друг ты мой, не шути бесшабашно,
	Пряча смех в золотой бороде,
	Оттого что ловлю я неважно
	Карасей в заплотинной воде.
	
	Рыжий вечер ползет на задворки…
	Ты уловом доволен вполне,
	А в моем незавидном ведерке –
	Тишина серебрится на дне.
	
	Карася, что поймал я случайно,
	Лишь звезда расшелушит свечу,
	В камышово-зеленую тайну
	Из ладоней своих отпущу.
	
	Пусть он к дремлющим братьям вернется,
	Про несладкий расскажет полон,
	И про дом твой, который на солнце
	Сторожит, без ошейника, Джон.
	
	…Ты смеешься опять, греховодник!
	А ведь первую песню – ей, ей –
	Сочинил невезучий охотник,
	Возвратившись с охоты своей.
	
	У огня иль туманной излуки
	В тишине загрустил он слегка,
	Извлекая волшебные звуки
	Из пропахшего дымом рожка…
	
	Вот и я загрустил, но не очень,
	И, как сказочный тот дурачок,
	Из души изумрудные строчки
	Все ловлю и ловлю на крючок. 
	
* * *
Был мне другом, а нынче – не знаю;
Как-то вдруг приосанился весь,
И на донышке глаз примечаю
Неприметную ранее спесь.

Оттого ли, что зажил счастливо,
Что в газете престижной творишь,
На меня ты глядишь горделиво,
С неохотой со мной говоришь.

Если шуткой обидел пустою,
Или что-то спросил невпопад –
Извини, виноват пред тобою…
Милый мой, я кругом виноват!

Мне изменчивой славы не нужно –
Ты газеткой своей не маши! –
Мне бы только по волнам жемчужной
Плыть твоей неспокойной души,

Вспоминать о Варшаве и Ницце,
О стихах говорить до зари
И смотреть, как ласкают ресницы 
Разноцветные очи твои.
 
Нас и так ожидают потери.
Лучше – в золото дружбу облечь!
Легче в Бога однажды поверить,
Чем потом эту веру сберечь.

Я с тобой – и в тайгу, и – в разведку,
И – в озера ловить карасей…
Только ты озорную газетку
С глаз моих убери поскорей.

ДУЭТ
Я ее не просил. Она спела сама
Эту песенку, мной сочиненную.
На эстраду взошла – и дохнула зима,
И луна замерла золоченая.

И осыпались первые звуки едва –
Будто травы качнулись тяжелые –
На губах моих оцепенели слова,
Хоть слова были, в общем, веселые.

Звук то плавно и гладко летит, то шурша,
С придыханием, с переливами…
А я вижу – на кончике жала душа
У певуньи живет горделивая!

И чем дальше камланье змеилось ее,
От которого пихты сутулятся,
Тем сильней на галерке рыдало дите
И собаки брехали на улице.

Я никак не пойму – ну, с какого рожна
В ней обиды вскипают полынные!
Рукавом повела – отлетела струна
И друзья разбежались старинные.

Наконец, замолчала. На миг обмерла.
И раскинула руки в улыбочке…
Ох, как дорого мне обошлось «ла-ла-ла»
Этой алчущей славы артисточки!

ЛИПЕЦК И ЕЛЕЦ
Ох, заснеженные липы,
Речки талой леденец…
Я хотел увидеть Липецк,
А его затмил Елец
То ль гербом своим оленьим,
То ли спинами холмов,
То ли праведною ленью 
Полупьяных мужиков...

Липецк – дело не плохое:
Заводской клубится дым.
А Елец… Елец – святое!
Русский наш Ерусалим.
От Ельца, грозой приструнен,
Тамерлан бежал ни с чем.
Там меня встречает Бунин,
Ну а здесь мне выпить с кем?

С кем обняться в снежной пыли?
Липецк чахнет у реки.
Глубину веков размыли
Маслянистые круги.
…На серебряные липы
Лунный капает свинец.
Будь здоров, трудяга Липецк!
До свидания, Елец.
	
СОБЕСЕДНИК	
За окровавленные ели
Катилось солнце с вышины.
Ребята медленно хмелели,
Давно пришедшие с войны.
			
Костер метался на поляне,
Звенели струны серебром…
И каждый думал об Афгане,
Ни слова не сказав о нем.
	
Я не служил под Пешаваром,
Мои – на севере полки.
И я спросил соседа справа:
«Что отмечают мужики?
			
Друзей погибших поминают?
Былое жаркое житье?..»
Он побледнел. «Что отмечают? –
Рожденье новое мое.
	
Я гнить обязан под землею,
Лет двадцать, в цинковом гробу.
А  песни вот пою с тобою
И рассуждаю про судьбу.

Я офицер! – глаза блеснули, –
А тот, который рядовой,
В конце весны шагнул под пули,
Загородив меня собой…»
	
В закатных сумерках звенящих
Мой собеседник загрустил,
От уголька рукой дрожащей
Неторопливо прикурил.
	
У нас не вышло разговора.
И я решил стакан поднять
За капитана ли, майора –
Кого так страшно потерять. 

	ЗЕМЛЯ МОЯ		
	Земля моя – зеленое безмолвье,
	В хмельных лугах застывшая река.
	Вокруг меня – великое раздолье,
	В груди моей – великая тоска.
	
	И нет причин особенных для грусти –
	Ждут за рекой меня отец и мать –
	А вот надеюсь в милом захолустье
	С печалью в сердце тихо задремать.
	
	Присниться мне, что нам пора расстаться:
	За мною гости дальние идут.
	И не дадут тобою надышаться,
	И наглядеться вдоволь не дадут.
	
	Спаси Христос! На все – Господня милость.
	Целую клевер в жаркие уста…
	В душе моей, как в речке отразилась
	Родной земли скупая красота.
	
	Луна за тучи выбросила парус.
	Летит страна за дальнюю версту.
	Что русским был, лишь тем и оправдаюсь,
	В краях иных вовек не пропаду.
БАЛЛАДА О ПРОПАЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ
Родился я на Волге,
В старинной Костроме,
Где северные волки,
Тюрьма где на тюрьме.

Родителей не помню.
И с теми не знаком,
Кто сдал меня в огромный
Окраинный детдом.

Услышал я впервые в те года:
«Гори, гори, моя звезда…»

В нас нянечка, серчая,
Бросала табурет,
Когда мы ей кричали
В лицо, что Бога нет.

В священной укоризне
Попала раз в меня –
С тех пор иду по жизни,
Прихрамывая, я.

Звенела с крыш весенняя вода…
Гори, гори, моя звезда!

Вы будете смеяться –
Я жил одной мечтой:
Поближе перебраться
К столице золотой.

Москва меня ночами
Пьянила, как вино,
Своими площадями,
Своими казино.

Мне даже Кремль снился иногда!
Гори, гори, моя звезда.

С приятелем-аварцем,
С башкиром из Тувы
Сумели мы добраться
Однажды до Москвы.

Ах, вот она какая –
Вся в камне и огнях,
Хмельная, шебутная,
На разных языках!

Пусть я хромал сильнее, чем всегда –
Гори, гори, моя звезда!

Не часто мне мерцало
В столице серебро…
Сначала на цыгана
Батрачил я в метро.

Бушлат мне выдал рваный,
Костыль и ордена,
А вечером карманы
Вычерпывал до дна.

Я не пропал, я повторял тогда:
«Гори, гори, моя звезда…»

Москвички – будто птички:
Кто – в школу, кто – в спортзал…
А я по электричкам
С гитарою хромал.

Как пальчики плясали,
Сбегая на лады! 
Пока их не сломали
Вокзальные менты.

До лучших дней, до Страшного суда,
Гори, гори, моя звезда.


Я часто был в подпитье,
Грустил и тосковал
В чадящем общежитье
По имени – Москва.

Попрятались за стены –
Не люди, а – атас! –
Сплошные пизнесмены:
Долла`ры вместо глаз… 

В судьбе моей единственно чиста –
Гори, гори, моя звезда…

На улице субботней
Зажег я до небес
Ракетой новогодней
Понтовый «Мерседес».

И, верите, как будто
Оттаяла от льда
Над бездной бесприютной
Знакомая звезда!

…Летят, гремя, на север поезда,
Где догорит моя звезда. 

ВОСПОМИНАНИЯ
Там, за рекой, иная весна?
Сны за рекой иные?..
Вижу из своего окна 
Я на деревьях иней.

Над полем клубится туман на заре,
Трава хрустит под ногами.
Гнев и печаль всегда в ноябре
Кажутся мне пустяками.

Слышу – за стенкой льется вода,
Дочка чужая смеется…
А у меня ледяная звезда
Плавает в лунном колодце.

Лист за окном кленовый дрожит,
Оклик летит журавлиный…
Слышу, как в тысячелетьях парит
Ветер да шорох мышиный.

Снова вина отхлебну в тишине.
Не нарушая молчанья,
Воспоминанья мерцают во мне –
Воспоминанья...
                          апрель 2007 г.

НА КРЫШЕ
Даже захлопнув окошко, 
Сна не дождетесь никак –
Ночью соседская кошка
Кличет кота на чердак.

От невозможного ора,
Заполонившего двор,
Дрогнули колья забора,
Звездный качнулся костер.

Кошка грозит и стенает.
В крике знакомом, когтясь,
Древняя жажда пылает,
Вечная бесится страсть.

Если она не уймется, 
И своего не возьмет –
Шар голубой разобьется,
Рухнет на нас небосвод!

Даже становится страшно
Мне за окрестных котов:
Кто согласится отважно
Выйти на яростный зов?

Кто усмирит эту бурю?
Кто в темноте поскорей,
Алчущую амбразуру
Грудью закроет своей!?

Вдруг – замолчала! И слышу:
Бьет по железу хвостом,
Ласково трогает крышу
Лунным своим коготком…

Мрак над планетой сгустился.
Сузив глаза запятой,
Сон на земле воцарился,
Тысячелетний покой.
		             апрель 2007 г., Москва
	

ОТВЕТ В ПРЯМОМ ЭФИРЕ АМЕРИКАНСКОМУ ПОЛИТОЛОГУ
Был президент с утра обычно пьян
И нашей кровью по уши заляпан,
А вы тогда кричали: «Демократ он!»
И улыбались, глядя на экран.

	Страна вот-вот рванется на куски.
А вы нам песню пели: «Russia, Russia...»
И к самой шее подобрались нашей,
На югославах пробуя клыки.

Чего ж вы нынче лаете на нас?
Что вор – в тюрьме, что не горит Кавказ?
Что, наконец, кремлевское оконце
Позолотило царственное солнце...

Дай Бог, от злобы вечной не пропасть
Вам в Бирмингеме, Хайфе, Минесотте!
Чем нашу власть вы яростней клянете,
Тем, значит, наша праведнее власть.			
							декабрь 2006., Нью-Йорк
	
BRITON BEACH
На Брайтоне – осень. Туманно, дождливо…
На Брайтоне – словно на рынке крикливо.
И падают листья на камни не больно,
Шумят вдалеке неспокойные волны.

И жизнь отшумевшею кажется былью.
Сабвей громыхнет, серебристою пылью
С моста осыпая усталых прохожих –
Таких одиноких, на осень похожих.

Английскую речь здесь едва ли услышишь:
	На русском – рекламы, на русском – афиши
Народ окликают под сумрачным небом
На встречу с каким-то эстрадным поэтом.

Врачи, скрипачи, инженеры, артисты,
А нынче – кассиры, сиделки, таксисты…
Осколки былой и приснившейся жизни 
О Путине спорят и русском фашизме.

Здесь ходят в обнимку Тбилиси с Одессой
От детского садика до райсобеса .
Баку с Кишиневом вздыхают свободно
О том, где осталась душа безысходно.

А дети шумят, словно ветер осенний,
Они от крыльца не прогонят сомнений,
И скоро, как водится здесь, неумелых
Родителей в дом отведут престарелых.

Пусть прошлое вас бережет и Всевышний!
Никто никогда в этом мире не лишний.
Быть может, на шумное глядя кочевье,
К востоку подвинется берег вечерний.
		                    декабрь 2007 г., Нью-Йорк 

В ГОРАХ
Горные где громоздятся угодья,
Двое отправились в путь.
Отдал возница супруге поводья,
Ибо подвыпил чуть-чуть.

Томно вокруг абрикос розовеет,
Солнцу подставив бока.
А за спиною стихает, мертвеет
Рынок шумливый Бак Ха.

Тихо к закату уходит повозка
Мимо погоста, ручья,
Птицы стрелой возвращаются в гнезда,
Воздух густой щекоча.

Женщина: «Стой!» – возглашает лошадке.
Пьяненького муженька
Кутает нежно в своем полушалке
И обнимает слегка.

День отшумел, и весна отлетела,
Будто от тела – душа.
Кто там с базара тропой опустелой
Тоже идет не спеша?
		                    март 2007 г.
	
	ОРЕКЕ	
	Сестра моя, Ореке,
	О чем ты грустишь вдалеке?
	Твой дом от чужих обид 
	Великая степь хранит.
	
	Зову тебя у реки…
	Меж нами снега и пески,
	Меж нами глобальный мир
	Границы провел пунктир.
	
	Рахмет, Ореке, рахмет*
	За теплый осенний свет,
	За этот рассветный дым,
	В котором уснул Ишим**.
	
	Мы все из одной страны –
	Глаза мои тоже черны,
	И топот порой во сне
	Я слышу степных коней.
	
	Во мне иногда, сестра,
	Рыдает твоя домбра,
	Качают ветра шатры,
	Кочевий горят костры…
	
	Пока твои кони летят,
	Пока твои струны звенят,
	В тревожных моих очах
	Закат неизбежный зачах.
	
		
* Рахмет – спасибо (казах.)
** Ишим – река в Казахстане
		
СОНА
Где всю ночь таинственные чары
Льет на горы сонные луна,
В тихом и далеком Мингачаур
Есть такая девушка – Сона.

Что она луны прекрасней даже,
Знают в Мингачаур хорошо…
Жаль, что к этой девушке однажды
Я уже повенчанным пришел.

Взгляд ее чарующ и беспечен –
В нем сама поэзия и жизнь –
Волосы тяжелые на плечи
Черною рекою пролились.

Я хотел бы холить и лелеять
Девушку, похожую на сон…
Ведь Сона – по-русски значит – «лебедь».
Лебедь, я тобою окрылен!

…Чтобы я не мусорил словами,
Высоко на огненный закат
Пролетели лебеди над нами.
Наши души так не полетят…

Ах, Сона, самой весны прекрасней!
Шею гнет пред девушкой луна.
Над рекой зеленою на счастье
Мне махнула крыльями она.

ЛЕЙЛА ИЗ ШЕКИ
Думаю, вы принялись бы смело
В тот же вечер сочинять стихи,
Если б вам застенчивая Лейла,
Улыбнулась Лейла из Шеки.

Где цветут таинственные ночи,
Путь шелковый вьется среди скал,
Я ее насмешливые очи
И на щечках ямочки узнал.

Лейла, Лейла, на браслет из яшмы!
Хочешь, сердце подарю еще?..
А она ответила мне: «Яхши»,
Что по-русски значит – «хорошо».

Что же, Лейла, в чувствах и тревогах
Ты была неверной и в словах…
Впрочем, Лейла, знаешь, слава Богу,
Ты осталась дома – машаллах !

Я живу не близко от востока:
Снег вокруг… Ни гор, ни чайханы... 
Будешь ты тиха и одинока
	Вдалеке от солнечной страны.

В час разлуки, светлый и печальный,
Чуть коснувшись трепетной руки,
«Никогда, – шепчу я на прощанье, –
Не забуду Лейлу из Шеки».
				   1 июня 2008 г., Шеки

ПОЭТ
			Годже Халиду
Неужели вчера на морском берегу
Ликовал я, терзаемый ветром…
Неужели вчера в суетливом Баку
Я гулял с настоящим поэтом!

Чуть заметно виски седина замела,
Но глаза озорные сияют.
Никогда он дороги родного села
На асфальт городской не сменяет.

Его голос негромок, певуч и глубок,
Пахнут строчки землею и сеном.
Где сверкает в горах огнеликий восток,
Он один – как Рубцов и Есенин!

Мы и спорили с ним, и смеялись до слез,
И по чарке бодрящей махнули.
Он шутил: «Ты зачем из Москвы, мол, привез,
Холода в середине июля…»

Низами, Саабир, а еще – Физули,
А еще – оглушительный ветер…
Кроме них на краю прикаспийской земли
Ничего я тогда не заметил.

Разве город цветет, как цветут Шамахи ,
И дробит ледяные потоки?
Города – это проза, деревня – стихи –
Лопухом шелестит у дороги…

Даль над миром опять и темна, и мертва,
Лунный лик снова желт и расколот.
Ничего! – если будет деревня жива –
Ни страна не погибнет, ни город!

ПОЁТ Александр Ананичев
 

Вернуться на главную