|
***
Рудин, Чацкий, Рахметов, Базаров –
Русской классики облик и глас…
Сколько было словесных пожаров,
Сколько диспутов было о вас!
Утопилась в грозу Катерина,
И Каренина шла к полотну…
Всё в минувшем давно, всё едино,
Всё смешалось в картинку одну.
У истории столько изломов,
Столько ужасов, столько пропаж!
Покатил в экипаже Обломов…
Как хоть выглядел тот экипаж?
Вновь Печорин одёрнул тужурку,
И Онегин бредёт средь молвы.
У Ростовых танцуют мазурку…
Позабыты мазурки, увы…
Всё в минувшем давно, всё далёко,
Век железный отправил на слом
Даже чёрную музыку Блока,
Что курсистки вдыхали в альбом.
Не познавшие литературы,
Без души, накуражившись всласть,
Дети века летят с верхотуры,
Не мечтая в романы попасть.
***
Солнышко высокое,
Слыщен птичий альт.
Дед идёт и цокает
Палкой об асфальт.
Сто путей исхожено,
Был и сыт, и наг…
Вся судьбина вложена
В каждый этот шаг.
Шаг… Война проклятая
Силы отняла.
Шаг… Письмишко смятое –
Мама умерла.
Шаг… На стройке вкалывал.
Шаг… Попутал бес –
Восемь лет без малого
Лес валил он, лес…
Шаг… Вернулся, встретила
Верная жена.
Шаг… Сынишку третьего
Родила она.
Шаг… Сыны проворные.
Выросли… Женил…
Шаг… В годину чёрную
Марью схоронил.
Шаг…И где вы, деточки?
Что же, им видней…
Шаг… На чёрной веточке
Серый воробей.
Злыдень двинул обушком,
Упорхнул, но хром.
Дедушке с воробышком
Хорошо вдвоём.
Постоит, поокает,
На душе светлей.
Дед идёт и цокает
Палочкой своей.
***
Еще полчаса до побудки,
Ещё не румянится даль.
Но мальчик играет на дудке,
И ветер разносит печаль.
Чего это, мальчик, чего ты
Дуденьем встречаешь рассвет?
Струятся печальные ноты
Испуганным птицам вослед.
И птицы от этой погони
Всё мечутся между дерев.
И мальчик их кормит с ладони,
Лепёшку в труху растерев.
Но всё ещё медлит светило,
И всё ещё полутемно.
И кажется – всё это было,
Я всё это видел давно.
И птиц, что с мелодией чуткой
Очнутся в луче золотом,
И этого мальчика с дудкой,
И всё, что случится потом…
***
Изрыв нутро, уставший от раскопок,
Слегка нажми измученный бемоль,
Хоть палец покалеченный так робок,
Шкала любви показывает “Ноль”.
А хочется и плакать, и смеяться,
Напиться в дым, по матушке вздыхать…
И выглядеть последним святотатцем,
Своё безбожье выплеснув в тетрадь.
А хочется о пламенном и дымном,
Ушедшем веке говорить всерьёз.
Затихли марши, но не время гимнам
Багровить лица, мокрые от слёз.
И говорить о будущем не будем,
Ведь прошлого не выучен урок.
Добра желают только добрым людям,
И не накопишь истинности впрок.
А потому, без всяких контрибуций,
Махнув столетью гордою рукой,
Уйти б в пространство, как учил Конфуций,
И обрести не волю, но покой.
***
До первых слёз, до первого обмана,
До первой лжи ревнивых женских рук,
До звука, что явился из тумана,
До тишины, прервавшей этот звук;
До отблеска, до отсвета, до вскрика,
До первой боли – слева, под ребром,
До скользких лиц, взирающих безлико,
Но всё равно спешащих напролом;
Уже я знал, спиною время слыша,
Что полыхнёт морозом у плеча,
Что будет звук взлетать всё выше, выше,
С собою отсвет боли волоча.
Что полоснёт в груди – внезапно, слева,
И тишина поспешно сменит звук,
И женщина – давно не королева! –
Рук разомкнёт ревнивый полукруг.
Я это знал… Я это кожей слышал,
В окно к любимой за полночь стуча.
Но дождь в ответ бежал по гулким крышам,
И всё не гасла робкая свеча.
***
Что останется людям и птицам,
Когда здесь не останется нас,
Когда мне уже не восхититься
Золотою бездонностью глаз?
Буду я и нигде, и повсюду,
Близь покинув и дальнюю даль.
Но печалиться больше не буду,
Хоть куда её денешь, печаль?..
Стану криком в ночи лебединым,
Тенью птицы в неспешной реке,
Алой бусинкой спелой рябины,
Тихим шелестом на чердаке.
Чёрной точкой на листике белом,
Крошкой смоли под бурой корой,
Каплей влаги, сбежавшей несмело
По окошку осенней порой.
Стану робким листком повилики,
Долгим криком в безлунной ночи…
А разбудят протяжные крики –
Не пугайся… И не закричи…
***
Я в Москве… И немножечко странно,
По асфальту неспешно пыля,
Слышать отзвуки речи гортанной
Прямо в центре, напротив Кремля.
Всех пускают сюда? Бога ради!
Но пойми, что у них в голове…
И опасливо жмётся к ограде
Русский… В русской столице Москве.
***
Дверь резная, глушь лесная,
Двадцать первый гиблый век.
Я брожу себе, не зная,
Зверь я или человек.
Нынче очень редки кони,
Рафинадом дорожу --
Им коня кормлю с ладони,
Человека обхожу.
И гляжу, что встречный тоже,
Нервно голову подняв,
Реагирует похоже –
Прочь… Не мудрствуя… Стремглав.
Поброжу… Себе не веря,
Рухну в жухлую траву…
Только лошадь или зверя
Человеком назову.
***
Он её обманывал с другою,
А она всё знала, но ждала…
Со своей обителью земною,
Захворав, закончила дела.
Плакала разлучница, ликуя –
Мол, ты мой…
Он проклял тот порог.
Он её обманывал, живую,
Обмануть покойную не смог…
|
***
На образы речь в Беларуси богата,
Не каждый приехавший сразу поймёт.
Пусть «матчына мова»1, но «бацькава хата»2,
Попробуй – не вымолвить наоборот.
Кукушка пророчит в России и в Польше,
Но всё же в июньскую эту пору
Зязюля3 мне лет напророчила больше
Лукавой кукушки в Смоленском бору.
Не в бане, а ў лазні у сябра4 попарюсь,
И выйду на берег, от пара хмельной.
Увижу вдали не белеющий парус,
А трепетный ветразь5 над синей волной.
Наколем поленьев, наполнившись верой,
Что легче хозяевам будет потом.
Дровишки сложу, намахавшись сякерай6,
Пока мой приятель махал топором.
Картошка вскипит. Крикнут: “Бульба7 остынет…”
Гарэлкі8 хлебнёшь с ароматамі трав,
С улыбкой хозяйку назвав гаспадыняй9,
А следом её прыгажуняй10 назвав.
Дзівоту пабачыш11 …Успев удивиться,
Что вдруг не осталось непонятых слов.
Лишь аисты в небе летят вереницей,
Чародка ляціць белакрылых буслоў12
_________________
1материнская речь
2отцовский дом
3кукушка
4в бане у друга
5парус
6картошка
7топором
8водка
9хозяйкой
10красавицей
11 дивное увидишь
12летит череда белокрылых аистов
КОЛОКОЛЕНКА
Что-то вспыхнуло в душе, а всего лишь
Колоколишь ты опять, колоколишь,
Колоколенка моя, звон малинов,
И стою я, все печали отринув.
Там, где неба золотые отливы,
Колоколенка стоит сиротливо.
Птичий клин над ней да небо высоко,
Без неё мне жить вдвойне одиноко.
Колоколенка моя, с Богом рядом,
Будто смотрит на меня добрым взглядом.
И когда лихой порой сердцу больно,
Помогает перезвон колокольный.
С колоколенки летят перезвоны,
И стою я перед ней, просветлённый,
С колоколенкой о жизни судачу,
И всё плачу, колоколенка, плачу.
По щекам стекает влажное что-то,
Вытирать слезинки – тоже работа.
Звоны слушаешь… Душа нараспашку.
Да слезинка заползла под рубашку.
Что-то вспыхнуло в душе, а всего лишь
Колоколишь ты опять, колоколишь,
Колоколенка моя, звон малинов,
И стою я, все печали отринув.
***
С внучонком в футбол… Благодать.
Весь вечер… Почти что темно.
Он учится только играть,
А я разучился давно.
Всё хочет внучонок схватить
Рукою катящийся мяч.
О, Господи, где моя прыть,
Где хитрая вязь передач?
И сам усмехаюсь тайком,
Что внук мой увидит опять,
Как пну этот мячик носком,
А следом могу захромать.
И, чувствуя всё наперёд,
Представить могу на бегу,
Что к внуку уменье придёт,
А я вот и так не смогу…
Потом, ни с того, ни с сего,
Внук вспомнит, давно уж не мал,
Что дедушка был у него
И мяч неуклюже пинал…
МОТЫЛЁК
Не дано тебе знать человеческой думы…
Иван Бунин
Да, пока еще день… Ты пока еще весел.
И беспечно летишь на свечу.
И не знаешь, что вечер окно занавесил,
Что я выпить и плакать хочу.
Ты ведь лишь мотылёк… И тебе непонятно,
Что в природе и людях не так.
И откуда взялись эти чёрные пятна
Там, где ночь протекла на чердак.
Почему это грязь растеклась у забора,
Почему тянет стужей с реки…
Просто осень пришла. И зима уже скоро.
А зимой не живут мотыльки.
***
Как много лет тому назад
Здесь липы тихо шелестят,
И вечным кажется окно
В подлунном мире.
Всё тот же дом и тот же сад,
И этот сумеречный взгляд,
И так же вороны бренчат
На хриплой лире.
Как много лет тому назад
Никто ни в чём не виноват…
Лишь одиночество грустит
У старой липы.
И ты опять наедине
С той тенью женщины в окне…
А где-то дальше, в глубине,
Глухие всхлипы.
Как много лет тому назад
Такой же липкий снегопад,
И снег за шиворот ползёт,
Напоминая,
Что в этот холод ледяной
Вдруг станешь стылой пеленой
Под этой дымкою сквозной --
Судьба такая.
Как много лет тому назад
Над входом лампы не горят.
И тень твоя перед крыльцом
Всё шире, шире…
И, как давно заведено,
В глазах – печаль, в крови – вино,
И вечным кажется окно
В подлунном мире.
***
День короткий да ноченька длинная…
В десять – завтрак, а ужинать – в семь.
Откраснели калина с малиною,
И рябину склевали совсем.
Лишь порой на закате багрянисто,
И тогда оживляется птах,
И щебечет про лето и аиста
На пенёчке, что смолью пропах.
И опять тишина… Запустение…
Одинокостью тянет с ворот.
Безошибочным внутренним зрением
Видишь дней своих круговорот.
Будет лето со звенью полынною,
А потом, оживляясь в лучах,
Весь багрянец калины с малиною
Отпоёт угасающий птах.
***
Зачем человеку речь?
Чтоб в нужный момент смолчать,
Молчаньем беду отвлечь
От дома, где благодать.
Зачем человеку сон?
Чтоб долго уснуть не мог,
Коль беды со всех сторон
Спешат на его порог.
Зачем человеку жизнь?
Чтоб мог он её отдать,
Когда, страшись-не страшись,
Кончается благодать.
Когда, от бессонниц слаб,
Поймёшь в тишине ночей,
Что ты – бессловесный раб
Молчащих своих речей.
И вовсе ты не велик –
Ничтожным уйдёшь во тьму…
А жизнь – это долгий крик,
Не слышимый никому.
***
Почудилось, что я услышан,
Что и моей мольбе в ответ
Забарабанил дождь по крышам,
И свет сгустился в полусвет.
Тот полусвет небесной манной
Казался в глохнущей тиши,
И звук неясный, звук туманный
Достиг измученной души.
На фоне сумрака и гула
Звук повторился и исчез,
Да что-то светлое сверкнуло
Среди сгустившихся небес. |