![]() - Сергей Петрович, как начался ваш путь в литературу и о чём была первая книга? - Слишком много было впечатлений от начала самостоятельной жизни. Держать их в себе? Нет. Решил выразиться с помощью пера и бумаги. Сначала через дневник, потом – через стихи. Позднее стал описывать то, что на меня очень сильно подействовало. Так постепенно я пришел к очеркам и рассказам. Любил встречаться со стариками, у кого позади не только своя биография. Но и биография страны. Тем паче язык у жителей лесных поселков, колхозных сел, деревенек и хуторков, как Вологодской, так Пермской и Архангельской областей, где я постоянно бывал, очень своеобразный. Было чему у них поучиться. Я и учился. Первую книжку свою «Колесом дорога» я и писал про них и для них, благо понял: старики - это наша история. Особенно, если она коснулась 1918 года, когда главной бедой того времени были человеческие потери. Отсюда великий вопрос: от кого мы пошли? От самых ли сильных? От самых ли слабых? Мой ответ: от тех, кто в те дни уцелел. На этот вопрос я отвечал, наверное, всю свою жизнь. Потому что я знаю истину: нас спасёт от всяких невзгод только родная земля. - Чувствуете ли вы себя причастным к Вологодской литературной школе? Что думаете о ней? Сохраняют ли традиции нынешние вологодские писатели? - Вологодская литературная школа. Она, конечно, была. Может быть, и сейчас она есть. Но не думаю, чтобы школа могла породить больших писателей и поэтов. Тот, кто в школе, тот ориентируется на более одаренных, на своих учителей и прославившихся любимцев. А это лишает самостоятельности. Лишает дерзости и способности к самовыражению. Хочется быть таким, как скажем, Астафьев, Рубцов, Белов, Фокина. А где же ты сам? Твое божество? Твоя превосходящая всех и всё литературная смелость? Если ты не бесстрашен и допускаешь робость и осторожность, то и живешь, как писатель, ограниченный срок. Я полагаю, талант писателя должен определяться не школами, не союзами, не дружным кланом единомышленников, а временем. Книга, если живет столько, сколько и сам писатель, обречена на забвение. Век её должен быть долгим. Она обязана пережить сочинителя. Примеров этому тьма. Один из них – Николай Рубцов. Стихам его за 60, и более лет. А они свежи, и читаешь их, как в первый раз. Можно ли относить Рубцова, Белова, Астафьева, Фокину к какой-нибудь школе? Вряд ли. Они без нее достаточно оригинальны, читаемы и самобытны. Однако школа сплачивает в чем-то едином. В патриотизме. Верности Родине. В стоянии против сил, разрушающих явно и тайно нашу страну. В этом у школы – явная сила. - Вы родились в древней Тотьме, там же учились в техникуме, работали в старинном Белозерске, окончили университет в Перми, много ездили по России. Как это отразилось в твочестве? - Тотьма – это моя любовь. Главным образом, из-за детства. Возвращаюсь в него постоянно. Возвращаюсь и в белозерские леса, где впервые начал работать. Всё, что в первый раз – то и значительно. И хочется выразить это особенными словами. В первый раз – это и риск, и надежда, и какой-нибудь грех, и обязательное желание стать во многом лучше, чем ты сейчас есть. Учеба в Перми в университете, к сожалению, не обогатила меня ничем. Наверное, и без учебы я был бы таким, какой есть. Обогащение же духовное, а вместе с ним и взросление подарили мне всевозможные передвижения. Будь они в отрогах Тянь-Шаня, в в в в пермских ли ельниках, или на вологодских проселках – всюду они готовили для меня непредсказуемые встречи. Они и стали главными поставщиками сюжетов еще ненаписанных рассказов и повестей. Десятки блокнотов передо мной. А в них – трепещущие слова многоголосого русского стана. Словно сама Россия глядит на меня с пожухлых страничек. И я, как затерянный странник, опять ощущаю себя в дороге, которой иду, не спеша, к чуть теплеющему закату, словно к алому лебедю, опустившемуся в лугах. - Читатели знают вас и как прекрасного детского писателя. Почему вы стали писать для детей? Продолжаете ли это сегодня? - Еще в дошкольные годы, когда шла война с фашистской Германией, я с дружками-малолетками любил изображать Гебельса с Гитлером. Для нас это было очень необходимо. Благо верили мы в силу добра, в справедливость, в то, что Гебельсы будут посрамлены. Любил петь частушки, которые обещали сытую жизнь. Конь вороной, Оттуда, из детства меня постоянно ловят цепкие руки. Видимо, это от сильного притяжения к тому времени, в котором осталось главное ребяческое богатство – искренний смех, игры, резвость и бесшабашность. Возвращаясь в детство, наполняешь себя мечтой - быть таким, каким ещё не бывал. Картины из детства волнуют. Хочется передать и то, как ты летишь с мартовской крыши в снег. И то, как впервые плывешь за реку с надеждой вернуться назад и не утонуть. Все то, что было опасно, и притягивало к себе. Даже поход в нежилой поселок, где обитают пришедшие из Смоленских лесов дикие свиньи, несмотря на огромный риск, был для меня соблазнителен. Приключения. Изумления. Открытия новых миров… Полагаю, писателю выдумывать что-то особенное, не обязательно. Стоит лишь вспомнить минувшее, давности милой поры. Сколько было всего! Наверно, поэтому я и решился в прошлом году написать рассказы о странствиях сорванцов. О наших дорогах туда, куда родители не пускают. - Что вы думаете о нынешнем состоянии русской литературы? - Положение в русской литературе не простое. Нет негласного капитана, каковым в своё время был и Рубцов, и Белов, и Распутин, и Кузнецов. Но это не значит, что наступила пора литературного прозябания, что в рынок будут выходить лишь заурядные книги. Есть, убежден, немало высокохудожественных произведений, которые если и дошли до прилавка, однако авторов их читатель не знает. А надо, чтоб знал! Кто поможет читателям разобраться: что им сегодня читать и что не читать? Наверное, критик, а может, и сам читатель. Нынешние таланты – это так очевидно – в забвении. Мало того, написанные, но не изданные книги, лежат в большинстве своем в ящиках писательских столов. Разумеется, есть среди них и такие, которые всех нас ошеломят. - Сергей Петрович, вы были знакомы с замечательным поэтом Николаем Рубцовым, учились с ним в техникуме в Тотьме, дружили, были одногодками; Рубцов родился 3 января, а вы - 8 января 1936 года. Что вы думаете о тех авторах, которые пишут о Н.М.Рубцове? - В 2005 году я выпустил книгу о Николае Рубцове под названием: «Россия. Родина. Рубцов». И вот, как бы чувствуя себя должником перед лириком, накануне его 80-летия, продолжил её написание. «Дорога в рай» - так назвал я продолжение воспоминаний. Главная их цель – закрыть как можно больше «белых пятен» в биографии поэта. Я сознавал, что свидетелей жизни Рубцова, почти не осталось. Я же высказался о нём не до конца. И было бы крайне досадно, если бы наш русский читатель не дополучил в познаниях о поэте то, что мог бы дополучить. Потому и поторопился рассмотреть портрет Николая Михайловича как можно полнее. Я всегда приветствовал и приветствую документальную прозу о Николае Рубцове. Благо она дает нам возможность об этом загадочном человеке узнать если не все, то почти все. Загадочном – я не оговорился. Рубцов и сам зачастую не знал, что с ним случится в данный день или час. Ибо всеми его поступками зачастую руководил импульс сиюминутных эмоций, а то и мощнейших переживаний. Он мог вдруг ни с того, ни с сего взять и поехать из Москвы в Вологду. И деньги с собой есть, а билет на пароход или поезд не брать. Казалось, он искал на свою голову лишние приключения. В чем причина таких порывов? Никто толком не знает и вряд ли узнает. Тем не менее, находятся проворные перья, готовые объяснить все нюансы его поведения. И прибегают при этом к вымыслу, а то и к строчкам его же стихотворений, находя в них подтверждения своей фантазии. Но ведь заложенное в поэтической строке и имевшее место в жизни – две несовместимые величины. Вымучивать из себя картинки жизни поэта, каких не было у него – это в лучшем случае, вводить читателя в заблуждение. В худшем - клеветать на него. Не знаешь о чем писать, стало быть, не пиши. Лично мне таких «открывателей» Николая Рубцова просто-напросто жаль. Беседовал Геннадий САЗОНОВ, член Союза писателей России. |