Невежды в российской власти или выгрыз их души бес сребролюбия и похоти, коль, падкие до хлеба и зрелищ, вознамерились заживо содрать кожу с русской литературы, (распять на мученическом кресте много чести, рылом не вышла) и, потешив кровожадную дикарскую душу, закатать литературу в адский бетон. Хлеба и зрелищ, а Пушкина вон с корабля современности…

Русское устное поэтическое СЛОВО – разумей, крестьянское – необозримое и непостижимое, как Мир Божий, корнями утаённое в прославянстве (середина тысячелетия до Рождества Христова) и царственной кроной осеняющее Чертог Божий – от начала бытия своего было основой русского народного искусства, густо замешанного на обрядовом действе, на писаном образе, на пляске и пении. Устное поэтическое СЛОВО породило, взрастило иные искусства – изобразительные и музыкальные – и веками не лишало их отеческой опеки. Эта двухтысячелетнея традиция воплотилась и в светском искусстве со времен Древней Руси: письменное художественное СЛОВО – то бишь литература – было отеческим древом всех искусств – изобразительных и музыкальных, а позже – театра и кино.

Художественная литература – в основе абсолютного большинства выдающихся музыкальных, живописных произведений, не говоря уж о театре и кино, кои без литературы ничто. До постсоветских, трагических для русской словесности времен, в имперскую эпоху – и царскую, и русско-советскую – художественная литература и занимала верховное отческое положение среди искусств. Это было заложено и в государственную политику в области культуры и искусства. Еще недавно книги и журналы, издаваемые миллионными тиражами, зачитывались до дыр, за произведениями писателей, тем паче возлюбленных народом, книгочеи азартно охотились, писателям внимала вся Империя, когда шли долгие литературные беседы в Останкинской телестудии. И авторитет народного писателя был столь высок, что власть прислушивалась к писательскому слову и нередко поступала согласно писательскому слову.

А ныне… Со второй половины восьмидесятых годов русскую традиционную народную литературу, словно безродную и бездомную нищенку, чужеродная и чужеверная «российская» власть выпихнула на задворки культуры, отдав предпочтение зрелищным искусствам, сплошь и рядом низкого пошиба. (Пощадила власть чужеродно-либеральную беллетристику, кою испокон веку корежило от духа русского, порождающую «гениальных» выкидышей, словно грибы-поганки в душной плесени, и под ор и визг телерекламы надувающую очередной «мыльный пузырь», талдыча ошалевшему народу, что иной литературы и в помине нет.) Это равносильно, как если бы несмышленыши-детеныши – зрелищные искусства, в коих бес вошел, – выпихнули из жила своего родителя. Жилье без хозяина в одночасье рухнуло, а чадушки, без Бога и царя в голове, на порухе непотребно пляшут и поют соромные частушки, словно ведьмы с колдунами на Лысой горе. Это было похоже на первые пореволюционные большевистские годы: хлеба и зрелищ, а Пушкина вон с корабля современности. Виктор Астафьев на читательской конференции, в которой и я участвовал, с горечью сказал о постсоветском состоянии литературы: «Если русская литература в нынешнем окаянном веке выживет, выстоит вопреки власти, то ей надо поставить памятник – величавую скульптурную композицию: изможденный писатель, которого подпирают две заморенные бабоньки: библиотекарь и учитель литературы».

И в самом трагическом положении оказалась русская традиционная проза. Поэт может хотя бы прочесть свои стихи для народа со сцены, примкнув к зрелищным искусствам, а прозу нелегко читать и воспринимать со сцены, для прозы нужно уединенное чтение и размышление. Ибо традиционная русская проза – это глубинное духовное, историческое, этнографическое, психологическое, речевое исследование русского народа, воплощенное в художественном слове, вмещающем в себя поэзию. А коль пишущий подобную прозу в отличие от поэта, каменной стеной отгорожен от читателя, то и вещает в пустоту, толкует с воображенным читателем, словно умалишенный из богадельни с зарешеченным окном. Наболтайся да умирай – не майся.

Лукавая власть, затаив радость фарисейскими вздохами, беспомощно разводит руками: де, время такое, победила литературу цивилизация со зрелищным телевизором и вездесущим Интернетом. Но телевизор, даже если там худо-бедно, годом да родом кажут пустозвонные фильмы по мотивам русской классики, никогда не заменит уединенное чтение художественной литературы. Чтение серьезной, талантливой литературы (не парнухи и чернухи) по духовному, эмоциональному, интеллектуальному воздействию на человека значительно превосходит воздействие зрелищных искусств, ибо при чтении читатель становится соавтором писателя, размышляя над судьбами героев, ассоциативно сопоставляя со своей судьбой, со своими мыслями и переживаниями. При чтении можно остановиться и одуматься, оглянувшись на свою судьбу. Чтение литературы, что от Бога и народа, крепит душу в любви к Вышнему и ближнему, поучает мудрой, живописной и певучей речи, а это при всякой профессии нелишне. Чтение с компьютера, с электронных носителей так же, уверен, никогда не заменит, чтение с печатного листа.

Винить постсоветскую государственную власть в том, что она спихнула русскую народную литературу с корабля современности, жаловаться правителю было бы смешно и горько. Это походило бы на то, как если бы мужики из оккупированной смоленщины и белгородчины писали челобитную германскому наместнику, лепили в глаза правду-матку и просом просили заступиться: мол, наше житье – вставши и за вытье, босота-нагота, стужа и нужа; псари твои денно и нощно батогами бъют, плакать не дают; а и душу вынают: веру хулят, святое порочат, обычай бесчестят, ибо восхотели, чтобы всякий дом – то содом, всякий двор – то гомор, всякая улица – блудница; эдакое горе мыкаем, а посему ты уж, батюшка-свет, укроти лихомцев да заступись за нас, грешных, не дай сгинуть в голоде-холоде, без поста и креста, без Бога и царя… Повеселила бы мужичья челобитная чужеверного правителя, сжалился бы над оскудевшим народишком, как пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву…

Трагедия русской традиционной литературы – это трагедия перестроечной России, а трагедия даже не в том, что искушенные чужебесным Западом, доморощенные воры и душегубцы державу в одночасье ограбили до нитки, и российский народ проснулся нищим и обездоленным, великая трагедия России в том, что окаянная и безродная власть вот уже два десятилетия с дьявольским упорством, с дьявольской методичностью работает над изменением русского менталитета. Наши массовые зрелищные искусства, подобные бесовским пляскам на русских жальниках, даже не смотря на сопротивление Русской Православной Церкви, выбивают из русского характера исконные начала: любовь к Вышнему и ближнему, любовь к русской державе, братчинность, общинность, совестливость, обостренное чувство справедливого мироустройства. В прошлые века, когда не было еще в помине глобальных средств массовой информации, помянутые этические начала жили в народе неколебимо, и лишь в придворных и притворных российских сословиях под влиянием западноевропейской культуры происходили ментальные изменения, утрата национального характера. Но в годы перестройки с ее агрессивной и всеохватной дьявольской пропагандой, с использованием телевидения, космполитизации подвергся уже весь народ, и стал утрачивать свой исконный духовно-нравственный образ.

И первое, что перестроечная пропаганда сотворила, загнала в катакомбы русскую традиционную народную литературу, видя в ней оберег русского народного характера. Разумеется, пропаганда не могла откреститься от выдающихся народных писателей, и почивших в Бозе, и ныне здравствующих, таких как Шолохов, Шукшин, Абрамов, Рубцов, Белов, Распутин, потому что имена их уже в советскую пору были прославлены на весь белый свет. Советская власть утаила лишь Владимира Личутина, талант которого по народной художественной силе не уступал выше помянутым и ярко повеличенным. А дарования писателей, идущих след в след за шестидесятниками, имперская власть не успела приметить и приветить – рухнула, погребя литературу в прахе былого величия. Либерально-космополитическая пропаганда исподволь дала понять, что на этих именах народная литература и завершилась, приспело время. Вот она подлость самозваной, самохвальной, чужеверной власти, ухватившей бразды российского правления, алчущей заживо похоронить русскую традиционную литературу, а прочая, де, и сама выживет, – знать, порочащая и народ русский, и слово русское, да парнуха с чернухой.

Странная, удивительная и непостижимая по нынешним временам была жизнь народа в брежневское затишье: писатели, и особо именитые «деревенские», могли читателей сотнями и тысячами собирать на творческие вечера; книгочеи нервно следили за журналами, что являлись в свет миллионными тиражами, вымаливая, вырывая из рук номера, где печатались тогдашние «деревенщики», когда книголюбы жгли ночами костры возле книжных лавок, чтобы утром, когда разыграется лотерея – скажем, на трехтомник Василия Белова – попытать счастья, вытянуть жребий, когда не говорили о политике и политиканах, о проститутках и прохиндеях, разворовавших Русь, когда читали и верили в свое и российское славное будущее. А всесветно знаменитых писателей, особливо «деревенских», обожествляли, денно и нощно куря фимиам обожествленным кумирам… Все было, да ушло – железной антихристовой поступью прошел по земле русской мировой цивилизованный хам, щедро и безжалостно сея ядовито яркую, искусительную и злую мудрость мира сего, и заросла литературная нива дурнопьяною травой, и одичало литературное поле, быльем заросло...

И остается русским лишь по-русски верить в спасительное чудо: не схоронить народную литературу с песенным, былинным словом, ибо не исхилился дотла, не исжился в гниль дух русский, и народ еще не обратился в стадо обесившихся свиней, что со дня на день ринется с обрыва в тьму кромешную. И не сгинула русская литература прозябают по глухоманям и захолустьям писатели моего поколения, чьи произведения в благие для литературы, тихомирные брежневские времена с умиленным восторгом читали б ночи напролет, озирая и осмысляя заплечную судьбу, высматривая грядущую.

Унынье – грех, наладился помирать, долби домовину и сей рожь: живыми не увалимся в могилки, и не будем сиднем сидеть, сложа вянущие руки, обрастая старческой паутиной, поджидая, когда под лежачий камень вода подтечет. Надо писательским отцам биться, как рыба об лед, и добиться, чтобы власть российская вопреки западному ветру в голове приметила и в законе приветила русскую народную литературу.

Художественная литература – это рукописи, изданные в книгах, это книги, пробившие тропы к читателю через буреломы зрелищных искусств, а без книг писатель подобен художнику, картины которого плесневеют в нищенских казенках. Писать «в стол», конечно, можно, надеясь, что издадут посмертно, но писателю при жизни нужны книги, а посмертно – молитвы о спасении души. Огромные музыкальные коллективы, труппы театров имеют полнокровную бюджетную поддержку от федеральных и региональных властей, получают достойные зарплаты, а талантливые народные писатели (я не говорю о пустословах и зубоскалах), даже и не требующие зарплат, на издания книг не могут вымолить жалкие гроши.

А посему, конечно, необходимо, чтобы в Государственной Думе был принят Закон о творческих союзах, исходя из которого Союз писателей России обрел бы статус государственной структуры в области культуры и искусства, чтобы писательство стало профессией, а не хобби. Вообразим, что Пушкина или Гоголя, государственная власть приравняла б к собирателям конфетных фантиков. А Пушкины и Гоголи не переведутся в русском литературном мире… И Закон о творческих союзах нужен писателям для того, чтобы государственная казна законно поддерживала издательскую деятельность Союза писателей России «от Москвы до самых до окраин», чтобы не остались закрытыми для народа произведения современной художественной литературы, «где русский дух, где Русь пахнет». Если власть поддержит издательскую деятельность в писательском мире, слава власти во веки веков, история русского искусства помянет добрым словом, а не поддержит - значит похоронит художественную литературу. А пока (вообразим) власть в тяжком раздумье о судьбе литературы будем по-русски уповать на чудо: слово народных писателей, кои не изведутся на Руси, еще прозвучит на всю Россию для душевного и духовного блага народа, измученного смутой.

На фото: Портрет писателя А. Байбородина работы художника Лапина И.В.