9 марта 2009 г.

ПОКАЯТЬСЯ ЗА НАСТОЯЩЕЕ!

У православных – Великий пост, время осознания и покаяния в личных грехах. Однако под воздействием кризисных явлений и непонятных сил нас, в том числе и писателей, вдруг опять принялись призывать к общенациональному и массовому покаянию. Например, в февральском номере «Русского Дома», когда отмечается День защитника Отечества, появилась статья Олега Петровича Алексеева «Господи, прости!». В ней он отталкивается от заметки писателя из Вологды Роберта Балакшина - православного литератора и патриота, который, помню, поразил нас, участников Фатьяновского праздника, своей неистовой любовью к песне. Он знает наизусть и духовные песнопения, и северный фольклор, и песни советских лет. Прямо скажу: мне не нравится, когда начинают поучать писателей, авторов многих книг, снискавших благодарность читателей. Неведомый мне Алексеев берётся как бы перековывать мировоззрение Балакшина: «В замечательном, во многом очень верном письме Р. Балакшина («РД» № 12, 2008) наряду с признанием приоритета веры в формировании национального единства русского народа поётся гимн «героической советской эпохе». И это типично для постсоветского патриотизма. Но здесь, на мой взгляд, заложена принципиальная ошибка. Пока мы этого не поймём, будет продолжаться разруха в головах русских людей. А она-то и есть главная причина нестроений в нашем государстве».

Автор статьи берётся ликвидировать эту разруху довольно-таки странным образом: уничижая и перечеркивая огромный период истории России, приводя аргументы, вызывающие брезгливое отторжение и приводящие к новой разрухе в головах: «То, что гражданская война у нас никогда не заканчивалась, очень ярко проявилось в первые годы Великой Отечественной войны. Ныне стало обязательной нормой указывать, что Сталин в 1941-1943 гг. для консолидации советского народа в борьбе с фашизмом обратился к памяти о наших исторических героях, вернул привычные для русского сознания воинские звания, атрибуты старой военной формы, дал послабления верующим и Церкви. Некоторые авторы захлёбываются от восторга, вспоминая об этом и игнорируя тот факт, что гитлеровцы открыли на оккупированных территориях в 3,5 раза больше церквей, чем Сталин. Но мало кто говорит о причине таких неожиданных в целом шагов коммунистической диктатуры: добровольная сдача в плен миллионов наших солдат и офицеров в 1941-1942 гг., массовые отступления, дезертирство означали лишь одно – значительная часть русских людей не хотела защищать советский строй. Этим же во многом объясняется большое количество – свыше миллиона – русских, пошедших на службу немцам на оккупированных территориях».

Мало кто говорит? Да этим-то переполнены либеральные, антиправославные СМИ! Наоборот, замалчивается массовый подвиг - то, что сдались добровольно в плен сотни тысяч, но миллионы солдат выстояли, защитили ценой жизни Родину и спасли христианскую Европу. В оккупации оказалось почти 100 миллионов советских людей, а пошёл на службу к фашистам – 1 процент сознательных борцов с Советами, сломленных людей или откровенных подлецов и предателей. Их можно осуждать или оправдывать, проклинать или жалеть, но приводить в пример, избирать весомым аргументом… Это противоречит заветам наших святых – Александра Невского, Сергия Радонежского, Дмитрия Донского, Фёдора Ушакова. Церковь в годы войны следовала их заветам.

В страшные дни Московской битвы, когда судьба страны была на волоске, не прекращалась служба в храмах. Вот свидетельства Московской епархии: «Протоиерей Владимир Тростин, настоятель Никольской церкви села Муромцево Пушкинского района: "Мы исповедуем православную веру, благодарим Господа за то, что Он в новых условиях нашей жизни помогает нам стать истинными христианами. Сколько бы не уверяли нас немцы в том, что они – рыцари "крестового похода", идущие против большевистского безбожия, мы никогда не поверим им, потому что в их жестоких и позорных деяниях мы совершенно не видим и не чувствуем милующего Христа».

Насчёт пленных тоже не всё так просто. На пряжках немецких солдат была надпись «С нами Бог», но пленных немцев было не меньше, чем советских солдат – верующих или атеистов. Война – античеловеческая, неуправляемая стихия, но человека на вшивость и верность - проверяет. Изучая Московскую битву, я был поражён одним фактом и раздумьем. Начиная со Смоленского сражения, с битвы и окружения под Вязьмой, было очень много случаев, когда людей призывали и, поспешно обучив, тут же бросали в бой, то есть они воевали практически в своих родных краях. Немцы, особенно в «Вяземском котле» вели агитацию, рассчитывая именно на таких призывников, на колхозников: «Вы окружены, сдавайтесь, возвращайтесь домой, спокойно трудитесь на своей земле». Многие поддавались, но большинство – вступало в бой, прорывалось, чтобы выйти из окружения, из своих насиженных мест в огонь разворачивающейся битвы под Москвой. В Можайском районе я встречался с ветеранами, которые прямо из родного города были брошены в пекло боёв, в соседнюю Долину смерти, которую потом назвали Долиной славы. Снимал для «Русского Дома» одного из них, который дошёл до Венгрии и признавался, что, когда видел власовский флаг, ставший ныне государственным, шёл в атаку с утроенной силой.

А вот свидетельства о деяниях гитлеровских «благодетелей», открывавших храмы на оккупированных территориях: «Протоиерея Николая Успенского из Солнечногорска немцы ограбили, раздели и заперли в сарай; ночью крестьяне помогли ему выбраться и бежать. Священник Алексий Соболев рассказывал: "Я был ошеломлен гнусностью преступления немецких фашистов в нашем городе. Придя в Верейский собор для богослужения сразу после изгнания немцев из города, я нашел в нем более тридцати верующих, расстрелянных немцами. Некоторые тела находились в молитвенном положении. Весь пол был залит кровью невинных страдальцев… Позднее я узнал, что в этом же соборе, в верхнем этаже, немцы собрали около двухсот пленных и раненых воинов нашей армии и, облив их керосином, сожгли заживо. За короткое время пребывания в храме я поседел…».

Что, не леденят кровь примеры? Впрочем, не стану пытаться навязывать кому-то своё мировосприятие, но обращусь к любимейшему труду православного философа Алексея Лосева. За философскую вольность, за труд «Имясловие» А. Ф. Лосев получил 10 лет лагерей. После освобождения из лагеря Ло­севу официально запретили заниматься философией, и он оказался обреченным на двадцатилетнее молчание. Философ носил чёрную шапочку, но этот был не профессорский наряд, а скуфья тайного монаха. Так вот, в страшном 1941 году, когда кто-то, к доказательной радости Алексеева, сдавался в плен и предавал, Лосев пишет краткий, но сокровенный и пронзительный труд «Родина»: «То, что рождает человека, и то, что поглощает его после его смерти, есть единственная опора и смысл его существования. Было время, когда этого человека не было; и будет время, когда его не станет. Он про­мелькнул в жизни, и часто даже слишком незаметно. В чем же смысл его жизни и смерти? Только в том общем, в чем он был каким-то переходным пунктом. Если бессмысленно и это общее, бессмысленна и вся жизнь чело­века. И если осмысленно оно, это общее, осмысленна и жизнь человека. Но общее не может не быть для нас осмысленно. Оно — наша Родина».

Общее – не только родное для всех нас, но и неразрывное, связывающее поколения в веках. Ниспровергатель недавнего прошлого пишет: «В начале 90-х годов часто можно было услышать призыв к русским покаяться. Многие наши патриоты отвергали его – дескать, народ ни в чём не виноват. Оно и понятно, призыв шёл от «демократов». Однако сами себе мы не можем сказать, что нам не в чем каяться. Многие из нас предали Бога, Россию наших предков, стали отступниками, героически и жестоко утверждая советскую эпоху безбожия».

Скажу горячее слово о необходимости покаяния. Лично я за свою жизнь знал сотни человек, а по роду своего образования и старания постижения истории – миллионы людей, которые не предали ни Бога, ни Россию наших предков. Я не был свидетелем или участником гражданской войны, клянусь! Меня водила мама в храм Всех Скорбящих Радости, который никогда не закрывался в Замоскворечье, меня крестили в подмосковной Никольской церкви на Пехорке, которая тоже никогда не закрывалась. Я не сбрасывал колоколов и не читал богохульных лекций, как многие партократы-демократы, но постигал, что в каждом периоде истории были кровавые и чёрные страницы. Например, новгородцы смотрели на Запад, искали там выгоды, из Новгорода пришла губительная ересь жидовствующих, но я не хочу проклинать Великий Новгород, это для всех русских поэтов – символ вольности, не существовавшая в реальности вечевая республика. Петр 1 учредил Синод, подчинил Церковь трону, повелел нарушить тайну исповеди, после его ломовых реформ население России уменьшилось на треть, но я не хочу проклинать первого императора – победителя в Северной войне. И таких страшных страниц – от губительного раскола до столыпинского разрушения общины – можно, увы, перевернуть десятки. Ведь и помазанника Божьего свергли и заставили отречься от престола не большевики, а его же приближенные от Генштаба до Думы.

Ну, а про жестокость ХХ века можно столько наговорить... Но смею ли я каяться без разбора за всё былое, где штурмуют Карпаты во время Брусиловского прорыва за Веру, Царя и Отечество мой отец и дядя Витя, где идёт на огненный таран в 1942 году мой брат - Герой, защитник Ленинграда? Я перед ними – мальчишка, неофит, краснобай, который ещё не выполнил главного долга перед Россией. Но вот что я знаю точно: нам всем надо каяться за настоящее, за то безумство и царство золотого тельца, в которое ввергнуто Отечество. Повторяю: всем нам – и авторам «Русского Дома» от Алексеева до Боброва, и его читателям. Куда ни обрати взор – мы допустили ужасное. Каждый на своём месте – рабочем, гражданском, молитвенном.

Как бы нас ни стращали классовой теорией, а все соглашались, что дети в недавнем прошлом были привилегированным классом. Что сегодня? Прокуратура не может точно посчитать, сколько сегодня беспризорных, брошенных, предоставленных самим себе и не учащихся детей. Оценки – от 2,5 до 4 миллионов. Только за первое полугодие минувшего года против детей было совершено 40 000 преступлений, из которых - 4,5 тысячи сексуального характера, 300 детишек убито. По заявлению главы Следственного комитета Алек­сандра Бастрыкина, в отношении детей ведется необъявленная война. Он предлагает установить уго­ловную ответственность за бесконтрольное и безнад­зорное времяпрепровождение малолеток в учебный период. Среди предложений — внедрение системы электронных маячков для контроля за перемещением детей. Сегодня в розыске находится более 12,5 тысяч ребят. Но не в маячках дело, а в социальных и нравственных маяках, по которым страна выстраивает курс, по которым определяют её притягательность и жизнеспособность.

Писатель-либерал, прямой пособник Ельцина по разрушению СССР на посту начальника Российского телевидения, автор книги про «царя Бориса» Олег Попцов вдруг прозрел, криком кричит о попранной справедливости: «Поражает алогичность нашего развития. Предавая анафеме советскую власть и уж тем более революцию, совершить то же самое в 90-х годах. И уподобившись большевикам, бездумно перечеркнуть прошлое… Трудно смириться с этим, но факт очевиден – мы жили в другой стране: бесплатное образование, свобода в выборе жизненного пути и абсолютная востребованность после окончания ремесленного училища, техникума, вуза. Обеспеченность жильём по месту работы, бесплатное здравоохранение, доступность санаторного лечения, массовая и равная вовлечённость детей в летние лагеря отдыха и абсолютно равнодоступная система кружков, занятий по интересам для молодёжи и система почитания людей старшего поколения – в тех же параметрах социальной справедливости». Во какой гимн тому, что они с Ельциным разрушили!

Не хочу вдаваться в дискуссии, чего было больше в прошлом, что мы приобрели и чем пожертвовали. Снова обращусь к труду Лосоева: «В жертве сразу дано и наше человеческое ничтожество и слабость, и наше человеческое достоинство и сила. Гибнет моя жизнь, но растет и крепнет общая жизнь, поднимается и утверждается человеческое спасение; и страдания, слезы и отчаяние в прошлом залега­ют как нерушимый фундамент для будущей радости, а бессмыслица и тьма прожитой жизни отмирают и забываются как тяжелый и уже миновавший сон. Повторяю: или есть что-нибудь над нами родное, великое, светлое, общее для всех, интимно-интимно наше, внутреннейше наше, насущно и неизбывно наше, то есть Родина, или — жизнь наша бессмысленна».

Призываю не клеймить бессмыслицу и тьму прожитой жизни (пусть отмирают), а думать и радеть о родном, светлом и великом – о Родине. И каяться за то, что мы, при нашей жизни, позволили сотворить с ней!