| |
* * *
Не житие пусть, а просто житьё…
Смехом, слезами
Мы рассказали про время своё,
Мы рассказали.
Дали, просторы, скрещенье дорог,
Бури и штили…
Как нам хотелось – свободы глоток!
Яда хватили.
Кто-то не выжил – инфаркт, алкоголь…
Кто-то покрепче.
Как оказалось, серьёзную боль
Время не лечит.
Не за коня – но за джип отвалить
Можно полцарства.
Хочется Родину мне отделить
От государства.
В книги зарыться, забыться в делах
Или в берёзках.
В дедовских храмах и новых церквах
Пахнет извёсткой.
В уши и сердце – то щебет, то свист,
Пепел – в ладони.
И призывает из детства горнист
К старой иконе.
2007
* * *
Гуляла по улице, травкой поросшей,
У старого дома, иртышской воды.
Зимою любила на свежей пороше
Печатать ботинок резные следы.
И школа, и первая в жизни контора,
Вокзалы-причалы, «люблю – не скучай» –
Всё это мой город, любила который
Почти инстинктивно, почти невзначай.
За что? Да за то, что уютен, как шубка,
Привычен, как старый объёмный портфель.
За то, что не раз телефонная будка
Спасала двоих, заплутавших в метель…
* * *
Чем лечить мне нервы оголённые?
Только тронь – не оберёшься слёз.
Соберу для снов леса зелёные,
Певчих птиц и голубых стрекоз,
Мелкие цветочки без названия,
Ящерку, нырнувшую в траву,
С летней рощей тихое свидание:
Слышу, вижу, радуюсь – живу!
Напитаюсь солнышком, что, царствуя,
Согревает дни мои и сны.
Что готовлю в зиму, как лекарство я,
Может быть и хватит до весны.
* * *
Согрей земля меня, согрей,
Покуда так цветет кипрей.
Покуда ветерок речной
Колышет мостик навесной.
Тепло, что дарит мне трава,
Я сохраню до Покрова.
Когда ж все снегом занесёт,
Лишь Богородица спасёт…
* * *
Не наступайте на лягушек,
А то тяжёлые дожди
Падут и навсегда потушат
Лесок, горящий впереди.
Зачем твердите мне про осень,
Коль знаю я наверняка,
Что никогда не билось оземь
Такое пламя ивняка.
Что так сентябрь на днях и лицах
Не отражался никогда,
И никогда такие птицы
Не покидали города.
…Уйти в поля и слушать, слушать
Их крик – единственный в судьбе.
Не наступайте на лягушек,
Смотрите под ноги себе.
* * *
Заночевала осень в сенцах.
И на крыльце топочет дождь...
Заныло бабушкино сердце,
А вот о чём – не разберёшь.
И ночь печали не излечит.
И день тоски не отведёт.
Вот жил бы дед, так было б легче,
Но деда нет который год.
Не сплю и я...
Не просто верю,
А знаю все наверняка –
Вот-вот сейчас откроет двери
Виденья лёгкая рука.
И понесутся кони бойко,
Утонет голос мой в снегах.
Мне будет сладко, будет больно,
И слезы будут на глазах.
Уходит прошлое...
Взглянуть бы!
Но завораживает близь.
Вот так сойдутся наши судьбы,
Чтоб никогда не разойтись.
Я примеряю взгляд и слово.
Ах, эта давняя игра!
Мне юность бабушкина снова
Не даст покоя до утра.
А лунный свет, неясный, зыбкий,
На кончиках своих лучей
Качает юную улыбку
Уснувшей бабушки моей.
ОКТЯБРЬ
Ночь холодна, темна, безветренна.
Ещё денёк, ещё другой –
Пойдут дожди тягуче, медленно...
Совсем не так, как шли весной.
А мне, как ветер, неприкаянной,
Забыть дела, с ума сойти,
Что всё моё – такое тайное –
Обнажено до дна почти.
Дивиться люди будут, зариться
На то, что так я берегла.
А я пойду по краю зарева
Искать покоя и тепла.
Пойму, что глупое затеяла,
Но всё равно не отступлю,
Хоть даже рук не отогрею я,
А только пальцы опалю.
Сгорят все выдумки, все вымыслы
(Их дворники с листвой сгребут).
О, сколько надо будет вынести,
Пока снега не упадут!
* * *
Этот мир постигаю заново
В хмуром небе в вечерний час,
В дальнем свете села Карманово,
В неожиданно новых нас.
Свист утиных крыльев над озером,
Лебединый клик над избой.
Что-то все-таки разморозила
Осень поздняя в нас с тобой.
Терпеливей друг к другу, бережней
Стали мы на пороге зимы.
Каждый вечер хожу по бережку,
Выкликаю тебя из тьмы.
И когда ты выходишь с вёслами,
По высоким идешь мосткам,
Измеряю я жизнь не веснами,
Что отпущены были нам.
А прозрачным,
Осенним, правильным,
Что осталось в нас от любви.
Вижу мир я таким же праведным,
Как родные глаза твои.
* * *
Мне по сердцу в сумерках скрип под ногою,
Мне по сердцу дым над высокой трубою,
Синица и дерево в куржаке,
Снежинка – недолгое счастье в руке.
Зима в моем городе снова лютует.
И птицы по скверам опять голодуют.
И вьюги танцуют на снежном балу.
И люди спешат поскорее к теплу.
Зима хороша, хоть и зла, и жестока, –
Светла её даль, белоснежна дорога…
УТРО
Лодка в камышах,
Чибис из-под ног...
Отдохни, душа,
От забот, тревог.
Распахнись, душа,
Выплеснись до дна,
Здесь, у Иртыша,
Ты совсем одна.
Ходят облака,
Да темнеет лес.
Как ты высока,
Я пойму лишь здесь.
Силы наберусь,
Из реки напьюсь.
Крикну:
– Здравствуй, Русь!
...И не застыжусь.
* * *
Из Москвы, наверное, виднее.
Оды я Сибири нахожу
В книгах тех, кто пролетел над нею,
Помахав седому Иртышу.
Осуждать я никого не вправе.
Но, стремясь и веря в синеву,
Не могу с землей своей лукавить.
Здесь я родилась и здесь живу.
Обижает суетность, парадность,
Многоцветье торопливых фраз.
И размах, и ширь, и необъятность –
Это всё, конечно, есть у нас.
Есть чем непритворно восхититься,
Но – блокнот захлопнут – и домой!
Раньше белокаменной столицы
Засыпает край мой, тихий мой...
Деревушка, озеро лесное,
Бакены, усталые мосты,
Яркий циферблат над проходною –
Все, что не увидишь с высоты.
* * *
Я знаю, как она красива.
И знаешь ты, и знает он...
Как «мама» выдохну – «Россия»,
И сердце мне наполнит звон –
Дождя в стекло, капели вешней
И полоза по февралю.
Люблю великой и безгрешной,
И грешной я тебя люблю.
Твои знамёна и парады,
Счастливый день и горький день.
Как женщины твои крылаты!
Как радостна твоя сирень!
Спешим судить и виноватить
Огромную свою страну.
А нам бы жить и не растратить
До смерти данную, одну.
* * *
Россия... Сосны и летящий снег,
И дятла стукоток над головою.
Я не в гостях – живу и верю с ней –
Моей землей – моей душой живою.
Спущусь к реке, обжитой с тех веков,
Когда звенели Ермаковы стрелы.
Я не покину этих берегов –
Здесь дом и доля – здесь мои пределы.
Заносит берега и острова,
А снег все валит по-сибирски щедрый.
По-своему права и не права,
Живу я там, где сталкивает ветры.
Один из них – от моря, от Оби.
Другой пронизан казахстанским солнцем.
И так сильны, что не копить обид,
Печалей, зла – все с пылью унесется.
Недаром наши волосы прямы,
А лица огрубелы, загорелы.
Недаром дорожим покоем мы,
Таким, как этот –
Редким, хрупким, белым.
Россия – снег над бором все сильней,
Он окрыляет, радует и кружит.
О матери, о сыне ли, о муже –
Все помыслы о Родине – о ней...
* * *
Я никому не уступлю
Ту землю, что зову своею.
Я здесь живу и здесь люблю –
Не ветерком над нею вею.
Такие корни, как мои,
Надёжно держат эти недра.
Иных пределов соловьи,
Ослепнув от степного ветра,
Пускай твердят: мечта судьба…
Красив Иртыш зимой и летом…
Но есть на Северных изба,
Моим сработанная дедом.
И церковь та не снесена,
Где под венцом стояла бабка.
По мне – иртышская волна
Припахивает детством сладко.
Когда отсюда я уйду,
Коль судьбы предков, словно вехи,
Здесь переплачу я беду
И здесь отпраздную успехи.
И пусть просты мои слова,
Пусть не парадны и не броски –
Я стороной своей жива,
До края, до своей берёзки.
1985
|
МАРИЯ
Цвела весна по перелескам
В глухом, необжитом краю.
Мария – именем библейским
Назвали бабушку мою.
Ненадолго девичья воля...
Под синим взглядом батрака
Уже готова девке доля,
Как имя древнее, горька.
Венки, подружки, хороводы –
Да было ли все это с ней?
А голод, а война, а роды,
Январский холод из сеней...
И как выдерживало сердце,
Когда детей клала ты в гроб?!
Мария, дочь переселенца,
Студила чем горячий лоб?
А за подол живые – к маме!
И снова стирка да стряпня.
И допоздна в оконной раме
Мелькала точечка огня.
Когда ж ко лбу тянула руку,
О древнем мальчике скорбя,
Смотрела, словно на подругу,
Святая Дева на тебя.
И не мольбы ко Вседержавной
Звучали в тишине, скорей
Шел разговор простой и равный
Усталых мудрых матерей.
* * *
Луж промороженных белые блюдца,
Дрожь облетевших ветвей.
Я бы хотела в Россию вернуться
И после смерти своей.
Но не ромашкой, не певчею птичкой
И не волной на реке –
Девочкой русой с веселой косичкой
В ситцевом легком платке.
Женская доля в России – не сахар,
Но не живут без любви.
Кто мой избранник? Поэт или пахарь,
Удаль в плечах и крови.
...Стряпать пельмени и деток лелеять,
Шить и ходить за скотом.
Где-то надежнее,
где-то теплее –
Некогда думать о том.
Родина – строчки в заветном конверте,
Тени на синем снегу,
Светлая – кажется, и после смерти
Я без тебя не смогу.
В вечном смятении и неуюте,
Зная обиду и страх.
В поле, в бору,
в самолёте, в каюте
Я просыпалась в слезах.
Родина, отзыв твой глуше и глуше.
Осень.
Распутица.
Тишь...
Но и сейчас ты высокие души
Богу и небу растишь.
1993
* * *
Ах, годы – ряд крутых ступенек
И «сердца горестных замет».
Меня судьба хранит от денег,
А значит, все же я поэт.
На сквозняках шального рынка
(За лишний рубль – стократ умри!)
В моей руке одна снежинка,
Нет, не одна – вот две, вот три…
* * *
Весна в понедельник, а нынче – среда.
С полуночи – снег, он, видать, из упрямых.
Как будто синицы, расселись года
На веточках памяти, тоненьких самых.
То дедовский дом, то глубокий овраг,
В который так славно верхом на портфеле
Скатиться под визги окрестных дворняг,
Зато страшновато и глянуть в апреле.
Ах, снежная замять, зачем ворожишь!
Забылось – и умерло. Значит, не надо.
На Северных улицах сельская тишь,
Дома и деревья в плену снегопада.
Да я и сама в добровольном плену.
Я снегом горящие щеки умою.
И вроде бы сердце торопит весну,
И вроде боится расстаться с зимою.
* * *
Да, что имеем – не храним.
Гляжусь во временную даль я,
Чтоб женщина с лицом моим
Вдруг глянула из зазеркалья.
Смешна, мятежна, влюблена,
До умирания ревнива…
Хочу сказать ей, что она
Была счастливой.
* * *
То, что ночью болело, под утро растает.
Беды – что мне,
Если золотом снова над миром сияют
Две часовни.
Надо только пройти по невидимой кромке
Дня и ночи.
Надо только увидеть над тихою Омкой
Город отчий.
Сколько было попыток уехать, расстаться,
Кануть камнем.
Но без этих сиреней и этих акаций –
Ну куда мне?
Без проулков, проспектов мне этих не выжить.
Как без чуда…
Что мне делать, когда от подонков и выжиг
Станет худо?
Только город излечит и блеском, и гулом…
Связи кровней
Не найти… Над судьбою моей караулом
Две часовни.
* * *
Они Россию убеждают
В любви до гроба.
Они с надрывом уезжают:
Здесь мрак и злоба.
Они по Невскому тоскуют,
По Малой Бронной.
Они восторженно токуют
В тоске вагонной.
Для них Россия – электричка,
Посёлок дачный.
У них счастливая привычка –
Страдать удачно.
И каждый съехавший – мессия,
Вещает грозно.
Им вслед глубинная Россия
Глядит бесслёзно.
Ей, давшей им перо и имя, –
Зубовный скрежет?
Живёт, не понятая ими,
И зла не держит.
* * *
И что сейчас ни говори я,
Слова напрасны и мертвы.
О чем задумалась, Мария,
Среди нетронутой травы.
На свете нет дороже дара,
Чем эти тихие места.
И что читаешь ты, Варвара,
В прожилках темного листа?
Что видишь ты, Анастасия,
В текучем зеркале реки?
Три девочки, одна Россия,
Одна мольба: убереги,
Господи!..
* * *
Не надо говорить умильно
О тех, кто нынче «наверху».
Любая власть – она давильня
И точно знает, кто is who.
И дребезжит, как будто зуммер,
Напоминанье о тщете:
Антисоветчик ярый умер
В привычной нынче нищете.
БАЛЛАДА О ЧЕТЫРЁХ ВЕТРАХ
Я выйду на берег сибирской реки:
О Северный ветер, развей ветерки!
Холодный, могучий, взращённый во льдах
И след оставляющий на волосах,
Последней надежды моей не гаси,
От давнего друга мне весть принеси.
Потом повернусь я к другой стороне:
О Южный мой ветер, лети же ко мне!
Взращённый за морем, в цветущих садах,
Ты пылью степною скрипишь на зубах,
Последней надежды моей не гаси,
От давней подруги мне весть принеси.
Я вытяну руки туда, где восход,
Где ветер Восточный угрюмый живет.
Болота и сопки – безвестная даль,
И шрамом по телу ее – магистраль.
В бессилии я упаду на траву:
О ветер Восточный, подругу зову!
А Западный ветер? О нет, никогда!
Оттуда ко мне заявилась беда.
Предательством, ложью, такой чернотой!
Заставила выйти на берег крутой,
Заламывать руки, друзей созывать:
Одной не под силу сейчас горевать,
Сыта я по горло тоскою своей.
Придите все трое, четвёртый – не смей!..
* * *
Омского севера неуют…
Небо лежит на берёзах.
И обсуждают обратный маршрут
Гуси на травах белёсых.
Берег турецкий!
Готовься встречать
Птиц – запоздалых туристов…
Нам провожать их и долго молчать,
Сердцем до холода выстыв.
Скоро снега на полгода падут.
Есть же другие пределы!..
Но за избыток бунтарства и смут
Обречены оставаться мы тут.
Белым излечимся, белым –
Снегом, простором и чистым листом,
Звезд серебром…
ПАМЯТИ ПОЭТА
У детей комсостава
Вера в сердце осталась:
В боевые снаряды,
В золотые награды,
В ясность наших рассветов,
В мир защитного цвета
Валерий Иванов (1949–2019)
Вокзальное детство. Недолгий уют.
Отец-офицер: то Берлин, то Ишим,
То Киев, в котором покрышки не жгут
И не орут: москалей на ножи.
Где первые строчки явились? В купе,
В служебной квартире, где в окнах весна?
Не важно! В скитаньях явилась тебе
Та вера, что держит во все времена.
Ты счастья искал, ты любовью горел,
Ты так ушибался – что искры из глаз!
Но Родина – это и крест, и удел,
И строки – про все поколенье – про нас.
Мы – дети Победы, травой проросли.
И все, что могла, нам давала страна.
Мы помним: ни пяди родимой земли.
Во все времена!..
* * *
Над городом стрижи – и, значит, дождь.
Не sms – но всё-таки известие.
И пусть не то, которое ты ждёшь,
Ведь главное, что ожидаем вместе мы.
Над городом «Стрижи» – в них мощь страны,
В которую уже почти не верили.
Раскинулась она могучим деревом
В преддверии Победы и весны!
Дождёмся!.. |
У «тихого порога» Татьяны Четвериковой
Поэт, наставник. Пишу о человеке, без которого в моей, если можно так сказать, литературной жизни не было бы ничего. Вернее, не было бы оной вообще…
Помнится, шёл я на один из «юбилейных» вечеров Татьяны Четвериковой и думал: что ж сказать, какие «правильные» слова произнести? Но, может, никаких «правильных» слов и не надо? – У нас как бывает: на сцене сидит «виновник торжества», выходят стихотворцы, чиновники, соседи и т. п., и произносят что-то вроде: «Плывут пароходы – привет Мальчишу!» Ну, или: «Ты – женщина, и этим ты права. / От века убрана короной звездной, / Ты – в наших безднах образ божества! / Мы для тебя влечём ярем железный…» Шёл и понимал, что, да, все мои слова будут искренними, но где-то у сердца копошилась досада – из-за юбилейности любое, даже самое точное слово потеряется в атмосфере нервной призрачности, как бы ненастоящности, условности…
Четверикова – абсолютно «неюбилейная поэтесса», в том смысле, что о ней невозможно произносить «юбилейные», то бишь дежурные слова. У неё самой никогда не было стихотворений «дежурных». Даже в первой книге – «Мелодия» (1977) – никакого шелеста газет с вестями о директивах; сердце обращено и туда, где в горних предместьях, рябых от звёзд, мирно встречаются облака и деревья, степенно течёт вечность, и к родной тропе, которая «от порога бежит <…> среди травы». Здесь нет речи о том, что главнее или роднее – дорога, которая «рядышком лежит от океана до Москвы», либо та тропа. Тем более, дорогу «представить невозможно, – чтоб вся легла перед тобой».
Здесь дорога – образ страны, Родины, и рядышком – это не за сердцем, а в самом сердце, где родная тропа – её начало. Вот потому-то: «Когда, принадлежа дороге, / Подвластные её гудкам, / Всё ждём, / Чтоб с тихого порога, / Как с отчего, / Махнули нам».
Да, мы по сей день принадлежим этой дороге, но и по сей день Татьяна Четверикова ищет и находит, хотя и достаточно редкое, доступное скорее душевной чуткости, чем оку, действительно живое, корневое. Её поэзия живёт этими открытиями.
Помню, каким откровением для меня, человека городского, прозвучало её первое, прочитанное мной, стихотворение, которое сразу же запомнил наизусть:
* * *
...А все мы, в общем-то, крестьяне:
Отец ли, дед ли, прадед твой.
Да будет вечно первозданен
Парок над влажною землей.
Устану. Выдохнусь. Поплачу.
Но что вести обидам счёт?
Хлеба растут. И это значит:
Жизнь, как положено, течёт.
(1970)
Конечно же, эти строки навеяны Четвериковой не только работой в сельхозотделе районной газеты. Корреспонденту нужны факты, а вот увидеть «парок над влажною землёй», да ещё пожелать ему на сердечном выдохе первозданности, дано только поэту, причём поэту православному, сиречь русскому. А парок тот – сама душа земли нашей, то есть то, что существовало всегда и ранее всего остального, посему он и первозданный. Жизнь продолжается, «как положено, течёт» и потому ещё, что не забыто, почему все мы КРЕСТьяне – и русский пахарь, и русский интеллигент, сохранившие то русское семя, из которого когда-то проросли мы для великой цели, во всей полноте ведомой только Создателю.
46 лет назад я пришёл к «тихому порогу» Татьяны Четвериковой, а такое чувство, будто всё там же… Но так и есть – Россия, Сибирь, Омск.
Да и куда всем нам – дальше русского неба, к которому есть только одна дорога… Мне её показала много лет назад Татьяна Четверикова. Разве такое забывается? Разве такое предаётся? И не важно – забудут ли тебя самого…
Татьяна Георгиевна, вы научили меня дышать… Я люблю Вас, Учитель!
Юрий ПЕРМИНОВ
|
