Сергей ДОНБАЙ
Шахта, шахта, малая отчизна…
В родном дому: стихотворения / Д. Клёстов. – Кемерово:ООО ПК «Офсет», 2012. – 96 с.

Помню всегдашний упрёк поэтам Кузбасса, мол, живём в индустриальном крае, а вы пишете о природе, о любви, берёзках и цветочках. Где стихи о героической профессии, о шахтёрах? И действительно, отчасти вопрос и упрёк были справедливы. Но всё это происходило, по-моему, потому что настоящие поэты, а они всегда были в нашем крае, не могут писать о том, что не знают, или, зная, – неправду. Это недоехавшему или проезжему поэту из Москвы можно было бросить что-нибудь «нетленное» типа: «Через четыре года / Здесь будет город-сад!» Или совсем надуманное, как про детей в песочнице (о шахтёрах): «Порой копаться в собственной душе / Мы забываем, роясь в антраците». И пошли-поехали строчки письменно и песенно колесить по стране.

«Нравственность есть правда», – сказал наш современник, сибиряк, имея ввиду и то, что писатель, поэт должен отвечать за написанное.

В нашем шахтёрском крае появились и окрепли своим словом поэты-шахтёры: Дмитрий Клёстов, Николай Бацевич, Александр Курицын. Причастность к делу, превратившаяся в родство, даёт им право говорить открыто, с выстраданным знанием – с гордостью и горечью о шахтёрском труде.

Знаю, Дмитрий Клёстов шёл именно к этой книге стихотворений «В родном дому» далеко не прямым и торным путём. Полнота жизни захлёстывала отзывчивый его талант.

***
Я пас коров в березняке,
В крушинном логе.
Я ноги грел в коровяке,
Босые ноги.

В грозу от хлёсткого дождя,
Стального града
Меня, как юного вождя,
Спасало стадо.

Бурёнки, жертвуя собой,
Они, скотины,
Смыкали дружно надо мной
Рога и спины.

Грозой омытый березняк
Был чист и ясен.
Не обзывал я их никак
И не дубасил

И нужно было время, чтобы наметился основной вектор в его поэзии – шахтёрский. Но не подумайте, что я восхищаюсь узким специалистом, посвятившим себя целиком и полностью написанию стихов на заданную тему, а узкая специализация нынче особенно приветствуется – можно больше заработать. Здесь другое, о чём бы ни писал поэт Д. Клёстов, работая в шахте или, выйдя на пенсию, рубя баньку или часовенку в тайге, он остаётся шахтёром, современником, рабочим человеком, закваска такая.

БАЛЛАДА ПРО СТАРУЮ ШАХТУ
Мы в старую шахту пробились забоем
Бабахнули взрывом над вечным покоем

Разбойное эхо ответило глухо
Величием гордого русского духа.

Где золото рыли мятежные предки,
Мы ставим стопами узорные метки.

Своими руками ощупали крепи,
Своими сердцами почуяли трепет,

По тесному штреку прошлись раскорячкой,
Померялись силой с демидовской тачкой.

На тачке нескромная чья-то гравюра,
Написано вязью: «Работай ты-дура!»

Балда деревянная, цепи, колодки,
А всё остальное, как в нашей проходке.

Оказывается, «здесь золото рыли мятежные предки». Вот тесный штрек, вот тяжеленная тачка. Но концовка стихотворения высвечивает, как во мраке, горькую нашу историю.

А это уже наши дни, и опять они почему-то не слаще:

БАЧАТСКИЙ РАЗРЕЗ
        (Нашим детям уготовано счастливое будущее)
                               Советский лозунг

Горловина смердящего кратера,
Исступленно разинутый зев.
А над ним – нелюбовь Богоматери
И Всевышнего истовый гнев.

Сколько силушки русской потрачено
На бессметные тонны угля.
И стоят по углам автоматчики –
Беспардонные слуги жулья.

Вроде бы не работал с прохладцею
И не клял человеческий род,
Уготованная резервация
Ждёт доверчивый русский народ.

Или:

Камыш и осока и бледный тальник,
Фабричные грязные стоки…
А я не волнуюсь, я как-то привык
К иронии жизни жестокой.

Разные ипостаси лирического героя книги Дмитрия, но тоже связанные с землёй, земные, насущные:

***
То земельку, то глину, то щебень
Я лопатой беру штыковой
мне щегол недокучливый щебет
Проронит мимолетной порой,

Да мои завсегдатаи-други
Незлобиво схохмят иногда:
Мол, единственный дурень в округе,
Разве в сопке бывает вода?

Пусть злословит народ вездесущий,
Я-то знаю, земелька не зла,
Я копаю колодец насущный
С недокучливой песней щегла.

И в другом стихотворении как продолжение, как подтверждение кредо:

У ПАМЯТНИКА «ЦАРЬ-ПЛОТНИК»
Притулился я на корточках
Возле плотника царя
По-простецки, по-рабочему,
Тоже плотник – сибиряк.

Не унижен, не обижен я
В непростом моём краю:
Строю я дворцы и хижины,
Баньки русские рублю.

Для благого омовения
Нашей русской голытьбы.
И горжусь до умиления
Даром плотницкой судьбы…

И кто ему запретит сказать правду, выстраданную, как подземный стаж, но не только для пенсии.

***
Ущелье. Фабрика. И пруд.
Годами выжженные склоны.
Рудой гружённые вагоны
Из шахты медленно ползут.

Осенним воздухом дыша,
Я там искал уединенья.
Вдруг окровавилась душа
От справедливого сравненья:

Ущелье. Фабрика. И пруд.
Рудой гружённые составы.
И в шахту, словно в пасть удава,
Шахтёры медленно идут.

Но и, вроде бы противоречиво, так нет! – от полноты ощущения жизни, глубоких размышлений о своём труде, он говорит:

Шахта, шахта, малая отчизна,
Вечный зов в чистилище её.

Все теперь наперебой цитируют: «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда…» Но давайте не забывать, что стихи также растут из ощущения нужности труда – для продолжения рода, искренности молитвы, физической радости (и не только для Олимпийских побед, кторые теперь уже всё чаще откровенно ради денег). Труда, который отодвигается «сором» всё дальше и дальше. А «сор» становится всё воинственнее и воинственнее. И, слава Богу, что поэту Дмитрию Клёстову из старинного сибирского города Гурьевска хватает мужества сказать своё крепкое слово.

* ***
Я не знаю другого ландшафта,
Чтоб увидел – и горе с плеч.
Шахта, шахта! Родня шахта!
Чем могла ты меня завлечь?

Террикон огоньком манящим
Среди чёрной сияет тьмы,
Словно бы на вулкан дымящий
По нему восходили мы.

Восходя на седьмое небо,
Крылья чуяли за спиной.
Всё! Я в небе ни разу не был,
Навсегда улетев в забой.

Где бы якорь мне свой не кинуть,
Где бы свой не оставить след,
Опрокидываются скипы
Дивной музыкой юных лет.

Хочется читать и цитировать стихи Дмитрия Клёстова. Поддадимся хотя бы немного этому желанию.

* * *
Опахнёт груздёвым сентябрём,
Нивой жжёной в воздухе запахнет...
Мне случалось быть поводырём
Лошади, состарившейся в шахте.

Умные, огромные глаза, –
Понимаешь сердцем – неживые,
Торба полотняная овса
На согбенной, в ржавых струпьях, вые.

Трапезу последнего пайка
Смаковать была лошадка вправе,
А затем купать свои бока
В чистой малахитовой отаве.
Что-то я фальшивое свистал,
Провожая к дальнему околку,
Чтоб никто ни палки, ни хлыста
Не поднял на старую шахтёрку.

ПАМЯТИ ПОГИБШИХ ШАХТЁРОВ
Я лежу в саркофаге,
Как бухарский эмир.
Жизни реющий факел
Весь рассыпался вмиг.

Как бухарским эмирам,
Мне оказана честь:
Бальзамирован взрывом
Весь до капельки. Весь.

И вспорхнуть не успела,
И уйти не ушла,
Замурована с телом
Молодая душа.

Газом выжжены очи.
Только я не ослеп.
Сотни тысяч рабочих
Этот строили склеп.

Бриллиантами пота,
Позолотой крови
Подземельные своды
Украшали они.

Пусть родные не ропщут,
Не скулят обо мне,
Что лежат мои мощи
На такой глубине,

Что далёким потомкам
Саркофага не вскрыть.
Лишь в грядущем потопе
Этим косточкам всплыть.

ГОРНОСПАСАТЕЛИ
Под землёй бушевала стихия
У себя на большой глубине,
Клокотала, и нам не впервые
Быть, работать и выжить в огне.

Никого не клеймили проклятьем
Уходящие в тартарары…
Вы простите, любимые братья,
Если вас называли жмуры.

За чужие грехи беспокоясь,
В этом мире вселенского зла
Лишь одна христианская совесть
Нас по огненным штрекам вела.

Ничего не страшась и с опаской:
Никуда не уйти от судьбы.
От того лишь не плавились каски,
Что мокрущими были чубы.

И вошли мои верные други
В этот самый кромешный бедлам,
И уже обгоревшие трупы
Удалось как-то вызволить нам.

Осторожно, к ступеньке ступенька –
За оскал неминучей беды,
Вдруг в крутой вертикали гезенка
Нас настигла стихия воды.

Мокрый волос взъерошивал дыбом
В мозг и в душу вползающий страх
И, казалось, отравленный дымом
Смоет к чёртовой матери прах.

Водопада бурлящая кипень
И нельзя возвратиться назад,
Из погибели снова в погибель,
Из чистилища адского в ад.

Но какая-то крёстная сила
Или, может, молитвы святых
Православные трупы омыла
И опять окрестила в живых.

НА ПОКОСЕ
Тело переболело,
Одурь съедена потом.
Здравствуй, новое дело,
Молодая работа!

Сила, матушка сила,
Рви литовочку, рви,
Ты давно не косила
Августовской травы.

Эх, как хочется сдюжить
Весь покос – до победы,
В грязь лицом не дарить
Перед щупленьким дедом.

Деду под девяносто,
Шутит седенький просто:
Ухожу на покос я,
Ухожу от погоста…

г. Кемерово


Комментариев:

Вернуться на главную