Сергей Лаврентьевич Донбай

Сергей Лаврентьевич Донбай родился 22 сентября 1942 года в городе Кемерово в семье архитектора. На одном из зданий, построенных его отцом, есть мемориальная доска.
Сергей Донбай учился в Новосибирском инженерно-строительном институте. Работал архитектором в «Кемеровгражданпроекте». С 1976 года в журнале «Огни Кузбасса»: ответственный секретарь, затем главный редактор.
Автор многих книг стихотворений, последняя из которых «Посредине России», вышла в издательстве "Российский писатель". Печатался в газетах, журналах и коллективных сборниках Сибири, России и за рубежом.
Член Высшего творческого совета Союза писателей России. Заслуженный работник культуры РФ, имеет премии им. В.Д. Фёдорова, Александра Невского, «Белуха» им. Г. Д. Гребенщикова, архиерейскую грамоту «В благословение за усердные труды во славу Святой Церкви». Живёт в Кемерове.

* * *
Фили. Россия за спиною...
Фельдмаршал спорам не вредит.
Здоровый глаз, прикрыв рукою,
Он через пальцы не глядит.
Для всех его молчанье - бремя!
Но руку не спешит отнять...
И ветку не торопит время
Плоды зелёные ронять.

* * *
Снова мысль о Борисе и Глебе,
Как морозный узор на стекле,
Как два лебедя в стынущем небе,
Посетила глаза в феврале.

Собирает незрячая воля
Снова русский оброк вековой.
И, как эхо народного вопля,
Святополк отыскался Второй.

* * *
           В. Ковшову
Нищим светом облиты снега,
Заунывно дорога басит,
И тоски золотая серьга
Одиноко над полем висит.

И луна эта мне дорога!
И печаль эта мне хороша!
Раздевается свет донага.
Бедной пищей довольна душа.

ХРАМ
Там, где ангелом воздух уже поцелованный,
Озарённый весною, пречистый, притих,
За прозрачной железной оградой церковной
Люди строят пять солнц куполов золотых!

Колокольня пока не взметнулася около,
Лишь трамвай невпопад прозвонит на бегу,
Но видать, но видать, словно ясного сокола,
Отовсюду наш Знаменский храм на торгу!

И отныне в любом уголке позаброшенном
Осеняется наша с тобой нищета –
Боже мой, Боже мой, наравне, как положено,
Золотым троеперстьем большого креста!

* * *
Мне весело живётся!
А почему бы нет?
Скажу - и улыбнётся
Мне женщина в ответ!

Забуду все печали –
От слов, как от вина,
Глазами и плечами
Хохочет вся она!

А там, совсем вначале,
У детского окна,
Меня с утра встречали
И тополь, и сосна.

И потому случалось,
Что в жизни мне везло:
И женщина смеялась!
И дерево росло!

* * *
           В. Бородкину
В глубоком зените колодца
Плетёт паутину куржак.
Мы - дети холодного солнца:
Полгода сугробы лежат.
Несём, словно платим налог,
Мороза терновый венок...

Приходят, как белые, ночи,
Цветут - ленинградских короче,
Ломают соломинку льда
Черёмуховые холода.
И лето почуявший школьник,
Как в галстуке красном шиповник!

Ребёнок холодного света,
За месяц согрелся земляк.
Но дышит короткое лето
Колодцу в озябший кулак.

ЭЛЕКТРОСВАРЩИК
К чужому труду вдруг почувствую зависть.
Вот электросварщик поджёг электрод -
Мне кажется: это непуганый аист
На кончике клюва комету несёт.

Под маской, наверное, жарко несносно,
За шиворот капелька пота стекла...
Он, как наблюдатель затмения солнца,
Следит сквозь копчёный квадратик стекла.

В ладонях верхонок от глаз посторонних
Молекула солнца трепещет, жива!
Он словно земли сердобольный садовник,
Склонился к малиновой веточке шва.

Стекает скупая слезиночка стали -
Зубилом такую не срубишь потом!..
И серая кепка, как будто позвали,
Торчит, оглянувшись, назад козырьком!

ЖДАЛ АВТОБУСА НАРОД
Моросило целый день.
Грязь блестела за сараем.
И собакам было лень
Провожать прохожих лаем.

Ждал автобуса народ.
Каждый почитал за благо
Потоптаться в свой черёд
У печи в избе сельмага.

И, вполсилы разозлясь,
Продавщица нас гоняла:
Натаскаете, мол, грязь,
Мой полы за кем попало!

Чтоб она была добрей,
Покупали карамели,
Выручку поправить ей
Помогали, как умели.

И пока про молоко,
Хлеб и мясо говорили,
Те, кто жил недалеко,
На обед домой сходили.

Ждал молоденький шахтёр,
В город вздумал после смены,
И глаза устало тёр,
Словно угольные тени.

Две девчонки для него
Хохотали всё неловко!
Это только и всего,
Что их грело под ветровкой.

На раздумия влекло:
Осуждали и курили.
Те, кто жил недалеко,
Подоить коров сходили.

В сапожищах из кирзы
На дорогу вышел старец:
То ль погоде погрозил,
То ль ещё кому-то палец?

Ждал автобуса народ,
Как работой занят трудной,
До сих пор, наверно, ждёт...
Я уехал на попутной.

РОПОТ
Родные леса отдыхают в мороз.
В них тихо, легко и свободно.
Дубравам, кедровникам, рощам берёз
Молчание это угодно.

Мы долго молчали и вместе, и врозь,
Отчаянно и всенародно.
И столько молчания в нас набралось,
Что сделалось крику подобно.

И стали кричать мы, казалось, легко:
Сплотимся! Даём обещанье!
Впервые на свете! Не зря полегло! -
Но крик стал похож на молчанье...

Тогда мы услышали ропот живой
Берёз, кедрачей и дубов.
Он был как единственный сторожевой
Родных пепелищ и гробов.

И стали роптать мы, и ропщем, но суть
За прошлым стоит косогором...
Откуда и как нам теперь почерпнуть,
Чтоб ропоту стать разговором?

Не там ли, где лес отдыхает в мороз,
И незачем лишнее слово,
Где столько страданья вокруг собралось,
Что речью быть нашей готово?

* * *
Речь моя, речкой побудь.
Спутав законы акустики,
Бродит в ней детство по грудь,
Вытянув удочек прутики.

Речь моя, тихой побудь.
Лодка плыви колыбельная,
Чтобы уставшим уснуть
На быстрине сновидения.

Речь моя, ночью побудь -
Ночкой влюблённого вздора!
Лишь бы подольше подуть
На уголёк разговора.

Речь моя, птицей побудь.
Утро, а может, призвание
В дудку крылатую дуть
Сказочки и привирания.

Вспомнит и выдохнет грудь,
Что - и не знаю заранее...
Речь моя, песней побудь
На ветерочке дыхания.

* * *
Было время медленное вечером,
То, когда ещё совсем светло.
Тяжело в колодезе бревенчатом
Восходило мокрое ведро.

И уже заканчивались дойки
Каплею с коровьего соска.
Было время медленным и долгим
После первой кружки молока.

И на всякий случай двери в сени
Не были пока что заперты.
Аккуратно по стенам висели
Веников берёзовые запахи.

И когда неторопливым вечером
Под ногою скрипнуло крыльцо,
Из окна за мной следила женщина,
Спрятав за геранями лицо.

ДЕРЕВЬЯ
Без листьев, без криков, без перьев,
Под взглядами нашими сквозь
Рентгеновский снимок деревьев -
Гнезда охладевшая горсть.

Безжизненны и недвижимы.
Уже отлетел листопад.
И кажется, с каждой вершины
И души вот-вот отлетят...

Деревьям не больно на свете.
Но тронув рукою лицо,
Как будто почую на срезе -
Ещё годовое кольцо...

* * *
Космодрома каменный погост,
От всего живого отстранённый.
Образ колокольни не погас.
В отблеске ракеты воронёной.
Но никак, никак не различим,
Хоть глядим с надеждою невольной -
Застилает взор огонь и дым -
Что там, рядом с новой колокольней?..
И покуда Что-то не проглянет -
На слезе, на сердце, на золе! -
Будем мы, как инопланетяне,
Проходить по собственной земле.

* * *
Закончен день. Его усталость
Теплела на лице лучом.
О вечном думать оставалось
Или не думать ни о чём.

А ты спешила в сад за сыном.
И это стало, Боже мой,
Твоим всегдашним дефицитом -
За ручку взять, вести домой.

А в сумерках сжималась нежность
Из-за желания любить.
Когда имеет вечность внешность,
Она должна такою быть!

А ты стоял. Но не молитвой,
В себя глазами погружён.
Ты в очереди за пол-литрой
Стоял с нечаянным дружком.

А город, типовой и скучный,
Как головою, - кирпичом,
Железом, мусорною кучей -
Прилежно думал ни о чём.

ДАМОКЛОВ МЕЧ
Стрелки наглажены. Руки по швам.
В мыслях политинформация полная -
Родину я никому не отдам! -
И бережет их милиция конная.

Так и живу, как Дамокл на пиру
Из позабытых давно Сиракуз.
Меч надо мною висит на ветру.
Новая эра, Советский Союз.

Переступили уже за черту.
Переломали одно к одному.
Меч надо мною висит на ветру.
Родину, я никому, никому...

* * *
Скука... Теннис до упаду
По хвоинкам на столе.
Старый дождик пойман в кадку.
Лето правит на земле.

Костяники три икринки,
Душно в папоротниках.
Хлебный квас из потной кринки -
Не напиться им никак!

Дышат солнечные пятна
Заслезившейся смолой.
И, покачиваясь пьяно,
Крупной мухой стонет зной.

Сосны сбрасывают шишки,
По затылку норовя,
Чтоб не знала передышки
Жизнь беспечная моя!

Чтобы верить - было вправду
Это с нами на земле:
Лето, теннис до упаду
По хвоинкам на столе.

НОЧНОЕ ОКНО
Подходит лес к окну вплотную,
И воздух набирает вес,
Сжимая тьму, как будто пресс,
И околесицу ночную.
И в нёй, не отыскав ни зги,
Окна стеклянная дыра
На верхней ноте комара
Мозги пытает на изгиб.
Лес, как испуганный мальчишка.
И филин ухает притом
В нём сваебойным мо-ло-том,
И эхо скачет, как отдышка.

ОГОНЬ
        В. Бокину
Сталь разливает Запсиб из ковша.
Красной болванкой грохочет.
Кажется, где же здесь может душа
Быть?.. Да она не захочет!..

Швеллер остывший погладит ладонь:
Кажется, он умирает...
Наши невечные лица огонь
Смыслом иным озаряет.

Старый товарищ, вальцовщик, поэт,
Слышишь, ты должен быть рядом!
Одушевляется огненный свет
Под человеческим взглядом.

Смена ночная пылает лицом -
Жарят земные Стожары!
Выйди из цеха, чтоб, словно в ночном,
Звёзды лицо остужали.

ВОЛЯ
Я родился, вздохнул, задохнулся и ожил:
Этот воздух, который впервые схватил,
Был густым от страданий и пыли дорожной,
Смешан с пеплом и горем отечества был.

И входили в свободном потоке стихии
Навсегда: возраст воздуха в тельце моё,
Молодая, морозная сила Сибири -
И снега, и таежные жабры её.

Мама помнит, на сносях картошку копала...
Я не помню, когда у меня неприязнь
Появилась к той части людей, что считала,
Что спесиво считала: земля - это грязь.

Приходилось и поле копать и могилу,
Череп в руки я брал, отряхнув чернозём...
Верю в землю родную, как в чистую силу!
Жизнь не брезгает смертью - смелее во всём!

Я тонул, но река меня не утопила...
И в награду за этот мальчишеский страх
Мне ловить пескарей, без числа, разрешила
И всё лето качала на тёплых плотах.

Но и я выручал в свою очередь воду:
Если в чайнике снег разогреть на костре,
То как будто стихии даруешь свободу -
Волю вольную ласковой летней сестре!

Талый чай тяжело закипает, морозно.
И до самой травы снег просел под костром.
Кружка с чаем дымится в ладонях... и можно
Быть счастливым в тайге с этим малым теплом! -

Оттого, что куржак, как живой, розовеет,
Оттого, что вот здесь, как когда-то меня,
Чью-то новую жизнь соберёт и согреет
Воля воздуха, влаги, земли и огня.

ВОСПОМИНАНИЕ
О ПИОНЕРСКОМ ЛАГЕРЕ
Пионерского горна бодрящий родник -
Выбегаем, от холода съёжив лопатки!
Вон и я в синей майке навырост возник...
Начинается день - под баян - с физзарядки!

Начинается лето, лагерь, первый сезон.
Нас вчера завезли, укачав на трехтонке,
На ухабах подпрыгивал горизонт,
И визжали всё время от страха девчонки!

Я еще не решил до конца, как мне быть:
В тот иль в этот кружок записаться мне надо!
И кого я таинственно буду любить -
Верку или с косой из шестого отряда?

Мы дерёмся, растём, нарушаем режим....
Я тогда и не думал совсем, что когда-то
Станет всё это детством счастливым моим
Возвращаться на крылышках зябких лопаток.

* * *
Старик. Коляска. Внучек.
Внимают пенью птиц.
Неторопливый лучик.
И суета синиц.

Оставлены вериги
У жизни за горой -
Безжалостный, великий
Будёновский герой.

Осталась лишь наука,
Главнее всех наук -
Старик, жалея внука,
Сосет пустой мундштук.

* * *
Продолжает светить. А чего-то уже не хватает.
И от света тепло, словно звук, отстаёт,
                                                              отстаёт...
И туман по утрам, расстоянье глотает, глотает,
Словно сверхзвуковой нашей жизни летит
                                                              самолёт.

Словно время проснулось. Овраг на щеке
                                                              прилежало.
Вот и кончился полустолетия медленный мёд.
Сладкой слюнкою волга в подушку сбежала,
                                                              сбежала -
Это время другое тебя достаёт, достаёт...

Сизым облаком - вот уже! - правый висок
                                                              задевает.
Серым волком зарыскало - вот уже! -
                                                              в левом виске.
И душа, словно тело свое забывать затевает,
И пространствует мысль на попутном себе
                                                              ветерке...

ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
А нас обернуло порознь
И вместе уже не раз:
Глядит сквозь военную прорезь -
Как целится - детство в нас.

И все эти годы мирные
В глубоких тылах страны,
Мы всё ещё эвакуированные
Сиротственники войны.

Отчётливо в детство, в отрочество
Вошла - до сих пор видна -
Как общее наше отчество,
Отечественная война.

ВЕЧЕР
              Н. Колмогорову
Поле оглохло - кузнечик
Выключил травы. Тайга
Прячет за пазухой певчих.
Мглой задохнулись стога,

Кладбище, речка, дорога...
Воздух в овраге продрог.
Спутанный грядкой гороха,
Оцепенел ветерок.

Водит вслепую по сенцам
Темень - толкаясь, звеня.
Печки чугунная дверца
Чудится в рамке огня.

Угомонилось как будто:
Стихли, уснули, ушли...
Чу! заиграла побудка
В нас побуждений души!

ПРОЩАЮСЬ
С ДРУЗЬЯМИ ОТЦА
Вы жили во сне наяву,
В загробное время не веря,
Одно лишь советское время
Вам было сперва-наперву!..

Прощаюсь с друзьями отца,
Невольно его подменяя,
И очередь эта немая
Истает вот-вот до конца...

Оркестра гуляет мотив
От здания вашего к зданью,
А он вас встречает, я знаю,
Прощенье, прося и простив.

Прощаюсь во сне наяву,
Прощаюсь и снова потеря,
Прощаюсь... В советское время
Одною ногою живу.

ЭЛЕГИЯ
Утром дым над химкомбинатом встаёт.
Форточка захлёбывается холодом.
Чумазое облако медленно плывёт:
Над рекой, над рощей, над городом.
И мысль ему вдогонку летит:
Отражая осень, как будто строя рожицы,
Пучеглазая роса не мигая, глядит -
Это проснулись многожители рощицы.
И молча на течении вздрагивает тальник -
И так живёт, и никуда не денется -
Словно он к страданиям привык.
И, как себя, вдруг станет жалко деревце...
И от сна, ничего не понимая, река
Заблудилась в дебрях собственного дыхания.
Одновременно: у родника
И уже в океане,
Как мысль, еще не отлетевшая от виска,
Что всё это я знаю, полюбил заранее.

СОЦГОРОД
Во мне давно уже несвязно,
Но всё уверенней живёт
Сознание энтузиазма -
Вот только приоткрою рот:
"Соцгород, слышишь, наших бьют!" -
И полстраны меня поймут,
Послевоенных полстраны -
Играют в зоску пацаны.

Живут у Конного базара
Галям, Пискун и Воробей
И смотрят серии "Тарзана"
До замирания кровей,
Всей кожей, погружаясь в джунгли…
Но жизнь встречает лаем Жучки,
Сараями, а к ним забор
И погреба - к бугру бугор.

Там ископаемый, как ящер,
Оскалил навесной замок
Наш каменноугольный ящик,
А в нем чумазый мой щенок.
Мы с ним мечтой живем отчайной,
Что станет он потом овчаркой!
И я его, пойдя на риск,
Зову высокопарно: "Рекс!"

Цветёт под окнами картофель.
Легко от нищей красоты!
И девочка стоит напротив -
Я ей картошкины цветы
Срываю - кавалер трёхлетний!..
Она из комнаты соседней,
Из оккупации они,
Поэтому вроде родни.

И двухэтажные бараки
Кишат, как джунгли, ребятнёй;
И руки чешутся - для драки -
У ребятни полублатной.
Блатной - не то чтоб хулиган -
За кулаком не лез в карман;
Как Бог, хранил его изъян, -
Что у него "сидел" братан...

В нас голодуха пальцем тычет,
А то и финкою пырнёт...
Но только жизнь всё больше "личит",
Что значило - к лицу идёт;
И носит взрослую фуфайку,
Надев на худенькую майку,
Обнявшись длинным рукавом
В самоспасенье роковом...

И фэзэушников в бушлатах
Считаем тоже за своих.
Они такие же - в заплатах.
Отец Галяма учит их,
Поэтому они нас любят.
Но почему-то вдруг отлупят...
Необъяснимо ФЗО,
Как нынешние НЛО!

И жить нам нравиться постольку,
Поскольку просто - можно жить!
Между бараками помойку
Легко в каток преобразить:
И вот - скользят, не зная скуки,
Стальные "дутыши", "снегурки",
К пимам прикручены чулком.
Слабо микробам подо льдом!

Замёрз... Сижу спиной к духовке,
Как у блаженства на краю!
И книжку языком неловким
Читаю - первую мою;
И букву "фе" никак запомнить
Я не могу, чтобы заполнить
Слова. И лезут со страниц;
То фюрер, то фашист, то фриц...

От криков за стеной проснулся...
Там милиционер живёт -
Он пьяный только что вернулся
И: "Застрелю!" - жене орёт.
Я знаю - он не хулиган.
И всё же - у него наган...
Возьмёт и выстрелит сейчас!
А стены тонкие у нас.

Соцгород, помнишь: кочегарка
И сад ранеточный при ней
(Как будто мёртвому припарка -
Чем непонятней, тем верней!..)
Нас сторожиха проклинала,
Зато природа понимала -
И садик, не жалея сил,
Плодоносил, плодоносил...

Не пересчитаны подранки,
Ещё совсем не отлегло,
И в каждой праздничной гулянке
Победы чистое тепло.
И кто-нибудь вприсядку пляшет!
И кто-то каждый праздник плачет...
И взрослые навеселе -
Со знаком дружбы на челе...

Спасай славян, хмельная дрёма.
Рас-пра-тудыкин белый свет!..
На улице, на службе, дома
За всеми наблюдал портрет.
Его до смерти обожали,
Под руководством - побеждали,
Но стоило ему не стать -
Не перестали побеждать...

Те годы долго, как минута
Молчания, - идут, идут...
Те годы, дальние, кому-то
Небытия отсчёт ведут.
Те годы... кончилась война,
Но молоды еще сполна
Отец, и мама, и страна,
И сладки детства времена.

МАЛАЯ ТОЛИКА
       Я копаю колодец… за мною
       Столб пространства идёт в глубину
                                                              В. Ковшов

Лето в зелёном наряде.
Солнце пекло – будь здоров.
Охнув в своём палисаде,
Умер Валерий Ковшов.

Чтил по-крестьянски он древний
Старый и Новый завет.
Житель сибирской деревни,
Малоизвестный поэт.

Мало… А всё же писатель.
Пьяненький ветеринар
(Интеллигентный приятель) –
Это его семинар.

Но после тех обсуждений
Знаком далёких начал
Малоопознанный гений
Душу его отмечал.

Плыли подземные рыбы.
Рыл он пространства столбы.
И прояснялись калибры
Провинциальной судьбы.

В ней стихотворные тропы,
Звёздных небес сеновал
Он не через телескопы –
Красным ключом* открывал.

Шапки зимой шил из кролика,
Пасеку летом держал.
Это лишь малая толика,
Что он в себе уважал.

Как он молился упрямо
Чтобы тебя не отдать,
Малая родина – мама,
Общая – Родина-мать!

С лирикой спорила логика,
Сретенье дум и страстей…
Был он, как малая толика,
Русской поэзии всей.
______
*Красный ключ – деревня, в которой жил и умер поэт

ПРОЗА ПАРИЖА
Сфотографировался у Лувра.
И, наконец, погулял по Монмартру –
Мечта из юности не обманула.
Но не восполнить её утрату…

Пил кофе на башне конструктора Эйфеля.
Да, верхотура так уж верхотура.
Но мост царя Александра Третьего –
Роскошный, русский, сказалась натура!

Париж уже от каштанов рыжий.
Хожу и влюбляюсь в Париж понемножку.
Смешно, но вспомнил: вернусь из Парижа
И надо будет копать картошку.

* * *
          Б. Бурмистрову
Мы жили в эпоху застоя,
И не замечали застой.
И всё это было со мною,
И всё это было с тобой.

Мы жили: на стенах обои,
Квадрат на полу золотой,
И небо в окне голубое,
И птицы летают гурьбой.

И пел над безбожной страною,
Как будто сам чёрт ему брат,
Любимый тобою и мною
Наш трагикомический бард.

Мы жили, волнуясь от песен!
И нам подпевал Люцифер,
Как будто невольнику печень
Тихонько терзал, лицемер.

Ну, что же теперь после драки
Махаться нам, как говорят?
Но снова и снова варяги
Застоем пугать норовят.

…Иконка в углу на обоях,
Луч солнца на ней золотой,
И песни эпохи застоя
Нас так же волнуют с тобой.

* * *
Был наказан. Выплакался. Сплю.
Это я. Бессилен, счастлив, маленький...
Счастлив, что прощен, любим, люблю.
Что укрыт шалёнкой маминой.

Сын наказан. Выплакался. Спит.
Тишина. Посапывает. К вечеру.
Счастлив ли?.. Отец пред ним стоит -
Это я же - с одеяльцем в клеточку.

* * *
Родной язык в нас снова растревожит
И русскую тоску, и нашу прыть.
От первых потаённых чувств: «Быть может…»
И до надежды страстной: «Может быть!»

Родной язык. Мы все уйдём и сгинем.
Но строчка будет жить, ей хватит сил:
«Скажи поклоны князю и княгине», –
Так Бунин в прошлом веке попросил.

А в детстве, кто из нас, как небожитель,
Не отхлебнул из русского ковша?
Родной язык – и ангел наш хранитель,
И песня, словно общая душа,

Которую всё реже дарит радио,
Но верещит всё громче на износ.
Родной язык: «Не в силе Бог, а в правде», –
В тысячелетье прошлом произнёс.

Народа нет и не было немого.
И гордость, и смиренье на лице
Он выразит: «В начале было Слово…»,
«Пусть… будет пухом…» – он вздохнёт в конце.

Он узелок на память нам и – затесь,
Он оберег наш и – сторожевой,
Он был и есть, как Бог, без доказательств.
Родной язык – наш промысел живой.

ОНИ
Заняв в парламентах палаты,
В иммунитеты совесть пряча,
Они уходят в депутаты,
Как в партию когда-то раньше.

А мы друзьями их считали.
За это и несём вину.
Они и в партию вступали,
Как в полицаи шли в войну.

КАДРЫ ХРОНИКИ
Старая, старая хроника
Незабываемых лет,
Перекрути и напомни-ка
Неповторимый момент.

Серенький, маленький, бедный,
Поезда ждущий перрон -
С перекошённым победой
Женским счастливым лицом.

Вот они! Видели! Видели!
В звёздочках и в орденах
Высыпали победители:
Целые, на костылях,
С воздухом в рукавах...

И на плече у родимой,
Старый - не по годам,
Плачет непобедимый
Мальчик во весь экран!..

Солнечно, искренне, тесно!
Крики, улыбки, гудки.
Марш духового оркестра
Правит дыханьем в груди!

Но по перрону, как ранена,
Среди платков и пилоток
Мечется кинокамера,
Мечется, ищет кого-то...

ОСОБЕННОСТИ ИСТОРИИ
ПОБЕЖДЁННЫХ НАРОДОВ
Я был туристом в стане побеждённых:
Вот немец и француз, поляк и швед.
История народов просвещённых
Не помнит громких не своих побед.

А если вспомнит, так переиначит
И уведёт, так выгодно шутя,
Что пресловутый «писающий мальчик»
Всего важнее станет для тебя.

И победитель в стане побеждённых
Не знаменитый силою медведь,
А русский неуклюжий медвежонок –
Так легче снисходительно смотреть.

Все эти карлы и наполеоны,
Нас приходившие завоевать,
Лжедмитрии и гитлеры опять
В истории народов просвещённых
Нас варварами жаждут называть.

РУИНЫ И РАЗВАЛИНЫ
Приезжаешь в Ватикан
И стоишь, как истукан, -
Так остолбенеешь заживо
Перед фреской Микельанжело…

И века там уронили
С неба древние руины…
А у нас лежат развалины,
Чуть зарёю зарумянены.

ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ
Молюсь на купола Донского
Монастыря через окно.
В сиянье неба голубого –
Иконописное оно.

А купола строги, как туча.
Их пять. И рядом благовест.
И, словно поднебесный кучер,
Над ними золотится крест.

Темнеют купола Донского
Среди Москвы монастыря,
Чтоб тучу с поля Куликова
Не забывали из Кремля,

Чтоб жили не единым хлебом
В мироточенье бытия
И подружилась с русским небом
Церквей и звонниц толчея,

Молюсь на купола Донского…
Никем не писаный канон –
В сиянье неба голубого
Иконописное окно.

ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
В канун Великого поста
Звонить охота неспроста.

И в исходящем сообщении
Мы просим веером прощение.

Оказывается в самый раз
Просить, не подымая глаз.

А в сообщении входящем
В ответ прощение обрящем.

И да прощает Бог с небес
Нам эти наши СМС...

* * *
Сменяются войны, вожди и теракты,
Но, словно почётный конвой,
Небесные кони Большого театра
Летят над твоей головой!

По русскому снегу: «С дороги, поди-ка!» -
И сани летят под уклон…
По русскому небу не тройка – квадрига,
И правит ямщик-Аполлон.

КЕМЕРОВО
Мы нарисуем город словом:
И Томь-река войдет в строку,
И старенький трамплин в сосновом
Бору на правом берегу.
И в небе "лисий хвост" заметно...
И облачность густая над
Рекой Советского проспекта,
Впадающей в химкомбинат.

На площадь Пушкина посмотришь,
Здесь раньше проходил парад,
Теперь она тесна для толпищ
И Пушкин вроде маловат...
Казалось бы, просчет допущен,
Но площадь любим мы и так.
Казалось бы, откуда Пушкин?
А он повсюду наш земляк!

И то сказать: кемеровчане
Пошли, да по-сибирски как:
Среди министров их встречали,
И в космосе, и в классиках!
И наша им река синела,
Морозом нашим их ожгло,
Их детство здесь зазеленело
И во дворе у нас прошло.

Театр у нас на все театры
Похож... и на себя еще.
Вот так в годах пятидесятых
Умели строить хорошо!
Театр был полн. В нем начинали
Самойлов с Бурковым играть.
Теперь аншлаг, но пусто в зале...
Как зрителей в него зазвать?

По берегу Томи ограда
Бежит (ее мне рисовать
В проекте довелось когда-то).
И набережной не узнать:
Гремучей лестницы не стало,
Она давно пошла на слом,
Ушли: пловчиха с пьедестала
И гипсовый спортсмен с веслом.

Но пляж на острове все лето
По-прежнему, лишь перейдем
Понтонный мостик и за это
Там камень сердолик найдем.
Там, встав по пояс на теченье,
В гусиной кожице, синя,
По-прежнему до одуренья
"На муть" рыбачит ребятня.

Горсад - знакомства, звуки танца!.. -
Как раньше бабушку маня,
Зовет уж внучку целоваться,
Оркестр на ВИА заменя.
По времени подать рукою!
Достроится фуникулер,
И полетим мы над рекою
В еще живой сосновый бор.

За тополями, за горсадом,
Как спрятался больничный двор.
Конструктивизм его фасадов
Увидишь разве что в упор.
Здесь Подгорбунский легендарный
Лечил, не должностью велик, -
Больные были б благодарны
И благодарен ученик!

Река Советского проспекта...
Мы к лучшей жизни напрямик
Спешим в названиях заметно:
Соцгород к "Космосу" приник...
И рядом пыл периферийный,
Вполне понятный и родной:
"Наш бывший Совнархоз на Зимний
Похож - особенно зимой!"

Но площадь Волкова Михайлы
Не спутать с площадью иной:
В больших руках мужик бывалый
Сжал каменный огонь земной!
Ему как раз вот так угодно
Стоять, вновь открывая тут
Политехнический сегодня,
А в прошлом Горный институт.

И в прошлом: наш завод метизный -
Теперь моторы в нем куют;
Базара Конного сюрпризы -
В "Автолюбителе" живут;
И вместо небольших вчерашних
Труб нашей старой ГРЭС
Дымит одна, как телебашня,
Вовсю превознося прогресс!..

Кинотеатр "Москва"... Три зала,
Духовный проходя ликбез, -
Смеялось, хлопало, свистало
Нелегким дням в противовес.
Там шло "Падение Берлина"
Чуть позже взятия его!
И наших дней идет картина -
Не упустить бы ничего...

Дом под часами, дом с аптекой,
"Сибирь" в полшага от него,
Весенняя... биолиотека -
Ну как без этого всего,
Без Розового магазина
И без того, что жив барак
(Хотя сомнительна причина...),
Представить город наш, ну как?

А за рекою Искитимкой
Встал город - старому не враг -
Практичный, молодой и сильный!
Он наводить мосты мастак.
Он выбежал, как светлый вестник,
Белеет с горки далеко!
Клубок несчитанных Заречных
Распутать для него легко!..

Пока еще не все как надо,
Гуляет ветер широко,
Но облакам химкомбината
Туда добраться нелегко...
И новоселов там спасают
Резиновые сапоги...
И зданья высоко взлетают,
По красоте не высоки...

Но кто откажется, по сути,
Пройдя, как Дантовы круги,
Все коммунальные услуги
Свекрово-тещинской руки,
От недоделанной, панельной,
Холодной - но своей зато! -
Квартиры наконец отдельной,
Ну кто откажется, ну кто?

И помогают там обжиться
Не только "стенки", но и то,
Что радость и былинку птица
Приносит в песню и в гнездо,
Что деревца зазеленели,
И разбежался детский звон,
И храбро справил новоселье
Скворечник, "выйдя" на балкон!

Поддавшись детворе немножко -
Не самолет как будто он -
Теперь на пенсии "Антошка"
Стоит, "работает кином"!..
Стоит на том на самом месте,
Где, может быть, ни дать ни взять,
Щеглово встало лет за двести,
Чтоб нашей родиною стать.

Юбилейная подборка
Из новых стихов


Комментариев:

Вернуться на главную