ОТ МИРА СЕГО


Сергей ДОНБАЙ.
Посредине России. Стихотворения. М.: «Российский писатель», - 2011. - 288 с.
В 70-ых годах прошлого века на Кемеровской земле выросла целая плеяда молодых поэтов, с одним из которых – Николаем Колмогоровым – у меня вскоре завязалась переписка. Из неё я понял, что Колмогоров и его друзья – люди преданные поэзии, талантливые, ищущие новые слова «о времени и о себе», и что особенно было трогательным – открытые друг другу, радующиеся удачам каждого из своей «общаги».

Обо всех новых поэтических именах, выросших на просторах Западной Сибири я узнавал из Колмогоровских писем: «Посылаю Вам две книжки товарищей моих А. Ибрагимова и С. Донбая», «Предлагаю Вам книжку товарища моего Виталия Крёкова... Эта книжка, на мой взгляд, явление души, редко с такой чистотой, проявляющейся у современных поэтов.»
«Ребята у нас талантливые, все держатся друг за друга, и это главное», «Спасибо, что не забываете обо мне. А я в свою очередь не забуду помочь другим».

С тех пор прошла целая жизнь. Умер Коля Колмогоров, выросли, заматерели, стали известными поэтами не только Кемеровской земли, но и всей Сибири – Борис Бурмистров, Любовь Никонова, Александр Ибрагимов, Виталий Крёков, Сергей Донбай. Каждый из них нащупал свою тропу, освоил свой поэтический мир, сказал своё слово. Бурмистров – печально-лирическое, Ибрагимов – молитвенно-христианское, Виталий – народно-лукавое, ёрническое, а Серёжа Донбай – стал из «колмогоровской плеяды» поэтом наиболее близким к времени, к социальной жизни, к изображению и осмыслению личной судьбы на фоне аскетической, суровой уличной, но по своему бескорыстной и поэтической эпохи…

Помнится мне, что в 60-ые годы прошлого века я с наслаждением сочинял свою «Калужскую хронику». В ней не было в чистом виде жизни души, независимой от времени – в чём заключается обаяние поэзии Николая Рубцова, – в ней так же не было надвременной мифологичности Юрия Кузнецова, но в ней была близкая и дорогая мне событийность личной судьбы, её движение и развитие с разноголосицей любимых чувств, сомнений, противоречий…

И читая стихотворенье Сергея Донбая «Соцгород» я иногда аж радостно вздрагивал, ощущая в нём приметы своего молодого жизнелюбия:

И двухэтажные бараки
Кишат, как джунгли, ребятнёй;
И руки чешутся - для драки -
У ребятни полублатной.

У меня было всё похоже, разве что посентиментальней, помягче:

Весёлый быт, беспечный мир,
живучий и полуголодный,
где свой у каждого кумир
спортивный или уголовный.

Итоговая книга Сергея Донбая окончательно определила границы его поэтического мира, это – книга судьбы, в которой всё время что-то происходит, книга, отражающая телесно-временную сущность бытия, столь милую сердцу поэта.

Небосвод облаками намок.
Птицы ходят у талой воды.
Мокрый голубь вспорхнул из-под ног,
На асфальте оставил следы…

Облепиха, шиповник, сирень?
Из-под снега оттаяли вновь
Все потери: и радостный день,
И скамейка, и мяч, и любовь!

Безжалостный, но увлекательный бег времени, пёстрые картины жизни, быстротекущие радости и печали – как всё это близко и дорого каждому из нас – и поэту, и читателю, и обычному человеку, погружённому в эту стихию с первого до последнего дня земной жизни:

Нету больше радости и лада,
Чем отметить день рожденья свой
На виду у собственного сада,
Окружённым собственной родней.

Значит, на планете всё в порядке:
По меже в трусах идёт отец,
Вовремя дожди полили грядки,
Греется в теплице огурец.

Поистине Сергей Донбай поэт «от мира сего». Отец, мать, сёстры, дети – вот судьбоносные узлы жизни, властно притягивающие поэта к себе, именно в этой чувственной тяге, в естественной смене поколений видит он сердцевину человеческого бытия.

Был наказан. Выплакался. Сплю.
Это я. Бессилен, счастлив, маленький...
Счастлив, что прощен, любим, люблю.
Что укрыт шалёнкой маминой.

Сын наказан. Выплакался. Спит.
Тишина. Посапывает. К вечеру.
Счастлив ли?.. Отец пред ним стоит -
Это я же - с одеяльцем в клеточку.

Не зря же его стихи напоминают мне стихи детёныша войны, детдомовца Игоря Шкляревского, с такой же, как у старшего собрата предметностью, хищной внимательностью к деталям, к эпохальным картинам послевоенного быта, неразрывно сросшегося с бытием великого народа и великой страны:

Старая, старая хроника
Незабываемых лет,
Перекрути и напомни-ка
Неповторимый момент…

Вот они! Видели! Видели!
В звёздочках и в орденах
Высыпали победители:
Целые, на костылях,
С воздухом в рукавах...

И на плече у родимой,
Старый - не по годам,
Плачет непобедимый,
Мальчик во весь экран!..

И мальчик этот – может быть, в последний раз, прошагавший в День победы в ветеранской колонне по Красной площади, уже разменял девятый десяток, и поэту, запечатлевшему облик этого мальчика, уже за шестьдесят, - всё состарилось в этом мире, кроме чувства, живущего в стихах.
Вокзалы 60-ых годов прошлого века, общежития, высоковольтные трассы, фэзэушный народ, простонародная жизнь принадлежащих всем и каждому общественных дворов, жизнь не знающая высоченных заборов, толстомордой охраны, видеокамер слежения, - вот стихия Сергея Донбая, подёрнутая дымкой печали и радости.
«Утром дым над химкомбинатом встаёт», «Наш двор на лавочке сидит», «Грохочет железнодорожная ветвь» - как всё это близко и понятно мне!

Мы вслушались с детства в протяжный мотив
Народного хора буранов и вьюг…

Жизнь простонародья, жизнь соцгорода, жизнь всей великой страны… И от имени этой общинной русско-советской жизни, как вызов, брошенный в лицо сегодняшнему распаду, сегодняшнему мировому порядку, сегодняшним владыкам жизни, пытающимся разделять и властвовать, звучит мужественное и трагическое стихотворенье Сергея Донбая, через много лет оправдавшего молодые надежды его друга Николая Колмогорова, стихотворенье, которое называется так по донбаевски: «Прощаюсь с друзьями отца»:

Вы жили во сне наяву,
В загробное время не веря,
Одно лишь советское время
Вам было сперва-наперву!..

Прощаюсь с друзьями отца,
Невольно его подменяя,
И очередь эта немая
Истает вот-вот до конца...

Оркестра гуляет мотив
От здания вашего к зданью,
А он вас встречает, я знаю,
Прощенье, прося и простив.

Прощаюсь во сне наяву,
Прощаюсь и снова потеря,
Прощаюсь... В советское время
Одною ногою живу.

Медленно исчезают в книге Сергея Донбая очертания соцгорода – «любимый город в синей дымке тает», – растворяется в вечности.

Станислав КУНЯЕВ

Сергей ДОНБАЙ

ВЕЧЕР
       Н. Колмогорову

Поле оглохло - кузнечик
Выключил травы. Тайга
Прячет за пазухой певчих.
Мглой задохнулись стога,

Кладбище, речка, дорога...
Воздух в овраге продрог.
Спутанный грядкой гороха,
Оцепенел ветерок.

Водит вслепую по сенцам
Темень - толкаясь, звеня.
Печки чугунная дверца
Чудится в рамке огня.

Угомонилось как будто:
Стихли, уснули, ушли...
Чу! заиграла побудка
В нас побуждений души!

БАЛЛАДА О БЫСТРОМ
И МЕДЛЕННОМ ВРЕМЕНИ
                А. Ибрагимову

Сядешь в троллейбус на две остановки –
День, как одна остановка, мелькнёт.
Только успеешь прочесть заголовки...
Быстрое, быстрое время идёт.
Как в наказанье повысили в чине
Или сослали путёвкой на юг,
Словно без очереди в магазине
Быстрое, быстрое время дают.
То ли от радости, то ли от боли:
Сбили?.. забили?.. - качнув небосвод,
Горлом турбин, как трибун, на футболе
Быстрое, быстрое время орет!..
По мановенью крылатого ЯКа
Горный Алтай обступил меня вдруг,
От удивления и для объятья
Медленно руки разводит мой друг.
Улицу всю, заслоняя боками,
Сено везли. "Берегитесь, внизу!" -
Крикнул возница. Казалось, стогами
Медленно, медленно время везут.
В жизни другой, может, был конокрадом? -
Тайную радость мне взгляд принесёт:
Двух лошадей на поскотине рядом
Медленно, медленно время пасёт.
Осень копается на огороде.
Топится баня. Сгущается мёд.
И целый день, как по горной дороге,
Медленно, медленно время идёт.
...Всё же прошло и оно - улетаю!
ЯК незаметно пространство торит.
Снег на вершинах Алтая не тает.
Быстрое медленно время творит.

ВИДЕНИЕ В МУЗЕЕ
Заглянул в глубину нашу,
Заскучавшую о нас.
Там, как будто неся ношу,
Полустёртый глядел Спас.
Глубоко потемнел лак...
Наклонясь, посмотрел в лик
И увидел в его глазу
Я лицо своё, как слезу...

Не поверил своим глазам -
Отраженье моё, что ли?
Не поверил своим ушам:
"Проходите, чего встали!"

* * *
Вновь вешняя у мира внешность.
Слезу мгновения утру -
Мне продолжительная нежность
Всё больше, больше по нутру.

Она проходит своенравно,
Не от числа и до числа,
Нескороспело и подавно:
Смотри-ка, роща подросла!

И молодости мимолётность
Для глаз и для души резка.
Всё продолжительней влюблённость,
Как заповедная тоска.

Упрямо, набожно и смело
Надолго обживаю с ней
И домик с некрещёным телом,
И дом без окон, без дверей.

А жизнь, как электричка, мчится
(И никакая-то ничья!)
По нежной жилке над ключицей,
На стыках сердца грохоча.

ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
А нас обернуло порознь
И вместе уже не раз:
Глядит сквозь военную прорезь -
Как целится - детство в нас.

И все эти годы мирные
В глубоких тылах страны,
Мы всё ещё эвакуированные
Сиротственники войны.

Отчётливо в детство, в отрочество
Вошла - до сих пор видна -
Как общее наше отчество,
Отечественная война.

АНГЕЛ-ХОРОНИТЕЛЬ
Застегнув себя в гранитный китель,
Проверяя строй,
Пролетает ангел-хоронитель
Над людской стернёй.

Поколенье - поднятых на вилах
Неживых идей,
Погребённых заживо в могилах
Стадных лагерей...

Поколенье - павших смертью храбрых
В недрах КГБ,
Сгинувших навек в войсках охранных,
Сгнивших на губе.

Поколенье - без вести пропавших,
Высших мер,
Маршей и парашами пропахших
Вшивых нар...

Налетался ангел-хоронитель
Над живой страной
И оставил свой гранитный китель
Под святой стеной.

ВОСПОМИНАНИЕ
Нахлынули воспоминанья толпою,
Ведь были мы связаны чем-то незримым!..
Тревожным - по чувству, по мысли -
озимым,
Когда и не знаешь, что это такое;

Когда не упомнишь - о чём говорили,
Но вспомнишь отчётливо ямочки щёк
И как продлевал времена дорогие
Спешивший на выручку к нам юморок...

Нас время отдельно и точно состарит.
Те дни не сбылись и не сбудутся вновь!
Но кто-то из нас обязательно станет
Считать их за главную в жизни любовь.

* * *
Проснись у меня на плече!
Хотя бы приснись, что проснулась!
Во сне, возвращающем в юность,
Мы будем ничья и ничей...

Проснись у меня на плече
В автобусе в Сигулду снова!
Должна же быть магия слова -
Проснись у меня на плече!

Проснись у меня на плече -
Кудряво, светло и уютно
И просто как доброе утро
Проснись у меня на плече!

И даже за нашим пределом,
Где только осенняя высь,
На склоне моём опустелом
Кукушкиной слёзкой проснись.

ДВУМ СЕСТРИЦАМ
ЛЕНЕ И МАРИНЕ
Нету больше радости и лада,
Чем отметить день рожденья свой
На виду у собственного сада,
Окружённым собственной родней.

Значит, на планете всё в порядке:
По меже в трусах идёт отец,
Вовремя дожди полили грядки,
Греется в теплице огурец.

Двум сестрицам Лене и Марине
Отдаёт свои подарки сад
Полностью – от хрена до малины.
Кабачки, как стадо поросят,

Поздравляя, хрюкают у баньки.
Это всё и есть родимый край!
Икебана, творчество маманьки,
По-японски говорит: «Бансай».

И сегодня нет на солнце пятен,
И в России нету бардака,
Только вьётся, сладок и приятен
Двум сестрицам, дым от шашлыка!

ДЕРЕВЬЯ
Без листьев, без криков, без перьев,
Под взглядами нашими сквозь
Рентгеновский снимок деревьев -
Гнезда охладевшая горсть.

Безжизненны и недвижимы.
Уже отлетел листопад.
И кажется, с каждой вершины
И души вот-вот отлетят...

Деревьям не больно на свете.
Но тронув рукою лицо,
Как будто почую на срезе -
Ещё годовое кольцо...

КРЕМЛЬ
Я хотел бы пройти по Кремлёвской стене,
По всему её древнему кругу,
И увидеть то время, когда в старине
"Надевали" её, как кольчугу.

Я хотел бы пройти по Кремлёвской стене,
Всю измерить своими шагами,
И почувствовать крепость в её ширине -
И спокойно следить за врагами.

Только кто мне позволит в свободной стране
Восходить на Кремлёвскую стену
И спокойно следить за врагами извне?
Боже мой, и не тронь эту тему.

Хоть спокойно врагам доказал, что не трус,
Хоть и сам назначал себе цену -
Не позволил бы мне и Советский Союз
Восходить на Кремлёвскую стену.

Я хотел бы пройти по Кремлёвской стене.
Я хотел бы взойти на Кремлёвскую стену.
Но тоскою сидит эта смута во мне -
Кремль всегда ожидает измену.

* * *
Крикну!
Откликнется горный
Медленный, как исполин,
Неизмеримо огромный
Голос в сравненье с моим.

Земли, пространства и воды...
Разума тайная весть:
Может быть, мы-то и есть
Слабое эхо природы
С опереженьем на миг?..

* * *
Лето учит издалёка
Лёгкую наметить связь.
Жёстокой каплей кровохлёбка
Над травою запеклась.

Вздрогнет веточка летяги,
Словно мысль, на ветерке.
И слеза древесной чаги
У берёзы на щеке.

Косогор дождя грибного
С шумом в небыль перейдёт.
Но молчанья родового
Над кладбищем не прервёт.

МОИ ДРУЗЬЯ
Мои друзья не примеряли кресла,
Садились в них и так недолго жили,
Что, перепутав Богово и Кесарево,
Из жизни без примерки уходили.

Мои друзья ещё всё ходят в дворниках,
Метели подмести в стране стараются.
На лавочках под звёздами во двориках
Новосибирских, кемеровских маются.

Они плащи носили из болонии.
В карманах не звенели гонорары.
Они настолько этим избалованы,
Что до сих пор не ездят на Канары.

Мои друзья - поэты, архитекторы -
В Новокузнецке, Барнауле, Томске,
Социализмом, перестройкой тертые,
Чтоб были там стихи и перекрёстки.

Они не будут старыми и мрачными
Расплескивать в руке дрожащей кубок,
Ведь я их помню девочками, мальчиками,
Смеющихся в застолье белозубо!

Они со мной, живые и ушедшие.
Друзей не отчищаю от пороков.
В своём отечестве, в моём отечестве -
Друзей не отличаю от пророков.

 

 


ОЧКИ
Спит отец... Сняв очки,
Не знакомым стал мне.
Как ребёнок почти,
Улыбнулся во сне.

Будто видит он сон:
Удивляюсь, Серёж,
Ты чего это, сын,
Меня не узнаёшь?

Ты чего это, сын,
И очки нацепил,
Словно старый совсем,
Ты ж очков не носил?..

Говорю, мол, читать
Прописали врачи....
Улыбнулся опять,
Как ребёнок почти.

Будто слышит меня,
Будто видит до дна -
Среди белого дня,
Из глубокого сна.

Говорит, мол, откинь
Все сомненья... Зачем,
Что ты хмуришься, сын,
Словно старый совсем?

Хмурюсь, силюсь понять -
Это явь или сон?
Как ребёнок, опять
Улыбается он.

* * *
По-человечески в кресле вздыхает собака.
Трудно разгадывать разные выдумки пёсьи.
Не удержался: а нет ли здесь тайного знака
Леса, летящего в пропасть по имени осень,
В устье речушки с названием ласковым Люскус,
Где изумруд переходит в сентябрьскую бронзу.
Как виноград, постарев, превращается в уксус,
Стихотворение смахивать стало на прозу:
Может, приснилось, а может, хозяина жалко -
По-человечески в кресле вздыхает собака.

* * *
         памяти тополя

Птица в воздухе ночует
Там, где дерево росло,
Пустоту ночную чует,
Но не верит ей крыло.

Натекает, натекает -
Ночь за ночью, день за днём.
Как душа, не отдыхает
Птица в воздухе моём.

И, привычная трудиться,
В бесполезности кружа,
От усталости, как птица,
Камнем падает душа.

РУССКАЯ ДОРОГА
Дело было в бурю
И мужик с лошадкой
Потеряли сбрую,
Ум, телегу с шапкой.

А потом, а после
В лавке притрактовой
Он коньки отбросил,
А она - подковы.

Кости, холм могильный ли -
Не нашла хозяйка.
Канули, как сгинули,
Лишь в народе байка.

Русская дорога,
То мороз, то жарко.
Мужиков-то много...
А лошадку жалко.

СОЦГОРОД
Во мне давно уже несвязно,
Но всё уверенней живёт
Сознание энтузиазма -
Вот только приоткрою рот:
"Соцгород, слышишь, наших бьют!" -
И полстраны меня поймут,
Послевоенных полстраны -
Играют в зоску пацаны.

Живут у Конного базара
Галям, Пискун и Воробей
И смотрят серии "Тарзана"
До замирания кровей,
Всей кожей, погружаясь в джунгли…
Но жизнь встречает лаем Жучки,
Сараями, а к ним забор
И погреба - к бугру бугор.

Там ископаемый, как ящер,
Оскалил навесной замок
Наш каменноугольный ящик,
А в нем чумазый мой щенок.
Мы с ним мечтой живем отчайной,
Что станет он потом овчаркой!
И я его, пойдя на риск,
Зову высокопарно: "Рекс!"

Цветёт под окнами картофель.
Легко от нищей красоты!
И девочка стоит напротив -
Я ей картошкины цветы
Срываю - кавалер трёхлетний!..
Она из комнаты соседней,
Из оккупации они,
Поэтому вроде родни.

И двухэтажные бараки
Кишат, как джунгли, ребятнёй;
И руки чешутся - для драки -
У ребятни полублатной.
Блатной - не то чтоб хулиган -
За кулаком не лез в карман;
Как Бог, хранил его изъян, -
Что у него "сидел" братан...

В нас голодуха пальцем тычет,
А то и финкою пырнёт...
Но только жизнь всё больше "личит",
Что значило - к лицу идёт;
И носит взрослую фуфайку,
Надев на худенькую майку,
Обнявшись длинным рукавом
В самоспасенье роковом...

И фэзэушников в бушлатах
Считаем тоже за своих.
Они такие же - в заплатах.
Отец Галяма учит их,
Поэтому они нас любят.
Но почему-то вдруг отлупят...
Необъяснимо ФЗО,
Как нынешние НЛО!

И жить нам нравиться постольку,
Поскольку просто - можно жить!
Между бараками помойку
Легко в каток преобразить:
И вот - скользят, не зная скуки,
Стальные "дутыши", "снегурки",
К пимам прикручены чулком.
Слабо микробам подо льдом!

Замёрз... Сижу спиной к духовке,
Как у блаженства на краю!
И книжку языком неловким
Читаю - первую мою;
И букву "фе" никак запомнить
Я не могу, чтобы заполнить
Слова. И лезут со страниц;
То фюрер, то фашист, то фриц...

От криков за стеной проснулся...
Там милиционер живёт -
Он пьяный только что вернулся
И: "Застрелю!" - жене орёт.
Я знаю - он не хулиган.
И всё же - у него наган...
Возьмёт и выстрелит сейчас!
А стены тонкие у нас.

Соцгород, помнишь: кочегарка
И сад ранеточный при ней
(Как будто мёртвому припарка -
Чем непонятней, тем верней!..)
Нас сторожиха проклинала,
Зато природа понимала -
И садик, не жалея сил,
Плодоносил, плодоносил...

Не пересчитаны подранки,
Ещё совсем не отлегло,
И в каждой праздничной гулянке
Победы чистое тепло.
И кто-нибудь вприсядку пляшет!
И кто-то каждый праздник плачет...
И взрослые навеселе -
Со знаком дружбы на челе...

Спасай славян, хмельная дрёма.
Рас-пра-тудыкин белый свет!..
На улице, на службе, дома
За всеми наблюдал портрет.
Его до смерти обожали,
Под руководством - побеждали,
Но стоило ему не стать -
Не перестали побеждать...

Те годы долго, как минута
Молчания, - идут, идут...
Те годы, дальние, кому-то
Небытия отсчёт ведут.
Те годы... кончилась война,
Но молоды еще сполна
Отец, и мама, и страна,
И сладки детства времена.

* * *
Учитель - и тополь под небом,
И рядом крапива, репей,
И очередь с ночи за хлебом,
И весточка дня - воробей.
И осень, когда мы упрямо,
Враз зазеленев букварём,
По первым слогам: "Ма-ма, ра-ма!" -
В начале познанья орём.
И друг наш, и друг наш, который
Сквозь беды, постигшие нас,
Проносит свой профиль картонный -
Не видит пустующий глаз...
Не тот, кто до кучи причислил
И в ученики записал,
А тот, кого, словом Учитель
Безжалостно сам я назвал!

* * *
Фили. Россия за спиною...
Фельдмаршал спорам не вредит.
Здоровый глаз, прикрыв рукою,
Он через пальцы не глядит.
Для всех его молчанье - бремя!
Но руку не спешит отнять...
И ветку не торопит время
Плоды зелёные ронять.

ШУТКИ ПРОГРЕССА
Защищаются жёны товарищей,
Всё становится наоборот:
Муж теперь наравне с генеральшей
По семейному чину идёт.

Раньше были милашки, красотки -
Им такое теперь недосуг...
Как мундир, надевают колготки
По утрам кандидатки наук!

И толкают прогресс... Шутки в сторону!
Юбки в сторону - новый почин!
Если так и пойдёт по-учёному,
Мужики не нужны им почти...

И стоим мы в обнимку с товарищем,
Хоть качаемся, всё же стоим,
Потрясённые этим позорищем,
Оскорблённые намертво им!

Перетерпим прогресса припадки,
Не до шуточек будет опять:
Захотят "поглупеть" кандидатки
И детей, как прабабки, рожать!..

"ЭМАНСИИАЦИЯ"
Встала жена, да не с правой ноги.
И расходилась в хозяйском пылу:
Скатерть одёрнет - графин вдре-без-ги!
Простынь одёрнет - мужик на полу!

Встанет мужик. И не спорит, не ноет.
Молча стекло за собой подметёт.
После - жену "на скаку остановит"...
Словом, "в горящую избу войдёт"...

* * *
Я ничего уж не могу сказать
Из-за окна зеленого вагона.
Немые руки по стеклу скользят.
А ты постой у краешка перрона...

И я на борт наваливаюсь сердцем,
Уже взволнованно работают винты.
Мой пароход освобождает кнехты.
А ты постой у краешка воды...

Сейчас полёт объявит стюардесса,
Обычно так красива и смела.
Как перед взлётом замирает сердце!
А ты постой у краешка крыла...

Вернуться на главную