| |
СЛОВО
В древности – до Рождества Христова –
Там, где время седины седей,
Там пророк не зря роняет Слово -
Для других, для будущих людей.
И у нас вначале стало Слово.
Только зимы здешние лютей.
В остальном – от Рождества Христова –
Всё, как у людей, как у людей.
Божий сын не обойдён рождением,
Матерью земной не обделён.
В каждом доме на тебя с терпением
Смотрят, как родня, Они – с икон.
И – от Рождества до Рождества –
Долетает Слово сквозь слова.
НОЧЛЕГ
Давно… Застал меня ночлег
Не в городе, в крестьянском доме.
Над шторками – луны ночник.
Хоромы на соломе.
Похрапыванье от забот
Дневных хозяина с хозяйкой.
Остыла печь, и ёшкин кот
Идёт походкой зябкой.
Шепнул мне ангел в чуткой мгле:
«Запомни, ты живёшь в Сибири
И нет счастливей на земле
Тебя в подлунном мире».
О РУССКОМ ТОПОРЕ
Защищали с ним Державу.
И ходили напролом.
Церкви рублены – во славу! –
Русским, метким топором.
Приходили крестоносцы
С новой верой заодно
В Чýдском озере тевтонцы
Топором пошли на дно…
В грозном веке жили-были,
Как написано пером,
Смуте головы рубили
Русским, верным топором.
Хоть не быстро, по Сибири
Продвигался стукаток.
Царским топором рубили
За острогом – городок.
Не обидно за Державу,
Если, не кичась рублём,
Терем рублен был на славу
Русским, ловким топором.
Или так, крестьянским сходом
Помочь поднимала дом –
Всей деревней, всем народом –
Русским, дружным топором.
Не отвагою кинжала
Дом не выстынет к утру, –
Если печь тепло держала
В благодарность топору.
Передых даёт Держава.
И уснув, но чутким сном,
Вот он, спрятав кончик жала,
Воздух держит над бревном.
***
Вискú вершин Сибири
Снега посеребрили.
Гора за горой встаёт,
Небо передаёт.
Чистое поле со склоном,
Словно в кафтане посконном,
Встречу ведут с поклоном.
Ястреб зыркнул с небосвода!
Зашевелилась природа:
Кто там нырнул
В норý-конуру?
В конуру-нóру
Суслик дал дёру.
И полетели громы и молнии
Встречных облаков…
Все они были намолены
От сотворенья веков.
ГАЙД-ПАРК
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня...
Что тревожишь ты меня?
Александр Пушкин
Я растянулся на траве
Под клёнами Гайд-парка.
Мысль выступает в голове
Без всякого порядка.
Как прежде в Царское Село,
Меня путями теми ж
Попутным ветром занесло
Из Кемерова в Кембридж.
Я и подумать бы не смог,
Работая на КЭМЗе,
Что утренний туман-дымок
Увижу сам на Темзе.
Что связан Лондонский Собор
Шахтёрскими путями
Через небесный коридор
С кузбасскими углями.
Так возлежал я на траве
Почтенного Гайд-парка,
Гуляли мысли в голове,
Как клёны, в два обхвата.
Шотландский, с дьявольским дымком,
Монах придумал виски.
Ну, чем не русский самогон,
Напиток монастырский?
Обычай древний одичал.
Как в ЗАГСе Таню с Ваней
Венчал влюблённых англичан
Кузнец над наковальней.
В Шотландии узнал я сам
На ихний саммит глядя,
Не только нам, не только нам –
Но англичанка гадит.
Так для моих кемеровчан
Под клёнами Гайд-парка
Мне одному про англичан
Налепетала Парка.
ЛУВР
"Так что вам лучше, –
Возопил изгой,
Восстал из праха он былиной, –
Свобода – с сумасшедшей головой
Или она же – с гильотиной!?"
Воздвигнул Лувр,
Чтоб набивать мошну,
Богиню дойною коровой –
Победу, потерявшую башку,
В Самофракийской Нике безголовой.
СЕНТ ЖЕНЕВЬЕВ ДЕ БУА
На этом кладбище престижном
Лежит Россия под Парижем.
Вернее русский уголок.
Французы знают в этом толк.
И там последняя ютится
Ивана Бунина страница.
Хоть тем везёт ему в отчизне –
Французы знают толк в туризме.
***
Мы всё время оправдываемся,
впадая в отчаяние,
Перед англичанами,
что – не англичане мы,
Перед французами,
что – не французы мы.
(Вы уж простите нас, эскузми,
Широк, мол, русский, но мы его сузим...)
За то, что Ушаков
побил когда-то Нельсона,
Мы расплатимся с Туманным Альбионом
рельсами;
А за то, что наделал Кутузов,
будучи одноглазым,
Мы расплатимся с французами
газом.
А то, что Сталин
оказался мудрее Черчилля –
Это, конечно же, недоразумение...
против человечества.
***
Здесь живем и ходим по простору,
Аки сам Христос ходил по морю.
Человеку не окинуть взглядом
Сей простор, где вечность с жизнью рядом.
Здесь на мерзлоту имеет виды,
Обрусев от нефти, Ледовитый.
Меньше прочих этот океан
Близок пролетариям всех стран.
Может быть, по русскому простору
Сам Христос по водам шёл к помору,
…Чтоб унял прыгучих малороссов
Мышцею и мыслью Ломоносов!
Кажется,
Жизнь дышит здесь на ладан.
Европейцу кажется.
И ладно.
***
Какое хрупкое занятие – думать.
Чтобы думать о человечестве,
Должен не мешать сосед.
Чтобы думать о страдающем человеке,
Должно не мешать человечество.
Бог создал человека и научил думать.
Потом Адам и Ева – только человечество.
ТВОЙ ДОМ
Когда закат нас тьмой оближет,
Как мать телёнка языком,
Во тьме ночной – дороже, ближе –
Звездой тебе засветит дом;
Когда лукавое отродье
Тебя ведет не по прямой,
Но словно лошадь без поводьев,
Ты всё-таки идёшь домой;
Когда за дальнею дорожной
Иль за небесною верстой
Ты вспоминаешь осторожно
Дом, не какой-нибудь, а твой;
К тебе он всюду тянет нити,
Не прерываются оне.
Он, словно ангел, твой хранитель –
И света крылья на стене.
Когда тебе по воле Божьей
Последний, тихий грянет гром,
Проводит в вечность из прихожей
Твоё создание – твой дом. |
***
Вот ничего я не хочу,
Не так мне всё, не эдак.
И ночь прижалася к плечу,
Наверно, вспомнил предок
Далекий – ближе до звезды.
Сопоставимо это.
Его с наличником резным
Не видит скорость света...
Но пешеходом во дворе
Лучами солнце топчется.
В какой бы ты не жил дыре,
В ней утреннее творчество.
***
Тех, кем не признавался,
Прощал – они не правы.
От счастья задыхался
В лучах ленивой – славы.
Прозрел. А что же дальше?
Без позолоты фальши?
И перевёл дыхание,
Трудясь в тени призвания.
ХРУСТАЛЬ
О, вещая моя печаль,
О, тихая моя свобода
И неживого небосвода
Всегда смеющийся хрусталь.
Осип Мандельштам
Промелькнул, улыбнулся, растаял хрусталь.
Вот и всё, что осталось от долгого снега.
От зимы он устал, от себя он устал.
Потянулась перевоплощения нега.
Это снова весна, снова творческий зуд
Разобрал на молекулы снег на ладони.
То, что было, забудь, то, что будет, забудь.
Что не знаешь, хрустальными струями – вспомни!
В них, как чёрные молнии плещет форель.
Словно по умолчанию в метеосводке,
Воздух помолодел, воздух офонарел,
В нём молекулы пляшут, как на сковородке!
Но салфет Вашей милости, горный хрусталь,
Если мёртвый сумеет чихнуть на лафете…
Затянула верста песню ради Христа
Под хрустальную рюмочку в нашем буфете.
***
Осенних дней не прикасалась
Ещё разумная печаль...
Но в недрах листьев собиралось
Железо, золото, хрусталь.
Но отцветали изумруды,
Поблёкла далей бирюза,
И реки, как края посуды,
Переполняли берега.
Так наполнялись дни тревоги,
Как кровью Господа Грааль...
И листья через стон исторгли –
Железо, золото, хрусталь.
ОПЕРАЦИЯ
На экране монитора
Сердце плещется моё.
Виртуального простора
Тесноватый окаём.
Вижу собственное сердце –
Тайну стольких тысяч лет, –
Как младенца! Как младенца,
Нарождённого на свет.
А меня ты видишь, сердце?
Глупый, жду его ответ,
Как младенец от младенца,
Народившийся на свет.
А меня ты слышишь, сердце?
Я твой плач и речь твоя, –
Словно дверца, словно дверца
На просторы бытия...
За окном гудят моторы,
Сотрясая потроха,
Словно дверца на просторы
Первородного греха.
***
Дети купаются в отпуск на Крите,
Внука оставив нам на попечение.
Тихо заплакали в мачтовом скрипе
Зори восходные, светы вечерние.
В ласковой Греции им, словно в детстве,
Сладко отщипывать хлеб впечатления,
Струны пощипывая советских
Песенок, не уходящих в забвение...
Дети отчалили, дети отчалили –
Внука оставили и опечалили.
Времени неодолимо течение.
Дети – восходные, внуки – вечерние.
ГОРИХВОСТКА
Горихвостка пёрышка закатного,
Весточка без адреса обратного.
Гнёздышко с яичками лазурными,
В них птенцы-близняшки неразумные.
Поселилась в папином скворечнике.
Он теперь далече. Все мы грешники.
Ты о чём толкуешь, горихвостка,
С горнего погоста горя горстка?
В руки не возьмётся, невесомое,
В воздухе словечко нарисовано.
Горихвостка пёрышка закатного,
Весточка без адреса обратного.
СТРОЧКА
Нет стройности её поступкам:
Рембрандт ван Рейн играет кубком.
Впорхнула строчка ненароком:
В ней Саския присела боком,
Судьбой присела на колени.
Впорхнула строчка о ван Рейне
Со шпагой, в шляпе, при усах.
Впорхнула строчка впопыхах!
И стройной сделалась опять
Беспечность – вечности под стать.
***
Памяти А. Бельмасова
Он подарил подруге
Колечко от кольчуги,
Крылечко от лачуги,
И песенку пичуги...
Пока его не стало,
Казалось, это мало.
Она прощала другу
Запойный бег по кругу
Без измененья курса
И до потери пульса...
Услуга за услугу
Не требует искусства.
Лачугино крылечко,
Конечно же, не вечно,
Железное колечко
Ржавеет недалечко,
И все нашли приют...
А песенку поют!
***
Забирает город в оборот,
Жмут его колеса и пружины,
Надоело тут тянуть резину...
Всю неделю тянет в огород.
Ах, как мало там других забот!
Помогать земле растить посадки,
И следить, как луч играет в прятки...
Ну, когда же выходной придёт?
Обо мне скучает куст малины.
Город снова в пробке что-то ждет...
Всю неделю тянет в огород,
Тянет, как на родину, с чужбины.
***
У лета в средине высокие травы,
Натянуты к звездам стволы.
Веселые люди поют над кострами
Красивые песни свои.
А женщина бродит одна по квартире,
Крест на крест укутавшись в шаль.
И знаете как в этот час в этом мире
Себя этой женщине жаль.
Ей все надоело - и книга, и кухня,
И гладить рукой телефон...
И женщина, словно забытая кукла
Из детских хороших времен.
Но ярко распишет осенние виды
Рябиновой кистью - балкон.
И грустный этюдик наш станет забытым,
Из летних хороших времен.
А то, что приснится нам в зимней берлоге,
Медведь нам расскажет потом,
Как женщина плавно кружится в прологе
Из времени вальса-бостон
В ОТПУСКЕ
Целый день жую травинку,
К вечеру - зеваю.
Стала жизнь опять вновинку,
Просто прозябаю.
Утром нежиться в постели
Полюбил забаву.
Тороплюсь я еле-еле.
Просто прозябаю.
Соловей заводит соло,
Сев на ветку с краю.
Потрясён искусством,
Словно
Зяблик прозябаю.
Если есть у вас сомнения
В слове прозябаю,
То звонить для выяснения
Далю и Донбаю. |
