Художественное слово всегда реагирует на происходящее со страной, с народом. Какова роль писателя в современном мiре? Об этом мы говорим с Василием Дворцовым — прозаиком, поэтом, публицистом, театральным художником, реставратором и иконописцем, автором романов «Аз буки ведал…», «Каиново колено», «Терра Обдория», повестей «Тогда, когда случится», «Кругом царила жизнь и радость», «Ангел Ангелина», рассказов, поэм, драм и других произведений самых разных жанров. — Василий Владимирович, в начале XXIвека много говорилось о том, что искусство зашло в тупик. Что ответите на это Вы, как человек, знающий, что такое церковное искусство, художественное и литературное творчество? — Зашло оно раньше, во второй половине века двадцатого, а в нашем просто тупо топчется, упёршись лбом в стенку. Но, понятно, мы с Вами говорим о мейнстримном токе творчества, о том, что был скультивирован — в официоз и диссидентство — идеологией, и даже не нашей советской, а общемировой идеологией то горячей, то холодной войны. В тупике искусство, отражающее материалистическое — хоть коммунистов, хоть капиталистов — мировоззрение. А вот как раз для тех, чьё творчество упорно столько лет отжималось на периферию, отрицалось и душилось, для художников, раскрывавших и раскрывающих не телесную, а духовную, истинную и вечную красоту мира, наступила весна. Вот мог ли я, пришедший работать в Церковь при Андропове, мечтать о своей персональной выставке «Русские святые» в центре Новосибирска? А случилось. И вряд ли, — если писать то, во что веришь, что исповедуешь, — в СССР вышла бы хоть одна моя книга. Со свидетельствами мистического опыта. Так что мы наблюдаем не остановку, а перемену русла нашего национального искусства. Ветхое упёрлось, а новое движется стремительно. Движется свободно — к вере, к Богу. Сколько шедевров создано именно в эти десятилетия! Скольких героев в живописи, литературе, философии Россия обрела! И обретёт. Да, конечно, материалистическое, вкупе с сатанинским, сопротивляется страшно. И финансами, и властными возможностями, и информационно тоже, но … «с нами Бог, кто же на ны?» - Вам часто приходится бывать в писательских командировках, Вы внимательно изучаете современное литературное творчество, поддерживаете молодых писателей, организуя и проводя всероссийские и региональные фестивали, конкурсы, семинары молодых. Какие можно отметить тенденции в русской литературе сегодня? — Революционная, катастрофически резкая смена идеологии откликнулась трещиной, разрывом, почти даже пропастью, разделившей нацию по возрастному принципу. Взаимонепонимание «отцов и детей» сегодня — самая кровоточащая тема. Для всех, в том числе, а, может, и в первую очередь, для нас, литераторов. Нужно всеми возможными способами, всеми силами возводить мосты, связывать, сшивать разошедшиеся поколения. Чем и занимаемся. Что за сваи, балки и нити? - Любовь к литературе. Ответственность таланта за народ, Отечество. Ведь литературный процесс — процесс национального самосознания, он — основа жизни и развития цивилизации. Позволите самоцитату? — «Через и в ходе литературного процесса нация себя видит, себя чувствует, осознаёт и — запоминает. Именно художественная литература является основой, истоком и первопричиной любой цивилизации. … художественная литература для цивилизации не только изначальность, она её постоянная животворящая сила, её наполненность и рост, её стержень и покрытие. Именно живой, ежедневно прибывающей литературой определяется роль нации в земной истории и действительности. За пределами литературы цивилизации нет. Ибо там нет ничего человеческого. Только звериное, стихийное, демоническое». Разрыв поколений в нашей сфере проявился не столько в ремесленническом упадке, сколько в духовном оскудении. Самое печальное в молодой литературе — поголовное, всеобщее, беспросветное мелкотемье. Мне, родившемуся в Томске, выросшему в сибирской деревне, почти тридцать лет прожившему в Новосибирске, можно говорить о провинциальности в искусстве, о периферийности — это, прежде всего, и есть мелкотемье. Именно поэтому сегодня в России так расцвела женская поэзия — на фоне робости и инфантильности мужской. Но нужно понимать — не судить, а жалеть ребят, ведь эта инфантильность — следствие их профессионального сиротства, литературной безотцовщины. В самых светлых головах искренне: «Пушкин, Блок и … вот я». Нет для них ни Васильева, ни Прокофьева, Смелякова, Тряпкина, Исаева, нет Рачкова,Кирюшина, Перминова… Проблема, требующая хирургического вмешательства. - Ваш дед, офицер-кавалерист, стал героем вашей поэмы «Правый мир». Это верно, что история может быть только личной? Возможен ли взгляд в будущее без оглядки в прошлое? — В этом году мне довелось видеть «Бессмертный полк» в Новосибирске. Такое счастье: видеть, как собираются семьи — тысячи, десятки тысяч семей, и идут через площадь дети, внуки, правнуки и праправнуки с портретами своих родных героев. Есть слёзы, которых не надо стыдиться. Да, история всегда лична. Ибо в этом её смысл, для этого она и нужна — для жизни в нас, жизни нами. Есть два представления о сути бытия: материалистическое, которому нас когда-то учили и упорно учат сегодня, — история как спираль, то есть, всё повторяемо, но каждый раз на новом уровне, это люциферианская вера в эволюцию, в прогресс; и религиозное — когда умудрённое сердцем сознание видит, как всё «возвращается на круги своя». История технического развития — не есть история человечества. Собственно человека. И потому первая Мировая, вторая, третья — навсегда Великая Отечественная. Для тех, кто жертвовал собой за тех, кого любил, кто умирал за то, что любил — для них не было никакого «нового уровня». Ни для них, ни для нас. И не должно быть для наших детей. Об этом и поэма: об обязательном возвращении на круги своя. - Василий Владимирович, на днях в Томске пройдёт премьера оперы по второй вашей поэме «Ермак». Но Вы и автор нескольких драматических пьес, повествующих как о той далёкой Гражданской войне — «Адмирал. Русская драма», «Харбинский дневник», так и о современной борьбе добра и зла — «Портрет», «Озеро снов», «Вами верю, надеюсь, люблю». Насколько сегодня востребовано драматическое искусство — и как художественный текст, и как сценическая постановка? — Очень больная тема. Разгром русского психологического театра в конце двадцатого века — театра, от Островского и через Станиславского шедшего неповторимо своим, национальным путём утверждения возможности христианина в расхристанном мире, — культурная трагедия мирового масштаба. Я в своё время описал, — найдите в инете «Отцы и дети лейтенанта Шмидта», — механизм этого разрушения. Так что сегодня российское театральное поле — это царство обезьян-бандерлогов, обессмыслено имитирующих людей посреди развалин, обломков, обрывков былого величия, уродливо эпатирующих от неумения творить образы. Потому тем, кто возьмётся за возрождение русского театра, придётся начинать с самого фундамента: нужно будет восстановить школьные и студенческие театры и возрождать профессию режиссёра, нужно будет возвращать амплуа и нужно… Оптимистично то, что пьесы всё равно пишутся. Молодые литераторы довольно активно пробуют себя в драматургии, и среди массы неумелостей встречаются несомненные удачи. Но, опять же, тут приходится говорить о разрыве поколений и литературном сиротстве — пока живы мастера, ребята, надо искать их и учиться. Искать и учиться. Чтобы самим не скатиться в бандерлоги. Стоит ли тратить свою жизнь на авось удачи-неудачи? Талант есть повод для ремесла, и профессионал от любителя отличается именно стабильностью результатов. - В одном из своих выступлений Вы сказали, что события на Донбассе послужили для Вас толчком для написания поэмы о Великой Отечественной войне. Что общего в этих войнах? — Страдание. Война — дело мужское, это, как ни жёстко звучит, действительно мужское дело. Когда встаёт необходимость, мужчина просто должен пойти на смерть ради своих родных и близких, ради всего дорогого. А вот война для женщин и детей… Один мой знакомый ребёнком сидел в подвале в Горловке во время бомбёжки её фашистами. Соседка-старуха толкала пятилетнего внука: «Васька, молись Богу!» — «Боженька, дай хлебушка!» — «Дурак! Молись, чоб бомба не попала»… И вот всё повторяется. Дети под бомбами… Сегодня у женщин Донбасса, у всех — молодых, пожилых — пробивающий иконный, совершенно богородичный взгляд. У них у всех в глазах стоит неизбывная боль за детей — за крохотных ли, за сорокалетних, без разницы, это боль матерей, молодых и пожилых. Материнская боль Богородицы. — Поэт всегда в какой-то мере пророк. Мы понимаем, что мiръ сегодня стоит на грани глобальной войны. Следуя своему поэтическому восприятию, Вы утверждаете, что война эта будет, и локально уже идёт, не за материальные ценности, а за мировоззрение. Каким будет мiръ после войны, и какой будет Россия в этом мiре? — Нам выпало жить не просто во время социально-политико-экономических перемен, с разрушениями государств и очередным переделом «сфер влияния», то есть, природных и людских ресурсов. Нам дано видеть, как кончается почти пятисотлетняя эпоха материализма. И возвращается, воскресает мiръ религиозного самосознания. Статистика не нужна, мы все чувствуем, как стремительно идёт поляризация общества через нарастающую несправедливость, как всё яснее, очевиднее расходятся в противостоянии Добро и зло. Это конец эпохи меркантильности и предвестие начала нового века для всего человечества. Глобальное столкновение, младенцу понятно, уже неизбежно, несправедливости и зла накопилось столько, что без жертвы их с Земли не смоешь, этого ни один, самый великий герой не сможет, без большой народной жертвы мiръ не очистится. Но и понятно – это лишь наши пустозвонные рассуждения, лёгкие фразочки, ведь пока не наши дочери и внуки глохнут под бомбами, не наши сыновья и зятья истлевают в неизвестных братских могилах. И пока это не мы посреди разгула тифа и голода, пожаров и мародёрств, пыток и насилия… На всё воля Божья. И Его милость. Ведь одно мы знаем точно: Россия изначально была сотворена как оплот земного Православия, в этом её смысл, для другого она Земле не нужна, другой её в этом мiре просто не будет. Когда мы говорим «Русский мiръ», мы же подразумеваем не господство этнического или государственного русского, а сферу Евангельского сияния, Христовой заповеди любви… Мы же не империя только, мы выше, «Русский мiръ» — это цивилизация будущего мира, цивилизация истины, грядущая на смену эпохи безбожного практицизма. - Каким будет писатель в новом русском мiре? Почему нам необходимо евангельское Преображение, почему так важно «взять» свою веру? — А, вообще, что такое «писатель»? По старинке — «сочинитель»? Вы тут в пророки поэтов возвеличили, а в конце советских времён и сами сочинители искренне верили, что они смена Церкви в деле нравственного спасения нации. Господи помилуй, хорошо, что грехи не отпускали и литургий не служили. Нет, писатель вовсе не пророк, не оракул, а свидетель своему времени. Честный, но не безучастный, не сторонний, и потому, увы или не-увы, пристрастный. Вот если он совершенно точно прочувствовал, осмыслил и описал некую пережитую им и народом, страной и миром ситуацию, а она обязательно будет переживаться в следующих поколениях, потому как всё повторимо, то отсюда и возникают мысли о «пророчествах». Каким вижу будущего писателя? Точнее — писателя будущего… Всё тем же исполнителем Девятой заповеди: «Не лжесвидетельствуй!». Человеческая жизнь, в отличии от животной, — акт религиозный, и культура — продолжение культа. Так что искусство — всегда проповедь вероисповедания, ведь истинный художник не может быть нерелигиозен. Творчески одарённая личность остро и постоянно чувствует пределы материального мира и реально ощущает беспредельность иного, откуда «входят» темы и образы и идеи. В православии истинным, единственно настоящим творчеством является преображение человека; его обожение, восстановление в образе и подобии Божием, изначальном от сотворения. То есть, восстановление в образе — через облечённость во Христа, и в подобии — через стяжание Святого Духа. Творчество же художественное только описывает, фиксирует эту преображаемость языком того или иного вида искусства. Отсюда эта вечная нацеленность художественного творчества к достижению идеальной красоты, той, что «спасёт мiръ», ведь у святых отцов красота — непременно первое определение Бога, первое Его познаваемое людьми свойство: «Иисусе, красото пресветлая», «Господь воцарится — в лепоту облечется». Буквально во всех описаниях созерцания ими Горнего на первом месте всегда ставится «красота», и потом только — «добро», «мир», «радость». В грядущей эпохе религиозного сознания русский писатель будет счастлив: меж ним и абсолютно всеми читателями не останется преград в понимании и толковании ключевых человеческих побуждений, желаний, устремлений и склонностей, и литература, освободившись от философствующей дидактики и политизированной ангажированности, сможет погружаться в новые глубины человековедения, свидетельствуя и описывая всё более тонкие движения души на её пути обожения. Новая русская литература будет литературой полного преображения личности, литературой, неослепше глядящей на покрывающий мiръ свет Фавора. |
||