ДАР И ВЕРА
о книге стихов Валентины Ефимовской «Золотой запас»

Современная литература богата поэтами, как, впрочем, и прозаиками. Вероятно, никогда за всю историю письменной культуры в стране не издавалось столько поэзии и прозы, особенно если учесть сетевую литературу, так называемую «сетературу», где каждый пишет, что хочет, неограниченным тиражом, без всякой оглядки на совесть и цензуру. С другой стороны, именно эта многочисленность («мозаичность») современную литературу и убивает: писателей всё больше, а читателей всё меньше. Эпоха постмодерна принимает за литературу всё, что написано буквами, и за качество уже никто не ручается. Главное, чтобы на тебя обратили внимание — любыми средствами...

Творчество Валентины Ефимовской принадлежит к совершенно другому роду поэзии. Её средства традиционны и вместе с тем глубоко личны и потому близки читателю, воспитанному на русской классике. Будучи профессиональным поэтом, она верна себе как художник и как человек, не подверстывает своё призвание под диктат очередной «элитарной» моды. А смыслы её поэзии вечны, как сама жизнь. Через всю книгу «Золотой запас» проходят темы дара и веры — христианской веры и дара кровной принадлежности к наследуемому Отечеству. Если творчество Валентины Ефимовской можно назвать женской поэзией, то в высоком смысле этого слова — как говорится, женщина сердцем видит. В предлагаемой книге читатель найдёт и любовную лирику, и признание в собственных бедах, и осмысление любимых произведений искусства.

Но главное, что в ней есть — это живое чувство любви к русскому миру, покоящемуся в руке Бога. И автор — женщина и поэтесса — в своем поэтическом поле смело сражается за этот мир, проходящий ныне через очередное метаисторическое испытание. «Царю тому на верность присягну, кто возвратит России Севастополь!» — чеканно заявляет она в начале книги, и за этим стоит не только севастопольское детство (отец — военный моряк), но и вся благородная родословная Валентины Ефимовской, восходящая к графскому роду Шереметевых и старинному роду Станкевичей. Самой своей книгой она продолжает служить России, как служили её предки, независимо от того, «какая власть нынче на дворе».

Когда печально вспоминала мать, Как зверски хамы храмы разоряли, Казалось мне — за «белых» воевать Пошла бы я сумняшеся едва ли.

Когда по Пискарёвскому хожу
И слышу эхо собственного шага,
В мечтах я в Красной армии служу
И с ней иду упорно до Рейхстага.

Дробится сердце, как в листве заря,
Лишь целому ему бороть стихии,
Постигшему, что служат не царям,
А Божией избраннице — России.

В этом концептуальном стихотворении — идейная суть поэзии Валентины Ефимовской. Всякая человеческая власть и отдельный грешный человек — несовершенны. Автор хорошо понимает это («Всё меньше сил, и вера не крепка...»), но верующий человек тем и отличается от неверующего, что стремление к Высшему живет в его сердце вопреки личной ограниченности и слабости. Именно поэтому последний суд — о человеке с его падениями, и о власти с её жестокостями, и вообще о России с её неизбывными внутренними противоречиями — принадлежит только Самому Богу, видящему целое («Лишь целому ему бороть стихии...»). Именно к этому Целому устремлена душа поэзии Валентины Ефимовской. Своим творчеством она заслужила право так сказать о себе:

Дорога моя русская кровь,
Как завещанное колечко.
Предков жертвенная любовь
Запечатана в ней навечно.

Глубока моя русская кровь,
Как наследных печалей речка,
Что течёт в берегах веков
В дальний мир сквозь моё сердечко.

Завершается книга поэмой «Отче», где стихи Валентины Ефимовской уже непосредственно становятся символом веры и молитвой к Отцу Небесному. Я думаю, это уникальный случай в нашей поэзии. Искренне советую читателю прочесть книгу «Золотой запас» от начала до конца.

Доктор философских наук, профессор Александр КАЗИН

Валентина ЕФИМОВСКАЯ

ОПОЛЧЕНИЕ
В войне извечной, мировой
я — ополченец, рядовой,
один из множества солдат.
Нет, мне не нужен автомат.
Вооружусь, идя на бой,
своей бессмертною душой.
Дано мне только в ней нести
стон покаянного «Прости»
и радость неземных небес.
Щитом нательный станет крест.
У кромки вражьего огня
обгонят слабую меня
те, кто смиренней, кто честней,
кто в вере крепок так своей,
что в пламени неповредим...
Сим Ополченьем — победим!

НАША ИДЕЯ
      Как бы нам петь Божьи песни и растить
      на наших полях Божьи цветы...
                      Иван Ильин

От мысли неуёмной холодею:
увижу ли при жизни, наконец —
сияет всенародная идея,
как Царский над Россиею венец,
где ярче и дороже всех алмазов —
любовь к Отчизне на века веков,
а вместо изумрудов и топазов —
простая мудрость русских мужиков:
достойным братом будь единоверцу,
а иноверца зря не обижай,
врагам — огонь оружия и сердца,
но первым не стреляй, не угрожай.
Родного не кляни чужим в угоду,
а гостю — добрый с солью каравай,
но созерцанья тихого свободу
ни за какой посул не отдавай. Не
предавайся мании величья, но и
смиренья знай пределы ты,
укореняй духовные обычаи
да Божьи на полях расти цветы.

* * *
         ...имя твое неизвестно —
          подвиг твой бессмертен...

С полей боевых Подмосковья
тот прах безымянный был взят,
пропитанный праведной кровью
Отчизну спасавших солдат.
Останки украинцев, русских,
грузин, белорусов слились
в одном солнцедышащем сгустке,
сгустившем до бренности жизнь.
Но Вечен Огонь — над ними —
которые вместе лежат,
приняв Богом данное имя —
одно — Неизвестный солдат.

6-я РОТА
На снимках красивые юные лица
погибших в бою за Россию солдат.
Имен их не помнит родная столица,
лишь в Китеже-граде о павших скорбят.
Ту скорбь просветляет извечная радость:
ведь подвиг свершился за други, за нас,
и сила уменьшилась алчного ада.
Златой духа русского вырос запас!

СМЕРТНИКИ
В душе моей плещется горе,
Мне снится и снится война.
Морпехи выходят из моря:
Шеренга ровна и черна.

Бушлаты ветрами продуты,
Накатывается «Ура-а-а-а!»
Возмездья волной на редуты,
На вражий бруствера.

Долой бескозырки, фуражки,
Надежней железной брони
В бою защищают тельняшки,
Да Бог милосердно хранит.

Спасительна Божия милость
И к тем, кто остался в живых,
И к тем, кто не спас головы,
Но Вечность кому покорилась.

ПРУЖИНА
Задумаюсь, — мороз идёт по коже:
взят Киев, Ревель, Севастополь тоже,
испытана терактами Москва
и на Сибирь заявлены права...
Податливо сжимается Россия
всей алчной мощью вражьего массива. Но,
как пружина, коли распрямится, стремясь
в просторы прежние вместиться, то не
сдержать её врагам тогда,
что насучили воевать всегда, а
мы их неизменно отучали, когда
нам бонапарты докучали...
Так поумерьте вашей псовой прыти:
сильней сожмёте — дальше отлетите!

НЕБЕСНЫЙ ЧАСОВОЙ
Мой город Ангелом храним:
он распростер златые крылья
над ним, как над птенцом святым,
и с Петропавловского шпиля
объемлет взором небеса,
рек беспокойные муары
и окоёмные леса,
где были некогда радары,
где рукотворный «Сатана»
стоял за русские иконы, —
крепила славная страна
кольцовоздушной обороны!..
Теперь в разграбленных лесах
руины крепости той прежней.
Но Ангел, стоя на часах,
оберегает луч надежды...

* * *
Когда печально вспоминала мать,
Как зверски хамы храмы разоряли,
Казалось мне — за «белых» воевать
Пошла бы я сумняшеся едва ли.
Когда по Пискарёвскому хожу
И слышу эхо собственного шага,
В мечтах я в Красной армии служу
И с ней иду упорно до Рейхстага.
Дробится сердце, как в листве заря.
Лишь целому ему бороть стихии,
Постигшему, что служат не царям,
А Божией избраннице — России.

ПОДВИГ
Зловещи кавказские кряжи,
где мы за Россию стоим,
костьми за Отечество ляжем...
Но подвиг бывает иным,
и может годами он длиться
для тех, кто стяжал благодать
с молитвой Иисусовой слиться,
постами духовно взрастать.
Он может судьбой измеряться,
когда по ступеням цифир
учёный дерзает подняться
туда, где рождался наш мир,
а может продлиться мгновенья,
когда у подножья зари
художник, горя вдохновеньем,
мир в образах новых творит...

ВОСПОМИНАНИЕ
Вспоминаю я то и дело
о советской жизни своей, —
там любовь имена имела:
Мама, Родина и хоккей...
И любовью сердечной этой
до поры я была сильна,
хоть «холодная» шла война...

Проиграли мы, мамы нету,
и моя — не моя страна,
коль в угоду чужому миру
предает кровь своих знамён...
Я учусь не творить кумиров
и любви не давать имён,
кроме лишь одного, что всуе
поминать у нас не в чести:
сердцем Господа попрошу я
Русь-Россию мою спасти
от врагов её чужебесных
долговечным путём небесным.

* * *
Птицы знают, скоро ль будет дождь,
Звери чуют приближенье стужи.
Верю я, что ты ко мне придёшь...
Возвращайся, ты мне очень нужен!
Приоткрою на крылечко дверь:
У порога листья круговертью!
Вспомни вешний ветер и поверь,
Что любовь — родная дочь бессмертью...

Куда она, зачем летит —
Гусей вечерних стая? —
К заре закатной впереди,
От ночи улетая.
Казалось, взор мой ей торил
На свет небес дорогу.
Летели птицы меж светил
Смиренно, словно к Богу...

ОСЕННИЙ ПОЛИПТИХ
I
Клёнушек златой мой, сколько ж света
Ты в листве своей скопил за лето!
Солнечна теперь твоя одежда,
Как моя озябшая надежда
На тепло, что будем помнить мы
В окруженье сумрачной зимы...

II
Отрывисты, пламенны, колки
Удары осеннего ветра,
И листья летят, как осколки
Разбитого вдребезги лета!

III
Обливаясь дождём, как слезами,
Вновь к успенью готовится лес.
Пред взыскующим взором небес
Светел он, словно пред образами.

IV
Без листьев мне кажутся ниже,
Покорней сады и леса.
В предзимье становятся ближе,
Роднее земле небеса.
Небесная снежная вата,
Слетая светло с высоты,
Как в мягкие, тёплые латы
Ветвей заключает персты.

ЗНОЙНОЕ ЛЕТО
О, снежных глыб нетающие груды:
Зимы осколки, прочные на вид...
Ждёшь лета, как естественного чуда,
Ждёшь солнца, как единственной любви.
Весны блаженны первые приметы:
Дыхание пьянящего тепла,
Пучки-букеты солнечного света
И облаков цветастые крыла.
Но воздух всё душнее, гуще зори,
И всё тревожней птичьи голоса,
И беспощадно насылают вскоре
Жару, как медных змиев, небеса.
О, где вы, родниковые рассветы,
Питающие вдохновеньем кровь!
Постыла северянке знойность лета,
Как страстная ревнивая любовь.

МАТРЕШКА
Матрёшка — русская игрушка,
На диво миру хороша.
Она, простушка-веселушка,
Сложна, как русская душа.
В своём наряде ярком, алом,
В цветах посадского платка
Как будто бесконечность в малом
Объёмом дробным велика...
Её задумал древний мастер
Подобной лествице, — она
В иерархическом согласье
К единому устремлена.
Вот так и звёзды во Вселенной
Разумно соподчинены,
И мы так душами смиренно
Стать частью Целого должны.

ОДИНОКИЙ СТАРИК
Молю вас — не вспугните тишину.
Прислушайтесь — вороны густо грают
в глухих краях, где нынче, как в войну,
деревни русские смиренно вымирают.
В окошках изб пронзительно темно,
не стукнет дверь, не заскулит крылечко.
Тут — «Карнаухово» покоится давно,
а там — почившая деревня «Речка».
Но, кажется, одна еще жива:
стук топора летит из «Малых Светиц», -
дед запасает на зиму дрова.
Немного надобно ему дровишек этих,
а он всё колет, словно топором
готовит всей деревне отопленье.
По древу сталь стучит, как метроном,
как сердца одинокого биенье.
И неизбывно стынет ясный день
в судьбе блокадной русских деревень.

ВЕСЕННЯЯ МОЗАИКА
На полотне небесного пространства
Сияют вместе Солнце и Луна,
Как будто ювелиром Ренессанса
Картина к царской свадьбе создана.
Светло друг с другом связаны планеты
Нервущимися нитями лучей,
И, как младенец, млечным этим светом
Питается проснувшийся ручей,
Он звёзды звонко, как свои игрушки,
Уносит в прояснившуюся даль.
А на опушке юная пастушка
И пастушок играют пастораль.

 

ОТЧЕ
поэтическое приношение

I
     ОТЧЕ НАШ
           Мф. 6:9
Слова созвучны: «боль», «судьба», «любой»,
«спасибо», «богатырь», «богатство»,
«работа», «бой», «божественность»,
«любовь»... Чем так сильно слов этих русских
братство или, вернее, этот древний род?
В нём общий слог сознательно, упорно,
как ДНК, словам передаёт
из века в век одно значенье корня:
Бог — Бо — О — безначальный, наконец,
звук-атом Существительного тока:
в благословенном имени О-тец
«О» — будто бы Божественное Око.

II
    ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ
                  Мф. 6:10
Любовью вскормленное племя
Чтит имя доброго отца.
А кто мне ты, схвативший время
железной хваткою жнеца?
Да, свыше данной царской властью
воздвиг ты града «строгий вид»,
но вёл народ великий к счастью,
порой, топя его в крови...
Засеял царственный строитель
камнями и костями мель, —
взрастил, как истовый родитель,
то ль цитадель, то ль «колыбель».
Святой простор её паренья
извечной жертвой осиян.
И сам ты предпочёл служенье
беспечной жизни, капитан,
и церкви крест, и мачту бота
взвел выше своего дворца.
И мне, и городу, и флоту
Петра считать бы за отца,
да неизбывна укоризна:
сей неуёмный бомбардир
присвоил Патриарши ризы —
мал государев стал мундир.
Хотел добавить трону света,
а осветил дорогу в ад...
Осталось русскому поэту
с «мечом уст» встать у Царских врат, —
так и положено за веру
стоять в стране богатырей...
Поэт не ограничил меру
служения Царю Царей.
Знал, не помогут ни окопы
вокруг Святой Руси, ни рать,
ни око, зрящее в европы,
Петру Царь-батюшкою стать.
Избывна жизнь, но вечно имя
того, кто волю Божью в дар,
как постриг, на всю жизнь приинял
в священном званье Го-су-дарь,
посеяв зернами благими
молитвы Сирина слова!
Не царь, а царь поэтов ими
труд покаянья воспевал,
божественною силой слова
учил он правду говорить,
хвалу пел городу Петрову,
посмев его творца учить.
Царя и русского поэта
свела духовная дуэль...
Меж полюсами тьмы и света
неугомонна «колыбель»
любой судьбы: глубины, мели...
Жизнь, — в вечность движущийся чёлн,
и для него не ослабели
валы страстей и невских волн.

III
     НА ЗЕМЛИ, КАК НА НЕБЕСЕ
                   Мф. 6:10
1
Священны слёзы о героях, — их,
русских, как на небе звёзд. По-
невски вьюга в Альпах воет, на
высоте родней мороз.
По небу, прямо через горы,
сквозь облака, туда, вперёд,
к победе! — совершил Суворов
его прославивший поход.
Зияла рядом с ним пучина,
и все ж он доказал глупцам,
что промыслительна для сына
любовь небесного Отца;
то, что казалось не под силу,
смог с Богом одолеть отряд...
Чего же только за Россию
её герои не творят! —
Парят над кручами орлами,
штурмуют грудью Измаил
и над врагом Победы Знамя
вздымают из последних сил.
Но сила новая дается
в бою, как будто Кто помог!
Сердечным просьбам полководца
не отказал ни разу Бог.
Суворов всей душой молился
в седле, во храме, молча, вслух,
и по молитвам становился
прочнее русский ратный дух.
За Родину солдаты в дело
шли — грудь вперед, чеканя шаг.
Выигрывает бой не тело —
неустрашимая душа.
Любим солдатами-сынами,
отец-князь битв не проиграл.
Кто переможет нас, коль с нами
Бог — безначальный Генерал!
Его неизреченной волей
науку побеждать постиг,
смирясь со смертью, кровью, болью,
Суворов — наш Архистратиг.
Ему — свет Вечной славы, павшим —
в краю родимом благовест.
Погибших, но не проигравших
в России, — как на небе звезд.

2
Не всякий путь тернистый и кровавый,
не всякий путь — несение креста.
Путь Истины, дорога Вечной Славы
проторены страданием Христа,
Его Сыновней жертвенной любовью
сквозь смерть, что Он попрал и покорил.
Полями и холмами Подмосковья
Спаситель наш при жизни не ходил,
но словно бы за Ним, в оскал заката,
туда, где бьет фашистский пулемёт,
швырнув свою последнюю гранату,
солдат-мальчишка, зубы сжав, ползёт.
За своего отца он, за Россию,
за други вражий ДОТ собой накрыл...
Случайна ль в парне жертвенная сила,
от рода ли в себе её хранил
тот эстафетный ген — от века к веку
причастный тайным свойствам Божества,
дарующим спасенье человеку,
чьё бренно тело, но душа жива
и вечно с Господом своим живёт.
Солдат, огнём распятый, лёг на ДОТ.

IV
     ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ
                   Мф. 6:11
Черноморскою пахнет волною
захлестнувший былого сполох:
вижу маму свою молодою
в белом платьице в чёрный горох.
С ней я в детстве стою у причала:
многолюдно на Графской с утра —
с океанских широт величаво
возвратились домой крейсера.
Помню вкус горьковатого ветра
и отца офицерский мундир...
Бесконечное облако света
мне мешает войти в тонкий мир.
Прорываясь слепящей пучиной,
Память плачет и светится вновь
верой в то, что с телесной кончиной
на погост не уходит любовь, —
бытие обретает иное,
выходя за предел бытия,
где отцову любовь знали трое —
моя мама, Отчизна и я.
Свет небесный любовь имела,
Солнцем в сердце отцовом зрела,
прорастало оно лучами
от крещенья в Никольском храме,
с песней нянюшкиной простою
и с ребячьей морскою мечтою,
с самодельною первой лодкой
и с последней блокадной сводкой;
и в Подготских* казармах хладных,
и в шеренгах литых парадных,
с терпеливой пустой утробой
под тяжелой курсантской робой;
службой-верой на море Чёрном
и за кафедрою учёной
изнуряющею заботой
о наследниках чести флота;
и примером — коль дал присягу,
так военно-морскому флагу
и Отчизне честно служить,
чтоб до капли живот положить...
И до капли иссякли силы.
Вечен сердца любого свет,
если он — от любви к России,
если ближний им обогрет.
Сгусток памяти монолитен,
если тяжко, уткнусь без слёз,
словно в детстве, в отцовский китель,
в свет его якорей и звёзд...
* Подготовительное училище (1944) на базе Высшего
1-го Балтийского военно-морского училища.

V
     ОСТАВИ НАМ ДОЛГИ НАША
                      Мф. 6:12
1
Золотыми монетками чудно
в небе, в водах сияют звёзды:
богомольный богач как будто
всё своё состояние роздал,
понадеявшись, что умножит
красоту мира жертва эта,
что в юдоли земной, быть может,
станет чуточку больше света.
Покачнулась звезда Полярная,
отразившись в моих глазах.
Небо — матрицей сингулярною:
всё в пульсирующих звездах.
Память словно прожектор мечется,
зрит в глубины небес лучом:
там, в ковше у Большой Медведицы,
Невский видится Пятачок
потускневшей монеткой медною.
Предпочту, не ведя расчет,
всем сокровищам — это, дедово, —
измождённый земли клочок.
Побережье омыто бережно
ледяною невской волной,
не алмазы, не злато-серебро, —
здесь священный вечный покой.
Боль мерцает звездой бессмертною,
беспокойно кружит сизарь,
здесь великой людскою жертвою
превратилась земля в алтарь.
В ней солдат, ополченцев, горе-то,
не отпетые кости лежат.
Кровью павших, за братьев пролитой,
причащался здесь Ленинград...
Свет-земелюшка ленинградская
спасена ведь и для меня.
Над Невою могила братская, в
ней как будто моя родня.
Пресвятая Божия Матушка,
сколько ж тут вознеслось сердец!
Каждый здесь погибший солдатушка
через подвиг свой — мне отец.
Сердце щедро биения тратит,
кровь в нём — времени противоток.
Каждый жизнь отдавший солдатик
мне как будто родной сынок.

2
Сыночек мой белоголовый,
ты был так улыбчив, так мал, —
смышлёный, ты первое слово,
как выдохнув, — «папа» — сказал.
Казалось, не кончится мигу
слияния ваших сердец.
Как богопротивный расстрига,
отец предал имя «отец»...
Не плакал малыш мой, молился,
твердил в девять с четвертью лет,
что он без отца появился
на этот безжалостный свет.
Вошла в роль отца я посильно
и матерью доброй была.
Неймут сколько ж деток в России
семейного вовсе тепла.
Пока о трагедиях спорят,
в острогах гниют сыновья,
спиваются матери с горя, —
отцы виноваты, мужья!
Отец, коль сынок твой заплачет, —
его обними и поймёшь:
становишься тем ты богаче,
чем больше другим отдаёшь.
Коль вечного счастья хотите,
блаженных и радостных дней,
прощайте, спасайте, учите,
любите своих сыновей!

VI
     НЕ ВВЕДИ НАС ВО ИСКУШЕНИЕ
                      Мф. 6:13
1
Сын блудный вернулся! С любовью
встречает отец его, нежно
слепой он к обноскам сыновьим
припал, словно к царским одеждам.
Не видит он, выплакав зренье
за годы тревожной разлуки,
у сына кровавых коленей,
но чуют смирение руки.
Нет в старце ни злобы, ни мщенья,
лишь мудрость по сути простая:
покаявшемуся — прощенье,
о прошлом не поминая.
Он кроткую муку сыновью
под неодобрение люда,
болезный, врачует любовью,
добром, милосердьем, покуда
незрячими видит очами,
что сын его нищий, убогий,
греховным путем сбивший ноги,
стоит, как прозревший, в начале
Христом проторенной дороги.

2
Вдоль дороги пыльные цветы,
дождь едва ли делает их чище,
вдоль дороги строгой красоты
и любви немереной не ищут.
Для чего здесь девушка стоит,
горестная, как больная птичка?
Хват пред ней машину тормозит,
называет дочкой по привычке,
от растленья юных не устав,
покупатель плотского экстаза.
В Ям-Ижоре гиблые места
со времён радищевского сказа.
Смерть неистощимо весела,
хоть убитых здесь как будто нету, —
но в порочных девичьих телах
гибнут зёрна будущего света!
Погубитель их и тот самец,
соучастник убиенья многих...
Не достоин имени отец
адовых забав защитник строгий.
У дороги правила просты —
соблюдай предписанные знаки,
у дороги чахлые цветы,
сбитые машинами собаки.
Но один есть у неё закон, —
сквозь какую бы ни пролегала яму,
как бы ни мело со всех сторон, —
страждущих она приводит к храму.

VII
      ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЕ
                       Мф. 6:13
1
       ...сквозь видимый смех...
       и невидимые слёзы...
                     Н. В. Гоголь

До Оптиной дольше дорога,
трудней, чем в Иерусалим, —
душой своей чувствовал Гоголь...
Хотелось и мне вслед за ним.
Но путь застят сумраки бездны,
погостно вороны галдят,
до срока истлело железо крестов и
обительских врат. Прорвусь сердцем
к прежней России я, помощи Божьей
дивясь,
надеясь, что всё еще в силе
та — русской любви ипостась,
когда в устремленье великом,
летя за спасеньем к Творцу,
душа вдруг с заплаканным ликом
срывается к схимо-отцу.
Затем, чтоб принять наказанье
по зоркому слову его?
Духовного ль хлеба алканье со
здешних святых берегов влекут
дух художника в пустынь,
парящую, как в небесах?
И письменно здесь, и изустно
чтят память о чудных слезах,
живых, но невидимых миру, —
не тех, что текут по лицу,
не тех, что от смеха-сатиры,
но тех, что лишь старцу-отцу
по силам любовно, утешно
ладонью и сердцем вместить.
Слезами за люд многогрешный
поэт мог ли души спасти?
Монаха усердно моленье.
Духовного сына глава
повинна: смиренье, прозренье
в его оживают глазах.
Гордыня уходит куда-то,
ты в силах теперь, возлюбя
чужого, как кровного брата,
узнать средь презренных — себя.
Не дай осужденью, злословью
Сжечь сердце — отечество рифм.
Не болью, не страхом — любовью
Христос нам спасенье творит.

2
         отцу Алексию Коровину
Осенний полдень. Оредеж вздыхает.
Взъерошенных семейка голубей
над церковью Казанской пролетает...
Священник умер, светел во гробе.
Чернеют больно на руках бескровных
следы от капельниц вдоль опустевших вен.
Во храме собралось детей духовных
его — не счесть: отцу ведь нет замен,
который духом потрудился много,
сумел с любовью всем нам преподать,
что бытие, посеянное Богом,
должно к Нему единственно взрастать.
Что тело?!. Гроб спускают осторожно.
Земля, как пух, ни влаги, ни камней.
Твоя душа отныне в Царстве Божьем...
Мой отче, помолись там обо мне!

VIII
     ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ
                      Мф. 6:9
Отверзаю уста во славу
милосердия Твоего, —
ни единому гласу, слову
невозможно воспеть его
в полноте, заключённой в Бозе.
И, смывая грехов быльё,
на Твои пречистыя нозе сердце
слёзы незримо льёт. Пред
Тобой я честнее ночью, звуки,
светы все погасив... Строгий,
пристальноокии Отче, стыдно
мне о себе просить.
В страхе Божьем молитвы глухи,
чту Иисусову, чуть дыша.
Я — как слабый зародыш в Духе,
пуповине подобна душа.
Из «ничто» прорастает в «нечто»
в небе тонкий лунный серпец.
Помоги мне родиться в Вечность,
Всепрощающий мой Отец!


Комментариев:

Вернуться на главную