Горько слышать, как  кликушествуют пропагандисты недоброжелательного отношения якобы всего мира к России. Наши отечественные, посещающие многие ток-шоу русофобы любят поговорить на тему, что нас во все века все не любили и поныне не любят, они сознательно искажают историческую правду, пытаясь поколебать патриотические бастионы. Хочется возразить и защитить Россию от этой огульной лжи, поспорить с недругами, хотя бы таким историческим примером.
 
Многие иностранцы — итальянцы и шведы, немцы и англичане, французы и другие европейцы — писали о России. Темы России касались классики мировой литературы, политики, короли, как, например, Шекспир, Рабле, Сервантес, кардинал Ришелье, английская королева Елизавета I, испанский король Филипп II. О России писали дипломаты и военные, художники и врачи, разведчики и купцы, писали по-разному: с восхищением и с зависть, с ненавистью и с восторгом. В ХV веке в литературе европейских стран даже сложился особый художественный жанр, являющийся сочинениями о России иностранцев, побывавших в России, названный «Россика». Палитра мнений свидетельствует о сложности, неоднозначности представлений о великой многонациональной стране. Но когда появился Санкт-Петербург, названный самым «нерусским» из всех русских городов, спроектированный иностранными архитекторами и «вмещённый» в самый что ни на есть русский болотистый ландшафт руками русских рабочих, мнения всех иностранцев слились в единогласном хоре восхищения. «...невозможно без восторга созерцать этот город, возникший из моря по приказу человека и живущий в постоянной борьбе со льдами и водой... даже тот, кто не восхищается им, его боится — а от страха недалеко до уважения», — писал о Петербурге один из наиболее ярых критиков России маркиз де Кюстин  Красотой Петербурга восторгаются, хоть раз увидевшие его пытаются понять тайну этой великой красоты. Из всех иностранцев, которые когда-либо писали о Петербурге, к разгадке этой тайны ближе многих, думается, подошёл Яков Васильевич Виллие 2-ой в своих письмах из Санкт-Петербурга, которые имеют не только политическое, культурное, но и литературное значение.

Мало кто сегодня знает о Якове Васильевиче Виллие 1-ом, тем более о 2-ом. Но думаю, в каждом русском сердце прибудет национальной гордости от знакомства с письмами, дневниками, воспоминаниями Якова Виллие 2-ого, в которых он очень честно, искренне пишет обо всём, что ему посчастливилось увидеть и узнать в русской столице.

«Пока я ещё не знаю, смогу ли полюбить эту страну. С момента приезда сюда я так волнуюсь, что голова идёт кругом, и должен сказать, что мне стоит больших усилий сосредоточиться, как я делаю это сейчас, когда пишу вам. Петербург действительно очень красивый город; здания просто великолепны, а люди, насколько мне удалось обнаружить, добрые и гостеприимные». Такое видение Петербурга пришло сразу к юному Якову Виллие 2-му, в 1817 году прибывшему из Шотландии делать в России карьеру. Молодой медик решился отправиться в Северную столицу после приглашения своего дяди Якова Виллие 1-го, который, находясь на российской службе с 1790 года, дослужился до звания лейб-медика при Царе Александре I и долгие годы занимал должность президента Медико-хирургической академии. Яков Виллие 2-ой тоже оставил по себе благую память в истории русской медицины. А в русской истории в целом остались драгоценным свидетельством эпохи его письма, которые можно назвать литературными гравюрами Петербурга начала ХIХ века, копии которых в 1908 году принёс в дар библиотеке Военно-медицинской академии сын знаменитого военного врача, известный русский художник Михаил Яковлевич Виллие.

Яков Виллие (Джеймс Уэйли /Wylie/) родился в январе 1795 года в городке Данди (Шотландия). Изучал медицину в Эдинбурге. Письма, написанные на английском языке весьма неразборчивым почерком медика, оказались буквально нечитаемыми и пролежали неизученными в библиотеке Академии до 2000 года. Только в начале нашего века  руководство ВМА разрешило исследователям жизни и деятельности президента Медико-хирургической академии баронета Якова Виллие историкам-любителям – русскому переводчику Юрию Бондаренко и шотландцу барону Гордону Керру ознакомиться с этим уникальным «дневником в письмах». Окончательно понять смысл и оценить историческую ценность всех 43 писем стало возможным только после привлечения к работе историка-архивиста, доктора исторических наук, знатока русской истории Сергея Николаевича Искюля. Юрий Бондаренко попросил меня написать об этой их исследовательской работе, содержащей глубокие общечеловеческие и национальные смыслы.

В основном письма Якова Виллие 2-го к родственникам на родину имеют сугубо личный характер, но наблюдения, переживания, ощущения молодого человека, пытающегося прижиться в чужой стране, в этом случае имеют историческую ценность, так как в них он изображает не только красоты северного города, но, что важнее, анализирует постепенное слияние своей английской души с русским духом Петербурга, который он начинает понимать и пытается передать в своих записках. Молодой учёный с необыкновенной чуткостью фиксирует, как в его душе рождаются, развиваются, укрепляются корни любви к Петербургу и, как следствие, к России. Любовь эта так искренна, что Яков Виллие 2-ой честно и беззаветно служит всю свою жизнь России, а сын его с гордостью называет себя русским художником.

«Чтобы иметь возможность познакомиться с обычаями русских, хочу научиться их языку как можно быстрее, что, конечно, будет возможно, если я смогу постоянно слышать его. Я здесь нахожусь не так долго, чтобы сказать, придётся ли мне по вкусу Россия...

Дома в Петербурге выглядят добротными и красивыми, а улицы широкие и протяжённые. Каналы пересекают весь город. На них полно судов, прибывших из глубины страны, нагруженных дровами на зиму, скотом, зерном и буквально всем, чем богата Россия. На всех главных улицах посередине проходят бульвары или дорожки, обсаженные деревьями и кустами для удобства пешеходов, а в это время, когда деревья покрыты густой листвой, ты не представляешь, как это красиво... Также можно пойти в один из садов, разбитых вокруг дворцов, которых много в городе. Эти сады устроены в самой элегантной манере, и любой прилично одетый человек может свободно зайти туда».

«...но если пышность и великолепие самого красивого в мире города, явное гостеприимство его жителей, доброта, внимание, которые они выказывают иностранцам, роскошная жизнь и всё такое подобное могут влиять на примирение меня с Россией, то этого вполне достаточно».

Яков Виллие 2-ой не надеялся в России на лёгкую жизнь и был готов к трудностям. «С трудностями, с которыми я могу столкнуться, я должен справиться по мере сил, и надеюсь, что мне понадобится много усилий, чтобы преодолеть их. Золотое время в России для иностранцев, по всей видимости, подошло к концу, и самые и неутомимые усилия будут требоваться ото всех тех, кто теперь решит сделать её полем своей дальнейшей деятельности, а без этого очень мало шансов на успех». Эти силы, видимо, давал молодому учёному Петербург. «Он превосходит всё, что я предполагал раньше, и я не был подготовлен к тому, что увижу. Я посетил Казанский собор и считаю, что он затмевает то описание, которое ты мне дал, хотя и хвалил его чрезмерно. Через много веков, когда российского императора будут знать только по страницам истории и когда роскошь архитектуры собора исчезнет под сокрушающей дланью времени, только массивные гранитные колонны Казанского собора останутся достойными памятниками того времени. Историки и туристы будут приводить их как пример прежней силы и величия России, и будущие поколения будут взирать на них, как мы теперь смотрим на остатки Древней Греции и Рима, как доказательство истинности того, что рассказывают историки об их славе».

Но Яков Виллие 2-ой не только любуется красотами Северной столицы и наблюдает за нравами её жителей. Он непрестанно совершенствуется, чтобы соответствовать этому великому городу, чтобы достичь уважения в петербургской научной среде. «Меня экзаменовали шестнадцать профессоров, и экзамены продолжались два дня. Профессора дали самый благоприятный отзыв Министру народного образования, потому что необходимо, чтобы каждый выпускник Академии получал его санкцию. И моё имя будет сразу же опубликовано в “Русских ведомостях” с указанием присвоенного мне звания и что мне разрешено иметь практику».

С уважением Яков Виллие 2-ой пишет о русских военных хирургах, приводя следующие слова своего влиятельного дяди: «Вы — английские хирурги, — говорил он мне не раз, — считаете себя безупречными, думаете, что никто не может сравниться с вами, и полагаете, что русские медики и хирурги только немного лучше, чем мясники, но побывав здесь недолго, вы поймёте свою ошибку. Придите в мою Академию, проэкзаменуйте на свой выбор любого студента и вскоре убедитесь, что они знают, по крайней мере, не меньше, чем студенты в Эдинбурге, Глазго или в Лондоне».

В своих письмах родным в Шотландию Яков Виллие 2-ой чаще говорит о количестве проделанных им операций, о числе пациентов, нежели о своей недостаточной зарплате. Иногда лишь посетует на то, что в смысле материального обеспечения должен полагаться только на щедроты всемогущего Бога по части мяса, напитков и других вещей и в этом же письме продолжает: «...когда приближаешься к городу водой от Кронштадта, который находится от него в 25 милях и является огромным складом для всех судов из-за того, что им не хватает глубины, чтобы пересечь бар, который затрудняет проход в реку в 2–3 милях от города, он действительно выглядит огромным и внушительным. Длинный ряд великолепных зданий, местами прерываемый вздымающимися шпилями церквей или публичных построек, тянется вдоль берегов Невы насколько хватает глаз; сама по себе река, представляющая длинное и чистое водное пространство, очень красива. Вдоль её берегов, укреплённых мощными набережными, построенными из массивных гранитных блоков, теснятся суда и маленькие лодки, которые постоянно курсируют, перевозя пассажиров из одной части города в другую, разделённые рекой. Также её пересекают наплавные мосты для удобства передвижения экипажей; она достаточно глубока даже у самых берегов, чтобы по ней могли ходить довольно крупные суда, так что можно плыть в нескольких ярдах от домов вдоль набережных; там и сям видны каналы, отходящие от главного русла реки в разные части города, по которым огромные баржи, плывущие с верховьев, доставляют прямо к дверям домов дрова на зиму, всевозможную провизию, зерно. Дома, многие из которых каменные, но в большинстве построены из кирпича, оштукатуренные, а затем побелённые, аккуратные, красивые, а улицы просторные и длинные; Принесстрит в Эдинбурге не идёт ни в какое сравнение с некоторыми из них. Многие публичные здания построены с огромным вкусом, добавляют дополнительную красоту и разнообразие городу».

«Я изо всех сил стараюсь сделать из себя русского. Это хорошее правило: “Когда ты в Риме, веди себя как римлянин”. И я стараюсь вполне ответственно проникнуться всеми особенностями русских людей. Если бы не существовало строгого закона, запрещающего всем, находящимся на государственной службе, носить бороды, я бы лелеял её с настоящей патриархальной заботливостью, для того, чтобы сделать свою метаморфозу более полной».

Но очевидно, что эта метаморфоза уже произошла, коль Яков Виллие 2-ой находи такие слова: «Лёд, который шесть месяцев скрывал от нас нашу Неву, сегодня утром наконец исчез, и река стала совсем чистой. Но через несколько дней она опять будет забита льдом, который пойдёт из огромного Ладожского озера. Это тот лёд, который, идя из озера в начале зимы и смерзаясь в сплошную массу, перекрывает нашу реку». (Для сравнения: иные современные политики и журналисты свою исконную Родину-Россию называют эта страна!..)

Через год пребывания в Санкт-Петербурге Яков Виллие 2-ой пишет своим родственника: «Мы все сейчас здесь лелеем очень оптимистические надежды, и, действительно, есть все причины надеяться, что произойдут очень серьёзные улучшения в условиях русских военных хирургов. Что касается меня, то мне служба очень нравится, и я себя в ней чувствую очень комфортно... Надеюсь, вы не будете очень расстроены узнав, что я чувствую себя вполне довольным и счастливым в России!»

Яков Виллие 2-ой стал старшим доктором Генерального сухопутного госпиталя в Петербурге, потом старшим доктором Гвардейской кавалерии, надворным советником. С марта 1824 года – личный врач великого князя Михаила Павловича и его супруги великой княгини Елены Павловны с одновременным исполнением должности дивизионного доктора по артиллерии. Принимал участие в Русско-турецкой войне (1828-1829), а также в польской кампании 1831 года, награждён многими российскими орденами, ему было присвоено звание Почётного лейб-медика. Он женился на дочери лейб-медика Императрицы Марии Фёдоровны И. Ф. Рюля — Вере Ивановне, имел трёх дочерей и сына, скончался в 1850 году, погребён на Смоленском лютеранском кладбище Санкт-Петербурга.

Вверх

Комментариев: