|
* * *
Дай мне, Господи, Слово
Всех времён и сторон,
Что ложится в основу,
Словно в колокол звон.
Сокровенным помилуй
Из Небесной Горсти –
Дай мне, Господи, силу -
В Слове силу нести.
Чтобы, слыша то Слово,
Зашептались века :
– Слышишь, брат, из какого
Донеслось далека…
ЖУРАВЛИНОЕ
Татьяне
Над равниною серою, тусклою
Протянулись и тают вдали,
Словно песня протяжная русская,
Мои птицы, мои журавли.
Я не знаю, не знаю, не знаю,
Для чего я им что-то кричу,
Почему вместе с ними рыдаю,
Почему я за ними хочу
В это небо, холодное, рваное
До того, что и жизни не жаль.
Журавлиное светлое странное
Прозвучало и кануло вдаль.
Над погостами, избами, липами,
Растворяясь в туманной дали,
Осенив мою родину кликами,
Пролетели мои журавли.
Но, смирившись со всеми потерями
До того, что и жизни не жаль,
Отчего же смотрю я потерянно
На покинутый птицами край?
Оттого ли, что, всё неизбежное
Принимая, покорный судьбе,
Журавлиное светлое нежное,
Уходя, я оставлю тебе…
ХРАНИТЕЛЬ
А.И. Плотникову
Жил человек. По мнению кого-то –
Никчемная пустая голова.
Он песни пел. И вся его забота
Была хранить и отдавать слова.
Он зёрна слов нанизывал на нити
И, не скупясь, любому отдавал.
Он был – Хранитель Слова. И в зените
Его Господь за то поцеловал.
Он говорил – и снова, снова, снова
Над миром тайна пела и плыла,
Пронзало небо сказанное слово
И раскаляло солнце добела!
Он говорил – и слово вдаль летело,
Рыдало, пело, реяло, рвалось!
Спасало душу, исцеляло тело,
Оно – земную содрогало ось!
Жил человек. Свободный, словно ветер.
Хранил слова и снова раздавал.
И в них он вечно будет жить на свете,
Его Господь на то поцеловал.
ЗОЛОТЫЕ ШАРЫ
Любови Ковшовой
Ты живёшь на таком этаже –
Даже ласточки ниже летают.
Ты, наверно, привыкла уже –
У лица облака протекают.
А ко мне в палисадник давно
То заглянут цветущие вишни,
То сирени сиренево дышат,
То закат заглядится в окно.
Человеку дано выбирать.
Выбираю –
Оставьте мне малость -
В палисадник окно открывать,
Чтобы майской сиренью дышалось,
Дорожить и далёким, и близким
От того, что оно – до поры…
Ближе к осени в садике низком
Зацветут золотые шары.
Зацветут золотые, склоняясь,
На ограду всё ниже…
А там -
Облетят, на ветру осыпаясь.
Это - к близким уже холодам…
* * *
Павлу Косякову
Вдалеке кварталы городские
Кабаками выстроились в ряд.
А мои оконца расписные
Светом керосиновым горят.
Выйдешь в поле, ветер на дорожку
Шепчет, да попробуй, разбери:
То ли плачет в Вологде гармошка,
То ли под Рязанью глухари…
В позднем поле отобью поклоны
Тем, кто душу тронул мне больней,
Прозвенят серебряные звоны,
Оборвутся листья с тополей…
Слышат дорогие, принимают!
Оттого и звёзды мне горят!
И едва гармошка заиграет
В Вологде – Рязань ответит в лад.
Пусть горят кварталы городские.
Но с рожденья были мне родней
У избушки окна расписные
И мерцанье звездное над ней.
ПЕЧАТЬ
Анатолию Аврутину
«Ночь, улица, фонарь, аптека
бессмысленный и тусклый свет… »
Александр Блок
Приходит вечер северный и долгий,
И безнадёжный, как собаки вой,
Которой, быть назначено собой –
Бродягой тощей, а не сильным волком.
Наступит ночь, фонарь зажжёт постылый.
Ещё один. А дальше пустота…
И ты заснёшь, уверен, что унылый
Начнётся дождь вот-вот, и навсегда.
В такие ночи, чаще на рассвете,
Когда часы и память смотрят вспять,
Приходят сны о вечности и смерти,
И ставят на лице твоём печать.
А утром, боль, баюкая под сердцем,
Ты вспомнишь вечер, ночи маяту,
И побоишься в зеркало смотреться,
Боясь увидеть просто пустоту.
Начнётся день, других уже ничтожней,
С финалом, ясно видимым в конце.
Замкнётся круг. И глубже, и тревожней
Проступит вечность на твоём лице.
***
Константину Ковшову
Он говорил, что Бога нет,
Что разум - есть всему начало.
Но, колокольное, в ответ
В моих словах к нему звучало.
Ломались копья о щиты.
И каждый приводил примеры.
Вступали в спор не две тщеты,
В борении – сходились веры.
И верил я. И верил он.
И искренность в словах звучала.
И мы вполне сошлись на том,
Что – Вера – есть всему начало.
* * *
Василию Килякову
Задремал уже, как будто,
В угольях, а только тронь, -
Вспыхнет русской правдой бунта
Очистительный огонь.
Выйдут косы, встанут вилы,
Где едино, где поврозь
Всё-то вспомнят распостылым
От хулы до нищих слёз!
И не зря, в чулане прятан,
С емельяновых-то пор,
Лезвиём своим щербатым
Ухмыляется топор.
Бунтовское знает право,
Помнит прежние дела.
Ох, не зря луна кровавой,
Нынче в небе проплыла…
НОЧНАЯ СМЕНА
Эдику Ивашову
Освоив множество профессий,
И все приняв как Божий дар,
Я знаю, всех она полезней
И всех достойней – кочегар!
Пройдя недолгую учёбу,
В котельной, где грохочет пар,
Я ученическую робу
Сменил на званье – кочегар!
С упорством, многим не знакомым,
На совесть и за медный грош,
Я шлак ломал тяжёлым ломом,
Его иначе – не возьмёшь!
Какие в топке бились краски!
И я давление держал,
Ругаясь смачно, как заправский
Последний самый кочегар!
Летела пыль, метались блики,
Насосы выли, как могли!
И в этот миг я был великим,
Был кочегаром всей Земли!
Я был уставший до предела,
Но я гордился сам собой!
Земля по космосу летела,
Дымя котельною трубой!
ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
Екатерине Наговициной
Снилось нам, что мы ещё не циники,
Злости в нас – ещё не на вершок.
Но проснулись и открыли цинки,
И по тридцать вставили в рожок.
Покурили молча натощак,
На буржуйке хавку разогрели.
А вчера «двухсотыми» в Спитак
Арутюн и Гарик улетели…
Тридцать первый – лишним не бывает…
И, окурки вдавливая в пол,
То, что снилось, напрочь забываем,
Тридцать первый, досылая в ствол.
ЗИМНЕЕ
Евгению Юшину
Просто шторки раздвинь на оконце,
Если ты удивляться готов –
В лапах сосен качается солнце!
И чешуйки летят со стволов.
Посветлу не сходил до колодца –
Со звездой зачерпнёшь воды!
Честно веруя в первородство
Приютившей тебя избы.
Ночью, чёрным изысканным фетром
Стынет небо. Трескуч мороз!
И просвечены лунным светом
И стволы, и чешуйки берёз.
Рассветёт.
Ты задуешь лампу.
И, раздвинув шторки, увидишь –
Раздвигая сосновые лапы,
Поднимается солнце выше!
САМАЯ РОДНЯ
Александру Нестругину
«…так в избе деревянной
Добрый Филя живёт»
Николай Рубцов
« …и ответил мне: - Ночевай!»
Николай Рубцов
Лунища!...
Круглая, – в полнеба!
А звёзды частые настоль,
Как будто кто горбушку хлеба
Солил, да и просыпал соль.
Мой путь тревожен, долог, снежен.
Но, слава Богу, что порой
Среди равнины мировой
Стоит изба, дымя прилежно.
Нет, не мираж! На самом деле
Стоит себе – трубой дымит!
А ветерок январский еле…
Дымок ладошкой шевелит.
Не зря про хлеб да соль в пути
Подумал.
Отряхнусь от снега.
– Хозяин! Примешь ли?
– Входи…
Пошто морозить человека…
На вид угрюм и нелюдим.
В рубахе векового ситца.
– А как мне звать Вас?
– Никодим!
Ответит, скрипнув половицей.
Согреет чай.
Курить предложит.
Тулуп накинет на меня.
– Вы Филе родственник, быть может?
Ответит:
– Самая родня...
Сидим…
Довольные судьбой,
Да самосадный дым ворочаем.
Слова округлые, как обручи,
Катаем редко меж собой.
– Индийской… со слонами чай…
Чуть погодя:
– Промежду прочим!..
Того…
Однако…
Не серчай, чего не так...
– Вы…
Добрый очень!
– Спокойной ночи Вам желаю!
Скажу, проваливаясь в сон.
– Спокойной…
Скажет,
Задувая
Свой керосиновый огонь.
Чего он там ещё ответил,
Склонившись к древнему огню,
Не помню…
Помню, что приветил
Меня, как самую родню!
ЦЕПНАЯ
Евгению Семичеву
«Собаке снится речка, не иначе…»
Евгений Семичев
Собака дачу, чью-то охраняет.
За миску супа на цепи живёт.
Проходишь мимо, хрипло так залает.
Глаза не злые…
Кто её поймёт…
А может, лает только для порядка?
А зарычит, так это за еду?
Мол, этот дом, забор, калитка, грядка –
Всё под охраной! Строго на виду!
А ночью спит бедняга, чуть не плача,
Что цепь крепка, не оборвать вовек…
Собаке снится доброе, собачье,
О чём совсем не знает человек.
Она, наверно, снам собачьим верит?
Совсем, как дети верят в чудеса.
И ночью в ней совсем ни капли зверя,
И, отчего-то влажные глаза…
Очнётся, смотрит в небо – понимает –
Там нет цепей, не звякает засов,
Созвездье Лебедь плавно так летает,
Но мчит и мчит созвездье Гончих псов!
Опять уснет.
А веки нервным тиком
Всё дёргает до заревой поры,
То – Волосы созвездья Вероники,
Метут в глаза ей целые миры.
Но утром, всё, как будто забывая,
За миску супа, на цепи живёт.
Натянет цепь и хрипло так залает.
Глаза не злые…
Кто её поймёт…
|
* * *
Римме Лютой
У лета силы надломились.
Вздохнула осень ясно, чисто.
Недавно ласточки носились.
Теперь проносит только листья.
Цветы, что уронили цвет,
Уже не манят к луговине.
Теперь заметней бересклет,
Теперь заметней куст рябины.
Как всё меняется, мой друг,
На состояние покоя,
Когда становится вокруг
Всё - тихое и золотое…
СЕРАФИМОВА ПУСТЫНЬ
Николаю Зиновьеву
Вся синева большого дня
Сошла на этот лес багряный.
Вот так же сходит на меня
Пустыньки дальней обаянье.
Сегодня редок птичий свист.
Друг друга долго птицы ищут.
И за листом слетает лист,
И тишина – тишайшей тише…
Вздохнёт природа, и молчит.
И каждый вздох её умилен.
И, вот приветное звучит –
«Стяжите Дух! Стяжите мирен!»
Душе легко, светло, свободно,
Она летит в такие дни,
И просит, просит
– Преподобный!
Стяжать Его,
Благослови…
МУЗЫКА И СЛОВО
Сывороткиной Галине
I
В душе дано всем музыкам звучать,
Но грамотою нотной не владея,
Душа, увы, не может передать
Словами то, что властвует над нею.
Душе достался крест – нести слова,
Ворочая их глыбами глухими,
И признавать, что музыка права,
Когда она повелевает ими.
Она и ближе Богу, и слышней.
О, не молчите звуки, не молчите!
Я все отдам, но только научите
Меня высокой музыке своей.
Я научусь!
И с музыкою в ряд
Мои слова, до времени глухие,
Однажды встанут и заговорят.
И по церквам зашепчутся святые.
И утвердит народная молва:
– Да, камень груб,
Но он всему основа!
Что музыка, по-своему, права,
Но первородным было все же слово!
II
Скажите, небо можно разделить
И часть земли означить как основу?
Вот так, едины музыка и слово,
И нам ли суть высокую делить.
Вы слышали, как с небом говорит
Виолончель,
От тела отрекаясь?
Вы видели, как рукопись горит,
Ни перед кем, ни в чем уже не каясь?
Пройдите вы хоть тысячу дорог,
Услышьте сто речей в любой оправе!
На это все
Ответить
Сможет Бог,
Но у него мы спрашивать не вправе.
III
Скрипка звучит –
Плачу.
Слово –
Несу в судьбе.
Господи!
Это значит –
Я не чужой тебе?..
ЦЕРКОВКА
Юрию Курдину
То ли небо ниже наклонилось,
То ли поле выгнулось горбом
Для того чтоб церковка вонзилась
Прямо в небо простеньким крестом.
Сколько храмов, Господи помилуй!
Так и рвутся, рвутся в небеса.
Господи! Божественною силой
Отвори не видящим глаза!
Неспроста ведь, солнцем облитая,
Словно Дух и Совесть всей Руси,
С бугорочка церковка простая
Во твои уткнулась небеси...
ПИСЬМО ДРУГУ
Вячеславу Лютому
Мой милый друг! К тебе мои слова
Из захолустья, где столетья дышат,
Цветут цветы, растёт себе трава,
И неба край зарёю алой вышит.
Ты знаешь,
Здесь вдали от суеты,
Живу, ничем не бедствуя, не маясь.
В душе слова простые, как цветы
Растут, всему земному откликаясь.
Вот так и жить…
И мимо вся молва –
Что миром правят сила, злоба зависть.
Не верю!
И мои встают слова
С небесным и земным перекликаясь,
Здесь словом, мир легко объединим.
Ему равны и вечность, и мгновенье
Здесь отмолил надолго Серафим
Моей душе покой и поклоненье
Родным местам.
У берега иного
Мне не пропеть.
А тихо, неспроста,
Всегда пою – молитвенны места
И тихое, всегда доходней к Богу.
Я от того пишу тебе подробней,
Что слово мне дано взамен всего…
А чувствуя, что рядом Преподобный,
Всегда прошу за друга своего.
Ответишь ли?
А может, вовсе – снова
Возьмёшь, да и объявишься в местах,
Где мы с тобою чествовали Слово.
Ну, дай-то Бог!
Мой Лютый Вячеслав!
АНГЕЛ
Мише
Горит в углу лампадка,
Мерцают образа.
Сверчок за печкой сладко
Поёт, закрыв глаза.
С любовью на кроватку,
Где русый мальчик спит,
Во сне вздыхая сладко,
Сам Боженька глядит.
И от лучей лампадки
Волшебный свет идёт,
И над кроваткой ангел
Поёт, поёт, поёт.
* * *
Сергею
В июльский окоём вплелась тесьма заката.
И в сумерки сошла вся птичья круговерть.
А нам с тобою, брат, другого и не надо -
На это вот смотреть и слушать, и смотреть…
Я не скажу про жизнь, что тихо прошагала.
И в оборот брала не раз, и неспроста.
Но одного всегда, всегда в ней не хватало –
В такой закатный час – молчанья у костра.
В такой закатный час молчанье, как награда
Дымится костерок, да озеро парит.
Багрово в окоём вплелась тесьма заката
Такая, будто кто, вот-вот и догорит…
***
Елене Березиной-Трусовой
Воздух предзимьем настоян.
Липы, построившись в ряд,
Слушают, как колокольни
Между собой говорят.
Вечер, на солнце набросив,
Бледно-сиреневый плат,
С маковок в небо подбросил
Галок, и галки кричат.
Поля вечерняя скатерть…
Только и не достаёт –
Слышать, как Божия Матерь
Сына качая, поёт.
СНЕГ НА ПОКРОВА
Татьяне Криницкой
Леса пусты. Печальны нивы.
Перекрестил поля Христос.
Качают липы сиротливо
Цветы грачиных чёрных гнёзд.
И в колеях дорожных, в поле,
На лужах лёд нет-нет блеснёт.
Как будто Русь до лучшей доли,
Перекрестясь, вот-вот уснёт.
В такие дни, обычно смело,
И предъявляя все права,
Ложится самый-самый первый,
Белейший снег на Покрова…
***
Дмитрию Ермакову
Всё реже заходят друзья.
Звучат телефонные речи.
И чаще встречаться нельзя.
И вечер ложится на плечи.
Который уж август подряд
Рассветы тебя не встречают.
Всё больше закаты горят,
Верне, уже догорают.
Ещё один август прошёл.
Ты годы свои окликаешь
И думаешь, как хорошо –
Когда никого не теряешь.
Ещё один август прошёл.
И вечер ложится на плечи.
И думаешь, как хорошо!
Пускай телефонные речи.
ВЕЧЕРНИЙ САД
Кошелевой Марине
Как славно было, помнишь, вечерами
Гулять в саду. Вечерний полон сад
Очарованья. Негою объят.
И тайно всё, что движется над нами.
Дневному свету более нельзя!
Дневной черты он далее не смеет!
И он, по кромке облака скользя,
Стекает на закат, и пламенеет.
Ты, оступившись, видимо случайно,
Мне руку дашь, смутившись:
- Не везёт!
Но этот сад! Но сумерки! Но тайна…
Которая откроется вот-вот.
ДРУГУ
Валентину Кручинину
За окном мой жёлтый клён
Опадает, опадает.
Было так, что был влюблён,
А теперь так не бывает.
Даже если в жизни той
Слыл гулякой и поэтом,
То теперь, мой дорогой!
Не об этом, не об этом.
И ко мне, мой милый друг,
Утешение приходит
Даже в том, что всё вокруг,
Всё проходит, всё проходит.
Опадает жёлтый клён
Не напрасно, не напрасно –
Был поэтом, был влюблён!
В жизни всё, мой друг, прекрасно!
ДЯДЯ КОЛЯ
(Поэма)
Николаю Денисенко
Предо мною стоит дилемма,
Я пытаюсь ее решить:
Может быть небольшой поэма,
Чтоб эпоху в себя вместить?
Я лежу на больничном покое –
Мне показан больничный покой.
А сосед у меня – дядя Коля -
Вот послушайте, был какой.
У меня сосед по палате
Крепко верил в лучшую жизнь.
Полстраны он держал в обхвате!
Полувеку кричал: – Держись!
Он ухватистый был от роду,
Он по жизни с размахом шёл.
Никому он не пел в угоду –
Полурусский-полухохол.
Эх, какая была эпоха!
Грохотище от дел и слов!
Сапожищами парень топал –
Пятилетки вместо следов!
Он проходчиком был на БАМе,
Он в Туркмении вел канал,
Он заведовал так временами,
Что за год пятилетку брал!
Говорил: « Я судьбу приемлю
Только ту, что огнём горит!2
Сапоги содрогали землю –
В крошку грубый круша гранит!
Полурусский-полухохол
С беломориной в цепких пальцах,
Он по жизни с народом шёл,
Чтобы с будущим побрататься.
Вот «афганец» задул, позвал
Под подписку о неразглашенье...
Он бойцов по кускам собирал,
Принимал роковые решенья.
Через три с половиной года
Он вернулся к своей стране
Грузом «300» военным бортом,
С черной памятью о войне.
До сих пор у него в груди
Жив осколок – войны награда.
Выжил.
Снова встал впереди
Всей страны.
Зашагал, куда надо.
До звезды он башенным краном
Дотянуться запросто мог.
Параллели с меридианами,
Словно тросы, легли у ног.
Комсомольских немало сил
Раскатал он на все призывы.
Редко речи произносил –
Для работы нужнее силы!
И когда проводили ЛЭП
От Сибири до Азии края –
Он горел и почти ослеп,
Восемнадцать тыщ замыкая.
Выжил.
В сторону не пошёл
По дорогам худым и зыбким.
Полурусский-полухохол
С беломориной и улыбкой.
Вновь рукой разводил туманы
Там, где стройки страны кипели.
С хрустом – под ноги меридианы!
С треском – под ноги параллели!
Вот какая была эпоха!
Вот какими дорогами шёл,
Пятилетками в землю грохая,
Полурусский-полухохол!
Было парню всё в раз и кстати.
Были руки сродни кумачу!
...А теперь мы в одной палате.
Он рассказывает – я молчу.
Я волненье скрываю плохо.
А точней, вообще не скрываю.
Как наследство, осколки эпохи
С холодеющих губ собираю.
Собираю, коплю по крохам
Всё наследие прошлых лет,
Чтоб грядущей вручить эпохе,
Кумачовый и гулкий свет.
Дядя Коля глаза закрывает.
Белый, как магаданский снег.
В чёрном теле страны умирает
Поднимавший страну человек.
Полурусский-полухохол,
Зная – жизнь не была ошибкой!
Он под утро от нас ушёл,
С непонятной для нас улыбкой.
Он не вынес с эпохой разлуки
(Я не вижу других причин).
Сердце встало.
Но руки, руки –
Всё пылают, как кумачи!
Словно стяги былой Отчизны
Той, которой кричал: « Держись!»
Той, в которой хотелось жизни,
Той, в которой кипела жизнь!
Я совсем забыл, что дилемма
Ждет решения (поневоле):
Может быть небольшой поэма?
Может!
Мне разрешил дядя Коля! |
Вячеслав ЛЮТЫЙ (Воронеж)
СКВОЗЬ КАМЕНЬ…
Поэтический голос Геннадия Ёмкина
Если посмотреть внимательно на творчество и жизненный путь, кажется, любого поэта, почти всегда увидишь отличие стихов от прожитых дней и поступков автора. Пушкинские строки о певце, погруженном в заботы суетного мира в отсутствии высокого, горнего зова, на слуху. И потому подобное несовпадение житейского и вдохновенного сегодня вряд ли кого удивит. Тем не менее, известное замечание Батюшкова о том, что нужно жить, как пишешь, не уходит из нашего сознания. Более того, оказывается, что такая модель творческого поведения и выбора слов во многом долгожданна для читателя.
Строки поэта из города Сарова Нижегородской области Геннадия Ёмкина в последние несколько лет стали любимы во многих уголках России: в Калининграде и Сибири, Воронеже и Самаре, Минске и Саратове. Его самобытный талант раскрылся тематически широко и определился в нравственных координатах властно и отчетливо. Среди поэтических сюжетов Ёмкина – философская лирика и созерцательные стихи, погружение в русский миф и публицистика, исторические коллизии и жанровые эскизы. Удивительна естественность, с которой авторская мысль устремляется в том или ином литературном направлении. Сосредоточенность, самоуглубленность не отменяют прямое слово, а тайна происходящего вокруг нас обретает порой оттиск вневременного смысла.
Вместе с тем, искренность речи поэта словно говорит читателю: под каждой собственной строкой автор готов «подписаться» всей своей прожитой и будущей жизнью. Подобное качество в отечественной литературе прошлого века в исключительной степени воплощалось в Александре Блоке. Не взвешивая взаимно на эстетических весах строки давнего гения и современного стихотворца, заметим, что правда жизни и творчества в биографиях этих фигур во многом одна и та же. По крайней мере, в готовности подтвердить судьбой подлинность произнесенного:
Я рос, как злак и сорная трава,
Сквозь дерн, сквозь камень корни проникали.
И потому тяжелые слова
Мою гортань с рожденья напитали.
Я, так считаю, в жизни повезло –
(Хотя и небо высотой манило)
Меня вскормила истинная сила.
И я земное славлю ремесло,
Давно и крепко веря, навсегда,
Как в истину, что есть вода и пламень,
Что землю держат хлеб и лебеда,
И ремесло, тяжелое, как камень.
Живите так и вы, мои слова!
В корнях своих упорство находите,
Как злаки или сорная трава…
Я верю вам. И вы не подведите!
Примечательно, что Геннадий Ёмкин как ранние, так и нынешние стихи часто посвящает афганской войне. Прошлое не уходит из его памяти, но и не заполняет ее целиком. Перед нами редкий случай поэта-воина, впоследствии ставшего универсальным лириком. Обычно наиболее весомые произведения у таких авторов накрепко связаны с боевыми воспоминаниями. Острота переживания, смертельные обстоятельства, гибель друзей и зримое присутствие врага придают лирическому высказыванию ту единственность, в рамках которой время и люди существуют, практически, неразрывно. Лучшие вещи этого рода становятся художественной печатью эпохи, но одновременно не выпускают из своего интонационного плена вчерашнего солдата, прежде нашедшего замечательно точные литературные образы. Семен Гудзенко, Алексей Сурков, Константин Симонов – вот наиболее характерные примеры в истории отечественной поэзии XX века.
Творческий путь Ёмкина включает в себя самые разные вехи. Реальность уступает место литературной влюбленности, мир животных приближается к человеку и цивилизации – и становится их молчаливым судьей. Природа хранит мудрость бытия и готова поделиться ею с тем, кто способен отодвинуть в сторону эго и доверчиво слиться с деревьями и травой, скалой и ливнем, глубоким пространством осени и осязаемым соседством зимы.
Еще ни желтого листа,
Ни паутины серебристой
Прохладный ветер у виска
Не пронесет.
Но полдень чистый
Настолько, что уже вот-вот,
Вглядись, и ты увидишь это –
Птенец окрепший унесет
На крыльях звон и краски лета.
Тишайший полдень.
Хрупкий свет.
Лишь георгины жарко дышат,
И ласточкам вздыхают вслед,
И осени дыханье слышат.
Круговорот вещей и лиц, поступков и смыслов, последних яростных наименований и интуитивных догадок – вот мир стихотворений Геннадия Ёмкина. Но голос, которым поэт говорит со своим читателем, проникновенен, часто уступчив. Он готов повинится во многом, хотя главное никогда и никому не отдаст: своей любви к родине и русскому человеку, возможности прикоснуться ладонью к матушке сырой земле.
Способность легко взять в руки любой предмет и сделать его своим всегда отличала лучших русских поэтов. Они никогда не присваивали очевидно низкой вещи высокое звание, но всякий раз пытались рассмотреть в ее составе сочетание света и темноты. Именно потому наша поэзия с честью прошла идеологическое горнило советской эпохи, сохранилась в бессовестные 90-е годы, не замарала себя постмодернистской чумой «нулевых». Вместе с тем, драматизм отечественного бытования, ледяное дыхание последних времен проникают в русскую лирику и оставляют в ней свои метки. И сегодня жизнелюбие становится, пожалуй, одним из самых драгоценных свойств поэзии нового века. Преодолевая телесную слабость, облекая сердце в духовную кольчугу, поэт должен любить простого человека, на котором только и держится отчий край. Лишь тогда литература не уронит свое высокое звание, а стихи будут соединять синее небо и черную землю.
Я жизнь принес, Отчизна! Не отринь.
Она для тех, кто говорит не всуе,
Она для тех, кто истины взыскует
И не хулит отеческих святынь.
А вот душа.
Ее возьмите те,
Кто на краю, потерян и страдает.
Пускай она свечою тонкой тает,
Но светит всем, кто брошен в темноте.
Вот кровь моя,
Возьмите, Времена!
Я кровно перед Родиной в ответе.
Быть может, ей напишут наши дети
Святые на знаменах имена.
Вот кровь, душа, и жизнь моя, и память.
Возьмите все! Мне нечего добавить. |
