Дмитрий ЕРМАКОВ

ДУША БОЛИТ
(разговор с Шукшиным)

Бывает, хочется поговорить с человеком. Чем-то интересен он тебе – и хочется что-то спросить или даже поспорить с ним… Ладно, если этот человек рядом – созвонились, назначили время и место, встретились, поговорили. Если далеко – ну, телефон есть, электронная почта. (Хотя, конечно, ни то ни другое не могут заменить живого общения).

А если хочется поговорить с тем, кого уж нет? О, как бы хотел я поговорить с отцом, с братом…

 

Но, как говаривал Шукшин – к делу (почему-то мне думается, что он так говаривал). Вот с ним, с Василием Макаровичем, хотел бы поговорить сегодня. Есть у него такая статья – «Вопросы самому себе», написанная после выхода на экраны фильма «Ваш сын и брат». Фильм старый, добрый, в чем-то уже наивный… И я бы не стал спрашивать его о фильме, а вот о некоторых вопросах, которые он уже в статье себе (и мне) задает, о некоторых его наблюдениях и замечаниях – я бы поговорил с ним. Но, что поделаешь – всё уже Шукшин сказал. И я не буду придумывать за него ответы на мои вопросы или его возражения на мои утверждения (хотя, я, как мне кажется, представляю, что он мог бы сказать), не буду…

Вот Шукшин пишет: «Если экономист, знаток социальных явлений, с цифрами в руках докажет, что отток населения из деревни – процесс неизбежный, то он никогда не докажет, что он – безболезненный, лишённый драматизма».

О драматизме того процесса написал и сам Шукшин, и Василий Белов, и многие другие писатели. Но, ведь из деревень массово уходить (зачастую и не по своей воле) начали ещё в тридцатых годах. Да уходили же и раньше на фабрики, на прочие «городские» работы. И ещё Лев Толстой (в 1889 году, в своем «Воззвании») задавал вопрос (которым, конечно же, сам и давал ответ): "Может быть, так и должно быть, чтобы всё больше и больше пустели деревни и наполнялись людьми города с их трактирами, борделями, ночлежными домами, больницами и воспитательными домами…"

Но Шукшин-то писал об оттоке населения из деревни в 60-е – 70-е годы двадцатого века. В чём же особый драматизм и болезненность того, что в то время молодёжь валом в города повалила из деревень? «Может быть, так и должно быть…»?

Драматизм в том, что крестьяне дореволюционные, в массе своей, подзаработав в городах, возвращались в деревню, на заработанные деньги лошадку в хозяйство прикупали, избу новую ставили, знали, что дом их – там, там их семьи, там их род, «власть земли» сильна была; а в 60-е, сильнее оказалась «власть асфальта». («Кажется, эти новые-то дороги наделали, да автобусы пустили, чтобы побыстрее все уехали», - говорил один знакомый мне деревенский старик). Получив наконец-то паспорта, ринулись получать и всё остальное, чего в деревенской своей жизни лишены были.

Но ведь это нормальное желание для молодого человека – посмотреть мир, получить образование… «Когда побываешь в столице, посмотришь на жизнь за границей, тогда ты оценишь Николу, где кончил начальную школу», - Рубцов писал. Но многим, посмотревшим на городскую жизнь, уже и вернуться-то некуда было. Пока он в городе учился – деревеньку его родную признали «неперспективной», мать с отцом на «центральную усадьбу» переехали. И чем эта «центральная усадьба» роднее города, где уже какая-никакая комнатёшка в общаге, а там, глядишь, и квартиру от завода дали и прочие блага?..

Но ведь был и, пусть недолгий, период сельского благополучия в 80-е годы, до которого Шукшин уже не дожил, с богатыми колхозами, с вполне зажиточными колхозниками, с фермами, работать на которых оставались целыми классами (правда, отчего-то, многие из тех, оставшихся работать на фермах девчонок, сегодня говорят: «Вот дура-то была!», и уже своих дочерей сами в город спроваживает). Чем-то смогли же их тогда в деревне удержать? И ведь сегодня сельское хозяйство, в основном, на тех, ныне пятидесятилетних, и держится. На ком будет держаться через десять лет? На роботах? (Да, Василий Макарович, появились на наших фермах в самых богатых, как теперь говорят – «успешных» колхозах уже и роботы. Но ведь, чем больше роботов, тем, значит, меньше людей).

Но сегодня и другой процесс наблюдаем – те, что уехали в 60-е – 70-е, возвращаются в родные «неперспективные» деревеньки. Возвращаются, плачут над дедовскими избушками, обживают заново «лоскут отеческой земли». Есть такие, что и насовсем в деревню уезжают, есть и те (таких больше), что в теплое время в деревне живут, огородной физзарядкой занимаются, а зимуют в городских квартирах. Но, будем честными, возвращаются-то они – доживать. Доживающая деревня – это не живая деревня. Да, приезжают туда уже вполне городские дети, внуки, звучит музыка, голоса весёлые слышны, шашлыками пахнет… Иллюзия жизни. Потому что в живой деревне должны жить люди, которые пашут землю, доят коров, женятся, рожают детей, а не только свои огородики обрабатывают да за грибами ходят…

Да и «возвращаются»-то чаще в те деревни, что на больших дорогах стоят, до которых на автобусе либо своей машине легко добраться можно. Так что, для летнего жительства-то часто даже и не родную деревеньку выбирают, а ту, что поудобнее. А в ту, родную-то, которой может уже и нет на земле, только поплакать и ездят (сколько переписано рассказов и повестей о том как вернулся «горожанин» в родную деревню, а её и нет, поплакал и… что дальше-то?).

«Больно, когда на деревню вечерами наваливается нехорошая тишина: ни гармонь «никого не ищет», ни песен не слышно… Не горят за рекой костры рыбаков, не бухают на заре торопливые выстрелы в островах и на озерах. Разъехались стрелки и певуньи. Тревожно», - писал Шукшин в «Вопросах самому себе». И я ещё застал в детстве (начало 80-х) такие деревни. Хотя вроде ещё и мои ровесники, мальчишки, жили в соседних домах (я-то городской, в деревню на каникулы приезжал), были еще и молодые по 20-30 лет… В соседней большой деревне был клуб и по выходным там были танцы и драки. Но уже тогда на моих глазах обезлюдела соседняя деревенька и вскоре превратилась в груду развалин, а молодежь поголовно мечтала о городской жизни. А теперь уж никто не живет и в той деревне, в которую я на каникулы ездил… В соседнем селе, где был клуб, кто-то ещё живёт, дачники туда ездят, а в другой большой деревне, куда «в магАзин» бегали – никого уже, никого… По данным Росстата, с 2002 по 2010 год деревень в России стало меньше на восемь с половиной тысяч. Ещё около 20 000 деревень существуют только «на бумаге», по документам, в действительности там никто не живет.

Там, где было, как Шукшин пишет, тревожно, ныне пусто и горько… А вот выстрелы бухают. В приватизированных (взятых в аренду лет на пятьдесят) бывшими и нынешними чиновниками и всемирно известными режиссёрами охотугодьях.

Это ведь только вблизи городов, вдоль больших дорог, да там где есть дельный председатель колхоза (СХПК или ООО по-нынешнему), либо удачливый фермер (по сути – тот же председатель) – вроде бы, глянешь, неплохо живут – пашут, доят, зарабатывают. И все же уезжают, уезжают… Если пашут ещё, в основном, местные мужики (или, приехавшие в успешный «пригородный» район из других районов области, где уже нет сельхозпредприятий и жить совсем невмоготу стало), то на фермах, зачастую уже не только скотниками, но и доярами работают таджики или узбеки. Они неплохо работают, ребята из Средней Азии, но у них своя родина – туда они большую часть зарплаты отправляют, туда возвращаются. И не горько им от того, что уехали из села в котором они трудятся в местном СХПК, все выпускники прошлого года. Сколько вернётся тех выпускников? И когда они вернутся? И к чему вернутся?..

«Если уж ушёл, то хоть помни, что оставил!» - восклицал в своей статье Василий Макарович. Оставляют ныне, в основном, уже не лесные деревеньки (в тех уже не живут), а как раз ещё вполне вроде бы живые поселки, где и Дом культуры имеется, и школа, и телефон есть, и телевизор, и даже интернет почти в каждом доме. Но есть, рядом с панельными «городскими» коробками ещё и настоящие избы, а за посёлком – поля, луга, лес, речка или озеро, а вот за тем леском и та самая «неперспективная» деревенька, где умирает дедовский ещё дом с огородиком – «дача» сельского жителя из панельной коробки… Чтобы там ни было – это родина. Другой не будет. В городе будет много чего – учёба в институте, ночные клубы, потом работа и семья, и для нынешней молодой семьи, скорее всего, съёмная квартира, многолетний хомут –«ипотека». Леса и поля в городе нет. А как захочется-то туда – в лес и поле. И приедет такой горожанин, может, даже вполне успешный, в какое-нибудь начальство выбившийся, «в лес и поле», может даже построит там дом и будет жить, а на работу в город ездить (так многие уже делают из тех, что побогаче), а всё уже не то… И поля из-за забора, да окна быстрого автомобиля не увидишь, и в лес некогда выбраться… А и выберешься по грибы – нет, не то всё… И только заболит, может, уже не понятно и от чего душа… Ну, это, как в одном из рассказов Шукшина: «Душа болит? Хорошо, что болит, значит, она живая…»

«… грань между городом и деревней никогда не должна до конца стереться. Никакой это не агрогородок — деревня — даже в светлом будущем. Впрочем, если в это понятие — агрогородок — входит электричество, машины, водопровод, техникум и театр в райцентре, телефон, учреждения бытового обслуживания, — пусть будет агрогородок. Но если в это понятие отнести и легкость, положим, с какой горожанин может поменять место работы и жительства, не надо агрогородка. Крестьянство должно быть потомственным. Некая патриархальность, когда она предполагает свежесть духовную и физическую, должна сохраняться в деревне. Позволительно будет спросить: а куда девать известный идиотизм, оберегая «некую патриархальность»? А никуда. Его не будет. Его нет. Духовная потребность в деревне никогда не была меньше, ниже, чем в городе. Там нет мещанства. Если молодежь тянется в город, то ведь не оттого, что в деревне есть нечего. Там меньше знают, меньше видели — да. Меньше всего объяснялась там истинная ценность искусства, литературы — да. Но это значит только, что это все надо делать — объяснять, рассказывать, учить. Причем учить, не разрушая в крестьянине его извечную любовь к земле. А кто разрушает? Разрушали… Парнишка из крестьянской семьи, кончая десятилетку, уже готов был быть ученым, конструктором, «большим» человеком и меньше всего готовился стать крестьянином. Да и теперь… И теперь, если он почему-либо остался в деревне, он чувствует себя обойденным. Тут старались в меру сил и кино, и литература, и школа».

Вот какую большую цитату из статьи Шукшина взял. Уж не знаю, как эти бывшие села и деревни называть – «посёлки городского типа» или «агрогородки», но их много понастроили в 80-е. Они и сегодня живут, уже я говорил об этом. И всё в них есть – и уже изрядно пообветшавшие дома культуры, и школы. И нынешняя сельская молодежь знает и видит не меньше, чем их городские сверстники. И ценность искусства и литературы хорошие сельские учителя объясняют также, как и городские. А вот с привитием «извечной любви к земле» дело хуже обстоит: судя по тому, что, несмотря на все блага цивилизации, в сельском хозяйстве работать скоро будет некому, очень плохо.

У нас ведь теперь, Василий Макарович, так дело с защитой прав детей обстоит, что их уже нельзя и привлечь в помощь колхозу на уборке картофеля, например. Да и не нужна такая помощь, где хозяйство на ногах крепко стоит – такая техника работает, что в 70-е годы и не снилась. Сельские девчата нынче не знают, как корову-то доить, уже их матери не знают, как это делать. А потому что не держат своих коров. Не выгодно. Молоко сдавать некуда. Да и легче купить в магазине, чем корову содержать. А на производственных фермах доярки-предпенсионницы, узбеки да роботы подоят. Машину навоза для своего огорода тоже легче у хозяйства купить. «Крестьянство должно быть потомственным» - это верно. Но вот этих потомственных-то почти не осталось. Потомки крестьян есть, но «власть земли» утеряна. Сельские жители есть, но в огромной своей массе они уже не крестьяне…

Это я, конечно, слишком категорично сказал. Сам себе и возражу: есть и молодые специалисты в сельхопредприятиях, и молодые механизаторы есть, даже и молодые доярки (мечтающие, конечно же, уехать в город и там выскочить замуж) встречаются… И хватка крестьянская в мужиках осталась, и характер. Ну, если бы этого-то не было – значит, уже бы умерли. Но нет, не умерли ещё, и умирать не собираются. И эта крестьянская хватка и характер и в городской жизни остаются, и даже по-новому, по-городскому себя реализуют. Хуже то, что эти хватка и характер уже не на родной земле применение находят…

А земля ждёт. И она – дождётся! Дождётся детей своих, дождётся сыновнего и дочернего отношения к себе. Почему я уверен в этом? А потому что иначе этим сыновьям и дочерям уже и не прожить и даже не выжить. Да-да… Потому что, «…города с их трактирами, борделями, ночлежными домами, больницами и воспитательными домами…» уже переполнены, потому что уже детей страшно выпускать на улицы этих городов. И пусть сначала вернутся они на огороды свои – лишь бы к земле, а земля, как добрая мать подскажет, что делать да как жить дальше.

Поняло бы это ещё и «государство», что надо этому возвращению к земле помочь. Прежде же всего поддержать тех, кто всё-таки ещё живёт на селе и трудится. А то у нас «государство»-то к труженикам относится ведь и сегодня, как тот Губошлеп из «Калины красной» к Егору Прокудину: «Он мужик. А мужиков на Руси много…» Не жалеет «государство» мужика.

Ну, разговор о «государстве» для другого раза оставлю. А вот к «деятелям культуры» обращусь – хватит уже, насмотрелись мы на «ментов», «понтов», «бешеных» и «меченых» - дайте в кино и в литературе образ нынешней России, живой России – той, что пашет и сеет, радуется и плачет. Не переживайте – и «рейтинги» будут, и премии вас не обойдут. Только сделайте честно, талантливо, если ещё можете. А если не можете – так мы лучше пока с Шукшиным поговорим. Хватит уже и местным «культурным деятелям» устраивать по сельским клубам деревенские «фабрики звёзд», где девочек, как «в телевизоре», учат, что надо ручкой сделать так, а ножкой так, а рот под фонограмму вот так раскрыть – и будешь ты непременно «звездой».

Дайте людям возможность спокойно жить и работать на своей земле – они сами себе праздники устроят – будут и песни, и пляски. Дайте только продыху мужику, а лучше – не мешайте. Он продышится и пойдёт, пойдёт…

Хотел с Шукшиным поговорить… Думаю – а стал бы он-то говорить со мной?.. Много нам нужно жить, думать, страдать, чтобы услышать всё, что он нам уже сказал, как он уже ответил на наши вопросы.

Душа болит. Хорошо, что болит.


Комментариев:

Вернуться на главную