Михаил ЕСЬКОВ, (Курск)
МАТЬ

Рассказ

На кладбище, даже если ни о чём не думаешь, всё одно, будто в помрачении чем-то загружен. Сколько людей нарождается, видеть не дано. А с какой скоростью засеваются кладбищенские гектары зримо каждый день. Ощущение мимолётности утлого бытия обременяет восприятие живой действительности, кручинит, гнетёт подспудно. На погосте песни не запоёшь. И среди поминального многолюдья чувствуешь себя неприкаянной былинкой.

- Не подскажете ли?..

Николай успел пройти мимо, прежде чем сообразил: обращались то к нему.

- Извините, затуманился малость. Вы о чём-то спрашивали?

- Случайно не знаете, как избавиться от муравьёв?

Много лет проходил мимо этой могилы, она всегда была любовно ухоженной. А вот кого-либо встретить здесь не доводилось. Знать, не совпадали посещения. И то сказать, место не для праздных знакомств: когда-то мог столкнуться, но в памяти не обозначить. Женщина ничем особенным не выделялась, могла не отметиться в сознании.

Николай некстати ухмыльнулся: нашла, где отягощаться какими-то муравьями. А на него смотрели так открыто и так скорбно, что он забыл о своём раздражении.

- Рад бы помочь. Но вряд ли гожусь в советчики: травить муравьёв не приходилось.

- И всё же…

- На самом деле не знаю, что предложить… Может, стоит попробовать какую-нибудь пахучую травку. Полынь, например... Раз спрашиваете, значит, имеете собственный опыт. Так ведь?

Уведя взгляд, женщина ничего не ответила. Видно было, как нервные тики корёжили её лицо.

- Где же вам муравьи так надоели?.. Дома?.. На даче?.. Или где ещё? - Пытаясь хоть как-то понять суть просьбы, Николай выискивал догадки.

- А вот, смотрите.

То, куда указывали, и вовсе лишило его всякого разумения. У ног не сразу удалось заметить блукавших по земле мурашей. Чем они могли помешать, кладбище ведь? И уж чего Николай не ожидал, так бурных слёз: захоронение-то давнее, отплаканное - боль должна бы присмиреть. Рыдания неуёмно трясли женщину, пришлось помочь ей зайти в оградку и усадить на скамеечку. Сел и сам рядом: человеку плохо, одного не оставишь.

- Я вас по телевизору видела: вы врач. Вы не сочтёте меня сумасшедшей… Ну, право же, от муравьёв чисто в других местах, только тут… В могилу спровадили, и здесь не отступаются…

Пока она освобождалась от слёз, Николай отстранённо глядел на золочёную надпись по белому мрамору: Юрочка 30.04 - 2.05.1961.

Неблизкие три дня… Время минуло, а горе далеко не отодвинулось. Не иначе, был желанный единственный ребёнок… Одно странно: на надгробии отсутствуют обычные в таких случаях слова скорби, нет и фамилии усопшего. Непонятное небрежение.

Николай воздержался от каких-либо вопросов, нечаянным словом боясь подтолкнуть к непредсказуемо близким слезам. Женщина понемногу успокаивалась, через минуту-другую можно было оставить её одну. Но ей понадобилось выговориться:

- Не знаю уж почему, первый раз в жизни чужому человеку хочется обо всём рассказать… Как вас зовут?

- Николай. Николай Степанович.

- А я Валентина… Можно без отчества… Я домохозяйка, не привыкла величаться.

 

 

- Найдёнышу медсёстры дали имя, Юрочкой назвали в честь Юрия Гагарина. Тогда вся страна ликовала, все жили счастьем Гагарина. Вот и Юрочку хотели осчастливить… Но эти муравьи…

У Валентины перехватило дыхание. Угнувшись, она какое-то время перемогала своё состояние.

- Что-то я сегодня расклеилась, извините, пожалуйста… Чтобы было понятно, наверное, надо начать не с Юрочки… Муж мне попался военный, его то и дело переводили с места на место, чемодан, и тот истёрся от частых переездов. Бараки, чужие углы - стояли, можно сказать, на одной ноге - не до малышей. Признаться, в то время особо-то и не хотела обзаводиться лялькой. Думала: сначала нужно налюбиться вдоволь. Когда, наконец, осели, оказалось, что детей-то у нас может и не быть. По-женски я вроде не болела, мой Василий тоже не квёлый - и на тебе. Прошли обследование, оба были здоровы, а беременности нет и нет. Сколько раз себя ругала: надо было не оглядываться на обстоятельства. Я же всё откладывала и откладывала, выгадывала как лучше, вот Бог и наказал.

- Николай Степанович, как врач вы способны понять моё состояние, но прочувствовать, что творилось в моей душе, вряд ли сможете - вы мужчина. Представьте на минутку, вы молоды, а жизнь остановилась, и впереди ждать нечего. Так стало томно, так всё стало иным, где ты уже не нужна. Тело у меня было сбитое, упругое, я долго бюстгальтер не знала. И вдруг начала замечать ненадобность своей упругости: в Васиных руках уже не было прежней жажды. Муж - человек терпеливый, порядочный, худым словом не обмолвился, но я же чуяла: ему со мной не жарко, как раньше. Не заметила, как стала бестолковой, раздражительной, сама с собой готова была лаяться. Кипяток кипятком не остужают, спасибо, Вася не включался в мой распыл, иначе собственными руками я точно развалила бы семью.

- Слава Богу, к тому времени обзавелась подругой. Она работала детским врачом в здешней больнице и надоумила приглядеться к брошенным деткам, которые нередко попадали к ним на лечение. Я, было, оторопела. А она: «Пустая баба годится лишь по праздникам, на будни нужна мать с детьми». Смирилась не сразу, боялась открыться Васе, а он тут же согласился на усыновление. Единственно, чего опасались, уберечь бы от пересудов будущего ребёнка, что он неродной, ему лучше этого не знать. Чтобы скрыть тайну, решили изображать беременность. Стала наращивать живот. Изобретала всякие накладки, беспокоилась о естественности положения. Продолжала бы мудрить. Но однажды в автобусе от рывка, теряя равновесие, мужчина ткнулся мне в живот, рука его утопилась в моей обманке. Он почему-то усмехнулся, показалось, догадался о пуховике. Дома распеленалась, глядя на своё неизрасходованное тело, готова была зеркало разбить: так я себя возненавидела. Лучше бы тряпкой всё висело, да были бы дети. Обманку больше не городила. Думалось, пока буду хитрить с животом, в больнице, глядишь, появится и нужный малыш. Хорошо, что вовремя прекратила свою затею: долго некого было усыновлять. Дома рассудили, если такое случится, уедем отсюда куда-нибудь подальше, где никакой худой слух не достанет.

- Подруга договорилась с коллегами из Дома ребёнка, чтобы у них я кого-нибудь приглядела… Не побывав там, невозможно представить весь ужас сиротского дома. Нет, нет… Не обстановка, не нищета. С этим как раз всё в порядке. Всё такое яркое, красочное, кругом ковры и всякий обиход, не в каждой семье встретишь. Там, как бы это сказать?.. На свежего человека там наваливается какая-то удручающая тяжесть, безысходность, сиротский дух, что ли, не знаю, как это назвать. От порога и двух шагов не сделала, а уже все мордашки ко мне повернуты. Кажется, малютки, что они понимают?.. Каким-то особым звериным чутьём детишки мгновенно узнают: явился новый человек. Вдруг это мама?... Глаза печальные, будто на похоронах. Как они глядели, как глядели, Господи… Сердце разрывалось: выбирать кого-нибудь, как в магазине выбирают, показалось бесчеловечным. Если уж брать, то брать всех, иначе остальные глаза будут гнаться за тобою. Потом несколько ночей не могла заснуть. Снова туда пойти духу не хватило. Вася уговаривал, убеждал, что это у меня от нервов, собирался сопровождать меня, всё равно же решать вместе. А я как представлю десятки этих голодных глаз, в голове мутится.

- Гостили у Васиной сестры. Бывало, с ней говорим, не наговоримся, в этот раз она улыбку явно рисовала, и всё бочком, бочком. В чём дело - не понимала, пока случайно не подслушала, как она обрабатывала моего Васю: «Валька твоя - пустоцвет… Сколько можно ждать?.. Не будь рохлей… Давно бы развёлся…». Лучше бы не слышать этого. Вася хоть и огрызался сестре, но после посмурнел, как-то отдалился. Недогостили, уехали домой. И такая беспросветная темень, впору мот на шею. Жалко было и себя, и Васю. Почему-то особенно Васю. Собралась уже сказать: пусть находит другую женщину, заводит нормальную семью. Наметила этот разговор, но пришлось отложить. У Васи подпала командировка, перед отъездом язык не повернулся разор устраивать. Вася уехал, а мне стало так страшно, так невыносимо и одиноко, не взвидеть белого света. Как мне без Васи? Он же меня не бросил, почему я дурью маюсь. Если что, пусть сам решает, соглашусь, чтобы не предложил. Я не выставляюсь, я вправду так думала, за Васю мне всегда было больнее.

Студентом, Николай вычитал в учебнике, что болезнь - это изменённая форма жизни. Показалось, известный учёный слишком перемудрил. Разве жизнь - тоже, что и болезнь, хотя и в изменённом виде. Болезнь это патология, а остальная жизнь - норма и ничто иное. По молодости не уразумел, что любая жизнь - как история болезни, каждому есть на что пожаловаться. Было бы кому слушать. Похоже, Валентине некому было разгрузиться, коли отважилась довериться незнакомому человеку.

- Васи нет, а у меня мрачные думки одна чернее другой. В мыслях десятки раз побыла в разводе. Не знаю, как это я в психушку не попала. Спасибо подруге, навещала часто. Она-то и рассказала про Юрочку… Нашли в чемоданчике из-под патефона… В парке, что вдоль реки… Парень с девушкой в чащобе набрели… Меня как что толкнуло, кинулась упрашивать подругу, чтобы провела посмотреть. А она отговаривать: «В обморок упадёшь…Там глядеть не на кого. Изъеден муравьями, красный, как варёный рак…».

- Господи, вспоминать страшно… Живое мясо… Кожа сплошным волдырём… Да что вам рассказывать, как врачу вам, возможно, и не такое доводилось встречать… Чемоданчик тот был застёгнут, иначе бы звери… А вот земляная нечисть щели разыскала... Муравьи проклятые. Видеть их не могу. Меня колотит всю, понимаю, пора освободиться от неприязни, не в них дело, в конце концов. И всё равно муравьи эти засели в памяти, где не встречу, сразу представляю Юрочку…

- Забыла себя… Двое суток пробыла с Юрочкой… Капельницы, уколы, перевязки делали при мне. Слава Богу, не отгоняли, видно, подруга упросила. Я тогда ни о чём не думала. Одно на уме: лишь бы Юрочка остался жив, мой сыночек будет, никому не отдам. Если бы он зачмокал губами, попросил грудь, в моих сисях, наверное, молоко бы появилось. Он же ни разу не пискнул, не шелохнулся. А я с каждым уколом ждала: ну, вот сейчас, сейчас вздрогнет, отзовётся на боль, расплачется … Не знаю, что бы отдала, что угодно вырвала бы из тела, лишь бы помочь ему… Был момент, я чуть не закричала от радости: Юрочка открыл глазки. Глазки синенькие-синенькие, прямо кусочек ясного небушка. Что произошло дальше, догадалась не сразу. Слёзка выкатилась, и синева куда-то делась, я видела, как она быстро истаяла, на месте зрачков разрослись чёрные ямы…Тут-то всё поняла. Это ж Юрочка глянул на меня, чтобы попрощаться… Он меня, должно быть, чувствовал, не мог не чувствовать.

Валентина умолкла. Молчал и Николай. Женщина могла вот-вот расплакаться: переживания - не приведи Господь. Ни расспросами, никаким разговором вмешиваться не стал. Врач всегда остаётся врачом: пусть женщина, насколько можно, самостоятельно освободится от тяготы, когда болит душа лучшего лекаря, чем сам человек, не бывает, и тут главное - не навредить. Обошлось без слёз, и Валентина продолжила свою историю:

- Три раза меня вызывал следователь, допытывался, какое отношение имею к умершему ребёнку. Им всё было известно: и что в больнице двое суток пробыла, и что потом на кладбище выслеживала могилку, в какую Юрочку похоронят. Направляли на экспертизу: не было ли у меня недавних родов? Там же у следователя столкнулась с молодой парой. Те, которые в парке нашли патефонный чемодан. Господи, с какой ненавистью они на меня глядели. Как на преступницу… Из-за меня неприятности и у главного врача, и подруге объявили выговор за нарушение больничного режима. Так напугали, всего стала бояться. Долго не могла прийти в себя. Лишь на пятом годочке образила могилку, заказала памятничек. Появлялась сюда ближе к вечеру, хоронилась от посторонних, не хотела, чтобы кто-нибудь лез в душу.

- Юрочка для меня - что родной сын. Около него я почувствовала себя матерью. И без детей уже не представляла свою жизнь… Юрочка - всегда в сердце. Я почему-то уверена, что он обо мне молится, он ведь безгрешен, его молитва - прямо к Богу. Всё, что со мной потом произошло, не иначе как его подарок. Ну, посудите сами. Девять лет не беременела. Вася мой по службе ни с радиацией, ни с ракетным топливом не сталкивался, вблизи не был ни с какой химией, здоров, такого здоровья, дай Бог каждому. И я ни на что не жаловалась. Не было ведь никакой причины, но девять лет не могла забеременеть. И вдруг жду ребёнка, такая радость, такая радость…Будь крылья, летала бы земли не касаясь… Это же по Юрочкиным молитвам! И то, что он в последний миг глянул на меня, тоже знак: дал понять, не оставит без надежды.

Неожиданно Валентина ринулась в рыдания. Ничего же не предвещало такого поворота. Наконец-то, беременность, о которой мечтала. Плакать вроде бы ни к чему.

- Простите, Николай Степанович. Без слёз не могу вспоминать… Выкидыш в семь недель… А ведь я его уже любила… Мысленно баюкала… Купала… Чтобы не потревожить, остерегалась лишний раз глубоко вдохнуть, не то, что чихнуть или кашлянуть. И не уберегла…

Что ни говори, а чужое горе и есть чужое горе. Не своё. Сердце у врача не глухое, так или иначе, проникаешься чужим страданием, сочувствуешь, но всё одно воспринимаешь не то, что сам пациент. Медицина ведь сплошь из страданий. И всяко бывает. Вот как у Валентины, когда враз всё рушится. И тут со стороны всю глубину потрясения представить невозможно.

- На какое-то время изничтожилась до дна. Такая ненависть к себе: жить не хотелось. И увидела Юрочку во сне. Увидела мельком, неясно, будто издали. Но твёрдо знала, что это Юрочка. Думала, думала и догадалась: это же он за меня продолжает молиться. Что же я?.. На расправу мы такие жидкие, веру так легко теряем, так покорно малодушничаем. Только и требуем: дай сегодня, дай сейчас, а если завтра, то уже и разуверились… Мало-помалу пришла в себя, если уж один раз забеременела, может, и ещё Бог даст. Хоть не скоро, но сыночка таки родила. От Юрочки далеко не отошли, назвали Георгием… Деток больше не дождалась, а так хотела. Стало понятно: не будь Юрочки, вообще никого бы у меня не было. Спасибо Юрочке, вместо себя он послал нам Георгия, надеемся и внуков понянчить.

- Николай Степанович, это же я ещё не вся… До сих пор Жорочке ничего не рассказала про Юрочку. Пока был маленький, не сходила с ним на могилку, не приучила, а подрос, я и растерялась. Вдруг подумает: мать у него сумасшедшая, убивается на чужой могиле, помешалась до того, родного сына назвала практически тем же именем. Кто его знает, что придёт ему в голову… Оттолкнуть, потерять Жорочку… Я не переживу… И как поступить, ума не приложу...

Валентина долго молчала. И Николай понял, от него ждут совета:

- Не запечатывайте себя. С мужем, например, или с подругой постарайтесь делиться своими переживаниями. Вот ведь с сыном создали проблему ни на чём. Откуда вы взяли, что он не поймёт вас? Чего бы проще, всё рассказать Георгию также как мне рассказали. На сына, как я понял, не жалуетесь. Нормальный парень?

- О-о, Жора - сокровище, он такой нежный.

- Ну вот, видите. И сокровищу не помешало бы узнать, чего он матери стоил. Уверяю вас, от такого разговора стали бы сыну ещё ближе. И вы разом бы избавились от хлама в мыслях… В общем-то, всё у вас совсем неплохо сложилось, так что киснуть нет никакого резона. Радуйтесь тому, что есть.

 

Уставившись долу, сидели у могилки. Скосив взгляд, Николай наблюдал, как Валентина медленно поднимала длинную травяную былинку и бегущего по ней муравья. Когда бежать было уже некуда, муравей капелькой завис на кончике былинки, должно быть, в испуге завертел глазастой головой. Валентина осторожно опустила травинку и ссадила муравья на спокойную землю… Мягкое сердце…

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную