Валерий ФАТЕЕВ (Магадан)
Я живой, мама!- Стоп, машина! Команда на палубу! Приготовиться к выборке трала! Капитан внимательно смотрел, как взрывая литую зыбь моря, выныривает из его глубины трал. Уже по метельной круговерти чаек, по натужному реву лебедки, по тому, как дернулся, будто крепкая рука схватила его за корму, сейнер, понял… - Есть рыба! Серебряным водопадом падала и растекалась по палубе селедка. Здесь, у острова Прибылова в Беринговом море, ее было столько, что уже в первые дни путины капитан приказал забить досками лоцпорты – отверстия для стока палубной воды – и жирной отборной сельдью нагружали сейнера под жвак, а что не помещалось, буксировали за собой в туго завязанном траловом мешке. Со стороны посмотреть, улыбнулся капитан, плетемся, как бабы с колхозного базара. В четырех кабельтовых справа по курсу покачивался на ленивой зыби сейнер “Бокситогорск” - старый соперник. Там уже расправились с выборкой, и тяжело груженое судно медленно разворачивалось в направлении далеких льдов, где дымила поджидавшая их плавбаза “Феликс Кон”. - Что-то заторопился, - проводил его взглядом капитан, и в этот момент его тронул за плечо радист – высокий немногословный Никола Стефанюк. Желтый листок радиограммы шевелился как живой – тянуло сквозняком из открытой фрамуги – подрагивал в пальцах. Черные контуры букв складывались в слова… “Метео. Штормовое предупреждение. Циклон Руби в 23.00 время Гринвича изменил направление с западного на северное. Скорость ветра до сорока – пятидесяти метров в секунду. Высота волн до 8 метров. Возможно обледенение. Всем принять меры безопасности!” - Что, Никола, хреново? - А то! Флагман орет, чтобы все во льды бежали. Тут кто быстрей… Стефанюк вопросительно посмотрел на капитана. Они давно ходили вместе и право на откровенность имели. РДО значило, что в эти минуты с сумасшедшей скоростью прет на них циклон – спрессованные в миллионотонный кулак вода, воздух и снег. Если синоптики не ошиблись, то через два – три часа кулак этот обрушится на экспедицию. До кромки льда, куда советует бежать флагман, не меньше пяти часов полного хода. Понятно, почему заторопился “Бокситогорск” и прямо на глазах пустела водная гладь горизонта. Еще несколько секунд капитан глядел на море, на волны, дымящиеся морозным паром, обвел взглядом палубу, отметил, как тяжело просело в воду судно. - Дед, - крикнул он в машину. – Будем убегать – выжимай все, это серьезно. - Понял, - откликнулся из железных глубин стармех. - За нас не дрейфь. Главное, рули. - Машине полный ход! Палубной команде задраиться по-штормовому! Право на борт! Курс – сорок! А когда первый “баран”, тяжело вспухнув белоснежной пенной гривой, ударил в скулу, капитан решился… - Рубить лоцпорты! Рыбу - за борт! Матрос Костя Болдин, светлоглазый коренастый крепыш, последней команде не поверил, огляделся в растерянности по сторонам. - Руби, чего рот разинул! – подтолкнул его вездесущий боцман Севрюков. – Вот оно… Что-то страшное и непонятное, клубящееся на все небо сразу, чертом вырвалось из-за горизонта и всей своей страшной силой и тяжестью рухнуло на сейнер. Следом свалилась темнота. …Первый шквал не напугал капитана “Дружного”. И не такое бывало. В Беринговом и Охотском морях шторм – нормальная погода. Главное – устоять, продержаться носом на волну, пока прогромыхает, промчится этот неизвестно откуда свалившийся им на головы Руби. Люки задраены, машина в порядке, команда обучена – не впервой. …Если только не мороз! Не ветер ураганный, не волна под клотик, а лед, обыкновенный лед самый страшный сейчас враг рыбака. Чуть где задержалась капля воды, на ее месте уже ледяной пушистый шарик. Шарик стремительно перерастает в гроздь, гроздь – в бульбу, и вот уже палуба, надстройки, леера – все покрыто толстой, пухнущей прямо на глазах ледяной броней. Беспомощное, потерявшее ход, рули и устойчивость судно обречено. Вот почему не в теплых сухих кубриках, как, к примеру, летом, встречает команда ураган. Все, кроме вахты, на палубе. Вооруженные пешнями и ломиками, на кувыркающемся как Ванька-Встанька суденышке, они без остановок окалывают лед с палубы, надстройки, лееров – отовсюду, куда может дотянуться рука. Лед и пот. Лед и кровавые мозоли. Лед и жизнь. Иначе …лед и смерть. Это не фраза. Года не прошло, как погиб из-за обледенения экипаж “Рыболова”. Двадцать шесть человек списочного состава и еще один, совсем парнишка, в списках не значился. Мать упросила капитана взять хотя бы на один рейс, болтается на берегу парень, с плохой компанией связался, как бы до беды не дошло… Те тоже в шторм и мороз попали. Тоже перегруз, и хотя до бухты “Светлой” пара миль оставалась, не дотянули. Кувыркнулись, и ни один даже на палубу не успел выскочить. Так все там на дне морском, и лежат в обнимку. Раньше, в советское время, непременно вытащили бы сейнер, глубины позволяют. А сейчас Владивостокское спасательное судно только за путь миллион запросило, будто и не русские люди… Рынок, все рынок, а точнее, звериный базар, где каждый за бакс готов глотку ближнему перегрызть. Телевизионщики смогли подводной кинокамерой снять “Рыболов”. Лежит на борту, а вокруг трал и облако какой-то живности – не разглядеть. Эх, вот она – звезда рыбака. Ваня, как и остальные рыбаки, перепоясан страховочным поясом, тонкий стальной тросик защелкнут на карабин, второй конец его свободно движется по лееру, натянутому вдоль борта. Когда первый вал хлестко ударил по корпусу “Дружного”, рыбаки, не удержавшись на ногах, покатились по палубе. Сверху капитану показалось, что куча апельсинов – спасательные жилеты на сейнере – оранжевого цвета – рассыпалась по обледенелым доскам. Удержался один Севрюков – будто влип в фальшборт, пропуская волну. И сразу, едва отфыркался от соленой воды, заорал… - Леонов, Борисенко! Бросай зюзьки, без вас смоет! Давай на ботдек – окалывай! Остальные по местам по расписанию! Застучали пешни, ломики, топоры – кому чем сподручней. Ваня колотил лед, с дьявольской быстротой выраставший на подветренной стороне рубки. Казалось, остановись на мгновение, и тебя самого закует в ледовый скафандр. Такой густоты и вязкости была вода, что даже со стальной вертикальной плоскости не стекала, а медленно сползала, а то и вовсе замирала, мгновенно схватываемая морозом. - Как желе, - почему-то подумалось ему, и это была одна из немногих мыслей, что осталась в памяти. Он рубил лед, падал, сбитый очередной волной, опять яростно колотил ломиком и горячий соленый пот смывала ледяная соленая вода. В полдень стемнело, пришлось врубить все прожектора и лампы. Ураган летел через сейнер с таким гулом и ревом, что команды капитана, даже многократно усиленные трансляцией, прорывались глухо, как сквозь вату. - Боцман! Ты что про бак забыл! Зосимыч приправил команду крепким словцом. Неизвестно, когда на носу судна успела вырасти громадная ледяная бульба. Севрюков с двумя матросами кинулся на бак, но в этот момент сейнер буквально воткнулся в водяной вал, и когда он прокатился, боцман и матросы оказались отброшенными к надстройке. Одного из них, Бориса Степина, хлопнуло так, что кровь из ушей пошла. Сквозь разрывы в бешено несущихся тучах вдруг слабый свет пробился, и среди водяных гор, совсем рядом, все увидели неестественно накренившийся сейнер. - “Бокситогорск” тонет! Словно подтолкнутый этим криком, “Бокситогорск” дернулся, пошел, описывая широкий круг, но не закончив его, зачерпнул палубой и легко, как поплавок, перевернулся. Тут же на сверкающем горбатом днище появились две черные фигуры. - Старпом Федин и, наверное, радист, - не отрываясь от бинокля, тихо сказал Зосимыч. Он знал, что остальные там тоже пристегнуты,так и ушли, прикованные к судну. А капитан…, большая видно, у него оказалась очередь до своего права покинуть судно последним. Перевернутый сейнер с людьми на киле несло мимо “Дружного”. Был ничтожный, но все-таки шанс… - Приготовьте концы! Два метких броска достигли цели. Но радист, молодой, неопытный моряк, заторопился, не удержал петлю и топором ушел вниз. Старпом обмороженными пальцами завязать узел не смог – несколько раз обмотал вокруг торса линь, и конец его намертво сжал зубами. Да так, что когда его подняли на борт, то разъять челюсти не смогли. Минуту заняла операция, но, взглянув на бак, капитан по-настоящему испугался. Бака как такового не было. Был полностью закрывавший его громадный ледяной колпак. И уже появился дифферент на нос. Если этот колпак не сбить, ходу им самое многое – полчаса. А вручную явно не околоть. - Заводи трос, Севрюков! Боцман понял его с полуслова. Только траловой лебедкой и можно сдернуть такую глыбу. Но кто сможет завести трос – это же надо по открытой палубе добраться аж до якорного колодца. Он оглядел свое воинство. Обмороженные, с черными распухшими лицами, пешни из рук валятся… Кто из них?.. Он жестом показал капитану, что идет сам, и с кольцами стального упругого троса шагнул вперед. Помогая ему, капитан чуть отвернул, подставив волне скулу. Сейнер рискованно – градусов на тридцать – положило на борт, но за мгновение до этого, боцман успел взмахнуть рукой. Петля выброски опоясала ледяной нарост и тут же, натягивая ее в звонкую струну, заработала лебедка. Резкий короткий свист рассек ураганный гул и почти одновременно с ним Севрюков удивленно взмахнул руками и согнулся, нет – переломился пополам. Рыбаки кинулись к нему и в ужасе остановились… Сверху капитан не сразу понял, что произошло, а когда понял, на мгновение растерялся. Оно могло бы дорого обойтись “Дружному”, это мгновение… Но тут с выброской вперед шагнул Болдин. Наверное, он и за борт шагнул бы, лишь бы подальше от того страшного и кошмарного, что еще миг назад было смелым и сильным человеком. Он не помнил, с какой по счету попытки, но трос завести ему удалось. И вовремя. Нос сейнера уже и не выныривал из ледяных валов, и сейнер шел, толкая впереди себя настоящий айсберг. На этот раз трос выдержал. Сдернутая лебедкой ледяная гора, ломая фальшборт, рухнула в море, и “Дружный” сразу вздрогнул и, вынырнув из воды, устойчиво взлетел на волну. Зосимычу показалось даже, что сейнер, почти как человек, с облегчением вздохнул. Но это, конечно, был его собственный вздох. Сзади сопел в затылок радист. - “Севск” SOS дал. И молчит. Молчат после SOS только в одном случае . За эти часы радист принял столько отчаянных призывов о помощи, сколько не слышал их за всю жизнь. Но тут… На “Севске” работал его брат. Капитану нечего было сказать. Что тут скажешь? Да и не время. От одной беды ушли – вторая навалилась. Видимо, жестокая болтанка сместила трюмный груз – образовался крен на правый борт. Его стало больше захлестывать и скоро сил у ребят уже не было – он полностью покрылся льдом. Люди ужев первые не реагировали на команды, кое-кто, взмахнув пешней, падал вслед за ней. Порог человеческой усталости, когда все становится безразличным, даже собственная смерть, был близок. Зосимыч сам спустился на палубу, будил ребят, уговаривал, орал, иных хлестал по щекам. И должно быть, вид капитана, обычно спокойного и сдержанного, был настолько страшен, что рыбаки один за другим поднимались и, шатаясь, принимались окалываться. Из трюма поднимали бочки с рыбой и выбрасывали за борт. И уже недалеко было до спасительной кромки льда, до убежища. Ваня стоял на турчаке, бездумно, как во сне, накидывая на барабан кольца троса. И тут волна ледяной крошкой хлестнула ему прямо по глазам. Он машинально отшатнулся, ударился головой обо что-то острое, и свет померк. Дальше борьба с циклоном шла уже без него. Он не знал, как с ужасным креном добрались они до льдов, как стали переворачиваться, и только вышедший навстречу рефрижератор вовремя подставил свой борт. - “Себеж” тоже. Уже у плавбазы перевернулся. Рядом Пэры стояли – никого не смогли спасти. “Нихичевань” пропала. А японцев сколько… Капитан, уже свежевыбритый, глотал, смакуя, кофе и рассеянно слушал радиста. - Странное дело, Зосимыч! Управление просит, чтобы все члены экипажа сообщили своим близким, что они живы. Срочно! - Их сейчас пушкой не разбудишь, - усмехнулся капитан. – Вон возьми адреса и сам дай. - А текст? - Придумай что-нибудь… У себя в рубке радист долго сидел, как в оцепенении. Вспомнилась мать, босоногое детство, брат, с которым рядом, не расставаясь, прожил он до вчерашнего дня. Мать еще ничего не знает, но первой придет к ней его РД. Он настроил рацию и передал. - Я живой, мама! И тут он, здоровый сорокалетний мужик, не выдержал и заплакал – молча, содрогаясь от рыданий всем своим громоздким телом. Он плакал, а пальцы его автоматически делали привычную работу. В Тулу, Москву, Смирновку, Магадан, во все концы большой нашей земли летели телеграммы с одинаковым и пугающим своей необычностью текстом: “Я живой, мама!”
Кричала кошкаПримерно в тринадцать тридцать по местному времени старпом китобойца «Звездный» Иван Иванович возвращался с берега. Был он слегка подшофе - кореша встретил, когда-то вместе в Новую Зеландию ходили, но подшофе так, самую малость. Ни со стороны, ни вблизи ни за что об этом не догадаться... Несмотря на молодые еще годы, ходил старпом так, будто каждой ногой печати ставил, говорил редко и медленно, а действовал хотя и быстро, но опять-таки после некоторого раздумья. За это да еще за феноменальную силу его Иван Иванычем и звали. В прошедшее воскресенье китобои с торгашами в волейбол схлестнулись, на пять ящиков пива. Играли торгаши лучше, да это и понятно - на их сухогрузе свой спортзал имелся, хоть весь рейс тренируйся. Но пива китобои хотели больше, и потому игра шла на равных. Особенно когда на первую линию, к сетке, выходили старпом и радист, и Маркони выбрасывал старпому короткий, точный и такой низкий пас, что чужая защита и глазом моргнуть не успевала, как мяч гвоздем втыкался у ее ног. Рядом с площадкой блестели рельсы заводской узкоколейки, и договаривались в ту сторону не бить, но в горячке игры договор попрали, и был момент когда, поднимая «мертвый» мяч, Иван Иваныч с криком «Советский штурман рельсов не боится» на рельсы эти грудью и бросился. Мяч отбили, партию выиграли, и только тогда старпом нашим просьбам внял и задрал тельник. И мы ничего не увидели... так, розовая полоса поперек бочкообразной груди. - Н-да, - оценили соперники и пять ящиков выставили беспрекословно, а сначала, наверное, зажать хотели. Но и китобои в грязь лицом не ударили, торгашей на борт пригласили, да еще и брикет вяленой корюшки выставили к пиву. Протопал-пропечатал Иван Иваныч проходную порта, а тут, в аккурат у третьего причала, толпа рыбаков и мяуканье кошачье слышится. Отчаянное, как SОS. Старпом в толпу внедрился, смотрит - метрах в шести от берега между высоченными бортами двух «бармалеев» кошке плавает, совсем котенок, и по стальной обшивке царапает. С берега и палуб советы подают, но в воду никто не лезет: холодная в ноябре водичка в Охотском море. Иван Иваныч тоже в море бросаться не стал, огляделся, увидел в стороне к погрузке приготовленный штабель досок, разворотил его играючи, и запустил одну корабликом под днище траулера. А кошка, умница, все поняла и, когда доска с ней поравнялась, цап-царап и оседлала ее. А дальше волна вынесла к причалу доску с кошкой, и сердобольные рыбообработчицы утащили ее отогревать. Старпом тоже собрался путь свой продолжить, наша коробка у седьмого причала обреталась, но тут какой-то мужичонка в форме за рукав его прихватил. - А доску? - говорит. Доска тем временем опять в море отплыла, и Иван Иванович плечами пожал, но мужичонка пуще прежнего в рукав вцепился и заблажил: - Держи вора! Отмахнулся от него старпом как от мухи, но силы не рассчитал - вохровец кувыркнулся с причальной стенки. Для рыбаков опять развлечение - бедолагу вытаскивать. Развлечением, однако, не кончилось. Пострадавший рапорт подал по команде, и... завели на Иван Иваныча дело. Трудно сказать, чем руководствовался следователь - очередная кампания или, может, тоже на бутылку с кем поспорил, а скорее всего, не понравился ему лично при первой встрече сам Иван Иваныч. За точность не ручаюсь, но разговор так примерно происходил... После всякого рода процедурных вопросов - родился, учился, судился - «следак» пугнуть захотел и прямиком в лоб: вам грозит статья такая-то за попытку хищения и еще такая-то - за нападение при исполнении... Иван Ивыныч подумал-подумал, а потом сочувственно спрашивает: - Вам что, делать нехер? И, на беду свою, угадал! Ну, вправду, нечем было заниматься в этот день начинающему следователю, студенту-заочнику Юрию Юрьевичу. Серьезных дел ему как-то еще не доверяли, а тут случай подвернулся. И нахала проучить надо - на кого он это хавку раскрывает! Власть распирала Юрия Юрьевича: вчера он был слесаришкой Юркой, за пузырем для старших бегал, а сегодня ого-го! Не портной был Юрий Юрьевич, а дело на старпома сшил. Почти полгода в поте лица трудился, китобоец в море дважды выходил без своего старпома - визу не открывали, а весной и суд состоялся. И присудили Иван Иванычу, учитывая его упорное нежелание раскаяться и признать свою вину, два года условно! Самое страшное, что с китобоя списали, товарищей потерял Иван Иваныч. Скорее всего, они и раньше товарищами только притворялись, а все равно обидно. Но нашлись и хорошие люди - посоветовали, подобрали адвоката опытного. И года не прошло, другой суд, более высокий, вчистую оправдал старпома, во всех правах восстановил и заодно веру, было утерянную, в нашу социалистическую справедливость вернул. Веру Иван Иванычу вернули, а на китобоец он сам не вернулся. Перешел даже на другую базу, на обыкновенный рыбацкий сейнер. Рыбацкая жизнь к воспоминаниям не располагает Сходили мы к Австралии, а потом в Чукотское море и в Ледовитый океан - надо было чукчам праздник кита обеспечить. Хотя, между нами, обеспечивали мы не чукчей, а зверофермы и колотили в год не меньше сотни кашалотов вопреки всем международным конвенциям и соглашениям. Но наше дело маленькое: прикажут - делаем: Забыли, словом, о старпоме. И вот после удачной экспедиции в Чукотское море бежали мы домой в Находку. И уже после Лаперуза Маркони дверь рубки открыл и зовет: - «Туркмения» просит помощи! - Крутнул верньер, и четко послышалось: - Пожар на борту, Всем судам в квадрате... просим оказать помощь! На борту дети! Мы далеко, к нам не относится и остается, затаив дыхание, слушать, как развиваются события. - «Вашгорск» принял! Уточните координаты! Похоже, я рядом! - Что «Вашгорск», - пробурчал наш капитан. - Сейнеришко1 А там человек триста! Выясняется, что сейнер находится в двух часах хода от горящего теплохода. Капитан «Туркмении» решает: - Высаживаю детей и часть экипажа на плавсредства. Огонь распространяется на верхнюю палубу! Уже известно, что там (теплоход терпит бедствие в шестидесяти милях от мыса Поворотный) волнение три балла. Не страшно, но дети... Еще полчаса - все в шлюпках и ботах. Огонь охватил надстройку! Еще час - подошел сейнер. Да, теперь поднять всех на борт тоже не простая задача. В эфире тесно. Откликнулись плавбазы «Прибалтика», «Советская Бурятия», «Рыбак Камчатки»... Капитан «Прибалтики» предлагает пересадить детей к нему! Капитан «Вашгорска» в резкой форме: - Вы что, того... ночью - детей! Иду на Находку! - Это что же он, в трюм их? .. Но прав, прав, - вздыхает наш Дед. Подошли спасатели, начали тушить. Потом мы уже узнали, что «Туркмения» осталась на плаву, а «Вашгорск» благополучно доставил детей в Находку – почти триста душ.! - Э-э, - кричит нам радист.- Капитан-то на «Вашгорске» Иван Иваныч! - Ну! - изумляется Дед, - то-то я чую голос знаокмый. Потом мы слышали, что за эту операцию Иван Иваныча наградили орденом. И еще доходили слухи, что на борту сейнера не терпит он никакой живности. Особенно кошек. Ну что ж, на море что ни судно, то свои правила, и у каждого капитана свои странности. ….Но когда кричит кошка ли, другая ли живая душа - надо помочь. Что бы там не думал по этому поводу Юрий Юрьевич. Хотя сейчас он уже в чине старшего советника юстиции и возглавляет городскую прокуратуру.
«Академик» помощи не проситПоследнюю тонну майнали при сильном волнении. Суда раскачивало так, что мощные швартовы натягивались струнами. Когда высокий черный борт перегрузчика в очередной раз взмыл вверх, по динамику раздался голос его капитана. -Коллега, не пора ли расходиться? А то, как бы не навалило… -Да мы уже все,- отозвался с траулера Пущин.- Последнее добираем… За плечом сопел старпом. Когда подошел, непонятно. Вроде бы всего минуту назад его крепкую поджарую фигуру Пущин видел у лебедки. За что-то распекал матроса. Поначалу Пущина раздражала эта его, как ему казалось, показная стремительность, вкрадчивая легкая походка, умение появляться почти всегда неожиданно. -Насмотрелся боевиков,- думал он. Потом привык. Юрий Иваныч, так звали старпома, был на своем месте, а в море это самое главное.. И штурманские дела, и все хозяйство траулера знал, несмотря на молодость, как свои пять пальцев. -Что у Вас?-Со всеми на судне, начиная от прачки и кончая последним забулдыгой обработчиком Филей, капитан был на Вы. -Погрузочные документы передали. -Ну так подпишите, да отчаливаем, валять начинает.. -Да они предлагают …просят, чтобы всю погрузку на них оформить. На самом деле экипаж “Академика” не только на своем борту работал, так еще и одну бригаду на перегрузчик дали. Ввиду неблагоприятного прогноза хотели, чтобы побыстрей. -Предлагают или просят? -Просят, вообще-то. -Так… нам контора что-нибудь отдельно за перегруз заплатит? -Да нет, конечно. Нам это в обязанности входит. -А им платят. Ну, так подписывайте. -Несправедливо,- набычился старпом.- А потом, раз слабину дадим, они вообще на шею сядут. Логика в его словах была. -Тогда так,- решил капитан.- Они вчера из Владика, народ обеспеченный…а нам еще кувыркаться и кувыркаться. Пусть завпрод список составит, что нам больше всего надо. -Так я и сам знаю,- ухмыльнулся старпом.- Свежей картошки нет, мяса в обрез, завтра полностью на треску перейдем, опять же с десяток ящиков минералки не помешает. -Добро, действуйте,- заключил Николай Владимирович и, глядя в иллюминатор, чертыхнулся. Перелетавший с борта на борт строп от очередной толчка волны накренился и брикеты минтая посыпались на палубу. -Все!- Рявкнул он.- Завершить погрузочные работы. Палубной команде стоять стоять по местам, приготовиться к отходу. Через полчаса все документы были подписаны, выкуп с перегрузчика получен и, судя по довольной физиономии Юрия Ивановича, дело не обошлось одной минералкой. Дав прощальный гудок, траулер отвалил и едва нос его высунулся из-за мощного корпуса перегрузчика , первый “бык”, фыркая пеной, ударил в скулу. Теперь не страшно, носом на волну, поштормуем, отоспимся. -Мостик- ЦПУ! Полный ход… -ЦПУ-Мостику!. Есть полный ход!. –послышался хрипловатый голос стармеха..-А что за спешка, как от ферзя пешка? -Дед, пойдем в Первый Курильский, на отстой. Шторм догоняет. -Напугал бабу…А оробеем , так уйти поспеем. Старший механик Аверьян Никанорович, как обычно, говорил пословицами да поговорками. Теперь уж никто и не помнит, когда приключилась с ним эта напасть. Может, когда почти месяц дрейфовали во льдах у мыса Толстого и от нечего делать Дед всю корабельную библиотеку перечитал…Может, после больнички, в которой он отлеживался по причине страшнейшего прострела, а может, просто к старости потянуло его на книжную мудрость…Кто знает. Дав последние наставления вахтенному, третьему штурману Макарычеву, Николай Владимирович спустился в свою каюту. Но отдохнуть ему не пришлось, в каюту постучали. -Входите. Через комингс перешагнул судовой доктор. Молодой, но уже грузный Сиденко. Капитан ходил с ним первую путину и еще не составил определенного мнения. Случая не было. -У меня тяжелый больной,- без обиняков доложил док.- Надо бы связаться с базой. -Кто больной и что с ним? -Обработчик Гуляев. По всем признакам аппендицит. Резать надо. -Вы где раньше были,- не сдержался Николай Владимирович.- Мы от базы уже миль на двадцать отошли! Единственный хирург во всей экспедиции находился на флагманской плавбазе “Кони”, от которого они сейчас резво- со скоростью 14 узлов- удалялись. Он посмотрел на кренометр. Бортовая качка усиливалась. В такую погоду о швартовке и думать нечего. Пришлось связываться с флагманом, объяснять ситуацию. Начальник экспедиции Меринов рассудил. -А что мы в это дело лезем…Пусть два эскулапа и решают. Я сейчас хирурга позову, а ты своего лекаря. Капитан отдал микрофон Сиденко. После недолгих переговоров тот совсем приуныл. -Все совпадает. Без ошибки. Оперировать надо. -Вот ты и режь, за это деньги получаешь. -Да вы что,- ужаснулся док-. Я же всего-навсего фельдшер! -Фельдшер должен уметь все,- отрезал Николай Владимирович.-Не помирать же человеку... Сейчас подскочим к Курильскому, в затишок приткнемся и…словом, готовься к операции. Сам же пошел к больному. -Как Вы себя чувствуете?,- спросил у бледного, как мел, матроса. -Болит,- простонал тот.- Зубами бы вырвал! -Это тебе Бог наказал за то, что бражку гнал,- сказал из-за плеча капитана вездесущий старпом. Николай Владимирович аж вздрогнул. Как это ему удается. Он опять поднялся на мостик. Связался с базой. -Принял решение оперировать- иного выхода не вижу. Под руководством вашего хирурга, понятно. Я где-то читал, что так один полярник сам себе аппендицит удалил, и ничего. Жив остался. Меринов покряхтел, но согласился. Предупредил только.. -Ты поспешай в убежище. Обещают до сорока. Застрянешь- тебе морской бог самому кишки перетряхнет. -Да меня и так уже валит до … Он не договорил, громадный вал с такой силой шваркнул в правый борт, что вахтенный вместе с биноклем отлетел к переборке, а капитана бросило прямо на рулевого. Хорошо, что двухметровый Степа Приходько бросок худощавого капитана даже не почувствовал, просто вежливо придержал. “Такого только со штурвалом и оторвешь”, - мельком подумал Пархомец. -Мостик- ЦПУ! Дед, надо прибавить! У Гуляева аппендицит, оперировать надо и срочно, а то как бы беды не вышло…. -ЦПУ-Мостику! Пуганая ворона куста боится. Из огня да в полымя. И так еле выгребаю. Но попробую.. Лучше бы не пробовал. .На полном ходу лупить стало так, что судно, казалось, затрещало по шпангоутам. Водяные валы со скоростью курьерского прокатывались по палубе. Шторм разыгрывался серьезный. -Маркони,- распорядился старпом.- Связь с “Кони” должна быть надежной как твой… в отпуске, понял!. Сам умчался в лазарет, проверить, что да как. Часа через три болтанки вошли в прибрежный лед и сразу стало легче. Молодой лед гасил волну, словно вата.. В лазарете, куда больной дошел еще на своих двоих, Сиденко заявил. -Мне ассистент нужен. …подать, помочь и чтобы хоть немного в медицине разбирался Кэп со старпомом переглянулись. Не сговариваясь, сказали. -Электрик Лагузинский- предложил кэп.. -“ЧП”,-подтвердил чиф, то есть, старший помощник.. …В каждом экипаже, на каждом судне есть свой человек- легенда. Капитаны не в счет, они и так часть корабля, его знамя и его история. Или анекдот. Как сложится.. Но помимо капитанов, на зверобое “Панино” есть рыжий боцман Паша, которого в каждом порту встречают как минимум три жены, на траулере “Орехово”- матрос Арбузов, по-другому, Арбуз, умудрившийся в одиночку вытолкать за борт спасательный бот, а в нем больше тонны. Был такой человек и на “Академике”. Кличку свою Лагузинский получил за то, что в каждую путину умудрялся попасть в историю. Падал в трюм с десятиметровой высоты, вываливался с люльки за борт, попадал в трал, ошпаривал кипятком ногу…Это был непрерывно действующий, как говорил старпом, “фонтан травматизму”.Другого давно бы с судна списали, но “ЧП” отлеживался, вылечивался и опять бегал по палубам. Но передряги бесследно не проходили. После трюма Лагузинский знал все о переломах конечностей, после ледяной купели-о резервах и способностях организма, после кипятка некоторое время выступал как консультант по ожогам. Обладая въедливым характером и неутолимым любопытством “ЧП” стал для матросов “Академика” самоходным медицинским справочником. Правда, научными его реплики и рецепты назвать было трудно. Боцману от радикулита он посоветовал бегать по трапам от мостика до нижней палубы, желательно с гирей. Так, мол, мышцы его спины укрепятся и защитят позвонки. Чирьи “Деду” он вылечил тем, что подключил его к проводам с напряжением вольт сто десять. Говорят, разъяренный “Дед” гонялся за ним по всем палубам , но через неделю после этого экперимента все чирьи у него необъяснимым и чудесным образом исчезли. Вызванный на мостик, Лагузинский предложение ассистировать принял с восторгом. Но деловито осведомился. -А анестизиолог кто? -Какой анестизиолог, -буркнул Сиденко.- Обколем зону и хватит с него. -Орать будет,- посочувствовал Гуляеву “ЧП”. Радист поставил в лазарет дополнительный динамик, больному вкатили аж шесть уколов обезболивающего, торжественный от своей значимости Лагузинский подал скальпель. По динамику прозвучало. -Если все готовы…начнем. В правой нижней части живота сверху вниз рассекаем мягкие ткани до… Скальпель со звоном упал. Бледный фельдшер пошатнулся и оперся на плечо своего помощника. -Я не могу.- выдавил он.-Я… крови боюсь. Как признавался потом радист флагмана, переговоры по операции от начала до конца слушала вся экспедиция. И в этот момент над Охотским морем стояла мертвая тишина. И в тишине этой через минуту прозвучал дикий вопль больного, а потом спокойный, как будто речь шла о чем-то обыденном, вопрос.. -Есть разрез? Что дальше? Ошеломленный флагманский хирург- по голосу он понял, что говорит с ним другой человек- автоматически разъяснил. Через несколько минут разбухший червеобразный отросток был выдернут из чрева и отсечен. -А вот зашивать я не умею,- сожалеюще признался Лагузинский. За это время старпом успел привести в чувство Сиденко. Сделал он это в два приема. Сначала нашатырь под нос, а потом полстакана спирта в рот. -Возьми себя в руки, доктор. Шей!. Вся операция заняла от силы пятнадцать минут. Сделав необходимые инъекции, полупьяный не столько от спирта, сколько от пережитого, Сиденко ушел в свою каюту. Гуляев заснул, “ЧП” засобирался в цех.. Подходила его вахта. -Ты это…-как-то почтительно сказал старпом.- Можешь сегодня отдыхать. -Зачем? Я в форме. И потом… Юрий Иванович понял, что Лагузинскому сейчас просто необходима аудитория. . Случившееся переполняло его так., что не дай выговориться- разорвет. -Вспомнил,- заорал, уже убегая “ЧП”,- гемофобия это называется. У нашего дока-гемофобия! Капитан , докладывая Меринову, не удержался… -“Академик” помощи не просит. На борту порядок. Дед, узнав обо всем, поморщился как от кислой капусты и сказал. “Дружно не грузно, а один и у каши замерзнешь”. И непонятно было, хвалил он или хулил своего недавнего обидчика. Самое удивительное, что уже через два дня после операции Гуляев встал на ноги. Правда, почти до конца путины ни на какие работы его не назначали. По приходу в порт судовой врач Сиденко Петр Павлович за успешно проведенную операцию и проявленное при этом мужество был награжден крупной денежной премией. Капитан пытался протестовать и рассказать о Лагузинском, но генеральный директор Кокляр вызвал его к себе и урезонил. -Ты на посмешище наш “Рыбпром” не выставляй, а? А то я разберусь, как у тебя кочегары резекции желудка проводят и кто в этом виноват? Вник? В резерве “Рыбпрома” в это время скучала дюжина капитанов и вскочить за штурвал “Академика” для каждого из них было все равно, что поймать за хвост жар-птицу. И Николай Владимирович вник. Вызвал к себе Лагузинского и предложил. -Я слышал, Вы собирались поступать в медицинский институт. Могу дать Вам внеочередной оплачиваемый отпуск. Поступите- хорошо. Не поступите- ваше место остается за Вами. -Не, я в медицину передумал,- отказался “ЧП”.-Медицина что- частный случай нашего бытия. А вот философия... Меня к ней потянуло. Я вот думаю, мы движемся во времени или время через нас, а…? Но если оно- через нас, то его можно и тормознуть, как вы считаете? Николай Владимирович сначала опешил, но потом нашелся. -Мы это… движемся к банке Кашеварова. Минтай там есть, так что тормознем месяца на два. Но ответом своим и сам остался недоволен. И долго пребывал в задумчивости. Тоже думал о времени, но не так, как Лагузинский.. Ощущение у него было, как у перегруженного траулера, идущего в фордервинд. “Не выгребаю…Откуда они такие. Старпом, Лагузинский…Уверенные, дерзкие. Или- свободные? Тогда от чего? От проблем, ответственности…” Он поежился, вспомнив, как Лагузинский схватил скальпель, как Юрий Иванович буквально насильно влил фельдшеру спирт. Рассудком он понимал, что так и только так надо было действовать, но понимал и то, что лично сам он на это никогда бы не решился. И хотя мнение о нем в “Рыбпроме” было довольно высокое- опытный, смелый, решительный и так далее, сам-то он знал, что всегда жил и поступал в каких-то раз и навсегда очерченных рамках_ Устав, Конвенция, Правила..- как лошадь в оглоблях. “А в случае “ЧП” я не “ЧП”,- усмехнулся своему каламбуру Николай Владимирович и пошел на очередной капитанский час.
Валерий Михайлович Фатеев – прозаик, поэт и журналист, член Союза писателей РФ (2001), член Союза журналистов России (1971). Родился 1 января 1947 года в деревне Смирновка Липецкой области вкрестьянской семье. Мать умерла рано, оставив на руках мужа-инвалида Великой Отечественной войны – детей (сына и двух его сестер). Со временем отец женился на вдове с дочерью, у них родилось 2 сыновей. |
||||
|
||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
||||
|
|
||||
|
|
||||
