Артур Маркович Гайдук

Гайдук Артур Маркович родился 27 августа 1965 года в Латвии, в Риге. С 1970 года живет в Пскове.
В 1992 году закончил Тверской мединститут, затем интернатуру по специальности детская хирургия. В 2006 г начал работать врачом скорой помощи. С 2007 по 2010 год работал врачом-хирургом в русской медицинской миссии в Анголе (центральная африка). В настоящий момент работает врачом на псковской станции скорой медицинской помощи.
Стихи начал писать в 21 год, после того, как взял в руки гитару. С 1999 года является президентом клуба авторской песни "Горизонт". Участвовал в работе жюри и вёл творческие мастерские на многих фестивалях авторско песни ("Норд-вест" Валдай, "Песня Булата" Москва, "Куликово поле" Тульская область, "Мстинские созвучия" Боровичи, "Скобарь" Псков, "Смоленское поозерье" Смоленск, "Струны фортов" СПб. и др.). Выпустил сборник стихов "Анатомия души", печатался в коллективных сборниках и периодических изданиях.

***
Безумный мастер по ночам не спит.
Он болен, беден, скорбен головою.
Он год за годом создаёт живое,
Которое толпу не рассмешит.
Безумный мастер тонет в голосах.
Но он твердит, что это шёпот бога,
Когда на человечий, понемногу,
Нам переводит то, что слышит сам.
И плач, и смех, и свет его ушёл,
Он ищет тень по имени Мария...
Ему врачи твердят - шизофрения
И назначают галоперидол.
Так было, есть и так же будет впредь,
И все рецепты мог бы перебрать я -
Сейчас аминазин, тогда распятье,
Сейчас запой, тогда костёр и плеть.
Славянский ли, фарси или иврит -
Язык не важен для таких вопросов -
Толпа всегда как стая альбиносов,
Что чёрную ворону не простит...
И тень плывёт над головой моей,
И тает тень над головами прочих...
Безумный мастер не меняет почерк -
На то и мастер, что ему видней.

ПАСТОРАЛЬ - ИЗ ЦИКЛА СЛОВО О КНИГЕ 
Нас немало на склонах, где твердь обрывается круто.
Кольцерогих самцов, нежных ярок и вечных ягнят…
Если мысли пусты, значит это удобно кому-то.
Если кто-нибудь ест, значит – это кого-то едят.

Пасторальные сны пасторально бесцветны и вялы.
В непроглядную ночь даже волку не выгулять страх.
Но грядут пастухи и сгоняют баранов в отары,
И уводят пастись и плодиться на тучных лугах.

И почувствовав твердь под ногами в отсутствии суши,
Обретают судьбу и чужим оставляют дела,
И идут по воде, и спасают бессмертные души,
Почему-то не вспомнив про бренные наши тела.

***
Прожить за миг и умирать в веках,
Грешить с тобой и не грешить с другими, 
Забыть лицо, повадки, тело, имя, 
Но помнить вкус прохлады на губах

И то, что ты была ко мне добра
(Пускай, не часто и, пускай, со смыслом),
И свет свечной, и восковые мысли, 
К которым я ключа не подобрал.

На улице метельно и темно
И свет фонарный молит о пощаде,
И что-то мне соврёт пощады ради,
Что мне тебя увидеть суждено.

Пусть, мне тебя увидеть суждено,
Пусть, время терпит или время лечит...
А жизнь уже выплёскивает вечер,
Как кельнер недопитое вино.

Ах, tempus*, ты и время, и висок...
И мой мирок измотан и испорчен,
Как мой порог истоптан и источен...
Как он печален, мой дверной звонок...
*tempus (лат.) - время, висок

ВРАГУ
Что приснилось вчера, я запомнил, как мог,
Как в квартире моей разорвался звонок,
И прокуренный голос сказал в телефон,
Что, мол, умер мой враг и почти погребен.

Я сорвался бегом, я себя не жалел,
Я пытался успеть, только вот – не успел.
И когда прибежал я на старый погост,
На могилу упала последняя горсть.

И стояли вокруг, как его караул,
Те, кого он сюда за собой потянул,
Кто его отпевал, кто его обмывал,
Те, кто гроб выносил и могилу копал.

Я храпел, я хрипел, я плевал на погост,
Где он слякотью лег под ногами берез.
Я то в голос кричал, их хватал за грудки,
То, как брошеный пес, вдруг скулил от тоски.

Я кричал им в лицо, я в них брызгал слюной,
Мол, отройте его, он, конечно, живой.
Ну, отройте его, я желаю узреть – 
Он ведь не жил, а значит не мог умереть.

Но ни вздоха, ни слез, нет ни взгляда, ни слов, 
Ни хороших друзей, ни надежных врагов.
Что за люди без лиц? Тут кричи – не кричи.
Для меня – не друзья, для него – палачи.

Как удар по глазам мир вернулся ко мне.
И мозаика тел – лишь узор на стене.
Это значит – живой, слава Богу, живой,
Я увижу тебя, Враг ты мой дорогой.

Как же так? Я себе с удивленьем твержу,
Что ты, парень, опомнись, он враг, а не друг.
Мне теперь все равно, я на это плевал,
Я с врагом за вражду опрокину бокал.

Я сорвался бегом, я себя не жалел,
Пробивался к нему сквозь сплетение тел.
По ступеням. Наверх.
 Десять метров. Порог...
 Двое в штатском,
 Без лиц,
 Выносили
 Венок. 
1988 г.

НОСТАЛЬГИЯ 
Я все-таки вернусь под этот кров,
Где жизнь тому назад привычно верил,
Что есть за дверью и другие двери, 
Что преданность надежнее оков, 
Что за грехом последует расплата,
Что тот, кто ищет, обретет когда-то,
А истина понятна и без слов.

Я всё-таки вернусь под этот кров, 
Где мальчик, собирающий ответы,
Из года в год помилованный Летой,
Испытывал незыблемость основ.
Где память не разбуженная дремлет,
Где соль земли не выбелила землю,
А соль слезы не породила слов.

Я всё-таки вернусь под этот кров,
Чтоб испытать сомненье или жалость
И вспомнить юность, или встретить старость – 
Я всё-таки вернусь под этот кров,
Чтобы родным руинам поклониться,
И всё, что здесь разыгрывалось в лицах,
Ко мне вернется пеленою снов.
Я всё-таки вернусь под этот кров.

Ну кто не ищет лучшего пути?
Но никогда не будет по другому - 
Свои пути всегда приводят к дому...
Верней, всегда должны к нему вести.

ОТРЕЧЕНИЕ
1. Отречение 
В господний храм
вошел, как в отчий дом,
Отбросив боль у ветхого порога.
Пусть впереди останется немного –
Пустая жизнь у княжеских хором.

Тиха молитва для чужих ушей, 
Но умолкают дней минувших раны – 
И кости перебитые, и шрамы
От вражьих стрел и дружеских ножей.
 
Пресветлый храм, да не отринет он
Влекущегося пристанью последней...
Но тот, кому молились на обедне,
Услышит только колокольный звон.

Царю лачуга – нищему дворец,
И крест нательный бьётся под рубахой, 
И сделан выбор меж венцом и плахой – 
Отвергнуты и плаха, и венец.

В господний храм вошел, 
как в отчий дом,
Оставив боль у ветхого порога.
Пусть впереди, воистину, немного,
Лишь жизнь прошла 
 с тех пор,
 как был рожден. 

2. Смута
Вы, дух вознесшие к свободе,
Вы, плоть низвергшие во смерть,
Вы на изрубленной колоде
Писали: «есмь земная твердь».

И сталь взлетала ближе к Богу,
И падала из бездны вниз…
Но новым идолам дорогу 
Уже прокладывала жизнь.

И совершилось столкновенье 
Умов и судеб, и корон,
И пали в нем в одно мгновенье
И новый царь, и старый трон.

Тела схоронены без тризны,
И вновь стекается народ
Туда, где псы ночами грызлись,
За то, 
      что пролил 
                эшафот.

ПЯТИСТРОФНЫЙ РОМАН
Всё снова начинается с любви - 
пустой, высокой, ветреной, безумной,
когда звучат божественные струны 
для тех, кто звук сумеет уловить.

Всё снова начинается с любви...
Но время лечит всякие изъяны,
и мы уже скучны и постоянны,
а голос струн похож на тихий крик.

И вот уже бросают отчий край 
отчаянно взрослеющие дети...
Мы шторм пожнём и вновь посеем ветер,
чтоб уповать на новый урожай.

Всё снова начинается с любви...
А ночь любви оставит вкус обмана,
и это странно, милая, пойми - 
ужасно, восхитительно и странно.

Но сто дорог, которые прошли
и сто имён, которые забыли - 
всё растворится в придорожной пыли...
Всё снова начинается с любви...

ЛЕГЕНДА О РОВЕНРОК
Где волны бьются о скулы скал, где ветер сбивает с ног,
Стоит, отстроенный на века, замок мой – Ровенрок.
Стенами древними окружён, и виден издалека
Высокий и грозный его донжон, пронзающий облака.
А там, где птицы ломают строй, у стрельчатого окна,
Ждёт, когда я вернусь домой, Ровена – моя жена.
Пять лет я в ножны не прятал меч и не сходил с коня.
И всё, что могло меня уберечь – мой щит и моя броня.
Но время вышло, окончен путь, я всех истребил врагов,
И горы добычи за мной несут сотни моих рабов.

*
Ворота лязгнули за спиной, и трубный ударил рёв.
Встречай, я снова пришёл домой, Ровена, моя любовь.
Она стояла, потупив взор и голову опустив.
Вокруг рабы заполняли двор под грозный цепной мотив.
Потом был пир, и огонь пылал, и багровел закат.
Рабами и золотом оделял я верных своих солдат.
А после, в факельной темноте я долго лежал без сна – 
Не подпустила меня к себе Ровена – моя жена.
«Не будет счастья, любимый мой, нам от чужой беды.
Верни свободу, пускай домой уходят твои рабы».
С мечом в руке перед ней стою, и ярость туманит взгляд 
«Они добыча моя в бою, они не уйдут назад».

«Любимый, в тебе поселилось зло, любимый, ты стал другим.
И страшен твой леденящий взор, и ярость в твоей груди.
Сбегают молнии со щита, и меч повергает в прах,
И тех не сможешь ты сосчитать, чья кровь на твоих руках».

*
Белее снега её плечо, чернее агата бровь.
Тому, кто привык отбирать мечом, уже не нужна любовь.
Покровы сорваны. Крик затих. О чём-то прибой поёт.
По праву сильного раб избит, а зверь получил своё.
Померкли звёзды, сбежав во мглу, и скрылась в ночи луна. 
Ровена бросилась на скалу из стрельчатого окна.
Бежали мимо за мигом миг, а годы летели прочь.
Ни острый меч мой, ни верный щит уже не могли помочь.
Когда на скалы упал рассвет, я вычерпал жизнь до дна
И сделал шаг за любимой вслед из стрельчатого окна.

*
Где волны бьются о скулы скал, где ветер сбивает с ног,
Стоит, покинутый на века, замок мой – Ровенрок.
Стенами древними окружён, и виден издалека
Высокий и грозный его донжон, пронзающий облака.

СТЕНА ПЛАЧА - ИЗ ЦИКЛА СЛОВО О КНИГЕ
Ты плачешь о прошедших временах,
О временах, что тяжелее ртути,
О том, что мир стоит на перепутье,
А твой народ запутался в словах.
Ты плачешь, так поплачь же за меня
В смятенье слов выплёвывая горе  –
Пусть на чумном пожизненном подворье
Взметнётся ветер прямо из огня.
И пусть золой засыплет колею,
В которой жизнь скользит неумолимо,
А те дороги, что выводят к Риму,
Пускай назад из Рима уведут.
Туда, где место есть для беглецов,
Где воздух от туманов серебрится,
Где над безумной воющей волчицей
Луна склоняет мутное лицо.
Туда, где смех не прозвучит как стон,
Туда, где память вырвется из плена…

А времена всегда обыкновенны,
Как смерть обыкновенна для времён.

 *  *  *
Что осталось от нашей любви? Только привкус потери.
Там, где раньше болело, теперь завелась пустота.
Я шепчу обречённо: не верю, не верю, не верю…
И смотрю в белизну безмятежно пустого листа.

Как тебя называть, я не знал. Да и важно ли это?
Ты сменила десятки имён за века и века.
Ты давала избранникам видеть другие рассветы…
На плече у поэта твоя возлежала рука.

И теперь я прошу, и теперь я молю об отсрочке:
Ну, вернись же, вернись, мне похмельна твоя красота.
Я сжимаю перо…  Но ни буквы, ни слова, ни строчки,
Только мертвая гладь беспощадно пустого листа.

* * *
Закрыв глаза на палубу шагну,
Чтоб прошлое оставить за спиною.
И всё своё я заберу с собою,
А прочее пусть катится ко дну.
И, покидая город налегке,
Я оглянусь на голос колоколен,
И стану тих, и как вода спокоен – 
Вода времён живущая в реке.

Вода бежит, и нету ей конца,
Бежит вода, и нету ей начала…
Того, с кем распрощался у причала,
Я знал в лицо, но не видал лица...
Нести свой крест и донести свой крест -
Вот всё, что мне теперь от жизни нужно.
А жизнь такая странная игрушка,
В которую играть не надоест.

 * * *
Он уходил 
неуместно, неспешно, неброско.
Тихо скрипела покрытая крепом повозка.
Мимо пруда, сквозь ворота и прочь со двора…
Жалась к забору, взирая на смерть, детвора,
В миг озарения с ужасом осознавая – 
Время пройдет и вернется повозка пустая,
Скрип деревянных колес разорвет тишину,
Конь захрипит, а лягушки в прокисшем пруду
Будут смеяться над нашей пустою судьбой …
Всё суета и пребудет вовек суетой,
Всё суета – ты возвысился или не смог,
 Всё суета от рожденья до смерти, а Б-г
 Смотрит на тех, кого просто пустил на постой.
Всё суета и пребудет вовек суетой…

Юность недолго грустит, и забудутся вскоре
Боль озаренья и чьё-то безликое горе.
Будут у юности счастье и смех, и веселье,
Радость открытий и танцы под ливнем весенним,
Дивных далёких планет неземная краса,
Дружба, любовь…
 И повозка…
 И скрип 
 колеса.

***
Довела меня печаль – серая дорожка,
Прохудилось на локтях старое пальто.
Бродит под моим окном ласковая кошка,
Только подольститься к ней не сумел никто.

Занавески на гвоздях, рваные обои...
Притулился домик мой где-то на краю.
Постучись ко мне, судьба, я тебе открою,
В красный угол усажу, чаем напою.

И забьется разговор – ложкой в чашке чая.
Я не плачусь, вот еще, не было беды.
Ты про все мне расскажи – я то понимаю – 
Здесь нелегкая судьба, даже у судьбы…

Довела меня печаль – серая дорожка,
Прохудилось на локтях старое пальто.
Бродит под моим окном ласковая кошка,
Только приласкать ее не сумел никто.

АГАСФЕР - ИЗ ЦИКЛА СЛОВО О КНИГЕ
Его глаза набрякли от росы
(Как будто росы плачут по кому-то),
И смотрит он, как трудятся часы,
отсчитывая скорбные минуты.

И жизнь пуста, как съеденный орех
И вытерта, как старая рогожа,
И силы нет ни слышать детский смех, 
Ни даже просто думать о хорошем.

Нет смерти, значит,
           и рожденья тоже нет,
А значит нет и ничего меж ними?
Есть только свет
           и то, что есть не свет,
И только имя,
    Имя,
       Имя,
          Имя.....

СПАСИТЕЛЬ - ИЗ ЦИКЛА СЛОВО О КНИГЕ
А он спешил из дальних палестин 
до наших третьих, пятых, сотых римов.
Он даже знал, что нам необходимо
и так желал спасенье принести.

И он пришел, и молвил - 
«хорошо»,
но было рано всё, 
всё было поздно.
И он с тоскою посмотрел на звёзды, 
но даже там спасённых не нашел.

- Где муж её, а где его жена, 
и кто им сторож каждое мгновенье? -
Он даже свет зажег во искупленье, 
а стал не свет, 
но стала полутьма.

А он спешил из дальних палестин
до наших третьих, пятых, сотых римов…
Ветра и годы проносились мимо, 
и дар спасенья разметал хамсин*.
Ветра и годы - только их кляну.
Не ради них он прежний дом оставил...
- Ты умер, Каин, как же брат твой Авель? 
      Да, 
            ты не сторож 
                       брату своему.
*Хамсин - ветер из пустыни

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную