Это рассказ о времени. О судьбах людей на переломе эпох. О том, как себя вели и кем в итоге становились. Собственно, о нас с вами.
В центре повествования — судьба поэта Юрия Волка (26 марта 1973 г. - 7 апреля 2023 г.), ставшего воином. Или наоборот — воина, ставшего поэтом. Его стихи, попавшие мне в руки, заставили сначала замереть, но тут же — и действовать. На собранном срочно секретариате раздал коллегам листки со стихотворными строчками и попросил зачитать их вслух. Затем наступила тишина.
— Что будем делать с таким поэтом?
— Принимать в Союз. Предлагаю голосовать, — поднял руку Валерий Латынин.
Решение не одобрил сам поэт.
— Я думаю, нет смысла принимать в Союз писателей посмертно.
Он, вне сомнения, чувствовал, что угасал. Что предстоящая через два-три дня операция практически не давала шансов ослабленному предыдущей мучительной борьбой за жизнь организму выкарабкаться. Но выписанный членский билет попросил всё же прислать.
Как же далеко Приморье от Москвы! Даже срочная бандероль первым классом не успела к своему адресату, Юрий Вологодский успел лишь увидеть посланную ему на телефон фотографию своего билета. Последний прижизненный документ. При этом для Союза писателей России он стал пятым поэтом, погибшим (умершим от ран) в ходе спецоперации. Писатели России никогда не хвалили войну, они поклонялись солдату на войне. В какой-то момент поэты сами становятся солдатами…
Посмертные публикации стихов поэта и многочисленные отклики читателей лишь подчеркнули трагичность ухода Юрия Волка. И — прихода в литературный мир, в наше поэтическое и культурное пространство самодостаточного, удивительного образного, нутряного, узнаваемого с первой строки поэта. Вне сомнения, и последующие поколения любителей поэзии будут вчитываться в его стихи. Исследователи времени Z не смогут обойтись без запечатлённой именно Волком его атмосферы и интонации.
При этом приспело время знать, изучать биографию самого автора. Она во многом тоже скажет, как создаются стихи, из чего взрастают поэтические строки…
Николай ИВАНОВ, председатель правления Союза писателей России

Да, я вне кланов, я не состою в партиях, клубах и обществах… Я сам по себе. Мне никогда никто не нужен был, кроме кошек. Я люблю свою Родину, кто бы там ни стоял у руля — правители уходят, а Россия остаётся. Я люблю своих родных, но не люблю человечество. Как можно любить человечество? Наркомана, который ради дозы готов убить мою маму? <…> Маньяка, убивающего детей. Террориста, взрывающего вагон метро.
Юрий Волк

Юрий — типичный пассионарий, родившийся на сломе эпох. Человек, живший более чувствами и идеями, нежели какой-либо практичностью. Влекомый порывами, он обладал необузданной энергией, которая всё время искала выхода в надрыве и подвиге. Так он жил.
Человек высокообразованный, тонко чувствующий, с особенным чувством юмора, он был подвержен всем страстям. Конечно, он не был святым, но даже в своих недостатках он всегда был искренним. Такие люди хороши для каких-то великих дел, но мало приспособлены для обычной жизни. Вспыхивают и сгорают, как кометы. Оставляя только след в памяти.
Эль Ваго[1]

* * *

«Приморье. Приморье — оно на своём месте, а ещё и какая-то Черниговка? Что, и почта в ней есть? Сколько лет работаю, никто туда и не слал ничего…» — удивлялась тихонько оператор на почте, оформляя, не торопясь, посылку с какими-то книжками. За пару дней до этого её коллега из Москвы отправила туда же небольшую бандероль. Ни одна, ни вторая не успела. Да и разве можно догнать время, решившее, что оно уже окончилось?..

С самого начала этой истории никто ничего катастрофически не успевал. На своём любимом Дальнем Востоке умирал Волк — человек, попытавшийся повернуть в замке Победы скрипичный ключ, Воин и Поэт, он должен был умереть год назад, в сражении в Первомайске, но Судьба дала ему время — написать книгу, передать смычок новым воинам. Теперь он платил по счетам, многие из которых были ещё из века XX. Века, изменившего сознание и судьбы, ломавшего и просветлявшего.

Волк не боялся — ни платить, ни умирать. Он был честен — всегда, перед собой и другими. Хотелось увидеть билет Союза писателей России, хотелось, чтобы мама взяла в руки его книгу. Ну что ж… Кланяться и просить он не умел, вот и Судьбу уговаривать не стал. Вспышка яркого света — и боль растворилась. Впервые за год он был свободен от неё. Теперь уже навсегда.

Заполненный лично председателем Союза писателей России членский билет получили мама с батей. Место подписи Юрия Вологодского осталось пустым.

***

Чем больше я узнаю о Юрии Юрьевиче Вологодском, Юрке Волке (Волк — позывной ещё из времен Чеченских войн[2]), тем лучше понимаю, что не знаю, пожалуй, другого примера настолько цельного таланта. Не только поэтического — таланта быть самим собой и в жизни, и в творчестве. У него практически нет разрыва между поэтом и его лирическим героем.

«Сколько мы с ним общались, сколько я его слушал, он никогда не любил, чтобы его с кем-то сравнивали. Он был категоричен в этом. Он видел себя как личность отдельную, у него своя история, у него всё своё. Он хотел, чтобы в нём видели что-то его, отдельное. Он просто сам такая личность, сильная». Так сказал о Юрии Волке его друг Юрий Богацкий, попытавшись объяснить мне, чем его так возмутило сравнение Волка с другими поэтами. А ещё он добавил, что Юрий был очень скромным человеком.

При этом невероятной силы чувства, бешеный темперамент, характер бунтаря и умение подчиняться воинской дисциплине. Доброта и сочувствие ко всему живому и беззащитному — и непримиримость к несправедливости и жестокости. Отточенные мысли философа (я бы назвала Юрия Волка глубоко чувствующим аналитиком). И в итоге драгоценный сплав — Поэзия. Его лирика посвящена Донбассу, сегодняшней войне, но она не сиюминутна, потому что в ней понимание глубинной сути войны — её боли, её трагедии, её истока и возможного исхода — для людей, для природы, для всего мира. И сказать он сумел так, что понятно каждому, его правда причиняет страдание и делает сильнее:

А ты стоишь, как изгнанный из рая,
Хоть, обессилев, на траву ложись,
Не потому, что жалко урожая,
А потому, что стало жалко жизнь.

Поэзия Юрия Вологодского вспыхнула как-то неожиданно, вдруг, к сожалению, для многих из нас тогда, когда автора уже не стало. Вместе с его друзьями мы собрали воспоминания, его коротенькие рассказы о себе в разных чатах, многое рассказали мама Юры Людмила Владимировна Парамонова и его брат Александр. Эта статья — попытка написать портрет Воина и Поэта, который потом, надеюсь, дополнят другие, изучая его биографию и творчество.

***

Родился Юрий Вологодский 26 марта 1973 года. Родители жили в Москве, но трагедия полностью изменила жизнь семьи. За 2 месяца до рождения ребёнка погиб в результате несчастного случая отец, маме одной было очень сложно, она собрала вещи и вернулась домой, на Сахалин, в Невельск. С этим городом и оказалось связано очень счастливое Юрочкино детство, в котором были мама, бабушка с дедушкой, книги и любимые фильмы. Людмила Владимировна, логопед-дефектолог, талантливый преподаватель, автор учебных пособий, по сей день работающий с особенными детьми, не могла позволить себе сидеть с малышом в декрете — надо было зарабатывать. Ей очень помогли тогда родители, все по очереди брали отпуска на работе, сидели с Юрочкой. А примерно с двух с половиной лет мальчика начали оставлять одного, убеждая, что очень надо хорошо себя вести. Он смотрел телевизор, задавая потом взрослым вопросы и рассказывая новости, а ещё учился читать. Сам. Мама готовилась к занятиям, он спрашивал, как называются буквы, и однажды, глядя на сына, Людмила Владимировна поняла, что он читает. Не по слогам, а уже по-настоящему. Юрочке было 4 года. В пять лет был Чехов, к шести годам мальчик читал наравне с мамой. И намного опережал в развитии сверстников.

Из воспоминаний мамы: «Я всю жизнь работала и никогда не отдыхала. Я работала в школе-интернате, дефектолог, я вела русский язык в коррекционном интернате, логопедию. Но в другом городе — Горнозаводске. А Юра оставался дома: “Юрочка, пока. Я уезжаю на работу, в Горнозаводск. Ты дома”. Бабушка и дедушка прибегали с работы, смотрели, убегали. Юрочка включал телевизор…» Потом уже была квартира в Горнозаводске. Мама взяла сына с собой. А там учительница начальных классов — и вправду читает. «Ночью читал под одеялом, с фонариком. Я ругалась. Поэтому и глаза свои испортил.

Много времени проводил со мной. Стихи с ним сочиняли. Я ж сама писала, сочиняла, печаталась. И он со мной. Он очень хорошо рисовал, очень любил музыку. Такой товарищ был».

В школу Юра пошел в Горнозаводске. Через какое-то время учительница взялась за голову: «Что мне делать?» Мальчик от скуки безобразничал на уроках. Мама посоветовала давать читать большие книги.

Людмила Владимировна быстро, ещё когда сыну было 4 года, осознала проблему раннего развития. В 1977 году она в отпуске поехала в Москву и взяла ребёнка с собой. И пошла на кафедру специальной психологии МГПИ им. В. И. Ленина (сегодня — Московский педагогический государственный университет) к своему преподавателю профессору Светлане Яковлевне Рубинштейн проконсультироваться. Светлана Яковлевна в игре пообщалась с Юрой, обследовала его. И подтвердила опережающее развитие, сказав, что из-за этого будут проблемы с поведением и социализацией, так как он не сможет войти в среду именно к своим сверстникам. Во многом профессор оказалась права. Проявилось это всерьёз, когда из Горнозаводска пришлось переехать в Приморье, в село Черниговку. Да, большое, но село. Людмилу Владимировну направили туда как специалиста — организовывать школу-интернат. А Юра попал в новую для себя школу, где его совсем не знали. В Горнозаводске общались с преподавателями интерната, а это были молодые люди из Москвы, Ленинграда, Шауляя, Иркутска, у каждого — два высших образования, как оказалось. Такой сложился коллектив. И на всех — два-три ребёнка, которые общались в основном со взрослыми. В итоге переезд в Черниговку стал шоком. И начался страшный конфликт. Учительница доводила ребёнка до нервного срыва.

Сложно было Юре, сложно было маме, работавшей завучем в интернате и постоянно занятой. И Юру отправляют в Невельск, туда, где его любят. И опять, как раньше в Горнозаводске, он попадает к отличной учительнице в Невельской первой школе. И, конечно, там бабушка, дедушка, он любимый внук, и он снова отличник. Вернулся домой уже пятиклассником.

Сохранилась запись, где Юра рассказывает о детских впечатлениях: «Как я мечтаю по тем временам, по Советскому Союзу, ну даже по своей молодости, скорее всего, я мечтаю. Как же было всё классно, как всё было чётко… Я вот зимние каникулы помню, это год где-то… сейчас скажу… да, с 82 на 83-й. Я в Невельске, дома. И вот утром просыпаюсь, и в лучах солнечного света утром эти золотинки пыли — прямо сверкают. Я такой думаю: как хорошо, я сейчас побегу на горку кататься, я пойду в кинотеатр, у меня там фильм какой-нибудь будет интересный… Я знал, что сейчас бабушка уйдёт на работу, а в холодильнике для меня суп сделанный, на плите котлеты на сковородке, я знал, что дед придёт весёлый, по башке мне хлопнет, скажет: “Привет, лопушок”, — ну, как хлопнет, не хлопнет, потреплет. “Привет, лопушок”, — он меня называл то лопушок, то лопух. Я знал, что вечером они все придут с работы, я знал, что вечером мы включим телевизор свой, будем сидеть всей семьёй, смотреть этот телек с какой-нибудь передачей интересной, например, “Что? Где? Когда?”. Или “Песня-82”. Время, время, время… Время уходит, время убегает, и мы ничего не можем с этим сделать, хотя, казалось бы, время — это такая же обычная субстанция, как ширина, высота, расстояние, то есть всё это можно сжать, с этим у нас не получается, да. С параметрами времени… Мне так приятно вспоминать те годы…»

Эти воспоминания — из разговора с Ольгой Викторовной Романенко, она тоже с Сахалина, с Юрой они познакомились уже в последний год его жизни, но успели стать очень близкими друзьями. Благодаря Оле, и вышла в Брянске книга Юрия Волка «А завтра будет май»[3], но об этом позже.

Есть ещё одна запись, из группы в Телеграме «Просто Юрины стихотворения»: «Ещё я спросила — какой первый фильм он помнит из детства, имея в виду поход в кинозал. Он сказал: “Синдбад-мореход”. Там был в одном эпизоде такой гигант-великан, который его просто поразил и очень напугал. “…Спать потом не мог!” И это тоже, в принципе, — про счастливое советское детство». Рассказы о детстве — это Невельск, такой родной и любимый. Там было спокойно, уютно и тепло даже в морозы («Город детства», ноябрь 2022 г.):

Хочу домой на дальний край России,
Где лопухи высокие, как лес.
Где в марте по ночам огромный сивуч
Ревёт, усевшись к нам на волнорез.

На берегу Татарского пролива,
Где травы в детстве выше головы,
У лестницы с растрёпанною гривой
Сидели стражи — каменные львы.

Юрий Вологодский точен и конкретен в своём творчестве. Он не придумывает — вспоминает, рассказывает и анализирует. Для жителей Средней полосы России гиперболой кажется сравнение лопухов с высоким лесом, но на Сахалине они именно такие, они выше не только ребёнка — под ними, как под неплохим навесом, легко спрячется взрослый. И обломки каменных львов можно увидеть и по сей день…

Не сохранилось даже и каркаса
Убило время камень и металл.
Была когда-то здесь Аматэрасу.
Остался только серый пьедестал.

А серый пьедестал, оставшийся от бывшей когда-то здесь богини Солнца, — это бетонное основание, храма нет, а оно сохранилось… Храм в честь Аматэрасу построили в 1914 году, был он очень красив, но всё же не дожил до наших дней. Казалось бы, всё просто, картина списана с действительности — и сивучи, и львы, и напоминание о храме. Но в таких понятных образах передана тоска по прошлому Сахалина, не только по своему детству. Здесь оживает перед нами история, уводящая к чужим верованиям, овеянная романтикой и пропитанная солнечным светом. Стихотворение чётко разделено на части — красивое прошлое, разрушение и снова воспоминания. Разрушение прикрыто, оно в кольце, дающем надежду на возвращение домой, на Родину, ведь всё то же — сивуч, волнорез, чайки, порт… Но так трудно забыть этот пыльно-серый, противопоставленный ярким краскам зелени, блеску воды и сиянию Солнечной богини. Буквально ещё строка печали, а дальше снова дорогие, трепетно сохранённые воспоминания:

Давно разрушен храм богини Солнца.
Когда весной зарозовеет сад,
Шли навестить приезжие японцы
Могилы предков и своих солдат.

Там сакура весной цветёт по сопкам.
Мне помнится, как будто бы вчера,
Заря в распадках земляничным соком.
А мы кричим гостям: «Са;нара».

Всё так же за окном горланят чайки.
Всё тот же сивуч, тот же волнорез.
И точно так же бережно качает
Волна в порту отцовский МэРээС.

Нежность розовеющих лепестков цветущего сада, более яркие краски сакуры и вершина — расплескавшаяся земляничным соком заря. Чувствуете запах ягод? Самым сильным он бывает именно в солнечный день, когда каждому листику, каждой травинке достаётся свой лучик. Тёплые тона, мягкие, но слова «как будто бы вчера» превращают чудесное воспоминание в несбыточную мечту — они отдаляют воспоминание от сегодняшнего дня, делают возвращение в прошлое невозможным.

Юрина мама тоже родилась в Невельске, её родители переехали в городок на Сахалине в 1949 году, оставив Москву. Людмила Владимировна говорит, что она — ребёнок моря, есть дети улиц, а она — моря. Она не ходила никогда в детский сад, родители работали, а дети проводили дни на берегу. И по сей день она очень любит природу, море, помнит, как кричат на волнорезе, а он был рядом с домом, сивучи. А жили они тогда в построенных ещё японцами практически бараках. Юра застал уже отстроенный Невельск, обжитой. И когда читаешь его стихи, понимаешь, что здесь воспоминания не только самого поэта, но и его мамы, которая рассказывала, как приезжали по выходным японцы на кладбище, как кланялись им корейцы, ещё не забывшие прежних хозяев.

Юра не раз писал о любви к Москве («Я москвич до костей»), Дальнему Востоку: «…не люблю я Питер. А ДВ — да. От Хабаровска и Благи (Благодатск. — О. Г.) до Камчатки. И свои Сахалин и Приморье». И писал о родных краях всегда с огромной нежностью («Таёжный край»):

В таёжный край, где я живу,
Пришёл рассвет.
Он разливает синеву
В олений след.

А в первых отблесках зари
В рассветный час
За кедром вспыхнут янтари
Тигриных глаз.

Живут в посёлках чудаки —
Не перечесть.
Мой край, люблю его таким,
Каков он есть.

Здесь всё — чудесное. Видим мы сказочный лес, как всегда, полный жизни. И не только потому, что обитают в нём звери (а какой образ — в отблесках зари и кора кедра переливается, и тигриные глаза золотом глубоким сусальным — красноватым — вспыхивают), тайга сама по себе полна жизни, умеет ею наслаждаться:

Накуролесив, улеглась
К утру пурга.
И отоспаться может всласть
Теперь тайга.

Итог же стихотворения — это изложение продуманного и прочувствованного за жизнь. Здесь, дома, всё родное. И самое дорогое. И это прекрасно, бежать за чужими — чуждыми — ценностями ни к чему:

Мне европейство как-то так
И ни к чему.
Не потому, что я простак
И не пойму.

Чужая ценность всё равно
Мне не нужна.
У нас на них давным-давно
Своя цена.

Та лирика Волка, которую мы знаем сегодня, создана автором после тяжелейшего ранения, которое, с одной стороны, выпустило на волю его свет, его дар, с другой же — лишило надежды на будущее… Нередко, иногда всего лишь намёком, это проглядывает в его поэтических произведениях, пронизывая их печалью. И многие забывают, что Юрий писал стихи много лет. Некоторые сохранились. И то, что было написано до войны на Донбассе, в мирное время, красиво и светло. И любви к Родине в этих стихах ничуть не меньше («Моё Приморье»):

Даже видел из палатки,
Как легко и грациозно
Мчал, едва земли касаясь,
На светлеющий восток

По росистому распадку
И гасил рогами звёзды
Наш изысканный красавец —
Молодой олень-цветок[4].

И хотя заговорили о детстве, счастливом советском детстве, хочу привести здесь слова Юрия о том, каким виделось ему будущее до ранения: «А видели в Ютубе рыся по имени Локи? Ой, как я хочу такого. Тока шобы девочку. И котёнку хочу сиамскую. Я же как мечтал — вот будет дом, перестану мотаться по командировкам и войнам, осяду, остепенюсь и будет у меня кошка сиамская.

Не думал, что так быстро осяду. И дома нет своего. И за кошкой ухаживать не могу. Вот так просто лежу в кровати, курю одну за одной, пью горькую, пишу что-то. А котёнку сиамскую мне совесть взять не позволит — вдруг я завтра сдохну, и с кем моя девочка останется». Грубовато покажется кому-то, наверное. Но смягчать не буду. Юрий Волк при всей лиричности и нежности его поэзии — Воин, прошёл не одну войну, сумев сохранить душу, любовь к Родине (даже в чатах в Телеграме писал он это слово всегда с большой буквы), человечность. И он имеет право на то, чтобы писали именно о нём, а не создавали выхолощенный образ.

***

И всё же вернёмся к детству Юры и к тем людям, с которыми оно связано. У тех, кто нас воспитал, мы невольно перенимаем взгляды на мир, правила, по которым впоследствии живём. Нет, не повторяем никого, просто идеалы, которые впитаны нами в детстве, — самые сильные и дорогие. Во многом, наверное, отношение Юрия Вологодского к жизни сформировалось под влиянием бабушки — маминой мамы Нины Ивановны («Моей бабушке Нине Ивановне»):

Для тебя все цветы
и салюты Победного мая.
Поклониться пришли,
у могилы слезы не таим.
Ты, родная, поверь,
что с любовью тебя понимали
Постаревшие дети
и внуки седые твои.

К боевым орденам
головой припадают тюльпаны.
Я ромашки собрал
для тебя в этот день на лугу.
Как и я, ты солдат,
и поэтому, видимо, рано
Стали кудри твои
завиваться в метельном снегу.

Об этом стихотворении Волк написал так: «…о моей бабушке, ушедшей на фронт в 1942 году, прошедшей с боями от Сталинграда до Кёнигсберга. Бабуся моя была ранена несколько раз, награждена медалями “За отвагу” и “За боевые заслуги”. За форсирование Днепра была награждена орденом Красной звезды. В 1949 переехала из голодной Москвы на Сахалин. Умерла в августе 2003, похоронена в Южно-Сахалинске». И ещё: «Моей бабушке было 17, когда она оказалась в Сталинграде. Прошла через Воронеж, Орловско-Курскую дугу, форсирование Днепра, дошла до Кёнигсберга. Невозможно представить, что пережила эта маленькая девчонка-москвичка. Было поколение Героев».

Может, это от бабушки — стремление защищать и спасать? Маленьких и беззащитных. Юра не раз говорил об этом, однажды он разместил в группе в Телеграме ролик, где две девочки поют песню, в которой одна просьба — прекратить войну. И кто-то из группы написал, что это отвратительно — использовать так детей, ведь никто из них не станет по доброй воле петь такое, тем более ролик воронежский, а там малыши, ничего о войне не знающие. И Юра ответил, что в Воронеж, Ростов, Брянск, другие города приезжали беженцы из Донецка, а потом рассказал о пятилетней девочке, которая после обстрелов на Донбассе боялась любого громкого звука даже в спокойном хуторе Ростовской области… Эта тема очень ярко раскрыта в его стихотворениях «Ангелы и черти» и «За что воюю»:

За что я бьюсь и почему,
Здесь из окопа лучше вижу.
И щит надёжный подниму
Над головой в кудряшках рыжих.
Я твёрдо знаю, почему.

И выжить должен, и суметь
Поверить, что минуют беды.
Дочь от меня отгонит смерть,
А я ей принесу Победу.
Я должен многое суметь.

Поставлю недругу заслон,
Пусть даже взрывом погребённый.
Я не хочу, чтоб видел дрон,
Где спит мой маленький ребёнок.
Поставлю от беды заслон.

Мольба достигнет высших сфер,
И вера мне добавит силы,
Чтоб залпы градов и Химер
Дитя ночами не будили.
Дойдёт мой зов до высших сфер.

Я привела вторую часть стихотворения, так как в ней непосредственное объяснение точки зрения поэта. Первая же рисует светлую, радостную картину. В ней столько нежности, что хватит, кажется, на всех, тепло души лирического героя способно укрыть и защитить каждого ребёнка, каждую семью и даже каждую чудесную весну или первый снег — ведь и они могут погибнуть от разрывов и боли, которую несёт война:

А мы под дождиком вдвоём
Танцуем или понарошку
Весну, дурачась, вместе пьём
Из тёплой дочкиной ладошки.
Ведь мы под дождиком вдвоём.

Закольцованность каждой строфы усиливает смысл, подчёркивает главное: счастье обычной дружной семьи, построенное на любви, понимании, поддержке, необходимость, долг мужчины защитить свою семью, пусть даже ценой жизни. И уверенность в том, что на стороне защитника — высшие силы. Марина Стуканова, постоянная читательница Юрия Волка, так сказала о его стихах с закольцованными строфами: «Мне очень у него нравятся стихи с пятистишием, где есть повтор первой строчки. Такое чувство у меня от этих стихов, будто что-то ценное и нужное, доброе кто-то держит в ладонях, первая и последняя строка мне почему-то ощущаются тёплыми ладонями доброго надёжного человека». Мне показалось это очень правильным.

Стихотворение «За что воюю» соединило в себе мечту об идеале (семье, любви, понимании и доверии), веру в собственные силы и надежду на поддержку Вселенной, частью которой является Земля, ведь у Волка угроза спокойствию ребёнка — лишь часть беды. Посмотрите, насколько легко в первой — счастливой — половине стихотворения расширяется картина бытия:

Смеётся девочка во сне.
Какое чудо снится детям?
А радостно тебе и мне,
И всей стране, и всей планете —
Смеётся девочка во сне.

Детский смех обнял, окутал радостью, счастьем родителей («тебе и мне»), потом страну, потом планету. И вот уже задействованы (вторая-шестая строфы) утро, день, ночь, они полноправно, в качестве живых персонажей (у Волка олицетворение — один из любимых приёмов) ткут полотно той жизни, которую надо спасти («покоем дышит ранний час», «И до чего прекрасна ночь / В песцовой новой белой шубе»). И это тоже важно: у поэта мир неделим — или выживет всё, или всё погибнет: умолкнет смех, угаснет день, будет растоптан пушистый свежий снег. А раз речь идёт о жизни или гибели целого мира, то и помощи лирический герой просит у высших сфер…

Скажу ещё об одном. До сих пор многие задаются вопросом, что же заставляет идти воевать? Зачем шли добровольцами на Донбасс ещё до начала специальной военной операции? Юрий Волк объяснил это очень доступно: «…можно просто ехать на войну, если Родине нужны солдаты», ведь «…Родина, как мать, у нас одна, / А если нет, так, значит, ты подкидыш».

И небольшой штрих. Рыжеволосая девочка из лирики Юрия Волка — племянница, дочь брата Александра. Юра очень любил малышку, баловал её, покупал подарки, давал деньги на карманные расходы. Когда его мама, бабушка Алисы, спрашивала: «Зачем же ты так её балуешь?» — отвечал, что она же девочка, ей нужна детская косметика, столько всего нужно…

***

Понимание своего предназначения защитника, а потом и солдата пришло к Юрию из семьи. Не только от бабушки, дедушки, которых очень любил, но, конечно, от мамы, с которой проводил много времени в детстве, с которой потом, уже взрослым, очень дружил. Я начинала рассказывать о Людмиле Владимировне, продолжу. «Сейчас я оформлю, мамка напишет. У меня же почерк, как у пьяного сельского терапевта», «Два в работе. Сейчас мамка перепишет. “Мальчики” уже почти есть. Пять минут», — Юрий не раз говорил в своей группе «Просто Юрины стихотворения», когда хвалили его каллиграфический почерк, что переписывает всё мама. И сейчас, когда Волка уже нет, именно мама разбирает оставшиеся рукописи сына, собирая стихотворения, которые мы обязательно прочтём, ведь обязательно будет новая книга. В декабре 2022 г. в группе спрашивали, написал ли маме стихотворение ко дню рождения, когда Юра отчитывался «девчонкам» (поклонницам его творчества), какие подарки купил от себя и от них. И покажет ли всем. И неожиданно прозвучало: «Нет. Это личное». Мама всегда была и навсегда осталась самым близким человеком. Даже когда бунтовал, возмущался излишней, как ему казалось, опекой. Достаточно того, что «отлежаться, зализать раны» — это домой, к маме. Людмила Владимировна поделилась стихотворением, которое написал ей сын. Когда Юра писал его, уже чувствовал, что прощается, оно и звучит, как нежная прощальная песня, лейтмотив которой — понимание маминой боли и печали о сыне, он как будто пытается хотя бы часть этой боли взять на себя, разделить её с мамой, ведь для неё теперь всё — и качнувшаяся весной ветка цветущей вишни, и морозный узор зимой — напоминание о её мальчике. Приведу два четверостишия:

Мчится осень, дождями звеня.
В октябре под печаль листопада
Ты последнюю астру из сада,
Как звезду, принесёшь для меня.
……………..

Знаю, мама, одна в тишине
Над моей опустевшей постелью
Запоёшь. И в твоей колыбельной
Будет боль и печаль обо мне.

Мама дала жизнь, последняя награда тоже будет от неё…

Юра о маме: «Она всю жизнь училкой проработала. Мы ещё в Москве жили, она закончила университет. Она когда на заочке училась, её ж никто не поставит на классы, она была библиотекарем в школе, потом она пошла училкой. И всю жизнь, это с семьдесят какого-то мохнатого года и до две тысячи тоже какого-то мохнатого года, она работала училкой, то есть, ну, сколько у неё стажа? Ну, лет сорок точно есть. И сейчас она не сидит тупо на пенсии, она продолжает работать <…> Стаж у неё огромный, она учитель высшей категории, она логопед, дефектолог, всё это высшей категории. Она автор книг. У неё был один только эксперимент, когда она работала библиотекарем, а всё остальное время — она получила диплом, и она из школы никуда не выходила. Она одну школу — московскую — поменяла на сахалинскую, сахалинскую — на приморскую, но это всё было связано не с тем, что её кто-то выгонял (с усмешкой, которую легко почувствовать в голосе. — О. Г.), это у нас всё было связано с проблемами работы, с проблемами службы, ну и с жилищными проблемами». Столько раз повторил своё нежное «училкой», что сразу видно, как гордился мамой, её такой сложной профессией. Всё в той же группе Юра встретил учительницу из Черниговки, стал вспоминать вместе с ней других учителей… Ни о ком не сказал ни одного плохого слова.

Рассказывая о детстве Юрочки, о том, каким он был, Людмила Владимировна не вспоминает, она и не забывала ничего. Я слушаю и будто смотрю фильм: «Вот мы с ним живём. Пошёл во вторую школу (Черниговка. — О. Г.). Умные учителя заметили, что, действительно, интересный ребёнок. По крайней мере, он отличником был. Когда у меня родился Саша в Спасске-Дальнем, Юра приехал с мужем на такси за ребёнком. И показал свой дневник — 6-й класс, — у него там стояли одни пятёрки: “Мама, не бойся”». А потом опять конфликт, потому что он был бунтарём.

Людмила Владимировна постоянно была на работе: «Работа, работа, работа, работа, учёба. А ребёнок — сам. Он очень трепетно относился к своему брату. Буквально вынянчил, потому что получилось так — мне нельзя было рожать, я родила ребёнка, и у меня начались болезни. Я часто лежала в больницах. И вся тяжесть упала на Юрины плечи. Он воспитывал Сашу. Он его купал, одевал, пеленал, прогуливал. Он весь был в своём брате. И вот в школе… Он писал стихи. А там отношение какое-то странное было… Ну как — он не такой, иной. Он это понимал. Я говорила: “Да ладно тебе, успокойся”. Хотя друзья у него были».

Ещё во втором классе, напомню, Юра учился тогда в Черниговке, появился друг, про которого Людмила Владимировна сказала, что он был точно таким же, как Юра. Дмитрий Клюс. Мама Димы работала журналистом, ей предложили место заместителя главного редактора районной газеты, и семья Дмитрия переехала из села Вольно-Надеждинского Приморского края, расположенного недалеко от Владивостока, в Черниговку. Ребёнок попадает в ту же ситуацию, что и Юра, — новая школа, с учениками и учителями в которой очень сложно ужиться. И, как и Юра, становится белой вороной. Из воспоминаний Дмитрия Клюса: «Ужаснулся начальной местной школе. Я приехал из более-менее цивильного места. Белокаменная школа, два этажа, а тут деревянный барак, труба какая-то посредине класса, печное отопление. Ну и дети: кто-то спит, обнявши парту и распустив слюни, кто-то яблоко грызёт на уроке, другой в носу что-то ищет. Разительный контраст, согласитесь? Учительница спросила: “А теперь, детки, проверим ваши знания, как вы выучили стихотворение “Стрекоза и муравей””. Я поднял руку, на меня все так дико посмотрели, мол, вот идиот выискался! Вышел, рассказал с выражением, как учили, ещё там что-то изобразил, попрыгал на одной ноге. Театр одного актёра. В классе все рты раскрыли. Тот, что грыз яблоко, по-моему, даже подавился. А на перемене подходит ко мне такой очень большой мальчик, на вид пятиклассник, и говорит: “Прикольно ты стих рассказал. А ты кто сам — стрекоза или муравей?” Я ему отвечаю: “Я, Дима”. А он мне: “А я Юра!” Так и познакомились, и подружились, и знакомство наше протянулось десятилетия. Он, можно сказать, взял меня тогда под свою опеку, ему вообще свойственно было вставать на защиту слабых. Класс у нас был ещё тот. Если ты чем-то отличаешься от большинства, значит, чужой. Вот и мы были чужими на этом празднике жизни. Держались особняком. Я, он и ещё несколько человек. Его открыто не трогали, боялись, он всегда мог залепить сдачу, постоять за себя, так только словесно гадили, исподтишка. Завидовали наверняка тому, что были другие, выделялись. Не уважали, впрочем, нам это самое уважение от этих “товарищей” и не нужно было, ибо по своему развитию многие из них ну никак не соответствовали тому, чтобы быть авторитетами. А вот Юра в детстве в чём-то им был. Он много читал. И я тянулся к нему и как губка впитывал всё новое, интересное, удивляясь его познаниям. А потом в более зрелом возрасте он тянулся ко мне. Так друг за другом и шли временами.

…В безоблачном розовом детстве, поверьте, мы находили себе занятия. Просто так не слонялись по улицам. Придумывали рассказы, продолжения известных фильмов, книжки друг другу маленькие какие-то писали (самиздат в чистом виде) и потом вместе их зачитывали. Публиковались в районке. Собирали из каких-то найденных на свалке железяк мототехнику, играли в футбол, устраивали свои соревнования (он недурно, кстати, играл), занимались фотографией. Это сейчас — чик и готово. А раньше, чтобы этот “чик” получился, целый увлекательный квест нужно было пройти. В отличие от наших сверстников курить начали поздно и вообще всякими такими нехорошими вещами заниматься».

После того как Юра вернулся с Сахалина, молодые люди снова встретились, дружба продолжилась. И Дмитрий до сих пор благодарен Юре за то, что тот увёл его от дворовой шпаны: «Я тогда совсем с отребьем связался, Юрка вернулся, и я сразу переметнулся к нему». По словам Дмитрия, «Юра был очень домашним человеком. Любимое развлечение — книги». И дополнил: «Он уважал все необыкновенное».

После школы они создали свою рок-группу (её лидером стал Дмитрий Клюс), которую назвали «Территориальное оружие», потом сократили название до «Террор». Панк-рок. Музыка всегда значила в жизни Юрия очень много, а тогда она давала возможность выразить свои взгляды, жизненную позицию.

Из воспоминаний Екатерины Минорской: «Стихи Юра с детства писал, вообще был очень одарённым ребёнком с опережающим развитием, но, как он сам признавался, всерьёз поверил в себя, как в поэта, познакомившись в середине 90-х с творчеством Вадима Степанцова: тот писал дерзко и легко, не боясь острых социальных тем наравне с лирикой, в том числе довольно циничной куртуазно-маньеристской — как настоящий панк (у Вадима была панк-рок группа “Бахыт-Компот”). Юра подумал: “О, значит, так можно!” До этого казалось, что поэзия отдельно, а резкие панковские тексты песен — отдельно. У Юры был любимый поэт — Есенин[5], и любимый музыкант и философ — “гений на все времена”, по словам Юры, — Егор Летов[6]. Песни Летова мы часто пели по телефону в наших разговорах. В 1989 году Юра — интеллигентный такой панк с длинными волосами и в очках (особенность чисто русского “панка”: внешне наши панки часто походили на хиппи, но натура была ровно противоположная, боевая, горячая). <…> Позже он стал сооснователем, автором некоторых песен и барабанщиком[7] уссурийской панк-рок группы “Террор”. Его можно увидеть за ударной установкой в клипе «Северные капли». О съёмках клипа Юра со смехом вспоминал: облепили потолок полиэтиленом и залили водой, чтобы имитировать капли дождя, всё пошло не так и получился просто потоп, но кого в молодости огорчают такие мелочи…»

А теперь представьте, что «сочиняли песни и играли» в квартире — поначалу у Юры дома, в Черниговке. «Северные капли» записывали в квартире знакомой, отдавшей её на растерзание, полиэтилен не просто «залили водой», а поливали из шланга, подключённого к водопроводу, естественно, затопили соседей. Мама: «У меня стояли волосы дыбом (со смехом. — О. Г.) от их грохота и их инструментов. Думаю, ну ладно, пусть, лишь бы нигде не болтались. Но они были диссидентами, бунтарями. Неудобные мальчики, очень неудобные. И для общества, и для всего. Юра на митинге мог свободно выступить, сказать всё, что он думает обо всех».

Здесь возникает тема, которая останется актуальной в жизни Юрия навсегда. Это уверенность в том, что своё мнение надо защищать. Всегда. Несмотря на риск, на предсказуемо негативные последствия. По воспоминаниям Дмитрия Клюса: «Дело в том, что он рано начал увлекаться политикой. На дворе ещё Советский Союз, который, правда, дышит на ладан, а Юра — член Народно-трудового союза[8]. Организацию спонсировали из-за бугра, и призвана она была, как и десятки ей подобных, смести коммунистический строй в России. Не знаю, как он с этими “деятелями” познакомился, но момент его принятия в ряды этой конторы помню. Мы с ним поехали во Владивосток, и там, на квартире, какой-то хилый мужичок с бородой до пояса, с воспалёнными глазами, нас увещевал и готовил к подрывной деятельности. Далее, как в спиритическом сеансе, при зажжённых свечах, его принимали в это братство «меча и орала». Юра читал по бумажке клятву, которую потом этот деятель, похожий на попа-расстригу, сжёг. Хорошо, хоть не заставил её съесть. В общем, его приняли, а меня нет. Подозревали во мне засланного казачка, мама была на руководящих постах, и, видимо, подумали, что я могу быть предателем или не достоин пока. Юрка тогда был счастлив и горд. У него искрились глаза от осознания чего-то важного. А я, наоборот, погрустнел. Завидовал страшно. От этих деятелей он и таскал литературу в мир. Газетёнку “Посев”, кучу листовок, журналов, которые, как настоящий партизан-подпольщик, разбрасывал по почтовым ящикам. А вскоре и вовсе заявил о себе.

В нашем милом болотце, имя которому было Черниговка, проходил какой-то очередной праздник, демонстрация. Юра в куртке из кожзама, в больших нелепых очках (из-за плохого зрения он носил очки, выбирал большие оправы) чертыхнулся и полез на сцену. Ну, народ думает, сейчас очередное поздравление, а тут: “Господа, столько-то лет назад кучка пьяных матросов и солдат…” Если бы это произошло в Москве, в то время никто бы и не заметил, но в Черниговке! Дедушки, бабушки с медалями, товарищи из райкома, и тут юнец какой-то, представитель непонятной движухи в деревне, где все друг друга знают, и громогласно так заявляет: “Всё зло от этих паразитов коммунистов, надо их свергать!” Сейчас, конечно, это вспоминается с грустной улыбкой. Думаю, Юра прекрасно потом осознал, что ему подобных использовали в то время, чтобы развалить «великий и нерушимый», и гордиться этим фактом, в общем, не следовало, но мы были в плену иллюзий. Мы не ведали, что творили. Были легковерны и наивны. Глупы и чисты. Но настоящие. Этим и пользовались всякие уроды, когда подменяли ценности, когда у нас украли великую страну. А мы им, получается, помогали. В общем, Юре долго говорить не дали, скрутили и вывели со сцены. Черниговское болото дня три гудело. Перемывало ему кости».

Продолжать заниматься политикой Юрий не стал, взрослым человеком он не принадлежал уже ни к каким политическим партиям, но и равнодушен к политике не был. И прятать своё мнение не считал нужным, поэтому и ходил на митинги. В жизни Юрия Вологодского их было много, как-то он даже умудрился почти случайно попасть на устроенный в поддержку Навального. На самого Навального ему было плевать, но своё высказать хотелось. В итоге даже в автозак попал, но, к счастью, без последствий. Обращусь к запискам Эль Ваго: «Я не могу назвать Юрия политическим активистом. Он, конечно, интересовался политикой, ну, как и все неравнодушные граждане. И, в общем, идеи справедливости, равенства и свободы были ему близки. Но при этом я не знаю, чтоб он примкнул к какой-нибудь конкретной политической организации или движению. В своей горячей юности он был на баррикадах защитников Верховного Совета, и тут, опять же, я не могу поручиться, что он вполне разделял их идеологию, скорее, прорывом сыграл вопиющий политический силовой беспредел по отношению к законно избранной представительной власти. Ну, так или иначе, на митингах Юрий бывал с удовольствием. Его заводила энергетика масс, я бы так сказал. Последние массовые выступления во Владивостоке в 2021 году не обошлись без его участия. Он всегда отличался молодецким бесстрашием, поэтому я ничуть не удивился, увидев, как его выводят из автозака на административное расследование».

А панк-рок группа «Террор» вместе со своим создателем переехала в Уссурийск, за годы её существования через неё прошло более 20 человек. Поначалу, в Черниговке, всё было очень сложно — не умели ни играть, ни петь, опыт приходил постепенно, окончательно группа сложилась в конце 90-х[9]. Юра приходил на репетиции, помогал распространять записи. Его стихи Дмитрий несколько накладывал на свою музыку, стихи уже тогда были очень интересными, Юрина поэзия отличалась от других и нравилась его другу. Слова из песни «Ребристая граната»:

Ребристая граната
В ладони как родная.
Под «Лунную сонату»
В окно её бросаю.

Под музыку Бетховена,
В космическом экстазе,
Смотрю, как лужи крови
Стекают в лужи грязи.

Ребристая граната —
По спине мороз.
Ребристая граната —
Апофеоз.

Вспоминает Дмитрий Клюс: «Он рано вошёл в политику и быстро из неё вышел, хотя и знал через меня некоторых радикалов из “НБП” и “Русского национального единства”. Но не более того. Я же наоборот влез с головой в политику, творчество группы стало леворадикальным, ко мне приезжали активисты из различных партий и движений в Уссурийск, ночевали и дневали, делились с планами, ну, и, разумеется, сам я бывал на их различных слётах. Активно поддерживал идеи “РНЕ”. Поддерживал их гитарой».

«Террор» помнят, слушают, остались поклонники, в соцсети «ВКонтакте» есть группа, в которой собраны песни, всё, что можно, сохранено. Надо сказать, Дмитрий Клюс, лидер группы, по сути, автор проекта, не ставил цели завоевать мировую известность, а локальную получил в полной мере.

Вернёмся снова немного назад, к рассказу Людмилы Владимировны: «В общем, школу он у нас здесь не окончил. Из-за конфликта своего диссидентского. Он тогда уже печатался в Уссурийске, здесь не хотел. Он уехал где-то в 8-м классе на Сахалин, я очень переживала: Сашка ещё маленький, а у меня тяжёлая болезнь крови, мне нужна была его помощь. Он был хорошим помощником — всегда, он обо мне очень заботился, очень заботился о семье[10]. Он уехал к бабушке с дедушкой, окончил там судоремонтное ПТУ, потом ускоренные курсы в мореходке, выучился на моториста. Ему нравилось ремонтировать суда, потому что и дедушка был моряком.

Потом он сюда вернулся. Жил здесь. Мы с ним очень дружны были. Муж у меня реммеханик, он по полгода дома отсутствовал, поэтому мы всегда были втроём — я, Юра и Сашка». Однако стоит сказать и об отце — о человеке, который Юру растил с 9 лет, Андрее Семёновиче Шимко. О «бате», втором муже Людмилы Владимировны, Юра всегда говорил очень тепло. Как выяснилось, Юрочка и выдал маму замуж за так понравившегося ему мужчину. «Я работала тогда директором в школе, почти год работала, хотя ребёнок был маленький. Наш директор поехал на учёбу, а я как завуч работала директором. И у меня не было времени ни на что. А пришла ремонтная бригада в школу-интернат, муж работал электромонтажником. Юра поглядел и сказал: “Вот хороший муж, выходи за него замуж”. Я говорю: “Да ну, Юр”. Юрке было 9 лет, он: “А почему?” — “Да ну, он моложе меня, потом, он с меня ростом”. Я высокая, он с меня ростом. А Юра говорит: “Не в вышине дело, а дело в красоте души”. Молодец. У меня очень хороший муж. И он делал правильные шаги: он приходил к нам, но не ко мне, а к Юре. Он ему подарки дарил — то удочку, то коньки. На коньках с ним ездил. А потом Андрей, мой муж, мне говорит: “А что? Я приду, вы ужинаете. Вы разговариваете — Рэй Бредбери, Голсуорси. А я сижу, глазами хлопаю и ничего не могу понять, о чем вы говорите. Ну какой Юрка умный!” А я: “Да Юрка начитанный. Все книги, книги. Чтение”». Уже взрослым Юрий говорил, что «балдел в детстве от Бианки». Дмитрий Клюс с большой теплотой вспоминает Андрея Семёновича, то, как потихоньку Юра с отцом начинали заниматься коммерцией, продавали кассеты, перчатки — надо было зарабатывать, содержать семью: «Ему повезло с отчимом. Очень душевный такой мировой дядька. И жилка у него такая коммерческая была. Не чужд был экспериментам. Дай бог ему здоровья. Да и в целом чудесная интеллигентная семья».

Книги и чтение, чувство языка, врождённая грамотность — от мамы. Не имея филологического образования, Юра писал курсовые[11] и дипломы по литературе, зарабатывая этим на жизнь. Он всегда очень много читал, не только в детстве и в юности, но и потом, даже на войне. Арслан[12], друг Волка, рассказал, что Юрий сбрасывал ему свою виртуальную библиотеку, в которой была художественная и историческая литература. Жаль, но посмотреть, что именно было на «полочках» этой библиотеки уже не удастся. Она не сохранилась. Сохранилось лишь одно из сообщений от Юрия: «Думаешь, я что-то читаю, кроме художки».

Людмила Владимировна рассказала немного о себе, о своей работе. И без этого рассказа нельзя обойтись, говоря о Юре. Потому что ничего не бывает на пустом месте. И талант тоже не берётся из ниоткуда.

«Моё творчество направлено на работу, я не пишу стихов, мне они не интересны. Я пишу другое — для детей. И не просто для детей, а направленное на их развитие. Например, у меня книжка — стихи и упражнения по развитию речи для детей-логопатов. Для автоматизации звуков р-р?, л-л?. В логопедии у нас, когда мы отрабатываем звуки, есть этап отработки — автоматизация на ритмичных текстах. Логопеды все идут по пути наименьшего сопротивления. Они, составляя пособия, берут за основу стихи Агнии Барто, Сергея Михалкова, Самуила Маршака. Но ведь там нет специализированных текстов, а я делаю тексты специализированные. Надо, чтобы в каждом слове был отрабатываемый звук, и он стоял в определённой позиции. Это довольно сложно. Приведу пример («Сороки»):

Говорят, вчера Варвара
За сараем, у амбара
Растеряла из ведра
Много разного добра.
Старый кран из самовара,
Огурцов прокисших пару,
Три обгрызанных морковки
И дырявые кроссовки,
Корки, марки, карты, пробки
И картонные коробки,
Кожуру от мандаринки,
Даже рваную картинку,
На которой три барашка
Принаряжены в рубашки,
Прихорашивают рожки
Да играют на гармошке —
Это встретились вчера
Три сороки у двора,
Тараторили, трещали:
Та-ри, та-ри,
            та-ра-ра.

И обязательно стихи, кроме отрабатываемых звуков, направлены на развитие мыслительных процессов. Вот это моя работа. И так как я продолжаю работать, я продолжаю творить для детей». Приведу ещё пример стихотворения Людмилы Владимировны для детей, ту книгу, рассчитанную на логопедов-дефектологов, уже не достать, а стихи очень полезные (прорабатывают звуки л-л?), вдруг кто-то найдёт их в этом очерке («Белые стихи»):

Этот слон, большой и белый.
Это белая пчела.
Белый гриб у белой белки
Возле белого дупла.

Белый волк за белой ёлкой.
Он и голоден, и зол.
Белый лось боялся волка,
Испугался и ушёл.

Это в белом платье Мила
В белой лодке на волне.
Вот дельфин с улыбкой милой
По волнам плывёт ко мне.

Это голубь, тоже белый,
Выше белых облаков.
И кому какое дело,
Рисовала, что хотела
На асфальте белым мелом,
Если нет цветных мелков.

Юре, как и его маме, был свойственен максимализм — во всём. И если уж взялся делать — делай хорошо, не щадя себя. Когда ему в очередной раз сказали, что восхищаются его мамой, Волк ответил: «Спасибо. У нас семья пассионариев».

Людмила Владимировна начала писать стихи рано, в 15 лет она уже постоянно приезжала на писательские семинары, печаталась, в 17 вышел на Сахалине сборник стихов, в котором её подборка стояла первой. Потом девушку отправили в Москву с рекомендацией. Курировал её Евгений Лебков, русский поэт, один из создателей отделения Союза писателей РСФСР на Сахалине. При поступлении в Литературный институт Людмила Владимировна сдала творческий экзамен, но, чтобы учиться, нужны были 2 года стажа. Не ждать же! И Николаю Ивановичу Родичеву, который ею тогда занимался, она сказала: «Вы знаете, Николай Иванович, я, наверное, не буду в Литературный. Я люблю медицину, педагогику, психологию, я буду заниматься этим». А потом уже, вернувшись на Сахалин, пришла в писательскую на семинар. И подумала — какая глупость. И прямо сказала, что ноги её здесь не будет. Конечно, там были и умные, талантливые люди. Но так уж сложилось. И всё же жаль, наша литература потеряла талантливого автора. Стихотворение «Первый снег» Людмила Владимировна Парамонова, а тогда Людмила Азовцева, написала в 1968 г., в 15 лет. Опубликовано оно было в альманахе «Сахалин». Привожу полностью:

Ещё никем не тронут первый снег.
Не тронут иней. Дремлет в сопках ветер.
И сон рябин, застывших в тишине,
Никто не потревожил на рассвете.

Погасли звёзды. К нашему окну
Неслышно утро синее подкралось.
Подкралось, и в глаза твои взглянув,
Плеснуло синь и унесло усталость.

Ты видишь — снег, пушистый первый снег,
Лежит песцом на лапах старых сосен!
Но ты с улыбкой грустно скажешь мне:
«Давай почтим с тобой молчаньем осень».

Я засмеюсь, я не хочу грустить
И побегу встречать зиму поклоном.
Морозный воздух недвижим и чист
И первый снег ещё никем не тронут.

Тот, кто знаком с поэзией Юрия Волка, сразу отметит в стихотворении его мамы родную закольцованность, ставшую впоследствии отличительной особенностью многих его произведений, а ещё тему первого снега. Здесь он символ чистоты мира, чистоты чувства, скорее всего, первого, яркого и пока не знакомого с печалью. У Юрия снег — один из самых многоплановых образов: «Снег бывает злым, колючим, предателем. Он разный. Мне сейчас он видится облаком, нежным. И страшным. Не знаю почему. Просто этот образ застрял в голове». Снег — герой стихотворений «Гимн старому снегу», «Выживает сильнейший» и других. А ещё есть «Осторожно — февраль!» Автор сам писал о нём: «Мне кажется, что просто шикарно. Одно из лучших. Даже в пятёрке лучших». Одно из самых, наверное, глубоких произведений Юрия Волка. Чудесная картина зимней ночи, когда белое, нежное — молочное — сияние Млечного Пути, лунное серебро сливаются со свечением пороши на земле, первого лёгкого, даже невесомого ещё снега. Мягкий переход от мирной картины начала к войне: «Чтобы силы в себе сохранить / Будем думать сейчас о хорошем». Что здесь такого, это подходит всем и всегда, но чувствуется нарастающее напряжение. И верно: редкая в своём спокойствии ночь на фронте:

В редкий час фронтовой тишины
Мне не спится и хочется слушать
Ночь без ярости, злости, вины
И без рёва простуженных пушек.

Очень интересные строки. Благодаря отрицанию, мы явственно слышим, чему противопоставляется тишина. Вроде описывает автор спокойную ночь, однако читатель сразу воссоздаёт образ другой ночи, той, когда идёт бой, слышны выстрелы, крики, разрывы. И мы уже готовы понять мнимость невинности и красоты, безопасности такой нежной земли, укутанной фатой чистого февральского снега. Всё скрыто — грязные следы и кровавые рубцы, коварные мины. Но ведь при этом они никуда не делись. И терпеливо ожидают новые жертвы. Война. Сегодня — вся в белом:

Жизнь и смерть. Торжество и печаль.
Смех и ярость теперь вперемешку.
Мы в хорошее верим, конечно,
Но сейчас: Осторожно — февраль.

Подведён итог. Всё понятно и просто: жизнь и смерть идут рядом, на войне они связаны гораздо теснее, чем обычно. И обмануть здесь может даже первозданная чистота.

Есть стихотворение, написанное в 2022 году в Попасной. Оно о любви, но мне хотелось бы сказать о нём здесь, потому что создан совсем другой образ снега — реальность сливается с метафорой:

Я не успел заметить,
Когда неумолимо
Поймало время в сети
Глаза моей любимой.

Когда оно сумело
Ей чёлку подморозить,
Припорошило белым
И сделало серьёзней…

Появилась у любимой седина, пока ждала мужчину с войны, но такая — повзрослевшая — она ещё прекраснее, а мысли о ней помогают выжить. Все тяготы военной жизни, несчастья воинов переносят вместе с ними оставшиеся дома женщины, вот уже не изморозь на челке — целится палач в дорогого человека, и

В тот день зима на чёлке
Не инеем застыла.

Время припорошило снегом волосы — привычное для нас, носителей языка сравнение седины и снега. Однако зима, застывшая на чёлке, — это новое, образ красивый, но более резкий, сразу понимаешь — это уже навсегда. А рядом — «жёсткий снег подталый», это уже почти наст, о который легко порезаться. У автора он ещё и в чёрной копоти. Противопоставление войны и любви: седина будто подсвечивает любимое лицо, делает его более ясным, иконописным, при этом войне в данном случае полностью отказывают в красоте и чистоте белизны снега. Любовь помогает выжить там, где война так легко и бездумно отнимает лучших и любимых.

Однако вернёмся к Людмиле Владимировне, посмотрев, какое развитие получило то, что заложила она в сына. Именно мама объяснила Юрию теорию стихосложения, говорила, «чтобы он не развешивал выкрутасы, как другие поэты, ни к чему это. Для кого ты пишешь? Надо, чтобы интонация была, как будто говоришь с собеседником. Не поднимайся выше и не опускайся ниже. Будь равным, тогда тебя поймут. И самое главное — последние строки, они как фундамент, на котором строится всё стихотворение». Только что именно это мы и видели.

Людмила Владимировна научила своего мальчика думать, анализировать, отвечать за свои поступки. Слушаться и смиряться не научила, потому что не умеет сама. Заботливое, тёплое отношение к маме Юрий Волк сохранил до последних своих дней. Из разговора с Ольгой Романенко: «Очень завидую людям, которые нашли своё призвание в жизни. Особенно медикам. Ты представляешь наверняка, какое отношение у меня сейчас к медикам. Мне-то, в принципе, всё равно было бы, если б я помер, но мне просто приятно видеть лицо мамки, которая узнала, что я живой, услышала меня по телефону, потом увидела меня целым, живым — и это всё благодаря нашим медикам… Стихотворение немножко не дописано, там некоторые моменты упущены, я просто не могу, у меня просто слёзы текут. Я… просто не могу, это не так просто… это не так просто — написать о матерях солдат ЧВК. Вон мамка у меня сейчас ходит. Что думаешь, она… Один сын в ЧВК, второй сын в ЧВК. Ну, один-то ладно, дома уже сидит, приехал. А второй-то — информации нет никакой, связи ж нет, телефоны ж запрещены. И вот она ходит, как утка, которая утят собирает. Писать это — сложно, читать это ещё сложней, это гораздо сложней. Поэтому я не знаю, если тебе понравится, скажи».

Это о стихотворении «Часовня». И оно обо всех матерях — и вагнеровцев, и остальных погибших на войне ребят. А если убрать несколько названий, привязывающих происходящее к месту и времени, — то и вовсе о любой войне…

Место памяти и скорби,
Где Горячие Ключи,
Мать от горя спину сгорбит,
Замирая у свечи.
……………….

И горят на глыбе камня
Золотые письмена —
Наша боль и наша память —
Дорогие имена.

Имена погибших в битвах.
Еле слышно, как в тиши
Шепчут матери молитвы
О спасении души.

И Всевышнего просили,
Чтобы не было войны.
…Едут матери России
К сыновьям со всей страны.

Чёрно-золотое стихотворение — траур, сияние свечей в храме, золотые буквы на камне. И свет душ воинов, который живёт отныне в душах матерей. Боль. Чернота, непроглядность боли. Боль погибших, которые, спасая страну, не уберегли самое святое — покой матери, боль матерей, потерявших своих детей. И золото — потому что не просто память, но и гордость. Это беда всей страны, не отдельных людей («…Не окинуть бегло оком / Географию беды». И даже не одной эпохи, не только нашего времени. На все времена…

Отношение к маме и у взрослого Юры проявлялось даже в мелочах — покупке тёплых носков на День учителя, в подаренной на день рождения косметике (помните, про Алису — «она же девочка»)… И, конечно, в стихах. Про стихотворение «Мальчики» поэт сам говорил, что сильнее уже ничего не напишет. Так вот, кроме всего прочего, в этом произведении очень ярко и ясно прорисован образ мамы. Не матери — мамы, мамочки. В первой же строфе звучит:

Уходили мальчики —
Мамины сыночки.

А уходя, они обещают что-то очень важное маме. Мамы провожают, в последний момент дают с собой яблоки и горячие пирожки — «покушай». Так обращаются к малышам, к детям. И сразу видна вся нежность мам, вся их беззащитность. А потом появляются «мамины солдаты» — повзрослевшие, с огрубевшими руками и ранеными душами. Но снова — «сыночки мамины», ничего не меняется, только мамы стали осторожнее, боятся спросить, от чего поседели их мальчики. Мамочки научились радоваться тому, что их дети вернулись живыми, даже если не очень здоровыми:

Где такое видано.
Мама скажет: «Что ты!
К счастью, инвалидами,
Лишь бы не двухсотым».

Здесь столько сочувствия Мамам, их переживаниям, ожиданию, что сразу понимаешь: так пишет тот, кто точно знает, каково маме, ведь самого так ждали. А Юриной маме ждать пришлось и второго сына — Сашу, в шутку его в семье называли «Хохол», прозвище приклеилось из-за отцовской фамилии. Саша воевал, и Юра написал, обращаясь к нему: «Запомни, Хохол. Ты обязан вернуться. Пусть хотя бы таким, как я[13]. Но обязан. Тебя любят и ждут. И еще запомни — ЧВК Вагнер своих не бросает. Удачи, брат. Мы будем ждать». Юрий очень ждал Сашу, но из-за напряженного положения на фронте тому не давали отпуск. И он не сумел приехать весной на юбилей старшего брата. А ведь столько надежд было связано у Юры с этим приездом: «Будет весна. Вернётся брат с войны. На мой день рождения приедут ко мне любимые». И я подумала, что Волк и сам если не с материнским, то с отцовским чувством ожидал своего Хохла.

Приведённые мной строки написаны о стихотворении «Весна будет!» (февраль 2023 г.). Всё произведение — о том, как рождается жизнь, как пробуждается природа, радуясь своему пробуждению. Чудесное, очень светлое стихотворение:

С умытым восходом ручей-новичок
К реке подбегая, хохочет,
И дразнится лист озорным язычком
На ветке из лопнувшей почки.
……………………..
Я слушал, как славили птицы зарю:
Ни гула, ни рыка орудий.
Земле и тебе сотню раз повторю:
Мы жить обязательно будем.

Произведение, которое даёт надежду всем нам. Надежду на жизнь без войны. И, как бывало уже не раз с нашей страной в разные эпохи, рождается будущее в грозные времена:

Гром выдал к утру заключительный залп,
А ливень кантату исполнил.
«Рождается жизнь!» — известила гроза,
Играючи стрелами молний.

Для меня Юрий Волк — поэт, которому невозможно не верить.

***

В раннем детстве мама учила с сыном стихи, объясняя ему, что это развитие и тренировка памяти. А чуть позже он стал их читать сам — запоем. Есенин, Маяковский, Блок… И сам начал писать, ещё в школе. Пусть тогда не получалось так, как хотелось, но ведь не просто в стол складывал листочки — печатался. И сказать, что стихи были проходными — нет, язык не повернётся. В них и тогда уже намечены были мотивы, которые так ярко проявились потом, у взрослого, многое пережившего Юрия Волка. Я приводила в качестве примера строки из песни, но в стихотворениях это проявилось ярче. 27 февраля 1993 года в газете вышло произведение «Постарел мой ангел седоглавый» (приведу полностью, потому что искать текст в интернете бесполезно, а в книги он не вошёл):

Постарел мой ангел седоглавый,
Золото осыпалось с икон,
Расплескали звон колокола да растеряли,
Запах ладана растаял над прудом.
И не так уже хотелось верить,
И не в это и не навсегда,
И простой звездою стало солнце,
И простою жидкостью вода.
А любовь и голод правят миром,
А войной — рабы и господа,
В небе пальцем пробивая дыры,
Не убить бы Ангела тогда…
Постарел мой Ангел седоглавый,
Сильно постарел. Но верю я —
Не стареют ни душа, ни слава
И знамёна не горят в боях.

О чём это? Мне показалось, что здесь рассказано, как уходят иллюзии, привычные представления. Это годы перелома, бунта, но Юра сохранил свои идеалы — справедливости, честности, чести. Потому что только у тех, кто не предаёт, выживает душа, с ними навсегда остаётся слава, именно они спасают из огня, от поругания знамёна.

Через много лет Юрий напишет с горечью: «Никому поэзия не нужна. Я потому и не писал столько лет. Или писал и тут же выкидывал в унитаз». Видимо, совсем не писать не мог. В 2015 году на Донбассе Юра познакомился с военным разведчиком с позывным Сова (спросила, как сослаться на него, ответил: «До конца войны имён нет, только позывной»). И он рассказал, что Юра писал что-то на листочках в свободное время, но спрашивать было не принято, поэтому никто и не знает, что в тех листочках было. А свои стихи он читал только один раз — 23 февраля 2019 года. Понравились…

Что понадобилось, чтобы появилась та поэзия Юрия Волка, которую мы знаем сегодня? Поэт сказал о себе в переписке в группе «Просто Юрины стихотворения»: «Тише, Осень (Наталья Гаванская. — О. Г.). Не дай зазнаться. Как думаешь, если бы моя жизнь не была такой, какая она есть, — армия, война, пьянки, тюрьма, женитьбы-разводы, появились бы стихи? Да, я раньше писал, печатался, но это было не то — гладкое, сладкое, в тёплых носочках из верблюжьей шерсти. Я думаю — нет». Огромный жизненный опыт, в котором всему нашлось место… О том, как Юрий первый раз попал в тюрьму, рассказал его брат Саша: «Нашего друга — безобидного мужичка — очень жестоко избили, он был 2 недели в коме. Юра сказал, если мы найдём виновника, то Саша придёт в себя, очнётся. Нашли, наказали, и Александр пришёл в себя». Ребята не хотели убить или покалечить обидчика друга, но тот написал заявление в милицию. И Юре дали два года колонии-поселения. Освободился Юра к Сашиной свадьбе[14].

Юра много раз говорил в группе, что пишет для них, своих «девчонок» (в основном уже взрослых людей, своих ровесников, иногда и значительно старше). Но ещё до появления группы, созданной Ольгой Романенко, которая и сейчас всеми силами старается донести творчество Юрия до людей, были его слова, поразившие меня своей честностью и трогательностью:

«Арслан… Я пытаюсь сделать себя. Я пытаюсь читать эти стихи, которые я пишу, я не сплю ночами, я пишу эти стихи. Я пытаюсь их писать для вас. А ты… Ёжик[15], человек, который мне очень близок, с которым мы вместе воевали в Донецке, Ясиноватой, на промзоне Авдеевской. Я пытаюсь для тебя это написать, а ты не хочешь этого слушать. Ну для кого я тогда пишу, Арслан? Для людей, которых я не знаю? Да они мне не нужны! Да, шли мимо, проходили где-то там…»

«Я пишу для души теперь — для своей души, возможно, для твоей души, для души ещё пары человек в стране. Не знаю… Как вон Димка Клюс писал: Наша боль по проводам несётся вдаль».

Не раз Юра спрашивал, что записать, может, начитать какую-то книгу? Записывал Блока, Тютчева. Хотел знать, что получилось, что не получилось в его стихах, по мнению друзей. Очень нужна была обратная связь. И она была, конечно, была. Арслан и читал, и слушал стихи своего друга. А потом уже стала приходить известность, имя Волка зазвучало. Ему не раз говорили, что он гений, что он очень талантлив. Он и здесь остался собой, постоянно сомневаясь в себе, умея шутить над собой. Хотя поэзия была для него не шуткой и совсем не развлечением: «Давно я так не писал. Лет, наверное, тридцать. Работа, учёба, война, ну и, конечно, жена».

Есть стихотворение, которое называется «Песенка про бедного поэта»:

Меня спросили как-то: «Ты поэт?»
А я в ответ: «Вы что? Конечно, нет!»
Кто в оперу идёт, кто на балет.
Безногому на сцену хода нет.
Так я в запой — и вирши в интернет.
Какой я после этого поэт?

Горькие шутки над собой, над своей инвалидностью запомнили его друзья, как и то, что над окружающими он так не шутил. Эль Ваго: «Я почему-то не могу вспомнить шуток мирного времени. Может, слишком много времени уже прошло, а, может, так война подействовала. Не знаю. Помню, как первый раз дозвонился до Юрца после ранения. Естественно, поприветствовал, спросил, как он себя чувствует. На что он в свойственной ему саркастической манере ответил вопросом на вопрос: мол, как себя может чувствовать человек, побывавший одной ногой в могиле. Это была грустная шутка, конечно. Вообще он часто обыгрывал эти расхожие выражения — “Одна нога здесь — другая там”, “Волка ноги кормят” и прочее. Видно было, что увечье по-настоящему тяготит его. А ведь, кроме этого, была ещё и настоящая физическая боль. Он очень страдал». Саша, Юрин брат, рассказал, что чёрный хлёсткий юмор был всегда, ранение принципиально ни на что не повлияло.

Юрий будто не верил в то, что, действительно, настоящий поэт, что его талант нужен людям, что каждого стихотворения ждут…

Я не Есенин, с детства некрасив.
Меня к себе не пустит Тель-Авив.
Не утончён, как Блок-аристократ.
Я не поэт, а конченый солдат.

И этот солдат сумел достучаться до тех, кому очень плохо. Больно. Страшно. С Юриными стихами буквально воскресают в госпиталях, его словам верят солдаты на фронте. Ведь эти слова написал свой — такой же военный, как они. Приведу слова Жанны Владимировны Забашты, доктора из Питера, человека, постоянно, помимо своей работы, занимающегося помощью раненым: «Дорогой Юрий! Спасибо Вам тысячу раз за Ваши стихи! Мы очень Вас просим записать Ваши произведения, очень нам нужные, как кислород, для бойцов в госпитале, которые потеряли зрение. Им это очень нужно, именно Вашим голосом! (Потому что для них Вы — свой, прошедший то, что они, они верят только своим, родным по крови и Духу, прошедшим Ад людям.) Мы читаем Ваши стихи им с бумажки, но это не то. С уважением, Жанна».

И Юра, которому иногда было сложно даже разговаривать, для своих читателей записывал стихи. У него был потрясающего обаяния голос, с которым он старательно работал. Юрий Вологодский — человек, с детства наученный помогать другим, легко отдававший последнее, — делился с нуждавшимися в нём, в его поэзии своим талантом, добротой. Один из его друзей сказал, что Юра умел поддержать, даже когда ему самому было очень плохо и больно. Последние месяцы больно было практически всегда, жаловался на то, что раскалывается голова, зачастую мучительно проходили ночи: «Ночь невозможная — боль. В госпитале хоть кололи промедол и трамадол, здесь же только глупые таблетки с конской дозой парацетамола…» Однако чувство юмора не изменяло. Эль Ваго: «Я не знаю, как описать присущее Юре остроумие. Мне кажется, Бог даровал ему способность подмечать смешные стороны вещей, даже очень грустных, иногда трагичных. И пользовался этой способностью он просто мастерски. Ведь шуткой можно не только рассмешить, а можно и больно ударить, и поддержать в трудную минуту. Было нетрудно заметить, что юмор для Юрия — привычный способ преодоления стресса, в котором он находился практически постоянно. Хотя при этом и по отношению к себе он всегда был предельно ироничным. В общем, он был щедр на улыбку себе и окружающим, и это в нём подкупало. Друзья любили весёлый разговор с ним, а недруги боялись его острого слова». Действительно, Юрий умел подмечать смешное во всём. Уже болея, он купил лампу, на коробке было написано — для наращивания ресниц. Рассказывая о своём приобретении, он со смехом говорил, что нарастит ресницы и будет ими хлопать, а потом пропел строчку из известной всем песенки группы «Братья Гримм»: «Хлопай ресницами и взлетай». Поверите, что человек тяжело болен? Просто умел Юрий Волк не замыкаться на себе…

Несмотря на боль и стресс, Юра всё равно писал, очень много работал. Что надо, чтобы быть поэтом? Держите список от Юрия Волка: «Что для творчества нужно? Пустяки — сигареты, чай, таблетки от головы. Записывайте рецепт. Там ещё кое-какая мелочь нужна, вроде жизненного опыта, но это неважно. Главное — чай и курево».

Как приобретался жизненный опыт? А так.

***

У писателей особые отношения с жизненным опытом. Как ни странно для нас, читателей, но жизненный опыт — это не только прожитое, увиденное своими глазами, но и представленное, продуманное, принятое в душу. Юность и молодость Юрия Вологодского — годы очень непростые. Есть два произведения, в которых поэт уже взрослым человеком анализирует то, что происходило тогда с обществом, людьми, как повлиял перелом, развал страны на будущее. В стихотворении-разговоре «Мы из девяностых. Два поколения» Юрий Волк говорит:

Мы на бой пришли из девяностых.
Всякой дряни нахлебавшись вдосталь,
Трудно было в падающем доме
Жить на историческом разломе.

В этом произведении сын обращается к матери, порой кажется, что разговаривают два человека, не слыша друг друга, — любят, пытаются понять, но не могут достучаться, находясь глубоко в своих мыслях, каждый в своей боли. Мать:

Мы тревожно бьёмся над вопросами:
Как понять вас, наши дети взрослые,
С бешеной энергией кометы.
Вас, поющих «любим хэви-метал»?
Как вложить в сердца святую память
Вам, гремящим роком и цепями?
Нам в укор за нашу лживость мщение —
Юные рабы раскрепощения.

Оба поколения ищут понимания, надеются на него. И сын объясняет маме: то, какими выросли дети, следствие поступков родителей — не одного конкретного человека, любимой мамы, всё возможное сделавшей для своего ребёнка, а всего поколения родителей, живших в пропитанном фальшью обществе, создавших это общество своей покорностью, своим непротивлением (напомню, Юра — бунтарь, а о его семье Дмитрий Клюс сказал: «Они были диссидентами», — да, не в прямом смысле, скорее, свободой мышления, которая даётся высокой образованностью):

Мы — ваша боль. Мы — ваше пораженье.
Не приняли удобное враньё.
Сумей понять, что я не отраженье,
Я, мама, продолжение твоё.

Маме же важно, чтобы дети выросли с теми идеалами, которые разделяет она, без которых не мыслит жизни:

Для понятий «Родина» и «честь»
Разве в душах ваших место есть?
Не потеряно поколение сыновей, готовы они служить Родине, защищать её:
На моём поколении
                       будет поставлена проба,
И оценит нас время
                       потом без хулы и прикрас.

Нет спора, есть, на самом деле, большая для всех беда. Последняя часть стихотворения — «Итог»:

Посеяны в лихие девяностые
Пропитанные ядом семена.
И проросли теперь они погостами —
Взошла война.

Стихотворение «Баллада о потерянном поколении» тоже объединяет опьянившие мнимой свободой, бесшабашные и бандитские 90-е с нашим временем. Приведу лишь небольшой фрагмент:

Нас страна теряла в девяностых.
Был за нами нужен глаз да глаз.
С пивом у коммерческих киосков
Тусовались младшие подростки.
Просто взрослым было не до нас.

Теряла — по-разному. Кто-то стал бандитом («Нам герои были рэкетиры»), кто-то погиб на войне, кто-то просто не смог ужиться с той, новой для обычных советских людей, действительностью. Были потеряны идеалы и идеология. А Юра, который без борьбы за справедливость жить не мог, так и остался во многом идеалистом, только со временем стал идеалистом-аналитиком. Вот что он рассказал о событиях 3–4 октября 1993 года Арслану:

«Соратники РНЕ двигались пешком со стороны Баррикадной в сторону ст. 1905 года. Пешком, потому что станции метро были перекрыты. Пацанов было человек, мож, десять-двенадцать. Одеты по форме — камуфляжные брюки, черные рубашки, берцы, на левом рукаве Солнцеворот. Из оружия у них были только кухонные и раскладные ножи. Когда они подошли к первой линии оцепления (первой со стороны города), то экипаж ППС попытался их остановить. Ребята достали из карманов ножи, отжали у ментов три автомата и два пистолета, три бронежилета. Разбили рацию в уазике и пошли дальше. Перед нами снова выскочили менты, но тут они уже увидели автоматы и пистолеты, поэтому сразу бросили оружие. Вот так по пути к Верховному Совету соратники РНЕ разоружили три экипажа ментов и пробили коридор на вход-выход. Странно, что этого нет нигде, хотя я лично видел тех героев и слышал историю прорыва лично от них. Потом их расстреляли за гаражами на стадионе, кто не успел выйти подвалами и тоннелем к Москве-реке». А дальше — собственные приключения и история знакомства с девушкой Ириной: «Так вот — мы познакомились с ней в октябре 1993, на Красной Пресне. Я защищал Верховный Совет, а Ирка была студенткой из медучилища, бегала в белом халате по баррикадам, оказывала помощь раненым — без разницы — военный, мент или повстанец. Но я не так с ней познакомился. Мы поняли, что нас просто убьют, и вышел приказ — вырываться из ВС. Я вышел, бежал сквозь сгоревший троллейбус, а за мной гнались омоновцы. И я понимал, что если им попадусь, то не останусь живым. Станции метро 1905 и Баррикадная были расстреляны из автоматов. Прятаться негде. Кто знает Красную Пресню, тот представляет — это каменная пустыня и ты просто мишень, просто заяц под кучей стволов.

Я забежал во дворы, там дома ещё сталинские, трёхэтажные. Кодовых замков и домофонов не было тогда. Я влетел в первый же подъезд и понял, что я в ловушке. А менты уже настигали. Мне приходил конец. Кто не знает — все подъезды у Красной Пресни были залиты кровью и сверкали выбитыми зубами.

Я зажмурился в ожидании конца — мне было лет 20, если что. И тут открывается дверь, и рука меня затягивает за воротник в квартиру. Кто-то назовёт это рукой божьей, я назову это рукой Ирки».

А теперь к вопросу о реально пережитом и продуманном, а, значит, тоже пережитом. У Юрия Волка есть прекрасно написанные, интересно читающиеся воспоминания — небольшие фрагменты — о событиях 1993 года, о неудачной поездке в Югославию, о преподавании в Стэнфорде. По утверждению его родных и друзей, этого не было. Да, ехать в Югославию воевать за сербов собирался, и он, и Дмитрий Клюс написали заявления, но потом сама поездка не случилась. Виделись в то время молодые люди постоянно, поэтому Юра не мог исчезнуть из поля зрения друга ни на время поездки в Москву в октябре 1993-го, ни на время поездки в Югославию — тем более. Зато складывается полное впечатление реальности происходящего, когда читаешь написанное Юрием о той вроде бы первой поездке на войну: «Не, я не попал на ту войну. Меня арестовали в Загребе, и я месяцы отсидел в тюрьме Дубровника. Потом меня депортировали. Был бы я постарше тогда, доехал бы до Белграда, но мне было 20 лет, я с соткой дойчмарок проехал через Венгрию и Польшу. Сейчас скажи кому – не поверят».

Не менее интересен рассказ про Стэнфорд, где якобы Юрий сначала учился, потом преподавал полгода. Когда мама спросила у него, зачем он это придумал, ответил, что интересно было посмотреть, поверят или нет. И ведь верили, не в последнюю очередь потому, что Юра свободно владел английским, прекрасно знал литературу… И да, вполне смог бы преподавать её, тем более на русскоязычных курсах в США. Дмитрий Клюс сказал о своем друге, что у того был широчайший кругозор, он очень много знал в самых разных областях[16]. И ещё — напомню — любил всё необыкновенное[17]. Приплюсуйте сюда нестандартное чувство юмора и получите эти замечательные легенды, без которых личность Юрия Волка сейчас трудно даже представить. И улыбнитесь ему, хулигану, очень домашнему в детстве и ранней юности мальчику, написавшему когда-то давно «Оду алкоголю». Привожу отрывки из текста, оставшиеся в памяти Дмитрия Клюса, стихотворение было большое:

О, пива пенистого влага,
Прозрачной водочки стакан!
Чего не передаст бумага,
Читатель, ты попробуй сам.

Сорокоградусное счастье
Со мною вместе раздели,
Предав всецело его власти
Свои поступки и рубли.
………….

Но только утром всё сначала —
И боль, и скука, и увы…
И день вчерашний будет калом

Вдогонку от Волка таинственным, скрывающим усмешку голосом: «Моя биография — это всё белое пятно. Ты что думаешь, я на самом деле где-то в тюрьме сидел? Или ты думаешь, что я где-то воевал? Или ты думаешь, что я ездил в Америку, в Японию, в Корею. Ну, может быть, ты так и думаешь… Ну, думай. Но это не так. Я всю жизнь просидел на диване». Вот и думайте. Воевал-то точно, знаем же.

И всё же реального опыта было намного больше, чем помещённого в легенды. Был он разнообразным и подчас очень тяжёлым и страшным. В молодости всё было проще, на то она и молодость, но, как ни удивительно, с годами не менялся Юрин характер, поэтому и спустя годы, не только в школе, удобным и спокойным героя этого очерка не назвал бы, наверное, никто. Зато все повторяют: Юра был очень добрым, защитником для тех, кто слабее, кому нужна помощь. И помогал всегда бескорыстно.

Вернувшись домой после учёбы в судоремонтном училище и мореходке, молодой человек какое-то время подрабатывал инструктором по труду и санитаром в с. Майское Черниговского района, где открылся «Дом инвалидов», в котором лечились психоневрологические больные. К пациентам Юрий относился очень хорошо. Дома рассказывал, как работают дауны, какие они аккуратные. Некоторых он ещё до этого знал детьми, они подросли и попали в «Дом инвалидов». Многие из них, кроме умственной отсталости, имели психологическое заболевание. И Юра переживал за каждого, пытался помочь им. Из воспоминаний Екатерины Минорской: «Юра же был большим и сильным, а пациенты — не обязательно агрессивные, часто просто великовозрастные дети, иногда физически очень сильные, — нуждались в контроле. Однажды один из таких пациентов — Юрин ровесник по годам, но ребёнок по умственному развитию — сбежал из интерната и пошёл к себе домой. А дома его били, не кормили… И вот Юра рассказывает: “Бегаю, ищу его, вижу: идёт по дороге, грязный весь, проезжающие машины обдают из луж, догоняю и понимаю, что силой его тащить могу, но не хочу, надо поговорить, объяснить. И говорю: “Куда ж ты идёшь?! Тебя же в интернате так кормят хорошо, время голодное, мы сами так не едим, как вас кормят! Не обижает тебя никто, а дома — бьют и не кормят!” А он: “Я домой иду — к маме!” “Да она ж не любит тебя, бьёт”. А у него губы задрожали: “Я её люблю”. И тогда я понял, что они, может, и дураки по уму, но душа там большая и живая, нельзя с ними грубо, я его обнял, похлопал и в машину посадил — немного подтолкнул, конечно, не хотел он со мной ехать, хотел к маме своей… А я знал, что там его убьют, сложно это было”. Слабых Юра не просто жалел, — он им сострадал, активно, делом. Поэтому и в стороне от убийств детей в Донецке не смог быть и пошёл в ополчение». Но это позже. А пока была мирная жизнь, в которую, правда, вмешалась Чеченская война (Юрий служил в мотострелковых войсках, в военной разведке, караульных подразделениях). Брату Александру, тогда ещё ребёнку, Юра, вернувшись из одной из чеченских командировок, сказал: «Скоро будет время, лет через 20, мы с Украиной будем воевать, вот это будет страшно». Сбылось…[18]

Я уже писала, что с момента появления Саши на свет старший брат постоянно заботился о нём, воспитывал, даже пытался привить любовь к чтению. Теперь расскажу, как это происходило. Из разговора с Сашей:

Я: Вам сложно было в детстве? Вас воспитывал старший брат, который любил приколоться.

Александр: Так у меня и мама надо мной прикалывалась постоянно. И дочка с малых лет надо мной подшучивает. Нормально было, наоборот — было интересно. Когда Юрка уезжал, с 96-го по 98-й год он жил на Сахалине в Невельске, я по нему очень сильно тосковал, потому что получилось, что я был совсем один. А когда был старший брат, он всегда и советом помогал, и тумаков мог дать за невыученные уроки. А так я остался один, беспризорник. Когда он приехал, начал брать всё в свои руки, исправлять моё ученье.

Я: Ваша мама говорит, что Юра Вас никогда и пальцем не трогал.

Александр: Это в детстве. А когда мы подросли, можно было и получить. Потому что уже взрослые были. Он меня не лупил. Он мог меня просто серьёзным разговором раздавить так, что лучше бы он меня тогда отпинал, что ли.

Если я делал что-то не так, я от него мог по шее получить и сейчас, несмотря на то, что я уже взрослый, большой, огромный дядька. Но если брат захотел мне дать по шее, тут не надо просто ничего, значит, он прав.

Из рассказа Людмилы Владимировны: «Насколько любил читать Юра, насколько грамотен Юра, настолько не любил читать Саша. Я с работы прихожу, уже сплю, а Юра занимается с Сашкой русским языком. Я понимаю — бесполезно. “Пиши”, — тот рыдает. Я дверь открою, говорю: “Уже второй час ночи. Ты понимаешь, если ты будешь сейчас на него орать, ты не сделаешь его грамотнее”. — “Я его заставлю читать”. Лето. Юра взял книжку, выбрал, по-моему, «Незнайку в Солнечном городе». Отметил: “Вот столько ты каждый день должен прочитать”. Саша лежит на животе на диване, читает. Юра стоит над ним с ремнём, хотя он не бил его никогда. Саша с ненавистью читает вслух. А потом и говорит: “Когда я вырасту, я сожгу все книги”».

Продолжает Александр: Читать я не любил в детстве, сейчас, правда, люблю, даже на фронте умудрился не одну книжку прочитать. Когда времени мало было, всё равно читал.

Я однажды, пока был без присмотра брата, очень сильно запустил учёбу. Когда брат приехал, на меня мать пожаловалась с отцом. И родители поехали в Крым, хотели меня с собой взять, но я отказался, я решил остаться с братом. Так вот пока их не было месяц, я выучил биологию от корки до корки и до сих пор помню скелет человека наизусть. И после этого я решил стать ветеринаром[19].

Даже когда вырос, Саша остался для Юры любимым младшим братом, о котором надо заботиться.

Александр: Я пошёл в армию. И брат туда приезжал ко мне неоднократно, его там очень сильно уважали и встречали, как рок-звезду, потому что он умеет расположить к себе людей. Так вот, я был в армии, меня отпускают на три дня раньше. А служил я под Хабаровском. Я такой думаю: сейчас я получу денежку, заеду к знакомым, отдохну, гульну. Тут меня вызывают — там к тебе приехали. Выхожу — старший брат с папой. Говорю, а чего вы приехали, я бы сам добрался. «Не надо. Не надо. Мы сейчас тебя доставим домой, потому что знаем твой характер, ты можешь где-нибудь там подраться. Ещё в тюрьму сядешь. Всё, домой». За химок[20], посадили, домой привезли. Я у матери спрашиваю, чего вы вообще приехали за мной? — А это Юра сказал, что нафиг, нет тебе доверия, потому что ты человек отчаянный, всякое можешь натворить, так что лучше тебя до дома довезти[21].

Он меня, помню, привёз домой, меня встретили. У нас с ним была квартира одна на двоих. Когда он меня домой привёл, подарил мне DVD, а это тогда было что-то такое… уууу. А DVD он выиграл на Радио Уссури, после чего его взяли на работу. Знаете, он три года, получается, на радио работал. 2 года, когда я в армии был, и ещё, как минимум, год, когда я из армии приехал[22].

В 25 лет Юра женился. С первой женой, Татьяной, его познакомил Дмитрий Клюс. Молодой человек работал несколько месяцев в библиотеке, где и познакомился со своей коллегой, хорошей девушкой, которая, как ему показалось, идеально подойдёт его другу. Так Юрий с Татьяной и поженились. В итоге брак распался, но с бывшей женой Юра поддерживал отношения, очень хорошо к ней относился, они часто созванивались.

Уже после развода Юра познакомился с Натальей, мамой своего сына Сергея. Эти отношения тоже не подарили дом, не стали надёжным тылом. Но тем старательнее он оберегал брата и его семью (у Саши жена Антонина и двое детей: сын и дочь. — О. Г.).

Александр: Брат всегда спасал мою шкурку, потому что я сам по себе человек такой — авантюрист, вечно куда-нибудь влезал, и брат меня постоянно из передряг каких-нибудь вытаскивал. Иногда чуть ли не ценой своей головы[23].

Были у нас проблемы с бандитами, и когда Юрке назначили встречу, мы должны были все вместе идти, разговаривать с ними. Мы пока собирались там в одном месте, он нас просто бросил и пошёл сам на разговор. С ним там могли сделать что угодно, но он не испугался абсолютно ничего. Там да, у них случилась драка, потом время прошло, и все, кто там на Юрку тогда, скажем так, хвост пружинил, они все ему руки жали и сказали, что он очень смелый человек и что побольше бы таких людей. Было это в 2008 году. Отчаянный, смелый человек. Сильный человек, на самом деле. Единственное, он никогда ничего себе не оставлял. Зарабатывал деньги — на нефтянке работал или где-нибудь ещё, он же практически все деньги тратил на родителей, на меня. Он себе ничего не оставлял. Я не знаю, почему так. Но почему-то он был такой.

Когда Алиска появилась, он всё тратил на Алиску. Он приходил к Тоне в роддом, приносил лекарства, ещё что-то нужное, не отходил, под окнами стоял. Я болел, так он все обязанности взял на себя, хотя я его об этом даже и не просил. Он сам всё сделал.

Он мою семью постоянно оберегал. Постоянно. Даже просить не надо было ни о чём. Понимаете, он видит, что есть какая-то головная боль, проблема, он сам просто начинал, всё делал. Он видит, что я постоянно на работе, я там не справляюсь, я зашиваюсь, он помогает моей жене, нянчится с ребёнком постоянно, ребёнка в садик отвозит.

Он как был для меня отец, так и остался, как второй отец, может быть. Потому что отец у меня постоянно работал, я его не видел по восемь, по девять месяцев, мать работала учителем. Помню, как отец был в командировке, зарплата не платилась, это был 96/97-й год. Дома есть было нечего. Он ходил, доставал еду на всю семью, он никогда не оставлял нас голодными. Постоянно что-то придумывал, постоянно что-то крутил, он постоянно заботился обо мне, о матери. А потом я вырос, стал заботиться о дочке моей, о жене и обо мне тоже.

Я: Алиса его помнит?

Александр: Алиса, конечно, его помнит. Иногда включаем стихи Юры в аудиоформате, иногда песни его. Говорю: твой дядька написал. Она переживает очень, что дядьки нет, она его любила, очень даже, он её баловал постоянно.

Такое трогательное отношение не могло не проявиться в поэзии. В стихотворении «Не надо, музыканты, на миноре…», написанном в октябре 2022 года, нет посвящения, но всё в нём, каждая строчка, будто о брате, его семье, тем более ушёл Саша на войну в сентябре 2022-го, служил в ЧВК «Вагнер»:

Не надо, музыканты, на миноре.
Мой пулемёт не выпал, не остыл.
Там на востоке возле кромки моря
Стоит мой дом, где мой надёжный тыл.

Где женщина не рвёт слезами душу,
Но всякий час надеется и ждёт.
Там в золотистой россыпи веснушек
Смеётся дочь и дремлет в кресле кот.

Эта маленькая вселенная дороже всего на свете. Её спокойствие охраняет герой. И обязательно должен вернуться:

Я возвращусь морозной зимней ночью.
Я прилечу сюда на край страны
Расцеловать веснушки спящей дочки
И сонные глаза своей жены.

К счастью, Саша вернулся.

***

Мирная жизнь могла бы продолжаться, Саша с Юрой потихоньку занимались бизнесом, были свои «пивбарчики» (Сашина мечта ещё с юности), всё шло своим чередом. Но наступил 2014-й год, события которого полностью определили всю дальнейшую жизнь Юрия Юрьевича Вологодского. Даже во Владивосток приехали беженцы из Донбасса. Брат Юры не один раз повторял, что Юра ничего не оставлял себе. Всегда видел тех, кому надо помочь. Пусть даже они это не ценили… Юрий Волк: «Когда я отдавал все свои сигареты в лагерный карантин, а потом курил чисовскую приму, то те же самые этапники, что скурили мой винстон, смеялись надо мной. Когда я отдал все свои деньги раненым Донбасса, всякие шныри из Топазной стали мне тыкать в нос, что я нищий. Когда я отдал квартиру беженцам с Донбасса, когда продал свою хорошую машину, чтобы уехать в Донецк, то те же самые беженцы смеялись. Они не понимают добра и доброты. Их веселит самопожертвование пассионариев. Для меня гореть за Россию — честь. Для них мои поступки кажутся глупыми».

Всё продать, бросить работу, сорваться и уехать добровольцем в Донецк. Так велела совесть — мужчины, воина («Мотивация»):

У воина уже с рожденья есть
Достоинство, решительность и честь.
Мы выполняем свой священный долг.
Нам наша совесть и судья, и Бог.

Вспоминает Людмила Владимировна: «14-й год. 2 мая. Юра был дома. И в это время мы смотрели телевизор, мы увидели, как эти молодые девчата разливали коктейль Молотова, и хохотали, и шутили… Сжигали “колорадов”. И он уехал на Украину, добровольцем. Оттуда сообщил: “Я уже здесь”. Ну и всё». Страшным событиям в Одессе посвящено стихотворение «Одесса. 2 мая 2014», написанное в апреле 2022 г. В произведении три времени и три Одессы — город предков-героев, то есть время Великой Отечественной войны, счастливое мирное время, когда «…мечталось приехать / В город майских каштанов, / В город юного смеха», и город, в котором случилась трагедия — совершено преступление, убийство. И это невозможно понять, нельзя простить, тем более нельзя забыть. Мотив братоубийственной войны («убивали сограждан») звучит у Юрия Волка постоянно, здесь он выделен, сделан выпуклым, напоминает набухшую вену, в которой пульсирует кровь. Достигается такой эффект тем, что, с одной стороны, звучит напоминание о победном мае 1945 г. с его красными знамёнами, с другой же, показан май, погружённый в кровь, страх, смерть. И ещё больнее делается от того, что прекрасно всё вокруг:

Под цветенье магнолий
Плачь, Одесса, и смейся,
Май наполнивши болью —
Зажигательной смесью.

Ни стыда, ни конфуза.
Никого не жалели.
Там, где Дом Профсоюза
Разливая коктейли,

С прибауткой-усмешкой,
Приключению рады.
Им забавно, конечно,
Поджигать «колорадов».

В этом стихотворении есть очень необычный для поэзии Волка момент. Всегда, во всех произведениях, для него связанное с женщиной — прекрасно. Прикосновение женских рук облегчает боль, отдых от тяжёлых военных будней обещают девичьи колени. Здесь же именно девушки стали проводниками смерти:

Дали девичьи руки
Старт мучительной смерти.

Неоднозначен конец произведения. Автор будто обвиняет сам город в случившемся:

Город воинской славы
Возле Чёрного моря
Земляков на расправу
Загонял в крематорий.

Деткам радость и шалость
Жизни бросить на плаху.
Часть Одессы смеялась,
Часть немела от страха.

Для Юрия Волка это неудивительно. Он борец, воин. Просто смотреть, пусть даже очень страшно, не будет. Для него это равнозначно трусости и совершенно непростительно Городу воинской славы. Так и уехал, иначе и самому было бы стыдно жить дальше.

***

На Донбассе Юрий Вологодский сначала взял позывной Юрец, затем вернулся к Волку. Он воевал в Славянске, на Донецком направлении (аэропорт, Пески, Вольво-Центр), участвовал в Дебальцевской операции, штурме Авдеевской промки в 2016-м, воевал на Горловском направлении, снова на Авдеевской промке и в районе Коминтерново. Товарищ Волка (позывной Сова, я его уже упоминала), с которым Юра познакомился ещё в 2015-м и частенько стоял вместе на боевом посту, не один раз повторил мне, что «он надёжный человек как боец». А проверить было когда. Сова: «Вместе были почти три года. Часто вместе попадали под обстрел. Перекинувшись двумя-тремя словами, поняли, что из одной структуры. Завтракали, обедали из одного котелка». Юра почти ничего не рассказывал о себе, неоднократно ходил в разведку.

Он пришёл на Донбасс уже опытным бойцом, был очень дисциплинированным и внимательным. И родные, и друзья рассказывали о бунтарском характере Юрия, но солдат приносит присягу, а от поведения каждого на войне зависят жизни остальных — в отряде, в батальоне. И Волк не раз выручал тех, кто рядом. Из рассказа Арслана: «У нас в отряде был сухой закон. Но в других подразделениях пили часто прямо на позициях. Так они глушили боль от неопределенности и своей судьбы. Не все и не везде. Но такое было. Волк, кстати, на позициях ни грамма не пил. В увольнении он мог или даже по-тихому на базе. Но на позициях для него было табу. Так же, как и табу было для него на посту смотреть в телефон. На любой позиции, даже второй и третьей линии он всегда следил за тем, чтобы кто-то бдил». И не менее важное: «Наблюдательность — это его неизменная черта. Издали он понимал, откуда идёт кошка и понимал примерно характер. Если кошка неконтактная, он это сразу понимал. Это я пытался догнать и покормить. А он сразу понимал…» Представьте, насколько быстро надо не только заметить, но и проанализировать детали… На моё утверждение-вопрос «То есть он всегда моментально всё схватывал?» Арслан ответил, что «он делал это неброско, то есть выглядеть мог и расслабленно».

В подтверждение Арслан рассказал случай, произошедший под Горловкой: «Потому он и на шахте 6/7 в 2018 году спас своё отделение. Если бы не он, диверсанты бы просто всех в плен взяли или перебили. А он их встретил, когда другие проворонили, огнём из пулемёта. Одного пристрелил, другие убежали. Постовые просто в телефоны смотрели, пьянства там не было. А Волк исправлял ошибки других. Диверсант сам с Луганска родом был, Волк читал его документы. Потом сильно переживал из-за этого. Он дважды читал документы погибших врагов. Говорит, тяжёлое испытание, когда осознаёшь, что только что убил личность, которая пошла воевать за свои убеждения».

У Юрия Волка есть стихотворение «Мой враг». Лирический герой видит в поле умирающего противника («Рукой к земле, глазами в небо, / Солдат израненный лежит»). Даже понимая, что жизнь заканчивается, тот ещё кривится «В бессильной ярости и боли». Невольно сразу, услышав «глазами в небо», ожидаешь молитвы, принятия судьбы и знака, что прощён, но вместо этого даже не осуждение, а страшное в своем безмолвии, в безответности равнодушие небес:

Закажут в Киеве молебен
Перед иконами в слезах.
Он в храме, может быть, и не был.
Так равнодушно смотрит небо
Ему в застывшие глаза.

Правда, холодность здесь обоюдная, глаза «застывшие», солдату уже всё равно, он последние минуты своей жизни отдал ненависти («В свою последнюю минуту / Меня он ненавидел люто / И мой язык, который знал»). Кто прав, кто виноват? Ответ лирического героя жёсткий и однозначный, видимо, не раз эта мысль обдумывалась:

По мне же он, как есть, виновен:
Кровей славянских, всякий раз
Держал снаряды наготове
И заливал славянской кровью
Непокорившийся Донбасс.
……………
Стоял за гранью невозврата.
Он мне не брат и не родня.
Он — цель в бою для автомата.
И только вражеским солдатом
Стал этот парень для меня.

И понимаешь, что иначе нельзя, иначе начинается убийственное сомнение, самоистязание, которое не позволит дойти до Победы. А Волк шёл только к ней.

Конечно, не всё так однозначно. В этой войне вчерашние добрые друзья оказались по разные стороны баррикад. Из рассказа Александра, брата Волка: «Был у нас с Юрой друг такой — Димка. Ну, чего был — он и сейчас есть, уехал в Израиль. Он из Киева. Он работал раньше на телевидении киевском. Во время майдана Димка был в шоке, а когда майдан прошёл, он быстро переобулся, пошёл в правый сектор. И вот ситуация такая. Это был уже 15-й год. Юрка с ребятами штурмуют аэропорт. Ему звонок. Юра берёт, а это Димка из Киева:

— Здорово, Дима. А ты где?

— В Донецке. А ты где?

— И я в Донецке.

— А ты где в Донецке?

— Я в аэропорту.

— И я в аэропорту.

— Убегай, мы сейчас вас будем убивать.

— Это ты убегай, мы вас сейчас будем убивать.

Вот такая ситуация. Несмотря на то, что они воевали друг против друга, они остались нормальными товарищами, потому что война войной, а отношения должны оставаться человеческими.

Познакомились в Интернете в 2010-м году. Созванивались, общались по видео. Дмитрий недавно звонил моей жене, спрашивал, как у Юрки дела. Когда узнал, что Юра умер, очень сильно расстроился».

Тема вчерашних друзей и сегодняшних врагов возникает в творчестве Юрия Волка неоднократно. Есть у него стихотворение «Мой друг — палач». Может быть, за описанной в нём ситуацией реальный человек. Может быть, обобщённый опыт разных людей. В любом случае, здесь высказана боль тысяч людей, потерявших близких — родных, друзей, — из-за противоположных политических позиций:

Мой враг, ты с детства мне знаком
До самых мелочей,
Ты приходил желанным в дом
Без стука и ключей.
………………..
Нам не гонять по полю мяч,
Давно седой висок,
Мой прежний друг и мой палач
Уже спустил курок.

Почему-то, когда читаю это стихотворение, мне слышится усталый, будто чуточку надтреснутый, голос автора. Горько. Но смирения нет, есть осознание большой беды и необходимости бороться с ней всеми силами.

Все, кто знал Юрия Волка, говорят о его смелости и мужестве. Так было в детстве, юности, так и осталось навсегда. Рассказывает Арслан: «13 апреля 2015 года. Этот день Юрий называл своим вторым днём рождения. Происходило всё на позиции на Вольво-центре Донецка, напротив Песок. В этот день укры пошли в атаку на Вольво-центр. На участке, где был Юрий, был только он и напарник. И они вдвоём маневрировали по позиции, стреляя из всего, что было (РПГ, пулемёт, автомат, гранаты). Дошло до того, что укры запрыгивали в окоп, и тогда уже в ход пошли ножи. Позицию удержали, хотя шансов на это почти не было. Рассказал мне эту историю Волк в 2019 году. Есть официальные сводки того дня, но они сильно сглажены, хотя там упоминаются атаки укров на разные позиции. Потери, как обычно, с обеих сторон сильно занижены».

В октябре 2022 года Волк написал стихотворение «Димкина песня». Наверное, оно не имеет отношения к тому бою в 2015-м, да и боёв было много. Но именно в этом стихотворении весенняя траншея, рядом товарищ и точно переданное чувство, что положиться больше не на кого:

Перебежками в траншее,
Где весной воды по шею.
Я и Дима.

Тяжёлый бой, лирический герой ранен, его товарищ убит. А читатель всё видит, хочется помочь, будто сам там, рядом… но нет, слишком далеко:

…Я в горячей вязкой луже.
Понимаю, что контужен.
Рядом Димка.

Замолчал. Не слышу вдоха.
И опять надолго глохну.
Что ж ты, парень?
Не добраться нам до рая.
Жаль, тебе я не сыграю
На гитаре.

Горячая вязкая лужа — кровь героя? Или это кровь его друга? Сквозь глухоту контузии пытается лирический герой расслышать дыхание своего товарища. Димка убит, его песня оборвалась, его, лучшего и отважного, больше нет. Казалось бы, воин сразу должен оказаться в раю. Почему же не добраться? Может быть, рай — это мир здесь, на земле? А им уже не дожить?

Болью, откровенной неприкрытой болью звучат последние строки:

Время пить и веселиться!
Пусть богатая столица
Хорошеет.
И кому какое дело,
Почему лежало тело
Здесь, в траншее.

Снова противопоставлены мирно живущие города сражающемуся Донбассу. Их равнодушие — трагедии: «Мы же вас об этом не просили». Это слова из другого стихотворения — «Ответ господам», но и здесь они явственно слышны, громко. И обесценивание подвига страшнее всего.

На Донбассе вначале Волк служил в Славянске, затем в легендарном батальоне «Восток», созданном в 2014 году из активистов общественного движения «Патриотические силы Донбасса». В нём же воевали добровольцы из России. Командовал «Востоком» первоначально Александр Ходаковский. В июле 2014 года «Восток» становится бригадой, а весной 2015-го его разделяют на 11-й полк и 2 батальона. Юра оказывается в 11-м мотострелковом полку. Перерыв в 2016–2017, возвращение в 2018 году. В 2018–2019 служил в 3-м полку, с весны 2019-го — в отряде «Суть времени» (в батальоне ВВ МВД, бывшей части «Востока»), в декабре 2019 — апреле 2020-го — в 9-м полку. После был перерыв, наполненный разными несбывшимися планами, и возвращение на Донбасс в начале специальной военной операции, уже в составе ЧВК «Вагнер».

Первым командиром Юрия в «Востоке» был Юрий Феофанович (позывной Красота). Рассказывает Александр, брат Юры: «Красота — у него не зря такой позывной. Он всегда всё делал по красоте. Когда он рядом, мужики ни в чём не нуждались, всё было хорошо — и боеприпасы, и поесть. Он заботился о личном составе очень серьёзно. В отличие от других. Он майор полиции, пошёл добровольцем в 2014 году. Он сам из Владивостока. Вышел на пенсию, бросил всё и пошёл добровольцем в батальон “Восток”. Прослужил там три года. Юру он уважал, очень даже. У Юрия Феофановича здесь (во Владивостоке. — О. Г.) охранное агентство, и он постоянно хотел, чтобы Юрка у него работал».

В перерывах между поездками на Донбасс Юра, действительно, работал у Юрия Феофановича. Одно время даже охранял Ботанический сад во Владивостоке. В это время он подружился с Денисом, судовым механиком, и тот частенько заглядывал в гости: «Юра был добрый, любил кошек, регулярно кормил тех, которые к нему приходили». Впрочем, Юра и кошки — это отдельная тема.

Собираясь на СВО, Юрий написал Арслану: «Эх, братик. Я бы очень хотел оказаться в 11-м полку. Мы его создавали на обломках Востока. Мы его сделали Гвардейским. Ёжик, ты же знаешь, что у меня одна любовь — Восток и 11-й полк. Я их не разделяю. С Востоком я прошёл Дебальцево, аэропорт и Вольво. С 11-м полком я прошёл авдеевскую промзону и тот же аэропорт. Я был в роте Хантера. Да что тебе рассказывать, ты и так всё про меня знаешь. Очень надеюсь, что мы увидимся ещё». Не пришлось…

Батальону «Восток» и ДНР 11-му Гвардейскому Юрий Волк посвятил «Поэму о пехоте»: «Хочу написать и посвятить своему родному 11 Гвардейскому отдельному мотострелковому полку. Не самому полку, а ребятам, с кем вместе прошёл путь, и тем, кто сейчас воюет. Для понимания — бригада “Восток”, в которой я служил, разделилась потом, в октябре 2015 на три части: батальон “Восток”, 11-й полк и батальон теробороны. Разрезали по живому. Хоть и гоняли, хоть и запрещали, но до сих пор многие бойцы 11-го полка носят шевроны бригады “Восток”». Иногда очень жаль, что не написал воспоминаний, потому что знал всех героев, помнил всё, что происходило и с кем происходило:

Помню факты, знаю даты,
Имена не с потолка.
Вспоминаю вас, ребята,
Из гвардейского полка.

В поэме нет высоких слов, всё просто, так же, как писали о Великой Отечественной войне те, кто её прошёл. Всё рядом — бои, нехитрый быт, радость победы в бою и боль от потери друзей. Здесь нет только одного — притворства и пышного пафоса. Здесь жизнь перетекла в стихи:

Мы в бою могли едва ли
Про святыни вспоминать.
Сотни раз и поминали
Мать твою и Божью мать.

Но ханжить, боец, не надо —
Губки гузкой, глазки вверх:
По тебе ударят «Грады» —
Перечислишь сразу всех.

И в разгар жестокой битвы,
Как издревле на Руси,
Ты, не знающий молитвы,
Просишь: «Господи, спаси».

Отмечают стиль и ритм, близкий к поэме «Василий Тёркин» Александра Трифоновича Твардовского, но сравнивать не буду — Волк этого не любил. Отмечу только, что здесь нет подражательности, скорее, сказался жизненный опыт, а он у авторов в некоторых моментах близок. Важно учесть и трепетное отношение Волка к памяти о Великой Отечественной, в его стихах не раз проскальзывает сближение событий войны 1940-х годов с нашим временем, с войной на Донбассе. Видимо, заговорив о друзьях, о том, что очень дорого, он выбрал стиль, позволивший читателю воспринять военную историю России как единое целое.

В поэме подчёркнуто, что сражаются не только люди, воюет весь Донбасс. Посмотрите, насколько мягок переход от повествования о батальоне, друзьях к рассказу о кошке, пригретой бойцами:

Мы стояли у истоков.
Шёл четырнадцатый год.
Назывался полк «Востоком».
В Вольво-центре были. Вот,

Молоком наполнив миску,
Вам поведаю сейчас
Про одну сепаратистку
Героический рассказ.

Сначала покормить любимицу, потом уже говорить… А как иначе? Бойцы пригрели раненую кошку, контуженную, обожжённую, потерявшую котят. Недоверчивую после пережитого, но боевую:

Кошка, видимо, оторва.
Но боец по духу наш.
Кое-где местами порван,
Мят трёхцветный камуфляж.

Кошка спасала отряд от нашествия грызунов, проникаясь уважением и доверием к бойцам и выбрав себе в друзья Юру. Кошки чувствовали тепло, отзывались и дарили ему свою заботу. Вторая часть поэмы «Киска-сепаратистка» пронизана тёплым юмором, нежностью к сильному и смелому бойцу — ласковой, ставшей родной Сепаратистке:

После ночи деловито
Мне на утренний доклад
Показать спешит убитых —
В тапках кучками лежат.

Но не только справляется с отражением атак на доверенный участок фронта героическая кошка — она хранит свою честь, что для Волка самое главное, поэтому и подчёркнуто в концовке:

Но сама не станет лопать.
Дескать, я имею честь.
ДНРовка с укропом
Даже мышь не станет есть.

Читаешь и будто смотришь мультфильм: «Шла мышиная армада. / Шла бесчисленная рать…».
Отвлеклись, улыбнулись. Но война идёт, никуда от неё не денешься. И в третьей части поэмы «Технология штурма» звучит снова мысль, что нужны России воины, а надо, значит, надо:

Мы теперь бойцы России.
Нас не надо гнать и звать.
Нынче с опытом и в силе.
Воевать так воевать.

Здесь очень чувствуется, что поэма написана уже после начала специальной военной операции, после мобилизации осени 2022 г. — добровольцы пришли защищать свой народ сами, без каких-либо приглашений, как и положено мужчинам. Строка «Нас не надо гнать и звать» — отсылка к стихотворениям о предателях, сбежавших из России. А до этого делавших вид, что ничего не происходит:

Не скакали по Европам,
Не просили ордена.
Поднимаясь из окопов,
В полный рост идёт война.

Описание штурма (к штурмам не привыкать) — это моментальная смена картинок, но герой успевает схватывать происходящее в целом, оценить и проанализировать. Свойственное Волку — сосредоточенность, хладнокровие на ярчайшем эмоциональном фоне:

Артдуэль: огонь и грохот
С той и этой стороны.
Ишь, какая суматоха
На балу у сатаны.
……………
Неприятель бьётся нервно.
Залпы вот который час.
Там в расход пошли резервы,
Значит, есть ещё запас.

Герой видит всё — наблюдающий сверху вражеский беспилотник, расположение нашей техники на поле, упавшего рядом бойца, которому надо помочь. Пульсирующий ритм, ровный, несмотря на накал; неожиданные рифмы — лёгкие, запоминающиеся с первого прочтения. И вдруг — отступление, последние две строфы очень отличаются, вроде стиль и ритм остались, но напряжение ушло, осталось рассуждение, оценка произошедшего, мы уже вне боя, вышли из него вместе с героем.

Артиллерии угодно
Белым дымом застилать.
На позиции уходим
Запасные, так сказать.

Только нам туда не топать.
Мы — пехота. Нам опять
Как всегда к себе в окопы,
Чтобы новых штурмов ждать.

Логична следующая часть — «В госпиталь»: бой окончен, есть раненые и убитые. Потери. Такое страшное общее слово, за которым чьи-то судьбы. В четвёртой части рассказывает автор и три действующих лица — раненый, врач и фельдшер («совсем ещё девочка»), настоящая маленькая пьеса. Раненый уже не молод, фельдшер, уговаривающая потерпеть, для него как дочка. Жарко, тяжело, раненый хочет пить, кажется, действительно, вместе с ним, всё живое просит помощи и воды:

«Мне бы дождя холодного,
Чистого, частого, звучного.
Душной и жаркой погодою
Каждая клетка измучена…»

И такое человечное отношение врачей… Шепчет фельдшер, не говорит, тихонько шепчет, чтобы не потревожить раненого ещё больше, чтобы даже громким звуком не добавить боли: «О Господи! / Вы потерпите маленечко. / Миленький, вот уже госпиталь». Этим «маленечко» сказано очень многое. Просторечное словечко, приближающее нас к народной речи, к сказкам, уменьшительно-ласкательная форма — надо дотянуть до реальной помощи, надо успокоить, дать надежду. И вот уже доктор, которому тоже не жаль раненому ласкового слова: «В больнице Вы. / Милый, молчите, пожалуйста». Поражает и солдат — настоящий русский солдат — больно, плохо, но не кричит и не жалуется, никого не обвиняет: «Я ни на что же не жалуюсь»… Рвётся реальность, автор то бросает нас в сознание раненого, то заставляет молиться вместе с юным фельдшером, то просчитывать варианты вместе с врачом. Единственное, что объединяет всех — человечность и доброта, благодаря которым остаётся шанс на спасение.

***

Часто война представляется сплошными боями, но очень большая её составляющая — повседневный быт, в том числе работа по укреплению позиций. Такая бытовая история есть и про Волка. На мой взгляд, она очень показательна. Разговор в одной из групп в Телеграме начался с рассказа Арслана про то, как топили в Бугасе[24] в марте 2022 года:

Арслан: Замучились в Бугасе с влажной шелковицей. Напилил, нарубил, на пару дней у печки уже погрел, а они всё ещё влагу сохраняют, не топят печку нормально. Пришлось по всей улице бегать и искать уже заготовленные дрова из других пород, обчищая амбары, сбивая замки на заброшенных участках, выламывая с корнем двери. А потом эти промёрзшие отписки пилить и рубить под снегом и складывать у печки. Они уже быстро высыхали и хорошо горели. Дефицит дерева в Бугасе был, что поделать… А частей вокруг много заехало и всем надо топиться было. Печки в Бугасе были в каждой постройке. И в жилых, и в хозяйственных. В основном чисто дровяные. А шелковица горела так себе даже после недели сушки.

Волк: Зато на Авдеевской промзоне нам было хорошо — дрова горели. Много сухого горючего и мурлыкали котики. Арс, помнишь, как горели наши дома от зажигательных и осветительных мин? Тепло было. Аж жарко.

Арслан: Ну, там не особо горели, больше дымились. Потому что это были переделанные из осветилок. Хотя одна, которая глубоко зашла в старое укрепление, ещё полсуток там дымилась, пока Петька не приехал и не решил с ней разобраться. Я нашёл ему совсем старый, оставленный ещё предшественниками порошковый огнетушитель, а он зашёл в этот старый блиндаж и снизу вверх затушил. Потом он долго отплёвывался после кислого привкуса от порошка. И ещё сверху потом водой залил. Но вроде получилось потушить.

Волк: А я потом с Петькой трое суток таскал песок на второй этаж.

Арслан: А потом приехали и сделали памятное фото уставшего Волка для Глеба — хранителя творчества группы «Террор».

Волк: Блин, про фото не помню.

Арслан: В кирзовых сапогах, на фоне флага «Востока». И в мохе. Возле тумбочки.

Волк: Блин. Я там уставший был до такой степени, что на ходу падал.

Прочитав, спросила, для чего таскали песок. И Арслан рассказал, что был тогда обстрел всех позиций зажигательными минами. Волк был на промке, а он на позиции огневой поддержки на тот момент. По ней и прилетело. А песок таскали — укрепляли позицию огневой поддержки, чтобы тот домик не развалился при очередном обстреле.

Так и жили.

Этот рассказ — из жизни отряда «Суть времени», командиром которого был Егор Иванович Горшков, легенда войны на Донбассе (позывной Вольгá [25]). Для Волка он был очень хорошим другом, смерть которого 28 сентября 2022 года стала страшным ударом. Юра про своего командира: «Даже вообще не верится, что Егор погиб. Я с ним близко познакомился только в 19-м году, а до этого я слышал только, когда мы на аэропорту воевали, его позывные «Вольгá, Вольгá». Я ещё всё думал, кто такой Вольгá, потому что летело ему хорошо. Грады летели, Ураганы, всё по нему летело. Потом я увидел его как-то в “Одноклассниках”, лицо, увидел, что это Егор Вольгá. И вот в 19-м году меня Жора (Жора — это командир моей роты Дружковской) привёл меня к Вольге, потому что Жора не мог меня к себе взять, у них там очень строго было, надо было только с паспортами ДНР, а у Вольги в ОТГ СВ можно было с российскими паспортами. Вот Жора меня привёл к Вольге — Вольга меня принял как родного, хотя он меня знать не знал, он меня увидел в первый раз. Он меня обнял. Побеседовали с ним, всё. И вот я полгода с ним был. И полгода, как с родным, с самым близким человеком провёл».

И ещё (привожу полностью, пусть немного и повторяется): «Ты просто не представляешь, каким человеком Егор был. Это словами не рассказать, до такой степени прекрасный человек. Он взял меня к себе в отряд, хотя имел полное право меня к себе не принимать, потому что я не СВшник. Он взял меня, потому что его друг попросил, потому что я опыт боевой большой имею. И относился он ко мне просто вот, ну как к близкому человеку. И в ОТГ в нашем — там все отношения были такими — как будто мы все родные. И это благодаря Егору. Ну что ж... Воин на пути в Валхаллу[26]».

«Егор погиб. Так жаль. Ты же знаешь, что я на войне не первый день. И, казалось бы, можно уже привыкнуть к потерям, к гибели. Но когда Егор погиб, для меня это было очень тяжело, очень, очень…»

29 сентября 2022 года Волк написал: «Валхалла тебе, Воин. Там и увидимся, командир».

***

В 2019 году погиб Узбек, друг Волка по отряду «Суть времени». Этот рассказ о нём: «У нас в ОТГ СВ был такой боец. Позывной Узбек. Звали его Хаджи Акбар. Но он на самом деле узбек <...> Он много лет прожил в Тюмени, в Томске, работал водителем. И вот оказался у нас. Ну как, он обычный узбек <…> но Витя Контрабас его натаскивал, натягивал, чтоб от зубов отлетала вся эта математика, все эти таблицы, все эти тысячные. Ну, то, что нужно на войне. И вот погиб в 19-м году Узбек. А у нас командир взвода был такой Марс. Марсевич. Человек непьющий, человек, не переносящий запаха перегара, алкоголя и прочего, прочего. И в этот день Марс исчез. А я стоял на тумбочке как раз. Я с автоматом сидел. Мне говорят: поди посмотри, там в кузове кто-то шевелится. Кто-то, говорят, залез к нам в машину. А у нас машины во дворе стоят, то есть там зайти мог любой, потому что там рядом пятиэтажки стоят, город Ясиноватая. Я пошёл туда, с автоматом. Говорю — кто там есть, вылезай. Вылезай, пока живой, иначе сейчас ты будешь мёртвый. И оттуда вываливается, вот просто вываливается Марс. Пьяный.

Он собачник сам. У него там два стаф-терьера было, он их обожал очень. Один при мне тогда умер стаф. И вот он, как собака, он в кузове выл, потому что погиб его друг. Это, представляешь, человек, который абсолютно не пил и абсолютно не переносил запаха спиртного. И он так нахерачился, что выл в кузове. Он там в кузове сидел пил, и он там сидел выл вместо закуски. Я его за шиворот вытащил, отнёс в кубрик к нему в командирский, чтобы он там спать лёг. А утром я ничего не стал ему говорить, он тоже ничего не стал говорить, но видно, что глаза такие у него, пристыжённые. Такой взгляд пристыжённый.

Потом, когда мы сидели, был с нами Пуля, тоже Валхалла воину, я Марсу говорю (ну, мы уже поддали с ребятами, Марс не пил, у нас там шашлычок, плов, все дела): Марсевич, а вот помнишь, как-то было? Ну, я так ему сказал, чтобы больше никто не слышал посторонний, один на один. Он такой: Да помню. Я: Чего это было? Он такой: Ну что, — говорит, — друг ушёл. А у него там тоже… Мы ж особо все без друзей живём. У нас есть близкие люди. А друзей у нас особо нет. А тут у Марса он был именно другом. И вот Марс из-за этого выл. А я с 96-го года знаю, что друзей на войне иметь нельзя. Никаких друзей быть не должно. Есть близкие, есть товарищи, но никаких друзей, потому что сколько у меня друзей было, вот сколько у меня было друзей, они все погибли, все до единого. Возможно, я погиб, просто я не знаю. Я сейчас нахожусь в другом мире, мне кажется, что я живой, на самом деле, я убит. И кто-то из моих друзей скорбит сейчас в настоящем мире.

С Узбеком тоже прикольно было. Приезжаем мы с ним первый раз. Первый раз мы вместе поехали на позиции Кафе. Есть видео одно интересное, как нас там разбивают полностью. Вообще уничтожают нашу позицию. Ну, дело не в этом. Приезжаем мы с ним на позицию Кафе и начинаем готовить жрать, что-то там такое собираемся. Я достаю пулемёт, начинаю пулемёт чистить. Узбек достаёт кастрюльки, сковородки и режет сало. Я смотрю на него в ужасе. Как же так — Узбек режет сало?!

— Слышь, — говорю, — Акбар, а сало-то разве можно тебе?

— Нет, ты что, сало нельзя, свинину нельзя. А это можно. Это можно, это просто мясо белого медведя.

Вот помню тот момент, когда я смеялся.

Ругались мы с ним, вот на этой же кафешке. Ну как, друг друга понять не могли, потому что он тоже человек с характером. Друг друга как бы понять не могли сперва, но потом поняли, потом мы стали с ним близкими друзьями. И вот сняли фильм про Узбека. Я просил у пацанов, скиньте мне фильм про Узбека. Нет, нельзя. Скиньте мне фильм про Вольгу — нет, нельзя. Что, ждём, когда все погибнут, когда уже все лица можно будет показывать? Когда все наши ребята лягут?»

Я привела эти воспоминания Волка, потому что выводят они на тему, заявленную в разных его произведениях. Не раз он писал о том, что воевали рядом ребята разных национальностей, но все они один большой русский народ. Людмила Владимировна, говоря о сыне, как-то сказала, что не раз в семье обсуждали, что русский — это же прилагательное. А почему? Потому что прилагается к душе. Юра вырос в интернациональной среде. Приведу слова его мамы: «Мы из той плавильни, где национальности переплавляются». На Сахалине, в Приморье кого только не было — русские, японцы, корейцы, китайцы — и все уживались. То же самое получилось и на Донбассе. Есть у него замечательное стихотворение «Русич». Приведу из него несколько строк:

Русский воин, бьёмся вместе славно,
Не позорим дедовых седин.
Мусульманин рядом с православным
И с буддистом — русский дух един.

Здесь речь уже не только о национальностях — о разных верах, которые тоже ничуть не мешают друг другу. Посмотрите, какая компания собралась: осетин, чеченец и татарин, Серёга говорит о себе — «русский я и чуточку метис», у Пашки «батька белорус, а мать чувашка», сам же он «русский… до кончиков ногтей», «русский дагестанец» определяет себя неразговорчивый Абукар. И видно, что от этого многоцветия национальностей автор получает огромное удовольствие:

Русский воин, будь вовеки славен.
Всё равно, откуда родом ты:
Из Уфы, Рязани, Ярославля,
Из Тамбова, Омска и Ухты.

Главное, что ты всегда на страже
И твои слова: «Имею честь» —
Не пустые. И народу важно,
Что в России русский воин есть.

Для Юрки Волка русский — тот, кто говорит на русском языке, кто любит Родину и готов защищать её. И это счастье, когда такие разные люди понимают друг друга, когда объединяют их слова, подразумевающие наличие чести и понимание долга, ведь современная трактовка фразы «Имею честь» именно такова.
В стихотворении «Мои ребята» снова возникает эта же тема — тема русской национальности. Передан разговор, всплывший воспоминанием: сидят за дружеским столом воины, все ещё живы…

Я помню их живые лица.
В какой земле остались вы?
Удмурт, мордвин и два марийца,
Серёга родом из Тувы.

А с ним всегда работал в паре
Малец по имени Ренат.
Похоже вроде бы татарин,
Но абсолютно русопят.

Нёс полумесяц под разгрузкой,
С прищуром плутоватых глаз.
Он первый тост поднял: «За русских!»
Все дружно рявкнули: «За нас!»

Все россияне, считать по пальцам народы и вправду может только «зануда». Не так давно наткнулась в интернете на очень интересную информацию. Владимир Казмин, на тот момент председатель Луганской писательской организации им. В. И. Даля Союза писателей России, в 2016 году опубликовал статью «Русский — это состояние души»» о «Далевских чтениях-2016» в Луганске. Приведу из неё отрывок: «Стоит отметить, что ещё весной 2014 года, когда горстка ополченцев удерживала здание СБУ в Луганске, когда ещё в полную силу не заполыхала война на Донбассе, бессмертное имя Владимира Даля Казака Луганского было взято на знамена повстанцев.

Каждый день противостояния у здания СБУ развивались плакаты с надписями и портретами В. И. Даля. «Вставай Луганск!», «Мы не забыли свои корни!», «Русский — это не география, русский — это не политика, русский — это не национальность... Русский — это состояние души!», «Если ты Русский, вставай на защиту города!», с такими словами шли в бой с тёмными силами майданной, преступной киевской власти настоящие патриоты Донбасса»[27].

Сложно сказать, видел ли эти плакаты Юрий Волк, но вполне возможно, знал о них от друзей, особенно учитывая его наблюдательность и умение анализировать увиденное и услышанное. Может быть, этот факт и отразился в строках его стихотворения:

Народы не считай по пальцам
И делать вывод не спеши.
Быть русским — не национальность,
А состояние души.

По-русски думать, жить и драться —
Судьбина общая дана.
Какое дело нам до наций —
Земля и Родина одна.

Одна надежда, одни потери,
Один язык и русский мат.
Мы в ЧВК, и я вам верю,
Что ты мой брат и я твой брат.

Здесь уже говорится о ЧВК, я пока не буду затрагивать эту тему. Скажу лишь, что с Серёгой из Тувы Волк воевал, скорее всего, в «Востоке», с Арсланом, который стал одним из героев стихотворения «Русич» («Друг Арслан, такой отличный парень, / Позывной колючий носит — Ёж»), — в отряде «Суть времени». Видимо, все лучшие традиции добровольческих соединений нашли себе место в «Вагнере» на Донбассе. Но к этому мы ещё вернёмся.

***

Какими бы тяжёлыми ни были боевые будни, всё равно находилось место отдыху, общению с друзьями. Я уже не один раз писала, что любимым времяпрепровождением Волка было чтение[28], но всё же не единственным. Он любил музыку, ещё с детства. Арслан рассказал, что в Донецке, когда в 2019 году они жили пару месяцев в районе университета, ходили слушать уличных музыкантов, студенты играли возле одного из вузов. И, конечно, Юра ходил в гости к друзьям, в том числе на соседние позиции.

Но это война. Иногда походы оказывались в реальности совсем не такими, как предполагалось. Рассказывает брат Волка Александр: «Он шёл к ребятам, ребята ночевали в доме одном, это было в районе Песок, и у товарища его был день рождения. Он именно шёл к товарищу на позицию с подарком. И прямо перед ним туда был прилёт, взорвалась крыша. Все в себя пришли, очухались, он давай вытаскивать, это всё прямо на его глазах произошло. Парень, у которого был день рождения, лежал на кровати без единой царапины, как живой. А он мёртвый. Юра берёт его за руку, разбудить, думал, что он спит, а рука растягивается, как жвачка. То есть у человека не осталось ни единой целой кости. Юра с товарищами вчетвером на руках, как на подносе, вытаскивал парня.

Когда они того парня вытаскивали, зазвонил телефон. Он взял трубку, говорит: “Алё”, — “Серёгу можно?” Пьяные голоса, день рождения этого Сергея отмечают. А он говорит: “А Сергей умер”. И ребята там, на том конце провода, офигели. Давать похоронные известия — это очень тяжело, даже по телефону.

Именно в ту ночь по Юре работали украинцы из ПТУРов. Пока он шёл к ребятам. По нему выпустили три ракеты и не попали. Он тогда офигел, что по пехоте стреляют такими дорогостоящими ракетами»[29].

Один из тех случаев, когда Судьба решает за нас и без нас. В 2022 году Юра написал стихотворение «Бессонница»:

В какую мясорубку бросит память,
Пока я сны свои не досмотрел.
К прошедшему прикованный цепями,
То под обстрел, то снова на расстрел.

Увиденное, прожитое не отпустило, даже не собиралось отпускать. Он часто писал, что поспал минут 15, два часа. Работал по ночам. Может быть, бессонница иногда лучше снов, в которых заново переживаешь гибель друзей?

Вот на плечах боец тяжёлой ношей.
Был хулиган, а умер как герой.
Минут на двадцать я усну, не больше.
И снова крик: «Не спи! Глаза открой».

Бессоннице мы во многом обязаны тем, что читаем сегодня стихи Юрия Волка, честные, сильные, заставляющие страдать и сопереживать:

В бессонницу душа умеет плакать
Слезами, превращёнными в слова.

***

Когда Юра приезжал с Донбасса, у него появлялось время на творчество. Мы уже привычно думаем, что это стихи, но была проза, были сценарии. Однажды он даже написал в группе: «Капец. В полудрёме (лучшее время) сочинил офигенный рассказ. Подскочил, чтобы его записать, попил молока, выкурил сигарету и… И я забыл его!!!» А жаль, правда?

Из разговора с Эль Ваго: «Я, честно говоря, могу рассказать не очень много. Мы были добрыми приятелями с Юрой. Познакомились во время первой волны “Русской Весны”, хотя я не воевал ни дня, потому что сугубо человек гражданский, но кое-чем помогал фронту и воюющим ребятам по мере сил. По-настоящему нас связывала общность политических взглядов и увлечение Юрия литературой в момент, когда он по каким-то причинам откладывал в сторону автомат и брался за перо. В основном это было обсуждение его проектов — от рассказов и повестей на военную тематику до сценариев к фильмам. Всё-таки он был очень многогранно творческим человеком. В особенности его пронимало на писательство во времена вынужденного безделья. Когда распирающую его изнутри бешеную энергию более не на что было потратить. Так случилось и в предпоследний год до начала войны, когда, вернувшись из очередной командировки на Донбасс, он, под влиянием ПТСР, попал в неприятности и вынужденно торчал дома. Без работы, лишённый деятельности, почти без друзей и постоянно нуждаясь. Да Вы и сами заметили, наверное, что его поэтический дар проснулся в момент, когда он был прикован к больничной койке после ранения. Видимо, ему всегда свобода творчества с лихвой компенсировала свободу физическую. Ведь душу художника не могут сдержать ни тюремные решётки, ни физические немощи».

Забегая вперёд, всё же отмечу, что даже творчество не всегда спасало от депрессии, чёрных мыслей. Отразилось это и в стихах. В феврале 2023 года появилось стихотворение «Дай силы мне». Начинается оно снова со знакомой нам бессонницы, но другой — беспросветной, даже луна, ползущая по скатам крыш, оставляет впечатление крадущегося воришки, который старается остаться незамеченным, а, значит, не поможет рассеять темноту:

Моя депрессия черна.
И ночь длинна, и тишина.
А я опять лежу без сна
И пью до дна.

Здесь возникает мотив самоубийства как возможного решения. Но решение это слишком простое для героя, неприемлемое. Он вроде бы готов ступить в бездну, но что-то держит ещё здесь, не даёт перешагнуть край. Насмешливо звучит четверостишие:

Переступлю за тёмный край.
В рулетку с жизнью не играй —
Сам по себе не умирай —
Не пустят в рай.

Насмешливо, потому что не был верующим человеком, насмешка снова над собой, непутёвым. Вспомните стихотворение «Воин», написанное чуть раньше:

Ты воин. Не тебе решать,
Куда же в битве улетела
Твоя бессмертная душа
Из обездвиженного тела.

Быть может, в рай. А может, в ад.
Летит под звёздные метели.
Но веришь — суждено назад
Душе вернуться в новом теле.

Битва продолжалась и после ранения, Воину нельзя уходить раньше времени, он принадлежит не себе — Родине, близким, которых должен защищать. И от депрессии спасает детская слеза, как и всегда в лирике Волка, да и в его жизни, главное — защита слабых, в первую очередь детей:

Мне ясный ум и тормоза
Вернула детская слеза.
С надеждой подниму глаза
На образа.

Литература, собственное творчество давали возможность жить интересно, насыщенно всегда. Просто их одних его неуёмной натуре было слишком мало. Да и никак он не хотел всерьёз относиться к тому, что писал. Продолжает Эль Ваго: «Своё творчество Юра презрительно называл графоманией. Насколько я знаю, он никогда не рассматривал его как основную деятельность и источник существования. Внутри он всегда считал себя воином, а не поэтом».

Юрий и Эль Ваго работали вместе над сценарием, это было увлекательно, интересно: «Как-то Юра обратился ко мне, попросил почитать его сценарий. Сказал, что у него есть знакомый продюсер в Москве и он бы хотел ему его предложить. И в конце концов мы начали работать над ним вместе. Было интересно, тем более никакого опыта в данном деле ни у него, ни у меня не было, и мы пытались компенсировать это исключительно богатым воображением. По задумке Юрия, это была драма, в конце которой все протагонисты умирают. Сюжет строился вокруг группы идеалистически настроенных молодых людей, поставивших своей целью разрушить власть мирового банковского капитала, спровоцировав всемирный экономический кризис. Это была история, как от практически невинного интернет-хулиганства по рассылке спама группа переходит сперва к организации хакерских атак на банковские системы, а потом и к прямому грабежу и терактам против сотрудников финансовых организаций и захватам заложников. В итоге возникает кризис не мирового капитала, а кризис идей самих молодых людей, когда личная выгода и эгоизм начинают доминировать над идеей всеобщего блага, и из безупречных воинов света они постепенно превращаются в обычных террористов. Там были и сюжетные линии о любви, и классическое «второе дно». В общем, этакое подражание одновременно и Стенли Кубрику, и Квентину Тарантино. Мы довели работу до прорисовки сцен, чуть ли не до детальной раскадровки. Но Юрец вдруг решил, что всё это суета сует, и мигом всё безвозвратно выпилил».

Вместе с телефоном пропала часть стихотворений. Длительная и сложная работа над «Городом кошек»[30] так и осталась, видимо, не доведённой до конца, хотя мама Юры собрала это произведение из кусочков, надеюсь, мы его увидим и прочтём.

Основная часть описанной выше творческой работы — после возвращения с Донбасса в 2020-м году. 9-й полк послали тогда в бессмысленный, заранее обречённый на провал штурм высоты Дерзкой. Вскоре Юра уехал. Александр: «Вернулся в пандемию, рассказывал, что Москва вымерла, то есть людей нет нигде. Он был в шоке, конечно. Рассказывал, как добирался, что люди добрые помогали, потому что так получилось, что он ехал без копейки денег». Тогда Юрий познакомился с Ольгой Задорожной, у которой останавливался два раза в жизни, в очень важные для него моменты — когда возвращался в 2020-м и когда уезжал на СВО в 2022-м. По словам Саши, «Юра был в восхищении от того, что есть такие девушки и женщины». Ольга Задорожная живёт в приграничном селе в Ростовской области. В 2020-м она помогла Волку добраться до Москвы. Юра называл её Ангелом.

Ольга Задорожная: «К сожалению, мы очень мало были знакомы. Как говорил Юрий Юрьевич, воля судьбы, мы виделись два раза, потом переписывались. В 2020-м у нас как раз началась самоизоляция, а он возвращался с Донбасса и застрял в нашем приграничном селе. Один из наших водителей долго катал его, потом сказал, что человек остался на лавке в ночь, мне стало жаль его, и я пустила его на ночлег, потом пересылала его вещи домой почтой. В 22-м он тоже останавливался перед поездкой на СВО».

Волку помогали тогда вернуться разные люди, потом помогали собраться на СВО. Его брат Александр сказал, что Юра умел располагать к себе людей, ему верили. Доверяли. И при этом у него была черта характера, которая тех, кто видит только поверхностное, легко могла отпугнуть: Юра всегда говорил то, что думал, другой промолчал бы, внимания бы не обратил, а ему обязательно надо было сказать. Наверное, поэтому он и стал Воином и Поэтом, а не политиком.

***

В пандемию Юрий переболел тяжело ковидом, болел вместе с родителями. Собирался подписать контракт с ЧВК и лететь воевать в Африку, добрался с этой целью до Курил, но не случилось. Вернулся. Наверное, это была его Судьба.

Вспоминает Эль Ваго: «Ещё месяца за три до войны, многим интересующимся ситуацией на Донбассе, и вообще погружённым в атмосферу Русской Весны было понятно, что затевается что-то значительное. Люди общались в социальных сетях, в закрытых чатах. Все видели очевидные приготовления к боевым действиям, многие сознавали, что всё это не понарошку. Юрец это тоже видел. Видел и метался, как запертый в клетке Волк. По не зависящим от него причинам он не мог ехать туда и не мог, да и не хотел оставаться здесь, зная, что его боевые товарищи будут на острие атаки. Он изводился и психовал. Рвал и топтал от бессилия свои рукописи. В общем, очень тяжело переживал и трижды на день успевал со всеми переругаться, даже с близкими друзьями.

А потом началась война… И вопрос “Что делать?” перестал существовать. Просто он позвонил и сказал, что едет на войну, ни минуты не раздумывая. Друзья в складчину, как могли, собрали его в дорогу. Я не был на проводах, зато с утра выстрелил в аэропорту, чтоб на прощанье пожать руку и посадить в самолёт. Уезжал он в приподнятом настроении. И в своём наряде был больше похож на вышедшего из леса добряка пасечника, чем на свирепого пса войны».

Юрий Волк: «Тяжёлый февраль. Год назад я был как на электрическом стуле, ждал войны, очень её не хотел, но понимал, что вечно не может длиться минский заговор с предательством Новороссии. Потому у меня про февраль так много — месяц такой, весь в обмане и крови».

Рассказывал Юра и о том, как добирался в 2022-м до Донбасса. Написано это было в группе «Просто Юрины стихотворения» после очередных оскорблений от ненавидящих его нацистов. Даже раненого, умирающего, его не оставляли в покое: атаки на чат, сообщения в личку тем, кто общался с Юрой. Писали такое, что нормальному человеку невозможно даже вообразить. Волк понимал, что не стоит обращать на это внимание, но, видимо, всё равно переживал. Оставляю всё, как есть.

Юрий Волк: «Поражают логика и фантазия свиней — один врёт, что я пьяный был при штурме, ага, это в Вагнере, конечно. Другой рассказывает, что я поехал в СВО, чтобы денег на водку заработать, не представляя при этом, сколько стоит экипироваться, долететь от Владивостока до Москвы, прожить в Москве два дня (билетов на поезд не было), доехать до Ростова, переночевать в гостинице, оттуда до границы, где развернули — тогда не пропускали россиян, вернуться от Успенки до Ростова на такси, снова переночевать в ростовской гостинице, утром поехать в Краснодар, ещё и заплатить за билет такому же бедолаге, которого на границе развернули, от Краснодара доехать на такси до Молькино. Ну и прочие расходы, начиная даже с тех, что мне от дома до аэропорта проезд вышел в 4500. На эти деньги я спокойно мог бы три месяца жрать водку круглые сутки. У свиней нет понятия «Родина», они не знают, что можно воевать за Родину, они всё измеряют деньгами — судят по себе и своему корытному образу жизни. А до этого продать машину, оставить работу, чтобы уехать на Донбасс, это они какими деньгами измеряют? Наверное, думают, что добровольцам на Донбассе платили деньги))) Даже в Корпусе платили меньше, чем уборщице подъезда в небольшом российском городе». И дальше: «Свиньям не понять, что можно просто ехать на войну, если Родине нужны солдаты. Свиньи всё измеряют деньгами и выпивкой. И вот эти жалкие существа ноют в России, не сумев сбежать в Грузию или Казахстан, потому что не могут на дорогу заработать. А я смог найти денег до Молькино».

Когда Юрий не смог перейти границу, он поехал в Молькино, на базу ЧВК «Вагнер». В Компанию его и раньше неоднократно звали, было приглашение, действующее бессрочно. Так он попал на СВО. Рассказывает Александр:

«Юру в “Вагнер” с 15-го года вербовали постоянно, при мне его вербовали очень много раз. Он хотел туда пойти, но хотелось и кололось, поэтому он часто отказывался пойти в эту структуру. Но вот он решился. И его больше всего удивило в “Вагнере”, что у нас тут равноправие, то есть если командир не прав, любой солдат может подойти и сказать: “Командир, ты не прав, надо делать так-то и так-то”. В “Вагнере” такая хорошая анархия: может собраться коллектив, посидеть и порешать, что делать. Больше всего, наверное, ему это нравилось, ему этого не хватало. И когда он попал в “Вагнер” и сразу ранение, он очень сильно сожалел, он очень хотел на службу. Его звали на службу. Он очень сильно надеялся, что он всё-таки станет на ноги нормально, но ему становилось только хуже. Юру это очень огорчало, потому что он наконец-то попал туда, куда сильно хотел. В “Вагнере” братство, командиры нас там слышат. Мы слышим командиров, они слышат нас. У нас есть взаимосвязь.

Там нормальное человеческое отношение. И Юрка хотел точно туда же пойти, где я был. Когда он ещё в госпитале лежал, он говорил: “Сейчас я приеду, меня дождись, на ногу только встану, мы вместе с тобой поедем”. Я его ждал. Он приехал. И я смотрю, неделя проходит — только хуже. Он говорит: “Нет, Саш, поезжай без меня, я потом встану на ноги, к декабрю приеду”. Но так и не смог».

Вернёмся немножко назад. После подготовки в Молькино Волк попал сразу в бои за Попасную. Знакомые были везде, и здесь не обошлось без встречи.

Юрий Волк: «Как раз Прапор[31] (донецкий позывной Закон) меня и встретил в Первомайске 20 марта, когда мы укрывались от артобстрела. Он меня узнал, когда я сидел в подвале на ящиках с беспилотниками. А я как раз выгрузил свою машину, только присел поесть, как нас стали херачить крупным калибром. В тот день нам два урала разбили. Хоть моя машина целой осталась. В этот же день я погнал с разведкой в Попасную. Меня командир разбудил, Рейх его позывной, — давай, грей тачку, грузи разведку и погнали».

В стихотворении «Баллада о потерянном поколении» есть рассказ и об этом:

Мы сегодня «Вагнера» питомцы.
Без наград, позёрства и прикрас,
С фанатизмом древнего японца
Умирать под чёрным волчьим солнцем
Научили наши предки нас.

Мы когда пошли на штурм Попасной,
Командир от нас не прятал глаз.
Перед боем попросил обняться
И сказал: «Пока, спасибо, братцы».
Потому что свято верил в нас.

Тридцать пять штурмовиков в отряде.
Стало же четырнадцать сейчас.
Мы сражались ни на что не глядя,
Ни для славы, ни награды ради.
В этот день страна теряла нас.

Такое яркое подтверждение слов Саши. С таким командиром и с такими друзьями можно пойти не только на бой, но даже на смерть. Чем стал «Вагнер» для Волка, легко понять по одному совсем короткому его высказыванию: «Оркестр Вагнера — не просто воинское подразделение. Это дом всех поэтов, художников, актёров, чей театр сгорел под ракетами. Одно слово — Музыканты». Учитывая Юрин характер, неудивительно, что «Вагнер» стал его песней, что столько стихов посвящено музыкантам, что квинтэссенция лучшего, случившегося на войне, именно в этих стихах. Дружба. Поддержка. Профессионализм. Любовь к Родине. Самопожертвование.

На СВО Волк служил сначала водителем в бронегруппе, затем должен был пересесть на БМП, получил машину, осмотрел её, и тут их накрыло. Было это 25 марта 2022 года в Первомайске, памяти погибших там бойцов ЧВК «Вагнер» посвящено стихотворение «Чёрное». Частое у Волка необыкновенно красивое начало, когда всё хорошо, когда хочется жить и, может быть, даже петь от восторга перед природой:

Был день, как родниковая вода
В прозрачной чаше, свежим и прохладным,
Ещё пока не долетал сюда
С весенним громом грохот канонады.
Весна сияла в лужах синевой,
Мы первых птиц поздравили с прилётом…

И сразу же вмешивается война, не спрашивая разрешения, уничтожая чудо:

Но вместо песен их над головой
С шипящим свистом били миномёты.

А дальше — боль и смерть. Мы только познакомились с командиром в стихотворении «Баллада о потерянном поколении» — и он уже убит. Убиты и его ребята («Моих ребят накрыло целиком… / Так с музыкой уходят музыканты»). «Стал чёрным день». Золотисто-голубые от заглянувшего в них солнца и отразившегося неба мартовские лужи превращаются в «чёрные озёра нашей крови». Волк тяжело ранен:

В глазах опять чернеет и рябит.
Раздробленный на множество осколков,
Я обескровлен, я почти убит,
Но всё равно в душе остался волком.
И на себе я не поставлю крест,
Моей машины мёртвые останки
Стоять остались там, где переезд,
Сожжённый БТР с разбитым танком.

Юрий Волк, несмотря на многочисленные ранения, остался в сознании. Спас его, как он сам рассказал Арслану, «какой-то разведчик, прибывший на место обстрела и завязавший жгут. Волк не мог уже сам завязать, только держал руками. И как говорил, ещё немного, и силы покинули бы. А разведчики когда пришли, один из них подбежал и завязал. Потом его тащили в укрытие».

Юрий Волк: «А я не помню особо. Меня эвакуировали последним, так как думали, что не выживу — я был весь в крови, нога оторвана. Наши разведчики прибежали, уложили меня на одеяло и отнесли в «таблетку». Вокруг рвались снаряды и ракеты, но я уже как через вату слышал, было всё равно. Рядом лежали убитые парни из моего отряда. Привезли в приёмное отделение Первомайской больницы. Когда меня несли, я запомнил только голые трупы в коридоре, и какие-то люди толпились, мешали заносить раненых и убитых. Потом доктор стал на мне резать одежду и обувь, взял кровь, сделал УЗИ, увидел массу осколков. Помню только, говорит: “Лёгочное, плевральное, артерию шить, нога в щепки”. И всё. Очнулся ровно через сутки в реанимации Луганской республиканской больницы. После ампутации и двух клинических смертей. Страх возвращения был ужасным, я задыхался, я видел небо сквозь потолок, врачи и сёстры были как медузы. Не передать словами. Так я встретил свой 49-й день рождения».

Это из группы «Просто Юрины стихотворения», дополню сразу из другой: «Во, братух, у меня тоже в марте было две клинических. Я, когда пришёл в себя в Луганской больнице, ну долго приходил, тяжело было, девчонки говорят: “Ты два раза от нас уходил, мы два раза тебя ловили, всю аптеку на тебя потратили, ты перестань, больше не надо так делать, у нас уже нечем колоть.” <…> Я уходил от них два раза, убегал конкретно. Ну, всё-таки и годов-то мне уже. Не как тебе тогда было в Южно-Сахалинске, а как мне сейчас — полтинник. Нет, смерть — это хорошее место, там тихо, уютно, спокойненько, тепло. Ничего тебя не беспокоит. Вот возвращаться оттуда… Я как вспомню эту луганскую реанимацию… Как я смотрел в потолок, в котором вставлены вот эти вот лампы армстронговские. А я видел, что это не лампы, а облака, небо. Рвался туда, в это небо. Умирать не страшно, умирать не больно. Вот воскрешаться — страшно и больно». Я уже говорила, что для Юры очень много значил Летов, его песни. Приведу слова из разговора с Арсланом: «Кто умирал, тот поймёт. Но там ощущения в тысячу раз сильней, просто словами даже Летов не смог бы передать. И даже миллион Летовых не смогли бы. Зато теперь Егор сам всё увидел и понял, что в радуге не семь ступеней, а семьсот семьдесят семь. Мы их видим один раз, только рассказать уже не умеем…»

Этот страшный опыт вылился в одно из самых сильных, на мой взгляд, стихотворений Юрия Волка — «Возвращение». Написано оно в Красногорске, в госпитале Вишневского, в мае 2022 года:

Был день, как родниковая вода
В прозрачной чаше, свежим и прохладным,
Ещё пока не долетал сюда
С весенним громом грохот канонады.
Весна сияла в лужах синевой,
Мы первых птиц поздравили с прилётом…

И сразу же вмешивается война, не спрашивая разрешения, уничтожая чудо:

Но вместо песен их над головой
С шипящим свистом били миномёты.

А дальше — боль и смерть. Мы только познакомились с командиром в стихотворении «Баллада о потерянном поколении» — и он уже убит. Убиты и его ребята («Моих ребят накрыло целиком… / Так с музыкой уходят музыканты»). «Стал чёрным день». Золотисто-голубые от заглянувшего в них солнца и отразившегося неба мартовские лужи превращаются в «чёрные озёра нашей крови». Волк тяжело ранен:

В глазах опять чернеет и рябит.
Раздробленный на множество осколков,
Я обескровлен, я почти убит,
Но всё равно в душе остался волком.
И на себе я не поставлю крест,
Моей машины мёртвые останки
Стоять остались там, где переезд,
Сожжённый БТР с разбитым танком.

Вернёмся к его рассказу о страшном периоде после ранения: «Хорошо, хоть жетоны не срезали. А бумажник с карточками и наличкой пропали. Спрашивает доктор: “Как зовут, боец?” Рот пересох, только шипеть могу. Кое-как объяснил, что я Юра. Пить не дают, руки привязаны. Потом уже вопросы другие, я отказался отвечать, пока не дадут воды.

— Подразделение.

— Десятая бригада ГРУ, Краснодарский край.

— Возраст.

— Не знаю. Не помню. Я не знаю число на календаре.

— Женат, дети есть?

— Только не говорите, что мне и <…> оторвало.

— Нет, всё на месте, нам надо историю заполнить.

— Нет, не женат, дети есть, где я?

— Юра, всё хорошо, в больнице.

А я вижу в окно девятиэтажный корпус и спрашиваю, какой стороной света мы повёрнуты, по нам же прилетит. Я думал, ещё в Первомайске. Так и вышло потом — в Первомайскую больницу прилетела химера — 14 погибших».

«Сколько я был в больнице, не помню, день или три. Мне принесли пачку сигарет и зажигалку <…>. Потом эвакуация на родину, в Россию. Меня так голым и положили на носилки, потому что уже нечего было дать, спасибо, хоть одеялом накрыли. А я своим разорванным боком постоянно прилипал к брезенту и отрывался с криком. У меня потом этот бок не заживал месяца четыре. Кто не верит — могу показать свою рваную осколками поясницу. Как мы все живыми доехали до Ростова — не знаю. Ехали полевыми дорогами, да в ЛНР и трасса не лучше. Пазик так швыряло, что только стоны, крики и угрозы водителю — сука, <…> тебе. И потом узнали, что трассу караулили ДРГ. Как? За время битвы за Новороссию никогда диверсанты так глубоко не заходили.

Да, наврал. Не все мы доехали живыми. Несколько носилок в Ростове отнесли к другим дверям. Ребят, с накрытыми лицами. Но в моём автобусе все доехали, даже кто-то шутил. Мне не до шуток было — боль адская. Хорошо, в Ростове нас ждали — столы с чаем и кофе, бутербродами и печеньем. Девочки-сестрички бегали между нашими каталками: “Мальчики, чем помочь? Что нужно?” Я сказал только — обезбол, как мне вкололи дозу промедола. Помыли, одели. Так нас встретила Россия.

За нами пацаны-срочники ухаживали. Я спросил — а здесь курить можно? Боец говорит — вам здесь можно всё. Отношение человеческое было, что в Луганске, что в Ростове, что в Москве. Ну, поворчат для виду — “фу, накурено”. И сам же хирург мне покупал сигареты, потому что в Красногорском госпитале их не продают.

А мне тогда очень плохо было. Помимо ранений, ещё и контузия — половина головы стала деревянной, я мог ругаться, но не мог говорить. Врач сказал: “Стихи в школе учил, вот и читай их вслух, иначе говорить не будешь”. А я ж не помню ничего, ни одного стихотворения. У меня и телефона тогда не было. Попросил соседа: “Брат, сходи в библиотеку, принеси Есенина”. Потом мне телефон с интернетом дали, читал вслух, если никого в палате не было. Потом стал сам сочинять и начитывать в телефон. Так и вспомнил, как говорить.

Я не представляю даже, сколько и чего я в интернет начитал, сколько бы можно было стихов написать. Раскидал везде. Вадик Цыганов не упустил такую бесплатную подачку»[32].

В госпитале Юра не только в пустой палате читал стихи. Он начал читать их раненым ребятам: «А я читал Есенина в Химках раненым бойцам. Они просто офигели. Славик без руки ко мне подошёл и сказал: “Дядя Юра, я не ожидал, что Вы так умеете”. Закончилось обычно — пацаны притащили ко мне в палату коньяк, я выпил, написал стихи в телефон. Потом ещё выпил. И нажрался. Эх, Сергей Александрович, голова берестяная, это ж ты меня споил, морда рязанская». Думаю, о Юрином чувстве юмора напоминать не надо?

Юрий Волк: «Кто считает солдат глупыми и кирзовыми сапогами в ваксе — я в Химках читал ребятам “Чёрного человека”[33]. Бывшие срочники, сегодня контрактники, без рук и ног. Слушали, как никогда не слышали до этого. А читал “Чёрный человек, чёрный”. «Голова моя машет ушами, как крыльями птица». И пацанята слушали. Кто их считал портянками под кирзачи, тупыми и глупыми? Те, кто сбежал в Армению, Грузию, Узбекистан? Кто из Иерусалима и Риги поливает мою страну своим говном?»

Не раз в лирике Юрия Волка звучат гневные слова в адрес предателей. И противопоставление им тех, кто воюет. Для Волка война никогда не была самоцелью, она необходима для защиты, для спасения мира. Стихотворение «До и после»:

Звенел январь, но приближался час,
Который окончательно разбудит,
Поделит время и разделит нас
На «до» и «после» залпами орудий.

В «до» — счастье: любовь и беззаботный смех, весёлое озорное и рыжее солнце, в «после» — смерть, чей-то ужас, грохочущий снарядами. Ради мира надо пройти войну и победить:

Течёт по алым грудкам снегирей
Январский день холодной позолотой.
Нам время «до» вернуть назад скорей
В мелодию победной звонкой нотой.

И солдатам он сочиняет оды, потому что за этот мир они — герои — отдают жизни. В стихотворении «Не дай мне совесть» позиция автора высказана очень чётко:

Не дай оглохнуть нам от тишины.
Контуженый, захлёбываясь кровью,
Писал я не о прелестях войны,
А про героев с искренней любовью.

Замечательный поэт, он написал стихи, где восхищается мужеством, воинской доблестью русского воина, но наряду с этим у него есть произведения, в которых неимоверно много сопереживания, тепла, такта по отношению тем, кто сражается рядом. Приведу в пример «Солдатские сны»:

Тихо. Спят солдаты после боя.
Кто-то улыбается во сне.
Значит, сокровенно-потайное
Видится ребятам по весне.

Посмотрите, какие счастливые сновидения придумывает автор, будто объясняет Оле Лукойе, какой сон надо подарить солдатам:

Этим снятся девушки, наверно.
Смуглого с сединкой на виске —
Женщина с глазами дикой серны
Осторожно гладит по щеке.

Там кудрявый с пухлыми губами
(Он вернётся, только дайте срок),
Благодарно улыбнувшись маме,
Принимает яблочный пирог.

Умение ценить каждого человека, слышать людей — одна из ярких черт лирики Юрия Волка. Одна из его читательниц задумчиво сказала: «Пушкина ведь ценят во всем мире, потому что он пишет от первого лица, о себе, и ему однозначно веришь. Так и у Волка. Он искренен и честен». Есть стихотворение, которое, кажется, выбивается из этой парадигмы. Оно тоже написано от первого лица, но от лица женщины. Эта женщина не придумана автором, Юре, действительно, пришло письмо с просьбой описать в стихотворении то, что пришлось пережить жене и маме бойцов ЧВК «Вагнер», на тот момент уже погибших. И появилось «Письмо жены и матери». Сильное, трогательное, полное, несмотря ни на что, стремления к Победе и веры в неё:

Вам пишу издалека.
Юра, здравствуйте. Поверьте,
Муж и сын мой в ЧВК,
Тоже в самом пекле смерти.

А вчера любимый мой
Возвратился. Снова вместе.
Дождалась его домой,
Но встречала грузом двести.

Он теперь не одинок.
Завершив свою работу,
Наш единственный сынок
Возвращается двухсотым.

Казалось бы, что может быть безнадёжнее? Но безысходности хватило мужественной женщине на три строки, в четвёртой найден выход:

Дом совсем осиротел.
И ничто мне не поможет.
Нет ни слёз, ни сил, ни дел.
Музыкантом стану тоже.

Она способна на всё: подавать патроны, работать медсестрой — выносить с поля боя, потому что женщина на Руси — Берегиня. От самой простой помощи — собрать посылку с вещами и медикаментами до готовности закрыть любимых собой. Такое знакомое нам по характеру самого Волка самопожертвование… Последняя строфа, кажется, снова возвращает нас в безысходность:

В доме гулком и пустом
Ночью корчатся кошмары.
Эхо сотрясает дом,
Как удары байрактара.

Но мне представляется несколько иначе: в этом доме никого нет, женщина рядом с теми, кому нужна. А кошмары корчатся оттого, что им некого мучить.

Думается, стихотворение получилось таким пронзительным именно потому, что совпал настрой струн души поэта и написавшей ему женщины. Ведь и она — воин, только фронт у неё свой, женский.

Оценка солдата, армии у Юрия Волка полностью в традиции русских писателей: «Армия настоящая наша русская, где мальчики в горящих танках, срывая с лица пузыри ожогов, чтобы видеть в триплекс, куда им ехать, вот это армия. И армия — те мужчины, которые направляют самолёт горящий в колонны врага. Вот это армия». Кому-то покажется преувеличением, однако если вспомнить, что у самого Волка было множество ранений, полученных в разные годы (серьёзные ранения были в 2014-м, 2016-м, 2017-м, в 2019-м лечился в Горловской больнице от последствий тяжелой контузии, на СВО поехал с плохо работающей уже правой рукой), но, несмотря на это, он продолжал воевать, понимаешь, что нет, не преувеличение, так и есть. И все его слова и стихи только о том, что на самом деле было, о том, что он видел. Стихотворение «Бессмертным лётчикам ЧВК Вагнер» тоже основано на реальном событии: 2 декабря 2022 года экипаж Су-24М — лётчики Александр Антонов и Владимир Никишин[34] — направили горящий самолёт, подбитый во время боевого вылета, в колонну бронетехники ВСУ, так была предотвращена попытка прорыва:

И, крикнув: «Папа к вам идёт!»,
Направил командир Антонов
По центру вражеской колонны
В пике горящий самолёт.

Роняет голову на грудь
За картой штурмана Никишин.
Зажжённым факелом и вспышкой
В Валхаллу открывают путь.

Достоин подвиг восхищения? Да, однозначно. И воспет он именно тем поэтом, который способен понять и что двигало лётчиками, и каково им было в горящей машине. Валхалла открывается лучшим. Из стихотворения «Верни меня из облака»:

Спасать наступит твой черёд.
Мне снится, как моторы взвыли,
Сложил пылающие крылья
В пике горящий самолёт.
Меня настал спасать черёд.

Я ощущаю — танк заглох.
Хоть никогда танкистом не был,
Пилотом не взлетаю в небо,
Но слышу их последний вздох,
Как свет погас и мир оглох.

Полное впечатление, что сумел поэт почувствовать не только боль и ярость воинов, но и ощущения гибнущей машины, ставшей и домом членам экипажа, и другом, частью команды. Согласитесь, такой дар даётся не каждому из пишущих, даже очень талантливых. У Юры он есть.

***

В госпиталях Юрий Волк не только лечился — много работал. И если стихи писал для души, то тексты для сайтов (аналитика, реклама) — ради заработка. И даже в таких обстоятельствах почти ничего не оставлял себе: отправлял помощь ребятам на фронт. И для него это было естественно, как и отдать девочке в Горловке деньги на новый телефон, когда она потеряла свой и боялась, что «теперь мама убьёт». Он всегда говорил, что себе ещё заработает.

Приведу фрагмент нашего разговора с братом Юры.

Александр: Всё, что зарабатывал, на фронт ребятам отправлял, мавики[35] покупал за свои деньги, себе он практически ничего никогда не оставлял. Я у него частенько спрашивал: «Юр, а вот есть же возможность, были деньги, было всё, почему ты себе не взял то-то и то-то?» «А мне не надо, мне это не надо». Он был в Новороссии, получал зарплату. Да, деньги маленькие, 18000 зарплата там у них всего лишь была, смешные копейки. Так он даже их не тратил, раздавал всё. Себе 5000 оставлял на сигареты, на один раз выйти в увольнение, душу отвести, а всё остальное раздавал знакомым людям, например, женщинам, которые без мужа остались. Он никогда себе ничего не оставлял. Это поначалу было дико для меня, потом я уже привык.

Я: Видимо, и после ранения, уже из Черниговки, он за всем следил, помогал фронту?[36]

Александр: Да, помогал. Я Вам больше скажу, он в один месяц насобирал у людей — за месяц! — 3 миллиона, на них купил беспилотники и отправил на фронт. Себе он не оставил даже на бутылку водки, грубо говоря.

Вот так бывает, хотя в наше время в такое трудно поверить. Даже после случившейся с ним трагедии Юра чувствовал ответственность за происходящее. Переживал не только за брата, но и за всех ребят, которых знал и не знал. Погиб его сосед — Ромка, и Юра на коляске поехал на похороны, а до этого сбежал — опять же на коляске — из госпиталя, чтобы в последний путь проводить Дарью Дугину и высказать слова сочувствия и поддержки её отцу. Несколько строк из «Ромкиной песни»:

Вскоре снова мой сосед
Голубой надел берет,
Добровольно уходя к пулям.
Ромка знает, за кого
Бить врага на СВО —
За сынишку своего и за Юлю.

Падал с неба из огня.
Был похожим на меня
Полосатою судьбой в стиле зебры.
То затишье, то бросок.
Почему упал песок
На открытые глаза цвета неба?

Те, кто знал Ромку, вспоминают удивительно красивые васильковые его глаза. И в стихотворении будто само небо приглушил, обесцветил песок. Поэт пишет, казалось бы, о конкретном человеке, а уходит в глубочайшее обобщение… И чёрно-белые полосы уже идут по судьбе нашего мира. Однако надежда ещё есть, раз сохраняется память:

Сохранит на времена
Камень наши имена.
Смертью сеет Сатана пули-зёрна
На донбасский чернозём,
Где бежим мы и ползём
То по белой полосе, то по чёрной.

В этот очень непростой период большой поддержкой для Юры стали «его девчонки», да и все остальные читатели его поэзии, благодаря группе «Просто Юрины стихотворения», общающиеся до сих пор. Здесь он публиковал новые стихи, каждое произведение ждали, читали с рукописных листочков, набирали. Чуть позже появилась страница на сайте «Стихи.ру», где тоже выложено большинство стихотворений.

Творчество, так ярко вспыхнувшее в госпитале, продолжалось до самой смерти поэта, стихотворение «Ухожу» написано уже в последние фактически дни его жизни:

Пророческие ветры марта пели
И задували бледную звезду,
Что, может, в мае или же в апреле
Я, сожалея, всё-таки уйду.

И в тишине моей последней ночи
Настанет час, когда придёт покой.
Останется морзянка многоточий
В стихах за недописанной строкой.
……………..

Летят минуты. Времени всё меньше.
Бойцам в окопах, на передовой,
Для брата, для своих любимых женщин —
Я всем пишу, пока ещё живой.

30 марта 2023 года. Оставалась всего одна неделя жизни…

За несколько дней до этого решением секретариата Юрий Юрьевич Вологодский был принят в члены Союза писателей России. 25 марта его стихи из книги «А завтра будет май» попали на рабочий стол Николая Фёдоровича Иванова, председателя СП России, а через три дня на обновлённой обложке книги, которая как раз была в печати, уже написали: «28 марта 2023 г., во время подготовки книги к изданию, Юрий Волк был принят в Союз писателей России». Юра не успел подержать новую книгу в руках, но видел весь процесс печати, специально для него и Ольги Романенко Наталья Зайко, коммерческий директор издательства «Аверс», выкладывала фотографии и видео в интернет. И я точно знаю, что Юра был рад и книге, и приёму в Союз, потому что со своими девчонками он этим поделился. Фрагмент переписки Юрия Волка и Николая Фёдоровича Иванова:

Волк: Спасибо. Очень неожиданно и быстро всё случилось. А можно документ посмотреть о принятии в Союз?

Иванов: Не спите? Да, сегодня на секретариате пять человек просто прочитали Ваши стихи. Я спросил, что будем делать с таким поэтом. Все единогласно сказали, что надо принимать в Союз.

Волк: Это же какие-то обязанности накладывает?

Иванов: Завтра кадры выпишут билет, и я пришлю фото. Поздравляю.

Волк: Спасибо.

Иванов: Обязанность у писателя одна — радовать читателя своим творчеством.

И опять в первую очередь Юра, понимая уже, что умирает, думает о своих обязанностях… А перед этим он, как всегда, на вопрос, чем помочь, что нужно, ответил: «Ничего не надо, всё есть».

Для Союза писателей случай очень редкий — поэта приняли без рекомендаций от членов региональной организации, заседания приёмной комиссии, без соблюдения каких-либо формальностей. Просто за стихи. И так жаль, что всё это не случилось раньше, хотя бы на несколько месяцев.

***

В том марте должен был приехать домой с Донбасса Саша. И старший брат очень его ждал. Но не получалось, на фронте была очень напряжённая обстановка, Саша всё это время участвовал в боях за Бахмут (вернулся с наградами, как и предсказывал Юра). В стихотворении «Награды» особенно остро чувствуются и тревога за родного человека, и гордость, и нежность к «младшенькому»:

Сохранит на времена
Камень наши имена.
Смертью сеет Сатана пули-зёрна
На донбасский чернозём,
Где бежим мы и ползём
То по белой полосе, то по чёрной.

В этот очень непростой период большой поддержкой для Юры стали «его девчонки», да и все остальные читатели его поэзии, благодаря группе «Просто Юрины стихотворения», общающиеся до сих пор. Здесь он публиковал новые стихи, каждое произведение ждали, читали с рукописных листочков, набирали. Чуть позже появилась страница на сайте «Стихи.ру», где тоже выложено большинство стихотворений.

Творчество, так ярко вспыхнувшее в госпитале, продолжалось до самой смерти поэта, стихотворение «Ухожу» написано уже в последние фактически дни его жизни:

Пророческие ветры марта пели
И задували бледную звезду,
Что, может, в мае или же в апреле
Я, сожалея, всё-таки уйду.

И в тишине моей последней ночи
Настанет час, когда придёт покой.
Останется морзянка многоточий
В стихах за недописанной строкой.
……………..

Летят минуты. Времени всё меньше.
Бойцам в окопах, на передовой,
Для брата, для своих любимых женщин —
Я всем пишу, пока ещё живой.

К сожалению, встреча уже не случилась. Вспоминает Саша: «Получается, 1 апреля, я был в блиндаже, уже в самом Бахмуте, лёг спать и не могу уснуть. И просто перед глазами у меня картина, как Юра лежит на кровати на своей и над ним стоит большая такая, красивая, величественная Смерть. И держит его за плечо. На следующий день я звоню своей жене (у нас там проблема была со связью большая, как раз только-только связь наладили, то есть до этого три с половиной месяца не звонил). Я позвонил жене и говорю: — Тоня, что с Юрой?

— Юре плохо, он умирает.

— Срочно в больницу.

— Он не хочет. Он уже собрался умирать, всё.

— Нет, в больницу.

Она позвонила моим друзьям, это и Юркины друзья тоже. Они приехали, помыли, погрузили его. А 7-го числа по московскому времени полшестого у меня на гаджете случайно заиграла музыка, которую я никогда больше не слышал там: «Брат мой, брат, я ухожу, и ты остался один». Я тут же бегу звонить, прибегаю через три часа на звонки, звоню жене, и она мне говорит: “Юра только что умер”. Вот такая связь была между нами.

Он со своим характером опять же: ничего не надо, я ничего не буду. Вот эта вот его строптивость. Был бы я рядом, конечно, он бы, наверное, и пошёл бы, и выздоровел, и всё бы было нормально. Но так как меня не было рядом, стимулировать его, заставлять работать над своим здоровьем было некому, потому что с ним никто не мог справиться, кроме меня, в плане того, чтобы заставить его что-то делать для себя».

К сожалению, в Черниговке нет больницы, в которой Юре реально могли бы помочь, он даже обращался туда, потому что настаивали родные, очень волновалась мама, но толку практически не было, даже капельницы поставить — проблема. А когда добрался до больницы во Владивостоке, было уже слишком поздно. Ольга Романенко обращалась к губернатору Приморского края, лечение Юрия тот взял под личный контроль, но ведь нельзя измученному организму приказать воскреснуть. Воина, Поэта, Романтика Юрия Юрьевича Вологодского не стало.

22 октября 2022 года было написано стихотворение «Разговор с судьбой». Судьба предъявляет претензии и издевается:

Судьба была бледна и некрасива.
Она меня сурово допросила:
— Ты мой творец, ты неумелый зодчий.
Скажи, боец, ещё чего ты хочешь?
Как на духу, мне честно рассказал бы.

— Хочу туда, где огненные залпы,
Где я, сроднившись с другом-автоматом,
Бегу на штурм, вперёд к своим ребятам.

— Ещё болят потерянные ноги,
А ты твердишь о чести и о долге,
Что выше денег, почести и славы,
И что тебе принадлежит по праву.

— Свою потерю ощущаю тоже
Всем существом и каждой клеткой кожи.
Я замолчу, Судьба, конечно, если
Совсем сопьюсь на инвалидном кресле.
И в интернете голосить не стану
«УРА! УРА!» с удобного дивана.

— А, может, пригорюнившись над сводкой
За брата опрокинешь чарку водки?

— Молчи, Судьба, не будь ехидной бабой.
Я буду жить. Я не останусь слабым.
В бою вливаюсь в музыку оркестра
Под управленьем нашего маэстро.
В мелодии мой голос не утонет,
И я уйду под музыку симфоний.

Дала сразу большой отрывок, потому что здесь невозможно вырезать ни слова, нет ничего второстепенного или незначимого. Никого не ругает герой, никого не обвиняет — свою судьбу он творил сам. И прожил так, как считал нужным. Надеюсь, там, где он сейчас, играет музыка. Екатерина Минорская рассказала, что Юра любил Бетховена, «как-то просто предложил молча вместе послушать Симфонию № 7 ля мажор». А еще любил украинские песни. Любил наших музыкантов — Янку Дягилеву, Егора Летова, Александра Башлачёва, Константина Ступина. Восхищался тем, как поет Саша Квашеная. И часто присылал то, что нравилось, друзьям, выкладывал в группы. Всё было в жизни Волка — войны, любовь, музыка…

В жизни героя этого очерка не было только одного — спокойствия. Процитирую Льва Николаевича Толстого: «Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, бросать и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость». Волк так и прожил: «И совсем не жаль умирать. Я прожил ярко, как и мечтал. Я был в Югославии, сидел в хорватской тюрьме, проехал автостопом чуть не всю Европу. Был на баррикадах Верховного Совета, обнимался с Александром Петровичем Баркашовым. Пил водку с Егором Летовым из грязного плафона. Был в Чечне. Был на Донбассе. Александр Сергеевич “Скиф” мне жал руку <…> выжил в наших тюрьмах и лагерях “склонен к побегу и нападению на сотрудников администрации”. <…> Я считаю, что жизнь удалась. У меня есть сын Серёга Вологодский. Посадил кучу деревьев. Одна вина и одна беда — я убивал <…> Мог бы остаться дома, не идти на войну, но меня зажгли идея и надежда».

Помните про легенды? Может быть, мы когда-нибудь и узнаем, что было на самом деле. А пока давайте запомним его таким, каким он хотел, чтобы его помнили:

А бывает и так: непременно
Оседлать бы под вечер коня
И лететь обгоняющим время
В синеве уходящего дня.
…………….

Развевается рыжая грива
На ветру языками огня.
Вот таким озорным и счастливым
Постарайся запомнить меня.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Когда я ещё даже не задумывалась о том, чтобы писать очерк о Юрии Волке, Ольга Лебедева, «девчонка» из Юриной группы, прислала мне фотографию и часть переписки с любимым поэтом. На фотографии великолепная роза, вся в снегу. Оказалось, фото сделано на Афоне. В переписке читаем:

Ольга: А ещё снег бывает таким… совсем неожиданным…

Юрий: Да. И у нас такое бывает. Я обязательно это опишу. Роза в снегу, колючий мороз и колючие стебли.

Напишу. Позже. У меня сейчас тема «Шаг в небесную Новороссию» о моих друзьях, моих командирах, ушедших туда.

И написал ведь. Это стихотворение «Когда б вы знали…», оканчивающееся строками, полными надежды:

Всё было. Всё осталось позади.
Но я себя в беде не заморозил
И в мае под окошком посадил
Колючий куст, мечтающий о розе.

Юра удивительным был романтиком. Когда я собирала материалы, мне казалось, что надо всё-всё рассказать, ничего не упустить. А села писать и вдруг растерялась — а можно ли говорить об этом? Есть фотография, на ней только Юрина рука с резиночкой на запястье: «Резинка К. у меня год на запястье продержалась. Я загадал, что, когда резинка свалится с руки, то я забуду её. Не забыл». Это написано было в 2020-м. Арслан: «Я не знаю подробностей. Ещё в конце 2019-го в Донецке я увидел у него на руке. И он тогда объяснил, зачем это. Не знаю, как правильно описать его чувства. Восхищался ею, это да». А ещё писал, что не стоит её… Колдовство не сработало, мечта о любви выжила…

***

Таких тонких натур, как Юра, наверное, почти уже и не осталось. Напряжённые струны его души чувствовали не только люди — кошки. Любили своего друга, поддерживали, как могли. Белая ангорка Фифа, делавшая коготками массаж, Нюша, пришедшая рожать к Юре на кровать уже незадолго до его смерти, Васька, донимавший своими требованиями. Они все были любимыми, Юра заботился о них, страдал, когда не мог помочь. Соседи отравили собаку Юриного отца, что-то лизнула и Фифа. А Юра не может отнести её к врачу, не знает, как спасать. Как же он радовался, когда его красавица выжила! Ольга Романенко рассказывала, как во время разговора с Волком пришёл и стал мяукать её Вилли, тогда уже болевший. И Юра сразу сказал, что коту больно, он пришёл, чтобы пожалели… Одно из самых трогательных, а для меня самых любимых стихотворений Волка — «Подкидыш»:

Хочется спать,
но под окнами кто-то заплакал.
Жалобно-жалобно.
Видно, в сугробе увяз.
В лунном снегу
вижу тонкие серые лапы,
Острые ушки
и даже крыжовины глаз.

Ох, бедолага,
несчастный детёныш кошачий.
Мелкий подкидыш
отчаянно хочет домой.
Вот потому-то
по-детски испуганно плачет.
Знаю, малыш,
как бывает в окопе зимой.

И боец встаёт, заносит котёнка в дом, кормит. Разве можно малыша бросить? Конечно, нет. Из него вырастет боец («Вроде бы мал, / но глядите, каков музыкант»). Нежность, доброта и сила. И восхищение чудом природы — ребёнком, здесь — кошачьим. И всегдашняя готовность спасать и помогать. Это Юрий Волк.

***

1 апреля 2023 года поэт Геннадий Викторович Иванов написал стихотворение:

Я не знаю, что сказать такому
Воину, вдруг ставшему без ног.
Он лежит… тоскует не по дому.
А по дому если, то другому.
По тому, который в небе…
Бог
Почему-то здесь его оставил —
Он об этом думал уж не раз.
Бог его, конечно, не оставил.
Мы не знаем замыслов и правил.
Может, он оставлен жить — для нас…
Чтобы мы тут были милосердней,
Чтоб не рвались бить и убивать,
Чтоб молились, может быть, усердней…
Но ему-то как всё понимать?
Я в душе и мучаюсь и вою.
До моих ли ему рифм и строк…
Я не знаю, что сказать герою,
Воину, вдруг ставшему без ног.

Напечатано оно было уже после смерти Юры на сайте «Российский писатель» с таким комментарием автора: «Это стихотворение я написал десять дней назад, когда впервые услышал о поэте, бывшем бойце «Вагнера» Юрии Волке, потерявшем на войне обе ноги. О нём рассказал нам Николай Иванов. Мы послушали его стихи и единогласно приняли в Союз писателей России. Придя домой, весь вечер думал о судьбе этого воина, вообще о ребятах в госпиталях... Потом написались эти стихи. И не хотелось их публиковать... Но сегодня узнал, что два дня назад Юрий Волк умер. Получается, что стихи эти памяти поэта». На мой взгляд, это стихотворение так и осталось лучшим, что написано памяти Поэта и Воина Юрия Волка, хотя есть и другие.

К сожалению, не могу в очерк вставить музыку, есть чудесная песня Ayka Rus, девушки из Республики Чечни, написанная о Юре.

О Юрии Волке рассказывали Захар Прилепин и Владлен Татарский, его поэзию высоко оценила Юнна Мориц. Он переписывался с Анной Долгаревой, любил её стихи: «Сам я рецензий не пишу — как мне кажется, права не имею. Я очень редко вижу хорошие стихи. Очень редко. Но меня зацепило про Серёгу слесаря. Я тогда не знал никого, ни с кем не общался, но это меня просто ткнуло в голову. Я даже автора не знал. Просто увидел любимый Донецк и всю боль». Приведу и то, что писала ему Анна: «Вы гений, Юра. Сумасшедший, как и я; полагаю, как и я, пьющий (ну, я так надеюсь, не всё же трезвенникам-язвенникам). Чистый, самородный, настоящий гений нашей эпохи» (4 марта 2023 г.).

Стихи Юрия Волка озвучивают, на них пишут песни и снимают клипы. В Невельске будет открыта посвящённая ему экспозиция в музее. Самое важное — благодаря разным людям, среди которых Ольга Романенко, Наталья Зайко, Вадим Рябунин, Алексей Зиненко, книги Юры попадают на фронт к солдатам, попадают в госпитали, в первую очередь через Жанну Забашту, которая пытается с их помощью вернуть раненым желание жить. И ведь получается.

Я не знаю, какие награды положены тем, кто лечит своим примером и своей поэзией, но Юрий Юрьевич Вологодский заслужил любую из них. А за боевые подвиги он награждён медалями «За оборону Славянска», «За Дебальцево», «За отвагу».

Юрий Волк! Вы принесли присягу. И со службы Вас никто не отпускал.

ПРИМЕЧАНИЯ

1] Руслан — добрый приятель Юрия Вологодского, живёт во Владивостоке.

[2] Из воспоминаний Юрия Волка: «Волк давно уже, лет тридцать. От фамилии получился. А поменял, потому что в ополчении был целый зверинец — волки, лисы, зайцы, ежи, медведи, еноты и прочие. А уж котов было вообще больше всех. Не захотел быть очередным». В ополчении был позывной Юрец. Потом позывной Волк вернулся и остался с Юрием уже навсегда. В чатах он ещё подписывался Юрка Волка.

[3] Первая книга «Имя на камень» вышла в 2022 г., зимой, издала её Лариса Атланова, сотрудник ОМС, при поддержке своих коллег. Что не может не радовать, тоже в Брянске, в издательстве «Аверс».

[4] Олень-цветок — пятнистый олень, назвали его так из-за белых пятен на яркой красно-коричневой шерсти. Мог ли романтик пройти мимо?

[5] Людмила Владимировна сказала, что Юра очень любил Тютчева, Маяковского, нравились некоторые вещи Блока. Есенин пришёл примерно к 30 годам, уже позже.

[6] В юности кто-то из друзей сказал Юрию: «А ты пиши, как Летов». А он ответил: «Ты совсем дурак? Писать, как Летов, может только Летов». Об отношении к музыканту говорит и то, что до последних дней Юра вспоминал его, для друзей в чатах выкладывал передачи, в которых о Летове рассказывали Александр Дугин, Захар Прилепин, Эдуард Лимонов. А познакомился он с творчеством Егора Летова, когда не слишком качественно записанную кассету его друг Дмитрий Клюс привёз из Владивостока.

[7] По-настоящему барабанщиком Юрий не был, но с удовольствием снялся в клипе.

[8] Народно-трудовой союз российских солидаристов.

[9] Первые шесть песен были записаны «Террором» в составе: Дмитрий Клюс, Юрий Веселков, Юрий Вологодский, на квартире у последнего в один из майских вечеров 1991 года. Записывалось всё на кассетный магнитофон «Томь». Тематика песен была «лучше не придумаешь», что-то про бога, ангелов, поиски доброты. Вся эта нелепая каша состояла из козлиного вокала Ю. Веселкова и расстроенной гитары. Альбом, получивший название «Дорога к богу» или что-то в этом роде, был сразу же обмыт по всем правилам рок-н-ролла жидкостью непонятного цвета и содержания и получил лестные оценки со стороны слушателей, двух или трёх человек (Террор // Дальневосточная музыка [портал]. — URL : http://dvmusic.ru/index/page/2571/full. Дата обращения 01.08.2023).

Из разговора Юрия в одном из чатов:

— Кстати, ты в группе «Террор» вроде играл?

— Да. Недолго. Я потом в Чечню ушёл, потом на Сахалин уехал. Но я именно один из создателей группы, автор нескольких песен.

[10] То же самое рассказал брат Александр. А что означает — заботился? Это же время, когда зарплату не выплачивали по полгода, дома иногда денег вообще не было. Юра с братиком пошли, насобирали цветов, продали — и купили домой еду, не игрушку или лакомство, а еду на всех. Металлолом собирали, сдавали. Уже совершенно взрослым, семейным человеком, Юрий продолжал заботиться о маме. Когда она сломала ногу (Саша тогда лежал в больнице с травмой спины), взял отпуск на работе, приехал и всё взял на себя, так и метался между мамой и братом.

[11] Юрий Волк: «Я писал курсовую по поэтам Серебряного века. А эпиграфом поставил строки Игоря Северянина “Как хороши, как свежи были розы, моей страной мне брошенные в гроб”».

[12] Вместе а Арсланом Хамидуллиным Волк воевал в 2019 г.

[13] Участие в СВО обошлось Волку очень дорого: он потерял ногу ниже колена, на второй оказались перебиты осколками нервы, она почти ничего не чувствовала, что не давало встать на костыли и делало невозможным протезирование. Плохо действовала правая рука, повреждённая еще раньше. Были и другие ранения… Добавила проблем сильная — и уже не первая — контузия.

[14] Второй раз в тюрьму Юрий Вологодский попал из-за ДТП, в котором сбил человека, к счастью, не насмерть. На свободу вышел в 2017-м, после того, как были внесены изменения в законодательство. Случилось это между его поездками на Донбасс.

[15] Позывной Арслана — Ёж.

[16] Рассказывает Людмила Владимировна: «Помню, я училась в академии, мне было где-то 45 лет, нет, поменьше, на управленца. И мы готовились у меня дома по макроэкономике. А Юра в это время мыл посуду в кухне. И кто-то из моих однокурсников спрашивает: “А что такое СЭЗ?” Я кричу: “Юра, что такое СЭЗ?” И он отвечает: “Свободная экономическая зона, находится там-то и там-то”. ”Юра, ты откуда знаешь?” Говорит: ”У меня есть глаза и уши, я умею читать и умею слушать”.

[17] Из группы «Просто Юрины стихотворения»: «Как же мне нравятся названия городов Лангепас и Мегион. Даже не верится, что это в России. Но я туда не поеду — холодно. Как из фэнтези города, так и представляются древние неприступные крепости и замки».

[18] У Юрия Волка было много общего с его любимым музыкантом Егором Летовым, в том числе и дар предвидения, у Волка он основывался и на природных способностях, и — гораздо больше — на умении анализировать. Не могу не привести его слова о Летове: «Каждый раз, слушая Егора Летова, я поражаюсь его словам. Он мог всё предвидеть. Каждое его слово — в цель, в яблочко, в точку. Он даже видел свою смерть лет за 15 до этого исхода. И не печалился такой мелочи. Просто сказал: “Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг”. Печальные слова. Когда Егор умер, я представлял тот адский сибирский мороз, как пацаны вытаскивают его гроб из квартиры, несут по подъезду боком, а Егор так хитро хихикает на том свете “ну-ну, старайтесь” и почёсывает свою ржавую бородёнку. И когда гроб вынесли на улицу — никто же не заплакал. Потому что слёзы в глазах замёрзли и стали алмазами боли».

[19] Ветеринаром Саша не стал, но дома до сих пор много животных.

[20] За шиворот.

[21] Удивительно, но те же соображения прозвучали в 2022-м — Саша, абсолютно взрослый человек, отец двоих детей, ехал на войну, а брат волновался — лишь бы доехал, с его-то характером.

[22] Дмитрий Клюс считает, что Юра, скорее, активно сотрудничал с радио.

[23] Авантюрный характер проявлялся даже в детстве. Вспоминает Людмила Владимировна: «Стоит пятилетний Саша и говорит нам:

— Когда я вырасту, я буду украдать велосипеды.

— А почему велосипеды?

— А потому что сейчас мы с Юрой будем украдать машины!

Но машины они не украдали, не было этого».

[24] Бугас — село в Волновахском районе ДНР.

[25] Вольгá — персонаж русского фольклора, былинный богатырь. Возможно, отсюда и позывной.

[26] Валхалла — небесный чертог, куда после смерти попадают павшие воины.

[27] Казмин В. «Русский — это состояние души!» // Русская народная линия. Православие. Самодержавие. Народность [официальный сайт]. 29.11.2016. URL : https://ruskline.ru/analitika/2016/11/29/russkij_eto_sostoyanie_dushi (дата обращения 03.08.2023).

[28] Друзья даже предлагали ему сменить позывной на Филолог.

[29] Рассказывая о Юре, его характере, Дмитрий Клюс сказал, что Юра никогда не сдавался. Был такой случай. На дискотеке в Черниговке встретился со своими недоброжелателями, драка. Другой, придя домой, лёг бы залечивать раны, он же взял нож и вернулся на ту дискотеку. Глупо? А, может быть, так и надо?

[30] Имеется в виду Донецк, в котором из-за гибели или отъезда хозяев остаются бездомные кошки, которые бродят по городу стаями, ластятся к людям, скучают. Тема для Юры очень болезненная, он неоднократно бросал работу над этим произведением, затем возвращался к ней опять: «Это сложно. Снова же напишу, перечитаю и удалю. Тема очень жестокая, надо вернуться туда и снова прожить».

[31] С Прапором служил в «Востоке», потом встречался в Ясиноватой в 2019–2020 гг.

[32] Текст Юрия Волка использовали для песни, не посчитав даже нужным уведомить автора, не говоря уже о том, чтобы попросить разрешения, если не заплатить.

[33] Это же произведение Сергея Есенина Волк читал и своим товарищам на фронте, по воспоминаниям Арслана.

[34] Обоим лётчикам посмертно присвоено звание Герой России.

[35] Самый мощный, быстрый и компактный дрон для фото- и видеосъёмки.

[36] Из госпиталя Юрий вернулся домой. Прямой рейс из Москвы во Владивосток, где в аэропорту его встречали Эль Ваго, Антонина (жена брата) с дочерью Алисой. Рассказывает Эль Ваго: «Объявили посадку, и вот его выкатил в зал ожидания на коляске консьерж. Я его даже не узнал, увидел смертельно уставшего, глубоко больного человека с глазами, в которых была тоска всего мира. Не так он, конечно, привык возвращаться с войны. Да и физически, конечно, он страдал изрядно. Мы обнялись и двинули на стоянку для машин, где его ждали родственники, обсуждая по дороге планы на ближайшую перспективу. Лицо его просветлело, только когда он увидел маленькую племянницу, которой искренне обрадовался и даже как-то оживился. Там я помог ему взгромоздиться на кресло и погрузить коляску в багажник. После чего мы ещё раз пожали руки и договорились встретиться при первой возможности во Владивостоке. И больше я его при жизни уже не видел».

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: