К 140-летию со дня рождения А.М. Горького
Петелин В.В. Жизнь Максима Горького. «Я - каторжник, который всю жизнь работал на других...» - М.: ЗАО Центрополиграф, 2007. - 717 с.

В последние годы слишком много разговоров в критике, литературоведении, в публицистике о смерти A.M. Горького. Идет давно и остро полемика между двух кланов, если можно так выразиться, высказывающих разные точки зрения о причинах смерти и ее «подготовителях».

Возникла целая группа лиц, критикующих старые представления о причинах смерти A.M. Горького, называют новые...

«Почему Сталин убил Горького?», «Загадка смерти Горького», «Буревестник в клетке. Досье Максима Горького», « Гибель Буревестника», «Мура», «Горький жертва или слуга Сталина», «Горький без грима. Тайна смерти» и др. — все эти сочинения были опубликованы в первые годы после так называемых «реформ» и дали возможность всем, кого так тяготила советская цивилизация, со всеми ее строгостями, недостатками и преимуществами социально-бытового устройства общества, высказать то, что накопилось в их наболевших душах — сказать о Сталине — диктатор, палач и др., что он повинен и в том, что погубил и Алексея Максимовича Горького, а самые «отпетые» специалисты договорились и до того, что обвинили в этом убийстве и Марию Игнатьевну Закревскую-Бенкендорф-Будберг, невенчанную жену, любовницу, секретаря и переводчика с европейских языков.

В эту полемику включились и серьезные литературоведы, издали множество литературных сборников, опубликовали десятки, сотни ранее не опубликованных писем, статей с убедительными доводами и разоблачениями.

Барахов, Берберова, Быковцева, Маслов, Пархомовский, Тополянский — вот неполный перечень ученых, которые резко полемизировали против тезиса «Почему Сталин убил Горького?» и убедительно, с использованием многочисленных документов и справок, доказали, что A.M. Горький умер вполне естественной смертью.

Вышел наконец-то сборник «Вокруг смерти Горького. Документы, факты, версии», в котором все документы опубликованы, история болезни, воспоминания врачей, воспоминания близких, которые были около Горького в последние дни его жизни: Екатерины Павловны Пешковой, Марии Игнатьевны Будберг, П.П. Крючкова, О.Д. Чертковой, Марфы Максимовны Пешковой, И.М. Котенкова, Г.А. Пеширова.

В сборнике опубликованы также статьи Е.Н. Никитина, А.В. Евдокимова, С.Д. Островской и Л.Н. Смирновой, которые как раз и посвящены разным аспектам жизни и смерти A.M. Горького.

Несколько слов хочется здесь сказать о работах В. Шенталинского и В. Баранова. Работах интересных, любопытных, но сколько в них ошибок и легких, бездоказательных предположений и догадок!

Взять хотя бы письмо Горького Вс. Иванову, упомянутое В. Шенталинским: «Умонастроение Горького в это время хорошо видно из его неизвестного, хранившегося в лубянском архиве письма, адресованного молодому другу из Советского Союза, писателю Всеволоду Иванову...»

Письмо это было опубликовано в сборнике Вс. Иванова «Переписка с A.M. Горьким. Из дневников и записных книжек», составленном Т.В. Ивановой и К.Г. Паустовским и вышедшем в издательстве «Советский писатель» в 1969 году. При этом В. Шенталинский датирует это письмо «8 сентября 1927 г.», а на самом деле, как пишут составители, «8 ноября 1927 г.». У В. Шенталинского читаем: «Чувствую себя отвратительно...», а на самом деле Горький написал: «Чувствую себя отравленным, голова тяжелая, мысли — шерстяные». «Отвратительно» или «отравленным» — большая разница. Есть и другие неточности: у В. Шенталинского: «камфарой и еще какой-то жидкостью», а на самом деле, как у составителей, «какой-то гадостью». Сборник вышел в 1969 году, а книга В. Шенталинского «Рабы свободы в литературных архивах КГБ» в 1995 году. Можно было бы посмотреть и специальную литературу...

Я порадовался выходу в свет книги В. Шенталинского, в то время она прозвучала полновесно, но, внимательно разбирая ее документальность, приходишь к выводу, что не истина диктовала ему книгу и подбор имен, а чем-то обиженное сердце...

Вместе с тем и в сборнике, и в книге В. Шенталинского есть фразы, которые могли бы обратить внимание: «Я — плохой марксист и слагать ответственность за жизнь с личности на массу, коллектив, партию, группу — не склонен». Горький здесь выступает и против литературной идеализации крестьянства, и против идеализации «наций, массы, класса». И это в то время, когда в литературе устанавливалась идеализация идеологии рабочего класса...

И что ж тут удивляться пышности и торжественности встреч Горького с рабочими и крестьянами, с трудовой интеллигенцией, если только за несколько лет пребывания в изгнании он написал и издал «Дело Артамоновых», завершил автобиографическую трилогию, опубликовал свои воспоминания о Ленине, Льве Толстом, о Чехове, о Короленко, о Леониде Андрееве, книгу рассказов 1922—1924 годов, десятки статей в «Правде» и «Известиях», свидетельствующих о поддержке советской власти, поднимающих Россию на высокую ступень мирового признания... Россия, весь Советский Союз радостно приветствовали приезд Горького и его окончательное переселение в Советскую Россию. Нечего удивляться и тому, что Горький почувствовал близость со всеми, кто мучительно и трудно строил новую Россию, — дружеские отношения со Сталиным, Молотовым, Кировым, Бухариным, Каменевым, Ягодой... В. Шенталинский приводит письмо в качестве доказательства того, что Горький «сидит на двух стульях. С одной стороны, как бы благословляет все происшедшее с 1917 года, с другой — как бы нет», «Вы живете вдали, своевременно уклонившись от счастья быть слепым и безгласным объектом эксперимента, проводимого вопреки Вашему желанию и против желания почти всего населения Вашей страны...» Это было в 1927 году. А Горький приехал в Россию в 1928 году, приехал как наблюдатель, но через пять лет убедился, что идет строительство новой жизни в новом государстве, с тревогами, жуткими недостатками, радостью обновления и тяжестью испытаний. То, что, казалось, рухнуло в феврале 1917 года, возродилось как великое русское государство, с русскими корнями и русской устремленностью. Сошел с политической сцены Лев Троцкий, самый лютый враг русского народа, дворянства, крупных капиталистов, творческой интеллигенции, философов, математиков и пр. и пр. Сникли заметные его сподвижники Зиновьев, Каменев, Бухарин, получили скромные места в политической иерархии, не влиявшие на решающие вопросы современной жизни, вопросы решают Сталин, Молотов, Каганович, Киров, Орджоникидзе... Пришла новая власть, задумавшая грандиозные преобразования в Советском Союзе... Как же не помочь этой новой власти? И Горький вернулся в новую Россию...

В. Шенталинский на Лубянке узнал, что Крючков получал деньги на машину Горькому, получал эти деньги из КГБ, но почитайте, сколько Горький заработал за это время, сколько собраний сочинений, сколько статей, сколько сборников вышло у Горького, посчитайте и скажите, неужто четыре тысячи долларов Горький не заработал, чтобы купить себе машину... Горестные заметки, ничего не скажешь...

Горький поддержал новую власть, укрепил ее авторитет, считал, что роль его преувеличивают, называют прекрасный Нижний Новгород его именем, называют театр его именем и пр. и пр.

Конечно, за ним следили, как и сейчас следят за всеми, кто хоть как-то влияет на общественное мнение, поддерживают тех, кто поддерживает сегодняшнюю власть. Так повелось с древнейших времен, так будет и сейчас, так будет и завтра.

Он поддержал эту новую власть, давал им свои статьи и доклады на «просмотр», понимая, что его выступления должны соответствовать партийным устремлениям, и возражал, бывал недоволен, когда некоторые его положения исправлялись или вообще не печатались.

Народ, хлынувший к нему, ежедневные гости отнимали у него много времени, он и в Сорренто окружал себя «крепостью», за которой следили Мария Игнатьевна, Тимоша, Максим, а здесь дом и дачу Горького окружили сотрудники КГБ, как и сегодняшние охранники, омоновцы и пр. окружают видных деятелей сегодняшнего государства.

Многие современные книги о Горьком просто пронизаны мыслями о том, что Горький оказался в заповеднике, в золотой клетке, откуда нет доступа к свободным мыслям, к свободе общения, к свободе творчества, что палачи и убийцы в лице партийной иерархии лишили нас истинного вождя русской демократии, связали его, заставили говорить то, что хотели эти палачи и убийцы. Все это весьма и весьма легковесные выводы. Горький сам поддержал их, сам увидел то, что сегодняшние мыслители не увидели и не могли увидеть, затопленные сегодняшним озлоблением, сведением счетов за обиженных дедов и отцов.

Горький увидел то, что родилось и возникло новое поколение людей, чуждых дворянскому и буржуазному высокомерию, чуждых интеллигентскому пресмыкательству перед сильными мира сего. Он увидел то, что позднее сформулировал Михаил Шолохов в своем романе «Они сражались за Родину». Александр Стрельцов, кадровый военный, накануне войны 1941 года так охарактеризовал это новое поколение строителей нового общества: «И какой же народище мы вырастили за двадцать лет! Сгусток человеческой красоты! Сами росли и младших растили. Преданные партии до последнего дыхания, образованные, умелые командиры, готовые по первому зову на защиту от любого врага, в быту скромные, простые ребята, не сребролюбцы, не стяжатели, не карьеристы. У любой командирской семьи все имущество состояло из двух чемоданов. И жены подбирались, как правило, под стать мужьям. Ковров и гобеленов не наживали, в одежде — простота, им и «краснодеревщики не слали мебель на дом». Не в этом у всех нас была цель в жизни! Да разве только в армии вырос такой народище?

А гражданские коммунисты, а комсомольцы? Такой непробиваемый стальной щит Родины выковали, что подумаешь, бывало, — и никакой черт тебе не страшен. Любому врагу и вязы свернем и хребет сломаем!»

Вот такой «народище» и увидел Горький и восхитился...

В научной литературе вызвала вполне убедительные и обоснованные возражения и книга Вадима Баранова «Горький без грима. Тайна смерти» (М., 1996), особенно его версии об отравлении Горького Марией Игнатьевной Будберг-Закревской.

В моей книге Мария Игнатьевна представлена довольно широко, опубликованы ее письма, сложные и противоречивые отношения ее с Горьким, надежды ее на брак разбивались о полное неприятие этой возможности со стороны Горького, он не верил ей до конца, опасался, что ее тянет «повеселиться», развлечься с более молодыми и интересными мужчинами; не раз она предлагала жить вместе постоянно, но он отвергал эту ее надежду. То он был занят Варварой Шайкевич, и только после разрыва с ней он мог принять Муру, которую искренне любил и которая была ему просто нужна как переводчик, как секретарь, как любовница. Но она была моложе его на двадцать четыре года, это и вызывало его опасения. То он стал жить вместе с Липой Чертковой. Странной версией В. Баранова кажется то, что, по воспоминаниям Липы Чертковой, Мария Игнатьевна, уходя из комнаты Горького и рыдая, с криком промолвила: «Теперь я вижу, что я его потеряла... он уже не мой». Мария Игнатьевна любила Горького, вовсе не была ему верной и преданной, не об этом сейчас разговор, она все еще надеялась на свою власть над ним, она отказалась быть женой Уэллса, хотя они вместе принимали гостей как муж и жена, но не пошла с ним венчаться, а он так настаивал... И теперь она увидела, что Липа дороже всех Горькому, теперь он «ее».

«Подчас в самые трагические минуты история способна на каламбуры. «Не мой» приобретало и второй смысл. Теперь Горький действительно не мог больше вымолвить ни слова. Никогда. Никому». Мария Игнатьевна его отравила, теперь он «никогда» и «никому» не скажет ни слова», — так Вадим Баранов завершает свой якобы анализ трагической ситуации, которая сложилась в последние дни жизни A.M. Горького.

В жизни Алексея Максимовича Горького все было гораздо проще и сложнее, чем обывательские выдумки, он умер естественной смертью.

Виктор ПЕТЕЛИН

Вернуться на главную