Сполоснувшись в ключевой водице, пофыркав, взбодрившись, утёрся он лопушком и, стряхнув с себя последние капли ночи, обрызгав нежным румянцем хуторские избы, пережужукивающиеся шмелиными запевками атласные куртины приобоченных мальв, зашустрил меж сизых озимых ржей в березняки Ярочкина леска. Пора! Пора шумануть и из его дрёмных трав сонь и лень, воцарившихся там со вчерашнего заката. А над хлебами в поднебесье уже выскочил, повис на первом солнечном лучике жаворонок: «Юль-юль-юль!». И так проюлит он теперь до самого полудня, когда раскроются, запылят неказистые цветочки ржи. Тут даже этот неуёмный птах благоговейно примолкнет. И всё тогда обомлеет, весь Божий мир притихнет: не мымыкнет нырнувшее после дойки в тенёк придольных осокорей рябое хуторское стадо, не залотошат, не заспорят пральниками на камушках омутка хлопотные бабы, даже псина не гамкнет ни на одном подворье.
Недели полторы, как выколосилась и вот теперь тоже занялась цвести-пылить кормилица-рожь! Зерно ещё иссиня-зелёное, молочное, но опытному глазу сразу видать: крепнет, набирается силушки. Уж так спокон веку у хлебороба велось: не святотатничай об эту пору в поле. Придави каблуком цигарку, не матерись, не горлань, не прикасайся руками к цветущему колосу. К этому времени, когда дробной маночкой засеет по округе пыльца с цветущих хлебов, бабы и девчата уже перестают таскать из перелесков окатные жемчуга духовитого ландыша. Зато, собирая последние букетики, наткнутся вдруг, возрадуются: «Ах ты, батюшки! Объявились! Выскочили! Первые колосовики!» И, вынув из чулана раскружавленные паутиной плетушки да корзинки, обметут их гусиным крылышком, да, не откладывая в долгий ящик, завтра же, с последними кочетами, спровадятся в леса и лесочки, боры и рощицы. Обминая молочные сныти да жаровые горицветы, зашныряют по ним наперегонки, оставляя за собой, словно иголка узорочья полевых цветов на рушнике, витиеватые росные следы. И пренепременно - без обутки, босиком. Так сподручней, да и хвори, глядишь, занегумят.
Но колосовики, как не крути, - хоть и самая неприбыточная, самая краткая, порой и всего-то - недели полторы, не боле, зато чистенькая, без малой червоточинки, оттого и самая желанная грибная волна. Как раз её-то у нас и стараются не упустить ни за какие коврижки. Всё-то присматриваются, всё-то доглядывают: зацвёл ли в палисадниках шиповник, открасовалась ли сирень, раздушились ли «любками», неприметными, но удивительно ароматными фиалками, ночи. Века веков велись у нас эти «колосовиковые» приметы. Уж как сшумнут парные дожди, отуманятся боры и впадины, не промахнёшься - хватай посуд, пока кто пошвыдче не опередил - скорее за колосовиками! А промежду прочим гляди, не упусти: и пучок первой, только–только заалевшей землянички по светлым берёзовым склонам поднашукай. Не знаю, как где, а у нас «колосовиком» прозывают именно белый, берёзовый, всем грибам гриб, настоящий король-гриб, боровик, и никакой иной. Что там какие-то маслёнки-опёнки? Им и счёта не ведётся, а белый – каждый под своим номером, по ранжиру, прям-таки на вес золота.
В детстве, помнится, как распустится перволетьицем у ворот наших калина, так уж и нет бабушке Наталье покоя. Какой уж тут покой, когда Меркулиха, небось, в Закамнях опередила, «напорола» тишком на их приметном месте корзинку боровиков? Рассвет ещё только–только чебурахнулся в Жёлтый, и я ещё не пойму в какой рукав кофтёнки руку просунуть, а уж бабушка тормосок «на перекус» собрала, бидон (на случай ягода попадётся) в плетушку кинула, торопит, подгоняет меня с крыльца.
Тащусь за ней по Глиняной дороге, в полудрёме внемлю её присказке: «Чай не позабыла, солныш мой, не ошмыгнись - в ельниках колосовик бурорябистай, крапчатай, что кутёнок в светленьких пятнушках, а коли под сосёнку снырнёшь – туточки шапчонка у него – чистенькая, гладенькая, точь-в-точь луковая томлёная крашенка». А в лесу дремать среди эдакой красотищи не подремлешь: вот уже заревым, золотым, малахитовым кантом, обрамились занавеси высоченных елей, вот, коснувшись одну за другой, восход затеплил свечи молоденьких сосновых побегов, и тончайшие сусальные дымы закурились над макушками бора. Колосовики! А-у-у! |