Святись, блаженная жена,
России данная на радость!
Чем помрачённее страна,
Тем ослепительнее святость.

Это строки из поэмы орловской поэтессы Ирины Семёновой «Ксения Петербургская». Мы видим здесь продолжение гимнографической традиции русской поэзии, восходящей к А.К. Толстому, к его знаменитому «Иоанну Дамаскину»:

Благословляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды,
Благословляю я свободу
И голубые небеса!

В ряду поэтов русской гимнографической традиции ярко сияют имена Константина Романова, Владимира Палея, Иоанна Сан-Францисского. Дань этому направлению отдает и Максимилиан Волошин в своей замечательной поэме «Святой Серафим»:

Серафим встречал пришедших с лаской,
Радостный, сияющий и тихий,
Кланялся иным земным поклоном,
Руки целовал иным смиренно,
Всех приветствовал "ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!"
Говорил: "Уныние бывает
От усталости. Не грех веселость.
Весел дух перед лицом ТВОРЦА!

Эти стихи Максимилиан Волошин пишет в 1919 году, в разгар братоубийственной войны, когда безысходность и отчаяние овладевают сердцами русских людей. Поэт обращается к современникам: «Возведите глаза горе – и вы увидите свет, который поможет разогнать мрак уныния в ваших душах».

Подобный же призыв к соотечественникам, жителям России начала XXI века звучит в поэме «Ксения Петербургская». Образ Блаженной Ксении, создаваемый поэтессой, излучает тепло и свет, которые так необходимы сегодня для нас, живущих в помраченном и охладелом мире. Этот образ заключает в себе источник необыкновенной духовной силы и несет провозвестие о грядущей судьбе России.

Блаженная Ксения переживает немыслимые беды и скорби: утрату близких, крайнюю нищету, насмешки, поношения окружающих, холод, голод, бездомность – и при этом не только не озлобляется на людей, не винит в своих несчастьях других, но изливает на всех потоки любви, помогает страждущим, отчаявшимся, погибающим. Вот одно из сказаний о Блаженной, переложенное Ириной Семёновой живым летящим стихом, передающим все богатство разговорных интонаций:

Бранятся чайки над водой,
Меж двух соседок перетолки,
А мимо доктор молодой
Несется в новенькой двуколке.
– Лихач! Народ пугать мастак!
Забрызгал – даже не заметил!
Ах, Паня, знаешь ли ты как
Сей доктор Голубевых встретил?
Однажды в полдень в гости к ним
Заходит Ксеньюшка с обедни,
А там столбом кофейный дым –
Темно, что в кухне, что в передней.
Сидишь, красавица?
А там
Твой муж свою жену хоронит!
Беги на Охту!
Дочь, к шутам,
Как на пол чашку-то уронит!
И ну смеяться – хи да ха!
Осколки выбрала из лужи,
Мол, нету-де и жениха,
Как может речь идти о муже?
– Иди, – ей Ксения опять.
Та сразу бросилась смеяться,
И побежали дочь и мать
Сию минуту одеваться.
Бегут, спешат – извозчик вскачь,
Ан грязь – при наших-то погодах!
Примчались, глядь – хоронит врач
Жену, скончавшуюся в родах.
Тут и решились до конца
Узнать, что значит предсказанье,
И безутешного вдовца
Нашли в ограде без сознанья.
Так познакомились, и вот
День ото дня полнее чаша,
Пошел их браку третий год –
Опять младенца ждет Наташа!

Ирина Семёнова проявляет необыкновенную поэтическую чуткость и такт, описывая начало подвига Ксении, ставшей юродивой и принявшей имя своего безвременно скончавшегося мужа Андрея Фёдоровича:

…Твердит, что жив супруг,
Напротив, Ксения скончалась!...
.......
…Она молилась об одном –
Чтоб не постигло наказанье
Андрея за грехи притом,
Что умер он без покаянья.

Поэтесса при этом раскрывает ступени духовного роста Ксении:

Но дух блаженного растёт!
В открытом поле круглый год,
За Петербургской стороною,
Уже как ангел в свой черёд
Она молилась за народ
И за Отечество родное!

Предание о том, как Ксения иносказательно предрекла кончину императрицы Елизаветы оживает в поэме Ирины Семёновой в непринужденной форме диалогизированного стиха, в котором прямая речь – слова святой – сопровождается авторскими комментариями-репликами, имеющими окраску устной речи:

Слова всем улочкам слышны,
Где ставни хлопают глухие
– Блины пеките все! Блины!
Печь завтра будет вся Россия!
И что ж!
На следующий день
Раскрылась людям суть секрета:
Покинув мир, под Божью сень
Вдруг отошла Елизавета.

Одной из ведущих тематических линий поэмы является мотив отношений России и Запада. В качестве важнейших художественных средств воплощения этой темы выступают метрические цитаты – фрагментарные повторения размера и строфики поэмы «Медный всадник», а также внутренний диалог с Пушкиным при создании образа Петербурга.

Первая строка поэмы «Ксения Петербургская» содержит открытую, подчеркнутую реминисценцию:

Монарх на вздыбленном коне,
Фонтаны, арки, монплезиры,
Трезини, Росси, Фальконе –
Шедевры Северной Пальмиры.

Эти строки непосредственно отсылают нас к пушкинскому тексту:

Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне…

Далее читаем у Ирины Семёновой:

Он гавань выстроил для флота,
Чтоб ослепительной иглой
Сверкали Балтики ворота…
.....
…Глядит в зерцало стольный град
С лицом, повёрнутым на запад.

И здесь также выстраивается цепь ассоциаций с «Медным всадником»:

Прошло сто лет и юный град
Полнощных стран краса и диво…
.....
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно…
....
…и светла
Адмиралтейская игла.

В данном случае мы имеем дело не просто с перепевом источника. Ирина Семёнова переставляет акценты, значительно приглушая одические интонации ритмического прототипа уже в начале поэмы:

И город весь, как царский дом,
Одно – Руси не видно в нем.
.....
…Однако тешит лютеран
России цезарь и тиран
Державный царь и богоборец!

Максимилиан Волошин называл Петра Великого первым большевиком. В первую очередь «державного царя» сближает с большевиками его отношение к Православию, меры против Церкви, которые заложили основы глубинных сдвигов в сознании русского народа и которые, в конечном счете, привели к революции 1917 года.

Поэтическая мысль Ирины Семеновой возвышается до историософского обобщения. Она пишет о провиденциальном значении для России духовного подвига блаженных:

В России, в дни великих смут,
Когда цари теряют веру
Служить блаженные встают,
Восполнив пастырскую меру.

Прочитав эти строки, многие из православных орловцев вспомнят о блаженном Афанасии Андреевиче Сайко, любившем повторять, что «Орёл дан ему в удел». В словах блаженного скрыто присутствует та же мысль о высшем предназначении святых, благодаря которым держится и сохраняется каждое государство, каждый город, каждое село. Вспомним: «Не стоит село без праведника».

В поэме «Медный всадник» обезумевший Евгений бросает вызов «кумиру на бронзовом коне», но оказывается подавленным и морально уничтоженным. Заметим, что Пушкин не случайно употребляет здесь слово «кумир», вызывающее в памяти библейскую заповедь «Не сотвори себе кумира». Тем самым олицетворение имперской власти приравнивается к идолу, к кумиру, к языческому богу.

В поэме Ирины Семёновой эта тема получает иной разворот и новое развитие. Безумие гонимой, осмеиваемой Ксении, в отличие от безумия Евгения, является мнимым. Блаженная являет собою Высшую мудрость святости, напоминая при этом властителям земным о Небесном Царе и Судии мира:

Ты три эпохи прожила,
Три царствования легендарных
И в святцы русские вошла,
Дивя потомков благодарных.
***
Мне кажется, что тишина,
Вместив все звуки мирозданья,
Так громогласна и шумна,
Что вовсе уху не слышна –
Так велико ее звучанье!
Так святость – как бы не видна,
Но сил Божественных и знанья
Так всеобъемлюще полна
И столь всеведеньем страшна,
Что недоступна пониманью.

Голос Ирины Семёновой в поэме звучит скорее с лирической, чем с эпической интонацией. Житие Ксении Петербургской предстает на страницах книги не просто как спокойное повествование о когда-то совершившихся внешних и далеких от нас фактах и событиях, но как лирическое описание, проникнутое личной эмоцией поэтессы, остро переживающей, принимающей близко к сердцу каждый эпизод земного пути Блаженной:

От жизни шаг до жития,
Его листая, вижу я,
Как мокнет улица пустая,
Как ты, скиталица ночная,
Спешишь все дальше от жилья.
Откуда силы ты брала
Сносить морозы и метели?
Иль впрямь по воздуху плыла
Земли касаясь еле-еле?
По льдам в рассыпванной золе,
По городу в промозглой мгле,
Где все чахоткой одержимы,
Над миром, дремлющим в тепле,
Полубосую по земле
Тебя носили херувимы!
Склонись, родимая, услышь!
У них ворота золотые,
У них от нас щиты стальные,
У нас лишь звезды, скорбь да тишь,
(Горит свеча, скребется мышь)
На что надеяться России?

Обратим особое внимание на обращение поэтессы: «Склонись, родимая, услышь!» Как это трогательно и проникновенно! Матерь Ксения предстает здесь в образе самого близкого и дорогого нам человека, который всегда услышит нас, всегда поможет во всех наших преткновениях и огорчениях.

«Медный всадник» начинается с оды Петру и его детищу («Красуйся град Петров и стой…»), поэма Ирины Семёновой в той же тональности заканчивается одой Ксении Петербургской:

Молись же Ксении, народ!
Сквозь Петербург она бредёт,
На век свой тяжкий не в обиде,
Склонив над Русью дланей свод,
Зарею северной встаёт,
На триста лет глядит вперёд
И скорби русские провидит!
И разрастается, как лес,
Посмертный сонм ее чудес,
Путь вражьей силе преграждая,
Так верь, акафист ей читая,
Что свет надежды не исчез,
Что в Божьей славе расцветая,
На мир с карающих небес,
С теплом всевидящих очес
Глядит всея Руси святая!

Торжественный финал поэмы звучит как ответ на вопрос: « На что надеяться России?». Не в силе Бог, а в правде – гласит народная мудрость. Именно это составляет главный пафос и смысл замечательной поэмы Ирины Семёновой, посвященной великой заступнице и молитвеннице о земле русской святой блаженной Ксении Петербургской.

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: