Юрий БОНДАРЕВ

Дорогой мой друг Егор!

Так уж небеса установили: человек не помнит минуты своего рождения; он «не помнит», не знает, конечно, и мгновения собственного ухода. Все мы живем в промежутке между двумя подаренными беспамятствами, точнее — в данный нам краткий период сознания своего времени. Нашу судьбу творит жизнь, а не предрассудки и мечтания о райских надземных садах. Мы же, бессильные управлять судьбой, пытаемся художественным словом творить вторую действительность, не всегда достигая цели, ибо порой переживаем разрыв между намерениями и поступками. Такова наша профессия в этом жизнеустройстве, поэтому следует задавать себе вопросы: что же руководит нашей энергией — разум или воля как произвол? Что такое мудрость — анализ или синтез?

Я чрезвычайно рад, дорогой Егор, что в твоей биографии не было обвалов между самой жизнью и твоей творческой сущностью — две твои знаменитые поэмы и последние циклы стихов не подвержены разнокалиберным деструкциям общества, когда разбивается зеркало искусства, мера художественного и политического разумения, утратой вкуса отдавая права вульгаризму, пошлости, грандиозной глупости, непристойности, пропахшей нечистой постелью, примитивному мышлению политиканствующих жрецов, изовравшихся на теме о Великой Отечественной войне.

«Явится пресса, а не литература» — слова Достоевского звучат сейчас как слова пророка.

Что ж, правда и объективность заменены несокрушимой волей телеэкрана, буреломом прессы вседозволенности и безграмотности — явный расчет на расцвет примитивного сознания, на подрыв братства людей, доверия друг к другу, и эта пресса стала как бы государством в государстве.

Как собрать и склеить осколки разбитого зеркала искусства, чтобы снова увидеть всем нам и каждому не трехстенную театральную сцену, а достойно прожитую жизнь, ее и смешную, и трагическую, и радостную стороны? Ведь самое главное — разрушается великая крепость русской духовной культуры, оболганной, извалянной в грязи цивилизованными варварами, усилиями которых должны быть куплены аплодисменты обманутой стихии толпы ради достижения корыстной цели.

Егор Исаев — выдающийся художник, поэт, прекрасный публицист, человек мужественный, убежденный в покоряющей силе слова, воздействующего на душу, потому поэзия его проникнута и волевым чувством, и доверительной лиричностью, и порой публицистической убежденностью, что свойственно истинной поэзии в наш сложный век, насыщенный конфликтами. И он, Егор Исаев, еще много может сделать в нашем искусстве.

Слова «Я хотел бы» — это лишь безвольное желание. Слова «Я хочу и могу сделать» — уже проявление воли и энергии. Живя в ХХI веке, мы не должны исповедовать ложный оптимизм легкокрылого свойства. Но также не имеем права самонадеянно уповать на успокоительную философию толстовского персонажа, произносившего формулу житейской мудрости: «Всё образуется».

В наше столетие ничто само собой не образуется — ни в экономике, ни в политике, ни в нравственности, ни в литературе, конечно. И здесь многое зависит от таких художников, как Егор Исаев, от его таланта, от его энергии.

Крепко по-солдатски обнимаю тебя, старого и верного своего друга и сотоварища. Здравия тебе!

 Всегда твой

Босая память

2 мая 1926 года, 85 лет назад родился поэт-фронтовик Егор Александрович Исаев

Егор Исаев помнит босыми ногами тепло родной земли. Он родился 2 мая 1926 года в воронежском селе Коршево, что под городом Бобровым. Отец, Александр Андреевич, был учителем начальной школы. Мать, Фёкла Ефимовна, работала в колхозе. Но накануне великого праздника Победы мы можем вспомнить и великий «босоногий» образ поэта из поэмы «Суд памяти», в которой памятники павшим «дышат, как живые»:

Они кричат и будят нас, живых,
Невидимыми, чуткими руками.
Они хотят, чтоб памятником их
Была Земля с пятью материками.
Великая! Она летит во мгле,
Ракетной скоростью до глобуса
уменьшена.
Жилая вся. И ходит по Земле
Босая Память — маленькая
женщина.

Егор Александрович ещё парнишкой под Смоленском рыл окопы. В армию Исаев ушёл осенью 1943 года. Сначала охранял особо важные промышленные объекты, а затем был направлен на Кавказ в помощь пограничникам, на границу с Турцией. Там же по неосторожности упал в ущелье, шесть месяцев пролежал в госпитале. После выздоровления был направлен в действующую армию. На фронт попал после освобождения Варшавы, когда ещё дымились её развалины. Эта жуткая картина стала потом темой для его баллады о польской столице. Участвовал в боях под Котбусом, а затем, в составе 13-й гвардейской дивизии, освобождал Прагу. Сколько же ребят пало в эти самые последние дни войны за неблагодарную сегодня Прагу!

А дальше — пятилетняя служба в составе Центральной группы войск: Чехословакия, Австрия, Венгрия. Первые его стихи и заметки были опубликованы в дивизионной газете. Автор был замечен и переведён в газету бывшего 1-го Украинского фронта «За честь Родины». Там он, корректор и гвардии младший сержант, подружился с капитаном Михаилом Николаевичем Алексеевым, который читал ему первые главы своего романа «Солдаты». В Литинститут ему помог поступить лейтенант Юрий Бондарев, который встретил расстроенного сержанта во дворе нашей альма-матер, — тот опоздал подать документы. Так фронтовики помогали друг другу и в окопах, и в литературной жизни, сегодня склочной и мелкой.

Потом Исаев заведовал редакцией поэзии в издательстве «Советский писатель», печатал именитых, но помогал и молодым талантам. Именно он выпустил обе московские книги Николая Рубцова — «Звезду полей» и «Сосен шум», с которых началась всероссийская слава Рубцова. К тому времени Егор Исаев был уже известным поэтом.

Сразу после войны Исаев попал на огромное немецкое стрельбище, которое было мёртвым, пустынным. Но люди, как муравьи, копошились на высоких откосах пулезаградительного вала. Оказалось, что они добывают здесь пули всех калибров и систем: пол-лопаты песку, пол-лопаты пуль. Свинец был в большой цене. Это потрясло Исаева, и об этом он потом рассказал Паустовскому. Константин Георгиевич сказал ровно, без пафоса: «Молодой человек, вы нашли главный философский ключ от войны. И не только той и этой — мировой, а вообще от любой. Пишите, но только прозой. Поэзия вряд ли поднимет этот замысел».

И всё-таки Исаев написал поэму. Его «Суд памяти» вызвал большое читательское эхо. Композитор Дмитрий Шостакович на заседании секции искусств в Комитете по Ленинским премиям сказал, что это действительно выдающееся произведение. Михаил Шолохов в ответ на вопрос волгоградских школьников прямо заявил — это было напечатано в газетах, — что поэма достойна Ленинской премии. Но только спустя 10 лет дилогия «Суд памяти» и «Даль памяти» была удостоена Ленинской премии. К 60-летию Исаев стал Героем Социалистического труда. И продолжает трудиться сегодня, публиковать новые стихи, учить молодых.

Недавно попросил его сказать несколько слов для фестиваля «Русский смех». Он загорелся и выдал: «Шутка — от Бога, а ирония — от дьявола! Наша фронтовая поэзия переполнена горькой правдой, но поглядите-ка, сколько там света, улыбки, добра. Мы ведь не были готовы к ненависти — это уж фашисты нас ей научили. А в русском народе ненависти или ядовитой иронии — нет. Возьмём северную, поморскую часть нашего народа — там прямо говорят: «Заходи и хвастай!» Почему? Там — море студёное, там льды рядом, там солнышко в редкость. Приходи и скажи что-нибудь радостное, приходи с шуткой, небывальщиной: «У меня корова трёх телят родила». Приходи и частушкой покрасуйся!

Детство моё прошло в степи, считай, вдалеке от железной дороги, даже гудок паровоза был за горизонтом. Там где-то дорога окликала: «Я здесь… Я есть…». Родные края, родня моя, дядя Рудяк — вошли потом в поэму «Даль памяти». Рудяк был последним народным философом, которого я встречал. Но мудрость его была особого рода — с лукавством, с иносказанием. Русское лукавство тоже присыпано шуткой. Пошутить — значит, пообщаться, как в частушечном кругу, значит, перекинуться метким словом, согреться возле него. Вот старый друг мой Виктор Боков владел этим, как никто. На вечере его сложил такие стихи о мастере самоцветного слова:

Я так о нём сказал в тот день
По просьбе зала:
По части Слова он — кремень
Из-под кресала.
Сказал и буду говорить
Всегда, как снова:
Он даст ещё нам прикурить
В ладонях Слова!

Неси, поэт, своё слово бережно, в ладонях, согревай им людей!»
Лучше, наверное, не скажешь и о самом Егоре Александровиче Исаеве, истинно народном, корневом поэте России!

Многая и благая лета Вам, Егор Александрович!

Виктор КОЖЕМЯКО

Выдающемуся русскому советскому поэту Егору Исаеву - 85 лет!

Буквально на днях слышал я его голос с трибуны. И, как всегда, звучал он сильно, возвышенно, молодо…

Может быть, это дежурное лицемерие — говорить о молодости человека, отшагавшего по жизни аж восемь с половиной десятилетий? Ясно, с медицинской точки зрения — далеко не юность. Ясно, не только про друга, но и про самого себя у него эти строчки: «То донимает боль в спине, то барахлит сердчишко…»

Всё так, но при всём при том клянусь вам: голос Егора Исаева сегодня по-настоящему завидно молод! И с трибуны (а его по-прежнему часто просят публично выступить, да и сам он нередко рвется к аудитории пошире), и, что важнее всего, — в стихах.

Что такое стихи, когда они истинные? Выражение души. «У меня в душе ни одного седого волоса», — написал когда-то великий предшественник Егора Александровича. По-моему, он тоже вправе так сказать. А главный секрет его молодости, я думаю, в том, что он неизменно ощущает себя полномочным представителем советского фронтового поколения. В жизни и в литературе.

Солдат предпоследнего военного призыва, он словно принял в свою душу огромную любовь и обостренную совесть тех, кого уже не было в живых, когда он встал в боевой строй. Тех, которые полегли в белоснежных полях под Москвой и в окопах Сталинграда, на раскаленной Курской дуге и при форсировании Днепра… Они полегли под смертоносным вражеским огнем, их уже не было, а ему выпало стать голосом их любви, их верно-сти, их совести. Голосом памяти о них.

Отсюда монументальная поэма «Суд памяти», удостоенная в своё время Ленинской премии. Отсюда многие другие лучшие его поэмы и стихи, за которые по справедливости он стал Героем Социалистического Труда. И справедливость этих высоких советских наград сполна доказана им в последние годы — в пору жесточайших испытаний для Родины, для советской памяти, для ветеранов Великой Отечественной войны.

Да одного факта достаточно, чтобы понять, до какого неслыханного предела дошло кощунство по отношению к советскому прошлому и к его героям: «партия власти» под названием «Единая Россия» выступает в Госдуме за то, чтобы снять с символа Знамени Победы серп и молот. Снять, приравнивая по сути наш рабоче-крестьянский символ к фашистской свастике. И кто в гневных стихах сразу резко протестует против этого, навсегда заклеймив на первой странице «Правды» некоего генерала, взявшего на себя миссию инициатора гнусного предложения? Конечно, он, неистовый Егор Исаев:

Позор вам, думские «вашбродь»!
Пороть Сигуткина, пороть,
Сняв генеральские штаны,
На главной площади страны.

А с какой убежденностью и пронзительностью выступил он на пленуме ЦК КПРФ в защиту уничтожаемой русской культуры! Сколько душевной страсти в его стихах, статьях, речах, когда он отстаивает наши советские ценности, высокое и бесконечно дорогое для него обращение — товарищ, не приемля «господ» ни в каких упаковках!..

Словом, советский боец Егор Исаев остается советским бойцом. И солдаты 1941-го — 1945-го, с кровавых не пришедшие полей, те, которые навсегда будут в истории как спасители Отечества, я думаю, довольны поведением и творчеством своего полномочного представителя в русской поэзии ХХI века.

Не уставайте на марше и впредь, дорогой Егор Александрович!

Из выступления Е.А. Исаева на пленуме ЦК КПРФ 27 марта 2007 года о защите русской культуры

КОГДА МЕНЯ однажды попросили обрисовать лицо патриота, я сказал, что это — лицо Алфёрова, нашего великого академика, учёного, которого я лично не знал, но убеждения которого, словно магнит, достигали меня. И вот он сегодня здесь выступает, да ещё как… Вот это убеждение!

Тут выступал также замечательный композитор Игорь Лученок. Белорусы — удивительные люди! Сколько в них чистоты! Белоруссия всегда лежала поперёк Западу на пути к Москве. И сколько там железа, в Белоруссии, сколько там сожжённого... А народ-то самый чистый, самый добрый и верный!..

Вы обратите внимание: есть такие «умствующие», которые о лучших наших писателях всё время с пренебрежением говорят: дескать, эти почвенники, деревенщики. А они хотя бы подумали, что такое почва-то? Самый великий океан на Земле — почва! Всего два метра глубиной — и вся жизнь туда, и жизнь оттуда. Почву стереть можно быстро и сжечь можно быстро. А для того, чтобы её восстановить, нужны миллиарды лет!

Они, «умствующие», подумали об этом?! Почему они оскорбляют то, что не требует оскорбления? Может быть, простите, Тургенев — деревенщик, а? И кто же сравнительно недавно у нас в деревенщики был занесен? Многие действительно лучшие писатели советские. Получается, там наша самозащита, там наша великая литература.

Советская литература — она воистину великая. Всех, кто в ней и кем гордиться можно, разве перечислишь? О многих сегодня и не говорят совсем. А ведь, скажем, один Шукшин чего стоит. А чего стоит Чивилихин! А чего стоит Соболев! А Василий Фёдоров!..

А если взять военную литературу нашу — прозу, поэзию? Господи, да «Василий Тёркин» — это же великое явление мировой культуры, эпос, написанный в окопах, а только подписанный Твардовским! Вот что такое наша народная литература, народная культура…

Я очень рад, что сегодня с вами. Такие лица знакомые, хорошие, родные. И ещё раз попрошу вас: ой, не доверяйте «умствующим», ой, не верьте им! Понимаете, мы должны относиться к чувству нашего дела так же, как к чувству языка. В начале всё-таки было слово! Глагольное слово, а глаголить — это действовать. Мы — люди действия, дела. И в политической своей борьбе, в идеологической борьбе опираться надо на слово действенное, постоянно содержать в себе глагольное состояние.

Позвольте завершить моё выступление стихами:

В начале было слово…» Было, да!
Оно сильней и мимики, и жеста,
Насущное, как хлеб и как вода,
И яркое, как тот петух с нашеста.
Люблю слова, в которых смысл и вес,
В которых чисто, но отнюдь не голо.
Я сам словесник, но боюсь словес.
Да здравствует пришествие глагола!