Елизавета Викторовна Иванникова

Елизавета Викторовна Иванникова родилась в Сталинграде. Окончила филологический факультет Волгоградского педагогического института, Московскую академию художеств и аспирантуру Литературного института имени А.М. Горького. Член Союза писателей России, автор 12 книг стихов и прозы, лауреат Всероссийской премии "Сталинград", Имперской премии Союза писателей России и др. Кандидат филологических наук. Живет в Волгограде.

КНИГА
Россия — раскрытая книга,
Уральский хребет — переплёт.
Она в ожидании мига,
Свиданья с тобою живет.

Читать её больно и сладко —
Настолько потрепанный вид,
В ней каждая речка закладкой
В истории стать норовит.

В ней тени оставили птицы,
И солнца осеннего шёлк,
Она пожелтевшей страницей
Вцепилась за свой корешок.

Захлопнуть, подальше бы спрятать,
И в ряд бы засунуть второй,
В хранилище дверь опечатать
И мрак напустить мировой!

Россия и книга — едины,
И силой ничьей не разъять!
Попробуйте, выгнувши спины,
Уральский хребет разорвать?!

ФЛОТИЛИЯ «СЛОВО»
Под звёздным покровом,
Как встарь, устремившись вперёд,
Флотилия «Слово»
По рекам российским плывёт.

Плывёт среди ночи
То белым, как снег кораблём,
То баржей рабочей,
Нагруженной чёрным углём.

Пустившие корень,
Церквушки —
по берегу —
в ряд,
Со всех колоколен
Вселенскому слову звонят!

Оно — просторечно,
Вдали от великой реки,
Рождается вечность,
Питают его родники.

Просторное лоно
Теченьем несёт не спеша,
Лодчонкой смолёной
Качает его в камышах.

В затишье загона,
Где встал на колени народ,
С чудесной иконой
Молитвенно слово плывёт.

Чтоб явленной снова
Затопленной родине — быть!
Флотилией «Слово»
Над бездной забвения плыть.

Коль время сурово,
На помощь себе испроси
Соборное Слово —
И парус, и якорь Руси!

ГОГОЛЬ
Хищною птицей над Волгой кружит
Огненный вихрь Сталинграда,
Бронзовый Гоголь в воронке лежит
От боевого снаряда.

Ухом приникшим горнюю высь
Слышит в вселенском гуле,
В знобкую бронзу его впились
Словно пиявки, пули.

Взору застывшему даль видна
Та, что мы проглядели,
Грязная шляется там война
В гоголевской шинели.

Станет врагом донской тишины
Тишь украинской ночи,
В трансе мистическом у страны
Окаменеют очи.

Будут на русского брата пенять,
Все постаменты руша,
Завтра кому-то придёт опять
Надобность в мёртвых душах.

Хищная птица Днепр облетит,
Едкой заросшей тиной.
Завтра мы Родину будем делить
С Гоголевской Украиной…

ПОЭТЫ
Как чистые реки, как снежницы талые,
Поэты бывают, как родина, малые,
Как тихие зори, как музыка вечера,
Стихи ни деньгами, ни славой не встречены.

Живут на страницах в газетах районных,
Порою в следах от стаканов граненых,
Их выбросить в мусор порою не жалко,
Их просто постелят друзья на рыбалке.

Но есть в них особого рода закалка,
Таится в народе душа-самобранка.
И тайная сила глубинного слова,
Что к Божьему свету пробиться готова!

ОЗЕРКИ
        М. Г-ой
В краю, где ромашковый стелется свет,
К коленям ласкается донник,
Подкрылья блокнота расправит поэт,
Этюдник раскроет художник.

И все? Но того ль призывала земля?
И тех привела ли дорога?
Всё так же на облаке из ковыля
Всеведомость чувствую Бога?

Когда, защищая окрестную даль,
Господняя сила вливалась
В страду полевую, в певунью-печаль
И в доблесть, что в сердце ковалась.

Деревня, где русская плавилась речь,
О, только не ты виновата,
Что вещее слово не можешь сберечь
От жизни, щербатой от мата!

И вот, заглядевшись в небесную глубь,
Уйду по тропе за калитку,
И с тихим поклоном на плечи и грудь
Плесну виновато молитву.

Друг мой! Ведь на этот ромашковый свет,
На синь беззаветного дива
Пришел лишь художник, явился поэт,
Последнего — слышишь? — призыва!

* * *
Минувшего столетья запах
Не уловить ни мне, ни вам.
Метель вылизывает лапы
Присевшим у подъезда львам.

Полозьев скрип,
шуршанье платьев,
Нагретый воздух за дверьми,
И свет, и вьюжные объятья
Немного пахнут лошадьми.

Об их тепло Россия грелась,
Дарила песню с облучка,
И, заневестившись, гляделась
В простое зеркальце зрачка.

В годину горя и печали
Она всходила на крыльцо,
Вьюнками слезы оплетали
Окаменевшее лицо.

Год урожайным нюхом цепким
Следил за дымом из печей.
В чьи трубы выдуло рецепты
Крутых хлебов и калачей?!

Откуда силы нашей всплески? —
Читай историю, мой друг!
Ты чуешь?
Запах слишком дерзкий
Имел невольно русский дух.

И он тревожит сердце смутно.
Россия, снов твоих боюсь!
Как даль распахнута, как будто
Еще проветривают Русь.

КОЛЫБЕЛЬ
Овраги и балки в полынном краю,
Мы в вашем тенистом играли раю.
И мир, пребывающий в детских размерах,
Сгущал наши страхи в оживших пещерах,
Текли там ручьями великие реки,
По тайным тропинкам бродили абреки,
Там сказка и быль поменялись местами,
Дощечки над пропастью висли мостами,
И горный хребет затаил перевалы,
Ущелья, где тропы скрывали обвалы
И странно, что мы еще помним об этом,
Так помнит трава — про отпевшее лето,
О каждой царапине — помнит рука,
А детство — про легкий укус костерка
Мы помним, хотя наяву — позабыли,
Ведь чистый родник здесь давно усыпили,
Овраг затянуло бетонной стоянкой,
И только котенок мяукает жалко.
Не думай, что память, безродная, бродит,
И солнышко детства навечно заходит,
Немытых оврагов сосчитаны мели,
У Родины всюду свои колыбели…

ЗНАМЯ
Мне знамя помнится одно,
Тогда большое было в малом,
Плескалось в небе полотно
И моё детство пеленало.

Миры расставим по местам,
Я лестницу держала крепко:
К небесным прибивал вратам
Отец мозолистое древко.

Шёл Первомай — пропитан весь
Победным гулом реактивным,
Со смехом прыская с небес
Щекочущим коротким ливнем.

Сейчас иные времена,
Но это было, было, было!
Твоё дыхание, страна,
В воздушных шариках парило.

Садами пенилось тепло,
Сорило песни и улыбки,
Оно, счастливое, текло
Мороженым по пальцам липким…

В карманах выжившей страны
Всегда чего-то не хватало.
Мечты — искали вышины,
Большое — умещалось в малом.

* * *
Дом, где прошло младенчество моё —
Он, словно пристань волжская, отчалил,
Над ним завис замедленный полёт
Парящих на картонных крыльях чаек.

Вся молодость родителей моих
Печалью заросла воспоминаний,
И звон посуды праздничной утих,
И нежный холод утренних вставаний.

И только в снах всё живо и светло,
Душа смиреньем хочет насладиться,
Оно стучится в звездное стекло
Замёрзшим клювом залетевшей птицы.

Как сердце… Но приходит новый день,
Он свеж и полон смысла и желаний,
Сердечная, его пугает лень,
И тёплая постель воспоминаний.

Нет ничего нежданней дней таких,
«Проснись», — зовёт испуганный сынишка,
Вернусь я в дом родителей моих,
И это будет просто, даже слишком…

ЮНОЕ
Полный рот серебристой воды наберём,
Прыснем легким безоблачным смехом,
В небе чуткий на счастье откликнется гром,
Затаенным раскидистым эхом.

И с охапкой белья в отчий бросимся дом,
Где ещё не освоились тени,
Чтоб разгладить шипящим на жизнь утюгом
Все морщинки на платье весеннем…

РУССКИЙ ЯЗЫК
В молитвах твоих растворились века!
О Русь! Ты, как прежде, купель языка!
В тебя мы роняем младенческий крик,
К твоей неразумности — разум привык.

Бредешь, спотыкаясь о прожитый день,
О наледи слез, о пеньки деревень.
Подрублено слово — и всем невдомек,
Откуда из корня явился росток.

И вот ручеёк к нему тайно бежит,
И вот оно бревнышко в храме лежит,
И вот уже рвется душой в облака…
Бездонная Русь, ты — купель языка!

* * *
Полюбим друг друга за то,
За что нас другие не любят,
Что прячусь в ершистом пальто,
Какое лишь ветры голубят.

За сон мой, с тоской пополам,
За дух твой —
мятежный и сорный,
За то, что к моим сапогам
Вокзальные липнут платформы,

Что сердце всю жизнь напролет
Озоновой светится болью
И в левом боку отдает
Твоею осенней любовью.

Спросить бы, кому вопреки
Друг с другом не можем расстаться:
У мерзнущей летом реки?
У пылью цветущих акаций?

Природы молчит бытиё,
Глядит синевой простоватой,
Прозрачные уши ее
Заложены облачной ватой.

Из пригоршни счастья отпить,
Прощая и грубость,
и милость,
Неужто нельзя полюбить
За высшую несправедливость?!

За всплывшие поутру сны,
За мыслей вечерние тени,
За то, что под сенью вины
От грусти глаза загустели.

Давно не грозится никто,
Давно не судачат — не судят,
Мы любим друг друга за то,
За что нас другие не любят.

ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА
Сиротой телефонная будка стоит
У ствола облетевшего клёна,
Был когда-то он зеленью листьев облит,
Клейким счастьем весеннего звона.

Оглушенная бдительной стаей ворон,
Я звонила из будки подружке,
У неё одомашненный был телефон,
У меня —
беспризорные «двушки».

Эта будка раскрыта была для гостей,
И надеждой слыла, и опорой
Для девичьих, не ждущих беды новостей,
Для полуночных вызовов «скорой».

И на мир из окраинной будки стальной,
Сквозь стеклянные стены и дверцу,
Сталинградское детство смотрело со мной
И никак не могло наглядеться.

Эта степь не могла быть нигде зеленей,
Не пугали ни даль,
ни разлука,
Как наивно весной расцветала на ней
Желторотость гусиного лука.

Город славой военной дышал за спиной,
Солнце, целью горящее некой,
Вновь ребром за овраг погружалось степной,
Словно в прорезь двадцатого века.

А сегодня какая-то дышит вина,
И, конечно, находится повод
Оправдать, что из жизни ушла тишина,
Как навеки обрезанный провод.

И машины, испуганным светом дрожа,
Объезжают то место — как будто
Ночью чей-то последний звонок сторожит
Старый клен над разбитою будкой.

ТРАМВАЙНОЕ КОЛЬЦО
Велосипедный звоночек трамвая,
Словно тропинка журчит травяная,
Где застоялась давно колея,
Мы где-то здесь, но не видим друг друга,
Петельку ловим трамвайного круга,
Ветром распахнута юность моя.

Времени что ли исчезли уловки,
Спрятать себя за углом остановки —
Что же осталось от встречи с тобой,
Переплетенные наши дороги,
Велосипедный звоночек тревоги,
Детская пуговка на мостовой.

* * *
В синеве над бесшумной рекой
Я земной потеряла покой.
Подмороженной почкой сердечной
Замирая над близкой бедой,
Тихой далью умылась предвечной,
Словно острой крещенской водой.

И во имя щемящего света,
И во имя нетленной любви
Стала звать отзвеневшее где-то
Божье имя в печальной дали.

И в ответ прилетел из тумана
Белый голубь, нечаянный гость,
Для него ли в овражных карманах
Снежных крошек припрятана горсть?

Не за ним ли сквозь слезную жалость
Поманившей из рая руки
И душа моя засобиралась
Полететь над пустыней реки?

Замирающим сердцебиеньем
Голубиную даль окрыляя,
Я земные считаю мгновенья,
Возвращаясь на круги своя.

* * *
Простишь меня длинной строкой,
Короткой строкой проклиная,
Над ад — он всегда под рукой,
В преддверии вечного рая!

Голодного счастья ломоть,
Бокал, от бессилия потный..
Куда нас поманит Господь
Загадочной жизнью бесплотной?

Там — красный от гнева закат,
Там — утро в слезах — не найдете!
Там будет душе не хватать
Землею погашенной плоти.

Здесь прячется день по кустам,
Воруя беспамятство ночи,
Здесь холод бежит по щекам
От хлесткого града пощечин.

Любовь не устанет шептать,
Что жизни безгрешной не стою,
Но времени нет выбирать
Меж длинной и краткой строкою.

ИГРУШКИ
С Кремлевской звездой на макушке,
В домашней разнежась пыли,
Развесила елка игрушки —
Святыни советской семьи.

Как цепко за ветви держалось
Заветных шаров бытиё,
И в каждом из них отражалось
Зеркальное детство мое.

И в них отражалась эпоха,
В которой один бурелом…
А детям-то было неплохо
Сидеть за накрытым столом.

Нам важно —
братишке — рубаху,
Мне —
новое платье надеть,
Не видя истории плаху,
Не слыша победную медь.

Нас больно замучили гланды,
Нам горько лекарств питиё:
Мы были цветные гирлянды
На лапах колючих ее.

Как домик с трубою отбитой,
Как снежный светящийся рой…
…Мы снова надеждой обвиты,
Блестящей ее мишурой.

Метем из-под елок осколки,
Чтоб справиться с новой бедой.
Уже новогодние елки
Стоят с Вифлеемской звездой!

СОЛДАТЫ МАЯ!
Стала юная память пуста,
И опять со скандалом Солдата
Убирает Европа с поста,
Чтоб забылась победная дата.

У кладбищенской серой стены
Монумент обнаружишь не скоро,
И останется чувство вины,
Что Победа лишилась простора.

Вставив в рамку обыденных дней,
Её славных лишила мгновений,
Славы пражских седых площадей,
Духа щедрой варшавской сирени.

Стой, Солдат! Сколько не было лет,
Ты окопные помнишь мозоли,
И морозный хранит монумент
Босоногое мужество Зои…

Помним грозную силу твою
И на плечи детей поднимая,
Мы с Тобою в бессмертном строю
Остаемся СОЛДАТАМИ МАЯ!

ШУКШИНСКИЙ УТЕС
Степь донская тиха и привольна,
Гасит ветер на небе свечу,
На утес опустилась часовня,
Соскользнула сюда по лучу.

Вздрогнул Дон, проплывающий мимо,
От безлюдности заматерев,
Где-то мель, как всегда, защемила
Острой болью наполненный нерв.

Опоясало старой тоскою,
И уже не отпустит никак,
И не чуя земли под собою,
Распрямиться не может казак.

Эх, утесы народные! Разве
Дотянуться до ваших вершин?
Раззудится душа —
Стенька Разин!
Ляжет дума —
Василий Шукшин!

И когда на дороге к неверью
Был поставлен смертельный исход,
То утес к своему подреберью
Тот, последний, прижал пароход,

Где киношного мало уюта,
И, не помня часов холодней,
Серым пеплом покрылась каюта
От сгоревших непрожитых дней.

Мы сиротскому Дону не ровня,
Раз в году нас зовет тишина,
Но в сиянье небесном часовня
Отмолила за всех Шукшина.

СТРАННИЦА
От жизни своей укорительской
Однажды захочется нам
Вселенской субботой родительской
Войти в переполненный храм.

И там, где, томима признаньем,
Душа разделилась и плоть,
Свечу незажженную — пламенем
С молитвой святой уколоть.

И вот уже плачешь и каешься,
И шепчешь родных имена,
Лишь здесь до последнего камешка
Разрытая память видна.

Мы встретимся там, где расстанемся,
Слезы не успеешь смигнуть,
Душа — поднебесная странница,
Ей ведом назначенный путь.

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную