К 130-летию со дня рождения А.А.Ахматовой «Со мною Божьи птицы говорят…» От составителя В русской поэзии вокруг некоторых имён немало, скажем так, досужих сопоставлений: кто из поэтов лучше – Ахматова или Цветаева, Блоку порой противопоставляют Гумилёва, Есенину Клюева и так далее. Даже Ахматову сравнивают с Гумилёвым. Тут, видимо, семейный момент. Одни отдают предпочтение мужу – Николаю Гумилёву, другие жене – Анне Ахматовой. Причин для большей или меньшей любви много. Сами поэты чаще всего точнее оценивают поэтическую иерархию. Вот, например, что ответил Гумилёв на слова одной из своих поклонниц, сказавшей: «Вы, Николай Степанович, первый русский поэт современности». Он ответил, по словам очевидцев, спокойно и серьёзно: «Неправда. У Блока есть одно-два стихотворения, которые выше всего, что я написал за всю жизнь». Если принять участие в этих сопоставлениях, то я должен признаться, что вокруг меня подавляющее большинство любителей поэзии отдают предпочтение Цветаевой перед Ахматовой, но я это странное первенство отдаю Анне Андреевне. Может быть, мне ближе её поэзия потому, что мне вообще ближе спокойный, вдумчивый разговор, не слишком экспрессивный, не склонный к резкости и нервности. Хотя, конечно же, Цветаева очень большой русский поэт. Для меня у Ахматовой есть несколько стихотворений, которые живут во мне десятилетия как что-то самое родное, органичное и необходимое. Есть у неё такие строчки: «Как будто друг от века милый/ Всходил со мною на крыльцо». Так вот есть у неё несколько таких стихотворений для меня «от века милых». Моё отношение к Ахматовой связано ещё с тем, что когда-то, когда-то в детстве я ходил в школу в бывший барский дом из имения Слепнёво ( Тверская губерния, Бежецкий уезд). Этот дом, это имение, вообще Бежецкая земля стали для Анны Андреевны, как она писала «второй родиной». Сюда после свадьбы привёз её в дом своей матери Николай Гумилёв. Здесь она проводила потом каждое лето с 1911 по 1917 год. И потом в разное время приезжала. Здесь рос их сын Лев. Здесь она открыла для себя как для поэта крестьянскую Русь, открыла подлинную Россию. Отсюда, мне думается, её поэтическая народность, патриотизм. Отсюда исторические и религиозные мотивы. Не случайно потом в планах к своей книге «Мои полвека» Ахматова писала: « Слепнёво. Его великое значение в моей жизни». Анна Андреевна в Слепнёве написала около 70-ти стихотворений. Может быть, самых лучших. То, что некоторые из них шедевры и составляют гордость русской поэзии, это безусловно. Среди них: «Ты знаешь, я томлюсь в неволе…». «Я научилась просто, мудро жить…», «Июль 1914», «Нам свежесть слов и чувства простоту…», «Я не знаю, ты жив или умер…», «Сколько раз я проклинала…», «Бессмертник сух и розов…», «Как белый камень в глубине колодца…», «Там тень моя осталась и тоскует…». «Течёт река неспешно по долине…». «Уединение», «Город сгинул, последнего дома…», «Бежецк» и некоторые другие, связанные с бежецкой землёй. Ахматовой эта древняя тверская земля, эта природа открылись как нечто живое, сокровенное. Она увидела, говоря словами Тютчева, «что сквозит и тайно светит в наготе твоей смиренной». Она обрела там творческое счастье и полноту жизни. Лучи зари до полночи горят. Я счастлива. Но мне всего милей Здесь у неё, как писал исследователь жизни и творчества Ахматовой, Сергей Иванович Сенин, «появляется особое отношение к земле, которая для поэта является живым организмом – «Дымилось тело вспаханных равнин…». Тверская земля прочно вошла в поэзию А.А.Ахматовой и её поэзия здесь приобрела новую высоту и силу, став «душой и телом» поэта». * * * Спокойной и уверенной любови И этого никак нельзя поправить, Интерес к Бежецкому Верху, как прежде назывался бежецкий край, был ещё связан с тем, что Ахматова ощущала в себе «капельку новогородской крови». Её предки по материнской линии дворяне Стоговы были новгородскими боярами, а Бежецкий Верх был волостью древнего Новгорода. "Сроки страшные близятся. Скоро Только нашей земли не разделит Эти слова она вкладывает в уста бежецкого «одноногого прохожего». В них пророчества и о грядущей мировой войне, и о надвигающейся на Россию катастрофе, и о том, что всё-таки Россия будет спасена – и спасена будет самой Богородицей. Так и получилось. В день, когда царя Николая по сути заставили отречься от престола, в этот же день ( 15 марта 1917 года по новому стилю) в Москве в Коломенском явилась икона Божией Матери «Державная». Верующие люди восприняли это как знак того, что ушёл царь, но сама Богородица возглавила страну, защитит и спасёт её своим покровом. Написано это стихотворение, кстати, 20 июня 1914 года тоже в Слепнёве. * * * Любители поэзии знают, что у Ахматовой прекрасная любовная лирика, сильная гражданская поэзия, есть произведения эпического звучания. Всё это читатель найдёт в предлагаемой книге.
Любой писатель пишет гораздо больше, чем потом остаётся в веках. От некоторых вообще остаются считанные стихотворения или даже всего одно. «Просеивание» всего написанного поэтом особенно пристально происходит при издании антологий, этакого избранного из избранного. В двадцатом веке было несколько авторитетных антологий. Думаю, читателям будет интересно посмотреть, что оставляют составители прежде всего из поэзии Анны Андреевны Ахматовой, то есть что как бы предлагают будущим векам. Поэтому открывается книга разделом «Стихи из трёх антологий». Из «слепнёвских» стихов Анны Ахматовой: * * * Так много камней брошено в меня, Что ни один из них уже не страшен, И стройной башней стала западня, Высокою среди высоких башен. Строителей ее благодарю, Пусть их забота и печаль минует. Отсюда раньше вижу я зарю, Здесь солнца луч последний торжествует. И часто в окна комнаты моей Влетают ветры северных морей, И голубь ест из рук моих пшеницу… А не дописанную мной страницу — Божественно спокойна и легка, Допишет Музы смуглая рука. 6 июня 1914 Слепнёво * * * Мы на сто лет состарились, и это Тогда случилось в час один: Короткое уже кончалось лето, Дымилось тело вспаханных равнин. Вдруг запестрела тихая дорога, Плач полетел, серебряно звеня… Закрыв лицо, я умоляла Бога До первой битвы умертвить меня. Из памяти, как груз отныне лишний, Исчезли тени песен и страстей. Ей — опустевшей — приказал Всевышний Стать страшной книгой грозовых вестей. Лето 1916 Слепнёво * * * * * * Бежецк
Слепнёво
Я носила тогда зеленое малахитовое ожерелье и чепчик из тонких кружев. В моей комнате (на север) висела большая икона – Христос в темнице. Узкий диван был таким твердым, что я просыпалась ночью и долго сидела, чтобы отдохнуть... Над диваном висел небольшой портрет Николая I не как у снобов в Петербурге – почти как экзотика, а просто, сериозно - по-Онегински ("Царей портреты на стене"). Было ли в комнате зеркало – не знаю, забыла. В шкафу остатки старой библиотеки, даже "Северные цветы", и барон Брамбеус, и Руссо. Там я встретила войну 1914 года, там провела последнее лето (1917). ...Пристяжная косила глазом и классически выгибала шею. Стихи шли легко свободной поступью. Я ждала письма, которое так и не пришло – никогда не пришло. Я часто видела это письмо во сне; я разрывала конверт, но оно или написано на непонятном языке, или я слепну.. Бабы выходили в поле на работу в домотканых сарафанах, и тогда старухи и топорные девки казались стройнее античных статуй. В 1911 году я приехала в Слепнево прямо из Парижа, и горбатая прислужница в дамской комнате на вокзале в Бежецке, которая веками знала всех в Слепневе, отказалась признать меня барыней и сказала кому-то: "К Слепневским господам хранцужанка приехала", а земский начальник Иван Яковлевич Дерин – очкастый и бородатый увалень, когда оказался моим соседом за столом и умирал от смущенья, не нашел ничего лучшего, чем спросить меня: "Вам, наверно, здесь очень холодно после Египта?" Дело в том, что он слышал, как тамошняя молодежь за сказочную мою худобу и (как им тогда казалось) таинственность называла меня знаменитой лондонской мумией, которая всем приносит несчастье. Николай Степанович не выносил Слепнева. Зевал, скучал, уезжал в невыясненном направлении. Писал "такая скучная не золотая старина" и наполнял альбом Кузьминых-Караваевых посредственными стихами. Но, однако, там что-то понял и чему-то научился. Я не каталась верхом и не играла в теннис, а я только собирала грибы в обоих слепневских садах, а за плечами еще пылал Париж в каком-то последнем закате (1911). Березки и Подобино. Дубровка. Тетя Пофи и Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (рожд. Пиленко). Неведомские, Хилковы (1916). Один раз я была в Слепневе зимой. Это было великолепно. Все как-то вдвинулось в XIX век, чуть не в пушкинское время. Сани, валенки, медвежьи полости, огромные полушубки, звенящая тишина, сугробы, алмазные снега. Там я встретила 1917 год. После угрюмого военного Севастополя, где я задыхалась от астмы и мерзла в холодной наемной комнате, мне казалось, что я попала в какую-то обетованную страну. А в Петербурге был уже убитый Распутин и ждали революцию, которая была назначена на 20 января (в этот день я обедала у Натана Альтмана. Он подарил мне свой рисунок и надписал: "В день Русской Революции". Другой рисунок (сохранившийся) он надписал: "Солдатке Гумилевой, от чертежника Альтмана"). Слепнево для меня как арка в архитектуре... сначала маленькая, потом все больше и больше и наконец – полная свобода (это если выходить). Анна Ахматова |
||||
Наш канал на Яндекс-Дзен |
||||
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
||||
|
||||