Леонид ИВАНОВ (Тюмень)
ПОБИРУШКА

Глава из романа «Охотничий сезон»

Походка и фигура пожилого человека, бредущего от одного мусорного бака к другому,  показались Вадиму настолько знакомыми, что  поражённый этим сходством, он даже остановился.

Старик, еле переставляя ноги, доковылял до  почему-то сдвинутого в сторону от привычного места баку и стал сосредоточенно рыться в его содержимом, подсвечивая себе фонариком. Вот он нашёл что-то нужное, раскрыл полиэтиленовый пакет, понюхал, положил в сумку. То же самое проделал через некоторое время с другим пакетом, только прежде, чем отправить следом за первым, откусил от того, что лежало в нём, и продолжил рыться среди бытовых и пищевых отходов. Вот он вынул пакет из-под сока, потряс им, открутил крышку и вылил в рот остававшийся там глоток жидкости.  Для этого старику пришлось запрокинуть голову, и теперь в свете фонаря Вадим увидел лицо полуночного бродяги. Все сомнения, ещё теплившиеся где-то в глубине души, разом отпали – это действительно был известный в прошлом  писатель Михаил Иванович Ермолин.

Чтобы не вводить  человека в смущение, Вадим  торопливо зашагал дальше.

- Поразительно, - думал он. – Что же такое могло случиться с уважаемым человеком, чтобы заставить под покровом ночи рыться в мусорных баках? Он же был  брендом области, известным на весь Советский Союз прозаиком, его имя нередко называли в одном ряду с Вадимом Кожевниковым, Владимиром Дудинцевым, Диниилом  Граниным – авторами так называемых производственных романов. Теперь Михаилу Ермолину было уже за восемьдесят, и о нём практически все забыли. На смену литературе о людях труда, о созидателях, пришла совсем другая, в которой царила романтика крупного бандитского города, где героями современности стали братки, проститутки, банкиры, в лучшем случае – в один миг богатеющие дизайнеры.

В девяностых Ермолина по инерции ещё приглашали на разные крупные торжества, но потом, когда на смену старой гвардии управленцев пришли молодые юристы и банкиры, о прежних писателях, художниках и артистах забыли, отдавая предпочтение  распиаренным мастерам слова либерального толка. Выставочные залы заполонили полотна столичных художников, ставших модными стараниями делающих бизнес ловкачей, а на сценах  всё чаще появлялись  молодые люди нетрадиционной ориентации, опекаемые стареющими развратниками, имеющими сомнительные связи в  высоких кабинетах.

Время от времени Михаил Иванович заходил в редакцию. Случайно встречая его в коридорах или кабинете сотрудников отдела культуры, Вадим приглашал писателя к себе, поил хорошим чаем. Но видя занятость редактора, беседу с которым постоянно  прерывали то телефонные звонки, то заходившие журналисты, писатель, будучи человеком очень скромным и застенчивым, торопился уйти, чтобы не мешать работать. Вадим радушно приглашал его заходить не только на работу, но и к себе домой, поскольку жили в соседних домах, Михаил Иванович неподдельно   радовался этим приглашениям, но так никогда и не заглядывал.

Газета  время от времени охотно публиковала его поразительным языком написанные воспоминания о современниках, посвящённые  круглым датам или каким-то событиям, но статьи эти появлялись всё реже, подолгу лежали в редакционном портфеле, поскольку в первую очередь требовалось печатать материалы договорные, которые позволяли вовремя платить сотрудникам скромную  зарплату и даже начислять небольшие премии.

Вадим  вспоминал писателя практически каждый день, проходя на работу мимо его дома, давал себе обещание навестить в ближайший же выходной, но и на выходные находилась масса неотложных дел. Знал, что Михаил Иванович пару лет назад овдовел и после трагической гибели попавшего в ДТП сына остался совершенно один. Раньше Вадим бывал у писателя несколько раз, но наверняка  ещё долго не собрался бы зайти к старику сам, если бы не эта ночная встреча.

Наутро Вадим зашёл в магазин, накупил несколько пакетов продуктов и позвонил в дверь Ермолина. В квартире послышалось шарканье тапочек. Не спрашивая, кому потребовалось тревожить человека  в девятом часу, Михаил Иванович открыл замок.

- Ох, Вадим Альбертович! Какими путями? – заохал старик.

- Михаил Иванович, у Вас недавно День рождения был. Извините, не смог вовремя поздравить, вот пытаюсь загладить вину. С праздником Вас!

- Да о чём Вы, Вадим Альбертович? Дорогой мой человек! Какой праздник? Впрочем, теперь для нас, стариков, проснулся утром, и это уже радость, уже праздник. Поверите ли, умирать почему-то не хочется.

- Верю, охотно верю, Михаил Иванович! Показывайте, куда пакеты ставить? Я тут Вам немного гостинцев принёс.

- Да зачем Вы тратитесь? Не стоило, ей богу, не стоило. Мне ведь немного и надо теперь,  - он направился в сторону кухни, жестом приглашая Вадима следовать за ним, потом вдруг резко остановился. -  А ведь это Вы прошлой ночью мимо-то проходили. Да Вы, Вы, не отказывайтесь. Я хоть и плохо теперь вижу, но признал. Я же вас каждый день из окна по утрам вижу, так что перепутать не мог. Сам почти никуда и не хожу, вот только ночами и выбираюсь… Стыд-то какой, а! Вадим Альбертович. Разве я мог думать когда-то, что по мусоркам побираться придётся? А вон как всё повернулось…

Писатель тяжело опустился на табуретку и заплакал. В его душе накопилось столько боли, что он уже не стеснялся своих слёз.

- Полноте, Михаил Иванович! Не надо так расстраиваться. Помните? От сумы да от тюрьмы…

- Помню, дорогой мой Вадим Альбертович. Хорошо помню! Да разве думал, что меня эта участь не обойдёт стороной? Ведь когда в президиумах-то сиживал, знаете ли, этакое гадкое чувство своего величия нет-нет да и  забирало.

- Да не наговаривайте Вы на себя! При Вашей-то скромности…

- Нет, нет, Вадим Альбертович. Было, чего теперь греха таить, а вот, видите. На склоне лет по помойкам пришлось побираться. Хорошо, что  никто уже  в лицо-то и не знает, что и фамилию забыли, а то бы… Даже не знаю…  Такое отчаяние накатывает! Такое отчаяние… Вы знаете, Вам единственному признаюсь, я ведь уже и руки на себя наложить хотел. Верёвки в доме не нашлось. Хотел на ремне повеситься, узел распустился.  Сел однажды на кухне, краны на газовой плите открыл да вовремя спохватился: это что же я делаю-то!  Ведь взрыв может случиться, я же людей без крова оставлю. Ладно, мне жить надоело, а они в чём виноваты? Вот и влачу существование… По-иному и не скажешь. Пока супруга жива была, нам двух пенсий хватало и за квартиру заплатить,  и на продукты. А на одну пенсию,  ой, как тяжело! А тут ещё беда навалилась…

И старик снова заплакал.

- Да что стряслось, Михаил Иванович?

- Труба лопнула. Соседей затопил. Теперь через суд из восьми тысяч пенсии три пострадавшей стороне выплачиваю. А сколько я с теми трубами в разные инстанции ходил? Придёт сантехник,  свищ хомутиком затянет, и бывай здоров. А мне говорят, за свой счёт трубы менять надо. Пригласил специалистов, насчитали сорок тысяч. А где такие деньги взять? Смирил гордыню, пошёл к депутату на приём. Так там помощница полчаса расспрашивала, кто, да зачем? Писатель говорю, а самому признаться стыдно, что писатель.  Она, похоже, в жизни своей ни единой книжки не читала, откуда ей знать про Ермолина.

- Михаил Иванович, да уж вам на  неизвестность грех жаловаться. 

- Не слыхивала дамочка про такого, но записала на личный приём. Пришёл, про беду свою рассказываю, а депутат мне, мол, сочувствую, но помочь ничем не могу. Вот если бы погорелец, тогда – другое дело. Я ему про пенсию нищенскую, а он мне, что сам виноват, не ту профессию выбрал. Вот так-то, дорогой Вадим Альбертович! А потом ночью трубу окончательно и прорвало. Я и так-то теперь слышу не очень, а спал крепко. Проснулся от грохота в дверь и криков: "Ты что там, старый пень, совсем охренел? Или копыта отбросил?"

Я ноги с кровати, а у меня уже и ковёр на плаву. А они  перед этим  какой-то шикарный ремонт сделали. Дом наш, сами знаете,  до сих пор привлекательным считается, потому что в самом центре.  Вот и купил подо мной квартиру сынок чей-то из новых. Как вы их теперь, мажорами что ли называете? Такую мне сумму выкатил, что до двухсот лет жить надо и всю пенсию отдавать, чтобы компенсировать. Я было хотел на однокомнатную поменять, с риелтором посчитали, разница на ремонт и переезд да на оформление бумаг почти вся уйдёт, на компенсацию ничего не останется. Хорошо, только моральный ущерб присудили, потому что, оказывается, там всё застраховано было. Ушлый парень хотел и страховку получить, и с меня столько же  содрать. Но всё равно на продукты почти не остаётся. Вот и хожу по помойкам, пока народ спит. Я бы куда подальше от своего дома уходил, но ноги уже не носят. Да и народ тут побогаче живёт. Иногда очень приличные продукты выбрасывают. Спасибо, что всё это в пакетики заворачивают. Так вот и живу. Но Вы, Вадим Альбертович, напрасно потратились. Мне ведь немного надо. С голоду, как видите, не помираю.

 
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную