15 мая 2013 г.

Инстинкт истины

Спасибо всем, кто откликнулся на предыдущую статью. Продолжим...

Практика жизненная и творческая постоянно требует от нас ответов, и далеко не все из них умещаются в строгие научные рамки или соответствуют суровым богословским критериям. Уже хотя бы потому, что сама реальность шире и сложнее любой системы знаний, методик, определений, которые мы к ней пытаемся применить. И в процессе познания на помощь часто приходят метафоры, уподобляя ещё не определённое, непознанное, но уже явно ощутимое и требующее осмысления – чему-то уже известному. Инстинкт истины – одна из таких метафор, с одной стороны, отражающая насущную, жизненную потребность личности в ощущении истины, с другой стороны, чётко обозначающая вектор развития, интуитивного движения к ней.

Пока мы отдаём себе отчёт в несовершенстве собственного знания, не будем отказываться от поэтического инструментария, ибо многие вещи становятся понятными только в прямом сравнении или метафорическом преобразовании. Тем более, писательский дневник по определению не является ни научным исследованием, ни теологическим трактатом – это отклик на происходящее вокруг сегодня, сейчас, на то, что впрямую касается людей, живущих рядом и каждый день, в каждом решении искренне стремящихся свою истину обрести.

Вот, например, нынешняя местная коллизия, корнями уходящая в глубину наших общих бед и проблем. Без фамилий, поскольку дело вообще не в них, а, собственно, в нас. Коротко: у нас в городе есть два автора, пишущие неплохие в общем стихи для детей, издающие книги, постоянно проводящие творческие встречи с детьми и поэтические мастер-классы в школах, оба отмечены премиальными дипломами за своё «детское» творчество. И всё было бы замечательно, но они одновременно выступают в печати и на сайтах как авторы «взрослых» стихов, выходящих и в лексике, и в сюжетах слишком далеко за пределы ещё недавно общепринятой культуры. И если у одного автора это, видимо, единичный случай, вокруг которого вспыхнула было, но быстро погасла дискуссия, то у другого – своеобразная открытая «творческая установка» на «бескрайнюю» свободу самовыражения.

Не будем останавливаться на подробностях и цитатах, так как подобные вещи обычно вызывают у читателей непреодолимое желание самолично провести экспертизу и собственноручно вынести вердикт Дело тут совершенно в другом – в том, как реагирует сегодня на подобные явления литературное и читательское сообщество.

Оно разделилось по отношению к этому факту на три почти молчаливых лагеря. Одни, в основном «продвинутые литераторы», спокойно поддерживают подобную «всеядность», оправдывая автора широтой таланта, равно восхищаясь «детскими», «голубыми», «садистскими» и матерными стишками. Другие прагматично принимают во внимание только одну его поэтическую «ипостась» – «детскую», поскольку – да, даже просто грамотно пишущих для детей не так много, интерес к чтению падает, а книжные фестивали, «живые» встречи детей с поэтами во многом способствуют возрождению внимания к книге. А третьи, идеалисты, вполголоса наивно недоумевают: да что же это вы делаете-то? Да разве ж можно так? Ведь эти встречи, эти книжки, эти детские впечатления – они же на всю жизнь! И вот вырастет ребёнок на детских стихах своего – ну не кумира, скажем, а хорошо знакомого, лично когда-то увиденного автора, и ведь будет читать и то, другое, «взрослое», и будет воспринимать всё как должное…

Добавим от себя: и непременно, как человек теперь уже начитанный, сошлётся на «традиции русской классики» и вспомнит «Гавриилиаду», «Сашку», Баркова и немало чего ещё – в оправдание и тому, «из детства», автору, и себе, и многому другому, доверчиво впущенному в свою жизнь.

А что же сами авторы? Да ничего. Им в простоте душевной вполне комфортно, а если вдруг вспыхивают дискуссии и накаляется атмосфера – всегда есть возможность сослаться на редакторов, издателей и пр., которые их публикуют и выдвигают на премии «практически против воли поэта»… Но обсуждать позицию издательскую здесь смысла также нет, поскольку цепочка «скандал – пиар – продажа» очевидна и в комментариях не нуждается.

Промышленный город наш долгое время был очень суров к литературе и литераторам, и в минувшие четверть века выживали здесь по большому счёту немногие – те, видимо, кто действительно был нужен городу, его духу, но целенаправленная подвижническая литературная работа шла всё время, её поддерживали местные издатели, энтузиасты-библиотекари, преподаватели литературы… И этот труд приносит сегодня свои плоды – но одновременно и опасно размывается культурная, нравственная граница, отделяющая литературу, необходимую для жизни, от литературы, эту жизнь открыто растлевающей.

Достаточно сказать, что творческий вечер одного из вышеописанных авторов был обозначен как «вечер в поддержку книги» – той, «для взрослых». И зал был полон, и вечер, по отзывам, удался. Правда, опять же по отзывам, осталось двоякое недоумение: одни не совсем поняли, что им читали, и ушли с искренним восторгом от хорошо организованного зрелища, другие столь же искренне не поняли, зачем им это читали, и ушли с головной болью. Но такие мелочи в расчёт, как правило, не принимаются. Прошло, поддержали, застолбили.

И дело опять не в авторе. Дело в том, что наша читающая публика и сегодня с должным пиететом относится к литературе, поэзии, книге, таланту. И, целенаправленно возвращаясь к современному литературному общению, все возникающие сомнения интеллигентно относит на свой счёт – ну да, времена изменились, литература теперь другая, это мы, наверное, малость поотстали…

Вот тут, пожалуй, и следует остановиться – не для сокрушения или произнесения морали, а для того, чтобы помыслить: в какой момент наши лучшие чувства, побуждения и поступки оборачиваются против нас до такой степени, что и драгоценная словоцентричность, литературоцентричность становится ловушкой, инструментом разрушения жизни? Как, в какой точке происходит превращение, плюс меняется на минус, белое становится чёрным, спасительное – смертоносным?

Происходящее с нами на протяжении последних десятилетий можно уподобить перманентному поражению в борьбе айкидо. Особенность этого японского боевого искусства состоит в том, что для победы над соперником используется его собственное устремление, энергия атаки. Движение в определённый момент подхватывается противником и продолжается, беспрепятственно доходя до завершения – падения, поскольку силовой импульс не встречает противодействия, а усиливается сверх необходимости. Айкидо применяется в противовес силовому ответу.

Такое чувство, что все наши глобальные поражения конца ХХ – начала нынешнего века, политические, экономические, культурные – вполне объяснимы именно с позиций айкидо, доведения естественного и благого устремления до гибельного абсурда. Потребность обновления подхватывается – и приводит к разрушению, усталость от жёсткой идеологии становится поводом не отмены даже, а замены прежних (собственных) идеологем на новые (абсолютно чуждые). Необходимость развития культурных форм немедленно вызывает к жизни мутации «ДНК» с абсолютной подменой смысла и цели самой культуры. Бесспорное признание самоценности таланта стремительно приводит к отрицанию нравственной основы искусства как такового… Что ни взять – экономику, образование, здравоохранение – везде хочется «как лучше», а не получается уже даже и «как всегда». Потому что есть кому подхватить наши «благие порывы», и не надо слишком много ума, чтобы догадаться, куда эти порывы направить.

Вот печальная картина нашего времени, и она явно нас не устраивает, но если присмотреться – противостояние разрушению происходит в той же плоскости и по тем же правилам айкидо, которые и тут работают против нас. Если мы обращаемся к религии и рассматриваем проблему с позиций православия – зачастую это приводит к отрицанию явлений самой жизни, росту напряжённости между верующими и атеистами, и отталкивает сомневающихся. Если мы апеллируем к науке, то представляем её исключительно в качестве единственной формы знаний, но уж если ударяемся в эзотерику – ни следа спасительной научной дисциплины, ни единого воспоминания о жизнетворящих основах православия.

Да не будем ходить далеко хотя бы от наших дискуссий: если перед нами поэт, то он непременно должен быть представлен либо в виде набора выразительных средств и художественных приёмов, либо в виде непознаваемой тайны, касаться которой – кощунство. А о том, что он в одиночку, вслепую пытается соединить разорванные «связи времён», пропускает через себя немыслимые токи и зачастую выгорает до черноты или сгорает совсем, – так хорошо рассуждать, сидя в уютном кресле где-нибудь на тихой зелёной веранде!

Наши пространства и ландшафты, наш климат и наша история объективно сформировали особый тип личности, и одной из её отличительных черт можно назвать широту – натуры, характера, личности, действия… И, отталкиваясь от известного изречения Протагора, – особую меру, с которой мы подходим к осмыслению реальности. Меру очень широкую, объединяющую в целое горние высоты и адские провалы, «лёд и пламень», святость и кощунство, и удержать это огромное пространство можно, только имея сильный центр, точно держа равновесие в движении – сначала инстинктивно, интуитивно, потом сознательно, затем – глубоко осознанно.

Надо отдать должное противнику: приёмы «геополитического айкидо» были подобраны безупречно, сработали быстро, и разрушительные последствия огромны как в масштабе страны, так и в масштабе человеческой личности. Разрушен центр – ценностно-смысловое ядро, утрачено равновесие. И восстановить должный порядок теперь возможно только изнутри, из себя самого.

С Протагором можно спорить, но если аккуратно переместить смысловой акцент в его знаменитой усечённой обиходом фразе «Человек – мера всех вещей» со слова «человек» на слово «мера», станет очевидно, что он прав ну хотя бы в одном: в том, что человек способен ощущать меру вещей. И это уже не эгоизм, а ответственность, апелляция к инстинкту истины, к интуиции, к неизбежной необходимости объективного знания.

Возвратимся теперь из философско-геополитического контекста к рассказанной в начале грустной провинциальной истории. Мера эгоизма подсказывает нам: талант имеет право на полную свободу творчества. Мера прагматическая спокойно уравновешивает скандальные поэтические «волеизъявления» и успешную продажу «детских» книг этого же автора. Мера культурная вопиёт о необходимости бережения детства от взрослой грязи – во имя будущего детей. Мера геополитическая очевидно показывает, что, не имея возможности одолеть настоящее, агрессию целенаправленно адресуют будущему, и здесь как раз очень легко подхватить наши собственные эгоистические и прагматические устремления и направить их в небытие.

И каждый, кто так или иначе оказался причастен к этой ситуации, инстинктивно, интуитивно или сознательно выбирает ту или иную меру и ею руководствуется. Как будет разворачиваться коллизия дальше, превратится ли она в открытый конфликт и получит своё разрешение, или тихо угаснет – я не знаю и предсказать не берусь. Провокаций – творческих и нетворческих – вокруг предостаточно, и слишком многие из них вызывают резкие движения в ответ, что, собственно, и требуется для ловкого проведения очередного приёма айкидо. И очередного поражения.

Чтобы победить в этой войне, нужно понять в первую очередь те роковые моменты, когда сила становится слабостью. И самой актуальной частью истины принять меру: как мерило событий общих и частных, как чувство границы, предела, как соразмерность вызову – ответа.